Тема 2.6. Немецкая классическая философия. Иррационализм и марксизм как предпосылки преодоления классической метафизики (2 часа)
Немецкая классическая философия – это период в развитии философии Германии конца 18-начала 19 вв., в течение которого в ней последовательно появились: немецкий классический идеализм (основные представители – И.Кант, И.Фихте, Ф.Шеллинг, Г.Гегель) и материализм Л.Фейербаха. Главным достижением этого периода было создание целой системы логики развития мира – диалектики. Историческое значение немецкой классической философии, представленной именами пяти корифеев, можно выразить просто: эта философия поменяла стиль мышления в европейской, а значит, и мировой культуре. Новизна же утвержденного ею стиля заключалась в предельной широте мышления, его универсальности. Очень весомыми оказались и собственно философские приобретения. Проблемы познавательной активности субъекта; всеобщности развития через становление и разрешение противоречий; всеобщей природы сознания изрядно «встряхнули» философию. Разработка вышеназванных философских проблем была проведена на высочайшем уровне. На становление данной философии очень повлияли научные открытия об обусловленности развития организма окружающей средой, астрономические, геологические теории, а также теории развития человеческого общества. Все эти открытия со всей остротой выдвигали на первый план идею развития как теорию и метод познания действительности.
Иммануил Кант является великим немецким философом 18 в. Он – родоначальник немецкой классической философии. Его философское творчество традиционно делят на два периода: докритический и критический. В наиболее значимой работе докритического периода «Всеобщая естественная история и теория неба» Кант сформулировал мысль, которая позднее в западноевропейской науке оформилась в некую «коллективную» теорию – гипотезу Канта-Лапласа. Это была мысль о естественном происхождении Вселенной под действием динамических сил из первоначальной газовой туманности. В этой же теории он развил идею о целостности устройства мироздания, наличии в нём законов взаимосвязи небесных тел, в совокупности своей образующих единую систему. Такое предположение позволило Канту сделать научное предсказание о наличии в Солнечной системе еще неоткрытых планет. В век господства механицизма Кант одним из первых среди философов попытался построить картину подвижного, динамичного, эволюционного мира. Докритический период явился как бы подготовительным этапом к критическому периоду – уже в то время Кантом вынашивались бессмертные идеи, вошедшие впоследствии в классику мировой философии и составившие, по оценке самого Канта, «коперникианский переворот» в философии. Основные идеи критического периода, помимо работы «Критика чистого разума», изложены в таких трудах, как «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». В них Кант показал, что если человек с его разумом начинает рассуждать о всеобщем, выходящем за пределы его опыта, то он с неизбежностью впадает в противоречия (антиномии). Антиномичность разума означает, что противоречащие друг другу утверждения могут быть с равным успехом либо оба доказуемы, либо оба недоказуемы. К таким антиномия относятся: всеобщие утверждения о мире в целом; о Боге; о свободе. Именно чистый (или теоретический) разум человека вырабатывает такие понятия, как «Бог», «мир как целое», «свобода». Антиномии разума решаются Кантом путем различения мира явлений и мира вещей-в-себе. Кант предлагает метод двойственного рассмотрения, который он назвал экспериментальным методом в философии. Каждый предмет мира нужно рассматривать двойственно – как элемент мира причинно-следственных связей (мира явлений) и как элемент мира свободы (мира вещей-в-себе). Человек познает не вещи-в-себе, а явления. Именно это утверждение Канта позволяет назвать его философию агностицизмом (отрицание познаваемости мира полностью, до конца). Кант сформулировал свой знаменитый вопрос «Что я могу знать?» и взял на себя труд обоснования средствами разума самих условий и возможностей человеческого познания. В своей теории познания он разрешает проблему: как, исходя из субъективности, из человеческого сознания, можно прийти к объективному знанию. Кант делает предположение о том, что существует какая-то соразмерность между сознанием человека и внешним миром. Прежде, чем познавать что-то, нужно выявить условия познания. В качестве условий познания у Канта выступают априорные формы познания (не зависящие ни от какого опыта, доопытные), дающие возможность понять мир. Знание о мире представляет собой синтез чувственности и рассудка. Кант определяет чувственность как способность души созерцать предметы, способность же мыслить предмет есть – рассудок. «Эти две способности, – пишет Кант, – не могут выполнять функции друг друга. Рассудок ничего не может созерцать, а чувства ничего не могут мыслить. Только из соединения их может возникнуть знание». Знание никогда не носит хаотический характер, человеческий опыт структурируется на основе априорных форм чувственности и априорных форм рассудка. Всеобщими и необходимыми формами чувственности у Канта выступают пространство и время, служащие формой организации и систематизации бесчисленных чувственных впечатлений. Без этих форм чувственного восприятия мира человек не смог бы ориентироваться в нем. Априорными формами рассудка выступают наиболее общие понятия – категории (единства, множества, цельности, реальности, причинности др.). Таким образом, человек, познавая мир, конструирует его, строит порядок из хаоса своих чувственных впечатлений, подводит их под общие понятия, создает свою картину мира. Кант впервые в истории философии выявил специфику науки и научного знания как конструктивного и творческого создания человеческого разума. Критическая философия требовала осознания ограниченности научного человеческого знания, чтобы освободить место для чисто моральной ориентации в мире. Не наука и не религиозная вера, а «моральный закон внутри нас» служат у Канта основанием нравственности. Кант осознавал, что мораль нельзя вывести из опыта (эмпирии). История человечества демонстрирует великое многообразие норм поведения, часто несовместимых друг с другом: одни и те же поступки, рассматриваемые как норма в одном обществе, в другом подвергаются санкциям. Поэтому Кант пошел по другому пути: он философскими средствами обосновывает абсолютный характер морали. Моральное действие, как показал Кант, не относится к миру явлений. Кант выявил вневременный, т. е. независимый от знания, от развития общества, характер морали. Мораль, по Канту, – основа человеческого существования, то, что делает человека человеком. В сфере нравственности действует вещь в себе, или свободная причинность. Нравственность, по Канту, ниоткуда не выводима, ничем не обосновывается, а наоборот, является единственным оправданием разумного устройства мира. Мир устроен разумно, так как существует нравственная очевидность. Такой нравственной очевидностью, не разложимой далее, обладает, например, совесть. Она действует в человеке, побуждая к определенным поступкам, хоты нельзя ответить на вопрос: «Почему совершается тот или иной поступок?». Поскольку поступок совершается не по той или иной причине, а по совести. То же самое можно сказать и о долге. Человек поступает согласно чувству долга не потому, что его что-то принуждает, а потому, что в нем действует какая-то самопринуждающая сила. В отличие от теоретического разума, который имеет дело с тем, что есть, практический разум имеет дело с тем, что должно быть. Мораль, по Канту, носит характер императивности. Понятие «императивность» означает всеобщность и обязательность требований морали. Кант хочет найти высший принцип моральности, т. е. принцип выявления самого морального содержания и дает формулировку того, как должно поступать человеку, стремящемуся приобщиться к подлинно нравственному. Категорический (обязательный) императив Канта звучит так: «Поступай только так, чтобы каждый твой поступок стал законом, образцом для поведения других людей».
Иоганн Фихте (18 в.) пытался устранить идею предметов самих по себе и диалектически вывести все содержание знания, т.е. теорию и практику, из деятельности нашего «Я». Фихте указал на противоречие у Канта понятия «вещи-в-себе», – непознаваемой, не влияющей на мир явлений и в то же время заключающей в себе причину явлений. Для Фихте подлинная реальность – это единство субъекта и объекта; мир – это «субъект-объект, причем ведущую роль играет субъект». Фихте предлагает отличить и противопоставить реальное событие воображаемому, существующему лишь в сознании. Согласно Фихте, внимание сознания может занять и факт, уже исчезнувший из непосредственного созерцания, бывший в прошлом и тем самым запечатленный. Поскольку и при наблюдении реального события, и при воспоминании прошлых действий у человека одинаково проходит, исчезает часть жизни, часть времени, то Фихте полагает возможным оба явления – воображаемое и реально существующее – объявить одинаково реальными. А где же критерий такой реальности? «В субъекте!» – отвечает Фихте. Воспринимая предмет или задумавшись о прошедшем, человек забывает себя. Самозабвение – это одна из особенностей человека, переживающего связь с действительностью. Отсюда определение действительности: то, что отрывает тебя от самого себя, и есть действительно происходящее и наполняющее данный момент твоей жизни. Это и есть, по Фихте, начало и истинное назначение всей философии и жизни. Прийдя к такому общему определению действительности, нельзя отождествлять то, что связано с действием человека в области воображения, с тем, что непосредственно не зависит от него. Таким образом, получаются два ряда действительности: одна создает сама себя, другая возникает в результате творческого акта сознания того, кому нужно её существование. Фихте говорит: обрати внимание на эту действительность, войди с ней в соприкосновение, и она станет событием индивидуальной жизни, в которой как бы удерживается и сохраняется жизнь объекта. Возможность такой зависимости между реальным бытием и духовной жизнью субъекта Фихте, распространяет и на ту действительность, в отношениях с которой человек не находится. Отсюда течение всей объективной реальности рассматривается как её возможное осознание человеком: реальное существует только в связи с жизнью человека.
Фридрих Шеллинг (18-19 в.), предпринял попытку философского обобщения достижений естествознания своего времени в самых различных областях. Природа, по Шеллингу, есть становление духовного начала. Он считал, что если в человеке духовное начало осознает себя, то в природе оно бессознательно. Движение от бессознательной духовности природно-сущего к сознанию проходит ряд прогрессирующих ступеней. Природа, в понимании Шеллинга, представляется как силовое динамическое единство противоположностей, при этом на всех этапах развития наблюдается противоположность объекта и субъекта. Прообраз этого – магнит, как проявление универсального мирового закона. В основе всякого раздвоения сущего лежит изначально единая сила, которая мыслится Шеллингом только как живая. Природа есть космический организм, обладающий «мировой душой». По Шеллингу, лестница бытия со всеми ее ступенями существует вечно. Все ступени абсолютно одновременны. Материя для него – загадка, волнующая, влекущая к себе, неразрешимая. Она не существует без духа, как и дух без неё. Шеллинг задается вопросом: «Как возникшее в процессе развития природы субъективное (бессознательно-духовное) становится объективным?». На этот вопрос отвечает труд Шеллинга «Система трансцендентального идеализма». Шеллинг исходит из субъективного «Я», полагая его как нечто первичное, а из него выводится объективное. Внутренним актом субъективного «Я» является «интеллектуальная интуиция». По Шеллингу, формы разумного познания – не умозаключения и доказательства, а непосредственное постижение в интеллектуальном созерцании-интуиции. Но субъектом такого постижения мира может быть не просто рассудок, а лишь философский и художественный гений. Шеллинг утверждал тождество духа и природы. Здесь исходным было понятие Абсолютного разума, в котором субъективное и объективное неразличимы. Но то, что в Абсолютном разуме тождественно, вечно и совершенно, в мире раздельно, множественно, развивается во времени, представляется как процесс. При этом развитие характеризуется как целесообразное: на одном полюсе – материя, а на другом – истина познания. По Шеллингу, Бог и есть Абсолютный разум.
Георг Гегель (18-19 в.) считал, что миром (природой), человеком и всей человеческой историей управляет Абсолютный дух (Бог, Мировой разум). Он – не только движущая сила мирового процессом, а и раскрывает себя в нём. Абсолютный дух – это деятельное начало, давшее импульс к возникновению и развитию мира. Деятельность Абсолютного духа заключается в мышлении, цель – в самопознании. В процессе самопознания Абсолютный дух проходит три этапа: 1) пребывание Абсолютного духа в его собственном лоне, в стихии чистого мышления (логика, в которой идея раскрывает свое содержание в системе законов и категорий диалектики); 2) развитие Абсолютного духа в форме «инобытия» в виде явлений природы; 3) развитие Абсолютного духа в мышлении и в истории человечества. На этом последнем этапе Абсолютный дух возвращается к самому себе и постигает себя в форме человеческого сознания и самосознания. Эта позиция Гегеля отражает его панлогизм (от греч. pan – «всё» и logos – «мысль»). Абсолютный дух (Бог), по Гегелю, не есть дух над звездами, за пределами мира, а Бог присутствует везде. В своих трудах Гегель выступает как биограф Абсолютного духа. Его философия не претендовала на предвидение того, что предпримет в будущем этот дух: о его действиях можно узнать лишь после их свершения. Философия не в состоянии предвидеть будущее. Огромная заслуга Гегеля заключается в установлении в философии и общем сознании таких понятий как: «процесс», «развитие», «история». Все находится в процессе – не существует никаких безусловных границ между различными формами бытия, нет ничего отдельного, не связанного со всем. Философские взгляды Гегеля пронизаны идеей развития. Он считал, что невозможно понять явление, не уяснив всего пути, который оно совершило в своем развитии, что развитие происходит не по замкнутому кругу, а поступательно от низших форм к высшим, что в этом процессе совершается переход количественных изменений в качественные, что источником развития являются противоречия: противоречие движет миром, оно есть «корень всякого движения и жизненности», составляет принцип всякого самодвижения. В философской системе Гегеля действительность представлена как цепь диалектических переходов. Согласно Гегелю, история развивается не как автоматический процесс; история человечества слагается из действий отдельных людей, каждый из которых стремится реализовать свои собственные интересы и цели. Однако в результате действий людей, преследующих свои цели, возникает нечто новое, отличное от их первоначальных замыслов. Так, по Гегелю, случайность становится необходимостью. В этом бесконечном диалектическом процессе их взаимного перехода осуществляется то, что Гегель назвал «хитростью Абсолютного духа». Разум у Гегеля предстает как надындивидуальное, всемирно-историческое начало, которое осуществляется в истории как развитие Абсолютного духа. Вся история есть, по существу история саморазвития разума. Отсюда история в своей основе оказывается логическим процессом. Цель всемирной истории, по Гегелю, заключается в познании Абсолютным духом самого себя. В этом познавательном процессе он проходит ряд конкретных ступеней, воплощаясь в понятии народного духа (заключающегося в единстве законов, государственных учреждений, искусства, религии и философии). Носителем Абсолютного духа является каждый раз дух какого-то одного конкретного народа, в то время как другие народы уже прошли этап своего наивысшего расцвета, исчерпав свои возможности, и клонятся к закату, а иные еще только нарождаются, находясь, по историческим масштабам, в детском возрасте. Согласно Гегелю, Абсолютный дух в истории осуществляется таким образом, что каждый народ получает право внести своё значение в процесс восходящего самопознания Абсолютного духа. Но процесс этот не хаотичный. Гегель устанавливает четкий критерий периодизации всемирной истории, которым является прогресс в сознании Абсолютным духом своей свободы. Ему соответствуют четыре этапа человеческой истории: восточный мир; греческий мир; римский мир; германский мир. У восточных народов не было свободы; свободным признается лишь один – деспот, поэтому свобода здесь – произвол, разгул страсти, с одной стороны, а с другой – слепое повиновение как характерная черта народного духа. Греко-римскому миру свойственно наличие свободы, но она осознавалась лишь в ограниченных пределах – для некоторых (аристократии). Поэтому государственное устройство греко-римского мира не исключало рабства. Но народный дух греческого и римского миров имел разную ориентацию. Полная свобода, по Гегелю, нашла воплощение лишь у германских народов, которые в своем историческом развитии достигли всеобщей гражданской и политической свободы. Таким образом, согласно Гегелю, всемирная история есть прогресс свободы в реальной жизни народов, представляющее собой великое шествие Абсолютного духа по своеобразным ступеням непрерывного исторического процесса. Настоящую, зрелую историю Гегель связывает с государственно-правовой организацией жизни народа, а прогресс в сторону разумного государственного устройства – с историческим прогрессом вообще. В конечном итоге Гегель стремился обосновать мысль, что именно германский народ, который якобы уже установил разумное государственное устройство, и есть настоящий носитель всемирно-исторического прогресса.
Людвиг Фейербах (19 в.) – немецкий философ, создатель одного из вариантов антропологического материализма. Будучи материалистом, он отстаивал принцип восхождения от материального к идеальному, т.е. он рассматривал идеальное как нечто производное от определенного уровня организации материального. Характерной чертой его материализма был антропологизм, заключающийся в понимании человека как высшего продукта природы, рассмотрении человека в неразрывном единстве с ней. Природа – основа духа. Она же должна стать основой новой философии, призванной раскрыть земную сущность человека, которого природа наделила чувствами и разумом и психика которого зависит от его телесной организации, обладая вместе с тем качественной спецификой, не сводимой к физиологическим процессам. Из всех человеческих чувств Фейербах выделял чувство любви, имея в виду нравственную любовь. Он сосредоточился на проблеме нравственной сути религии, что нашло свое выражение в его основном труде «Сущность христианства». Исходным пунктом воззрений Фейербаха является идея, выраженная в концептуальном афоризме: «Не Бог создал человека, а человек создал Бога». Тайну христианства Фейербах усматривал в объективировании человеком своих сил, придав им потусторонний, отчужденный от самого человека смысл. По Фейербаху, религия – не просто продукт человеческого невежества, как полагали некоторые авторы. Она обладает множеством достоинств: в религии нельзя не видеть предписания к благоговейному отношению человека к человеку, в первую очередь к возвышенному чувству взаимной любви. Сосредоточившись на человеке, на его чувствах дружбы и любви, ярко характеризуя любовь, в частности в брачных отношениях, Фейербах стремился именно на этих нравственно-психологических началах создать теорию созидания общества, в котором царствовали бы любовь и справедливость. Фейербах строит свою философию на базе противопоставления философии и религии как форм мировоззрения, которые несовместимы и противостоят друг другу. Источник религии, отмечает Фейербах, лежит в страхе и бессилии человека перед природой, что и порождает в его сознании фантастические религиозные образы. В результате Бог, как творение человеческого разума, превращается в сознании людей в Творца, от которого зависит человек. Все это придает религии античеловеческий характер, так как она «парализует стремление человека к лучшей жизни в реальном мире и к преобразованию этого мира, подменяет его покорным и терпеливым ожиданием грядущего сверхъестественного воздаяния». А поскольку человек есть высочайшее творение природы, то он и должен стоять в центре построения философской системы и философских размышлений. Именно это позволяет определять философию Фейербаха как антропологический материализм.
Иррациональная философия возникла с середины 19 в. Иррационализм (лат. irrationalis – «бессознательное», «неразумное») – это философское течение, провозглашающее ведущую роль в мире и в человеке неразумных, нерациональных начал. В противоположность философской классике, выдвигавшей на первое место разум и рациональность, иррациональная философия знаменует собой отказ от признания разумных оснований действительности и выдвижение на первый план в человеке таких иррациональных факторов как: неразумная воля, инстинкты, интуиция, религиозная вера, эмоции и чувства, которые противопоставляются разуму.
Артур Шопенгауэр (19 в.) не просто уменьшил роль разума за счет эмоций, а оспорил само понятие разума как области осознанной деятельности человеческого сознания, введя в него бессознательно-иррациональные моменты. Интеллект, согласно Шопенгауэру, сам того не сознавая, функционирует не по своему рациональному плану, но по указаниям воли, которая признается основой всех личных воль и самого объективного мира. А интеллект – это лишь орудие воли к жизни, как когти и зубы зверя. Интеллект утомляется, а воля неутомима. Шопенгауэр указывал, что воля как первооснова мира представляет собой «ненасытное слепое влечение, темный глухой порыв». Мир, по Шопенгауэру, нелеп, а вся история мира – это история бессмысленной деятельности волевых искр, когда воля вынуждена пожирать самое себя, так как, кроме нее, ничего нет и она к тому же – голодная и жестокая, постоянно ткущая паутину страдания. По Шопенгауэру, воля, т.е. хотения, желания, мотивы побуждения человека к действию, и сами процессы его осуществления специфичны: они в значительной степени определяют направленность и характер реализации действия и его результат. Однако Шопенгауэр превратил волю в совсем свободное хотение, т.е. он абсолютизировал волю, превратив её в самодостаточное начало. Более того, Шопенгауэр рассматривал волю как нечто родственное «неисповедимым силам» мироздания, считая, что всему сущему свойственны «волевые порывы». Воля для Шопенгауэра – это абсолютное начало, корень всего сущего. Этика Шопенгауэра безотрадно пессимистична. Страдание, по Шопенгауэру, присуще жизни неотвратимо. То, что называют счастьем, имеет всегда отрицательный, а не положительный характер и сводится лишь к освобождению от страданий, за которым должно последовать новое страдание либо томительная скука. Противоборствующим состоянием духа, препятствующим страданию, является состояние полного отсутствия желания. В поведении человека это – переход к полному аскетизму. В полном соответствии с философией буддизма, Шопенгауэр видел разрешение трагедии человеческой жизни в умерщвлении плоти и в угасании рациональных исканий человека.
Фридрих Ницше (19 в.) – яркий проповедник индивидуализма, волюнтаризма и иррационализма. Для творчества Ницше характерно необычное употребление общепринятых в философии понятий. Его идеи, как правило, облечены в форму фрагментов и афоризмов. Ему чужды всякие попытки построения философской системы. Согласно Ницше, мир есть постоянное становление и бесцельность, что выражается в идее «вечного возвращения одного и того же». Вслед за А.Шопенгауэром Ницше в основе мира мыслил волю как движущую силу становления, как порыв, как «волю к власти», волю к расширению своего «Я». Ницше переносил идеи Ч.Дарвина о борьбе за существование животных на жизнь человеческого общества. Центральным понятием у Ницше является идея жизни. Он родоначальник направления, именуемого философией жизни. В человеке он подчеркивал принцип телесности и вообще биологическое организменное начало. Интеллект же есть лишь высший слой, необходимый для сохранения инстинктов. По Ницше, интеллект не познает, а схематизирует мир в той мере, в какой это нужно для практических потребностей человека. Каждый человек по-своему конструирует мир, исходя из своих индивидуальных особенностей: у каждого в голове – своя индивидуальная мифология в условиях его стадного бытия. Ницше, будучи сторонником принципа социальной иерархии, развивает элитарную концепцию абсолютного господства «высшей касты» – тех «немногих», которые «имеют право» воплощать счастье, красоту и добро, господствовать над подавляющим большинством людей – серостью. Ницшеанский образ «Сверхчеловека» выстроен на критике христианской морали. Согласно Ницше, христианская мораль играет разлагающую роль, предполагая всепрощение, послушание, терпение, совестливость: все это размягчает и расслабляет волю человека, которая должна быть жёсткой, а если нужно – и жестокой. Ницше гипертрофировал волю, особенно волю к власти, в широком смысле этого слова. Читая работы Ницше, остро чувствуешь, как он «всласть описывает власть». Образ «Сверхчеловека» – это культ «сильной личности», одержимой жаждой власти.
Зигмунд Фрейд (19-20 вв.) – австрийский философ, создатель теории психоанализа. Он открыл, что за покровом сознания (разума) скрыт глубинный, «кипящий» пласт не осознаваемых личностью могущественных инстинктов, стремлений, влечений, желаний (сфера бессознательного). В классической философии мнение о человеке, как о существе разумном и сознающим свое поведение, было господствующим. Фрейд же не уделял сознанию (разуму) центрального места в психической жизни человека. Он считал, что сознание (разум) человека находится в состоянии постоянного сильнейшего давления на него неосознаваемых сексуальных и агрессивных побуждений. Фрейд первым охарактеризовал психику человека как место непрекращающейся борьбы влечений (инстинктов) и сознания (разума). В психоаналитической теории Фрейда ведущая роль отводится сложному взаимодействию между сознательными решениями и бессознательными влечениями. Если представить психику человека в виде дома, то сознание (разум) стоит на пороге этого дома, а в подсознании, том самом доме, бурлят страсти, инстинктивные стремления, сексуальные порывы, страхи. Сознание (разум) осознаёт запреты общества и стремится подавить инстинкты, «говорит» себе: «Я совсем не этого хочу» или «Я лучше сделаю по-другому». И, в итоге, все подавленные, невысказанные и неудовлетворённые инстинктивные стремления находят себе выход в виде невротического синдрома или серьёзной формы психоза.
Марксизм – это крупнейшее философское, экономическое и политическое учение 19 в., основанное немецкими мыслителями Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. На становление Маркса как философа большое влияние оказала предшествовавшая немецкая классическая философия. Диалектический метод Гегеля и антропологический материализм Фейербаха – это основные источники синтеза, давшего оригинальную философию – диалектический материализм. В ней первичной признается диалектически развивающаяся материальная действительность, отражением которой выступает сознание человека. Марксизм исходит из того, что мир познаваем; объективные явления материального мира более или менее правильно отражаются в сознании. Бытие в целом вечно, а отдельные явления ограничены во времени. Бытием обладают и материальные, и духовные явления. Сознание человека реально существует, т.к. отражает реальный материальный мир, но в то же время оно вторично по отношению к материи (объективной реальности, данной нам в ощущениях). Существуют естественные и социальные предпосылки сознания. Естественные предпосылки – это способность мозга как высокоорганизованной материи отражать окружающую действительность. Социальные предпосылки – это практическая деятельность людей и речь. Содержание практической деятельности и её субъективное осмысление – две стороны одного познавательного процесса. Преобразуя мир, человек познает его. Маркс подвергает критике созерцательный характер предшествующего материализма, подчеркивает роль практики (материально-чувственной деятельности) как основы познания мира. Он придает понятию практики характер категории философии, формулирует принцип единства теории и практики. Также большое внимание Маркс уделял проблеме отчуждения. В качестве главного вида отчуждения Маркс выделяет отчуждение труда. В условиях частной собственности, чем больше трудится рабочий, тем сильнее над ним власть капитала. Отчужденный труд воспроизводит зависимость человека, делая его неполным, «частичным» существом. Отсюда вывод о необходимости революционного устранения отчуждения и частной собственности как его основы, создания коммунистического общества как общества подлинно человеческих отношений, где каждый сможет свободно трудиться и развивать свои способности и стать универсальным существом. Ф.Энгельс систематизировал диалектико-материалистические идеи Маркса, сформировал тезис о материальном единстве мира, разработал учение о формах движения материи и их взаимосвязи. Все это позволило ему разработать единую систематическую картину природы, соответствующую научным представлениям 19 века.
Вопросы и задания для самопроверки:
1. Что такое «немецкая классическая философия» и в чём заключается её значение?
2. Какие проблемы были основными в немецкой классической философии? Какие научные открытия повлияли на появление данной философии?
3. Какие главные идеи разрабатывались И.Кантом в «докритический» период его творчества?
4. Что такое «антиномии разума», согласно философии И.Канта? Как мыслитель решил проблему антиномий?
5. Почему философию И.Канта называют «агностицизмом» и «субъективным идеализмом»?
6. Что такое «категорический императив» и почему он является высшим принципом моральности?
7. Каково, согласно философии И.Фихте, значение деятельности человеческого «Я» в процессе познания мира?
8. Каким образом, согласно взглядам Ф.Шеллинга, происходит развитие природы?
9. Чем характеризуется Абсолютный дух, согласно философии Г.Гегеля? Что такое «панлогизм»?
10. Как развивается человеческая история? Почему именно германский народ и есть настоящий носитель исторического прогресса?
11. Почему философия Л.Фейербаха называется «антропологический материализм»?
12. Что такое «иррациональная философия»? В чём её отличие от всей предыдущей «классической философии»?
13. Что считали основными началами в человеке А.Шопенгауэр, Ф.Ницше, З.Фрейд?
14. Почему марксистскую философию называют «диалектическим материализмом»? Охарактеризуйте основные постулаты марксизма: вторичность сознания по отношению к материи; ведущую роль практики в познании мира; отчуждение труда; необходимость устранения революционным путём частной собственности.
Подготовка по фрагменту из произведения А.Шопенгауэра
«Метафизика половой любви»
Биографическая справка.
Артур Шопенгауэр (1788-1860) – немецкий философ. Один из самых известных мыслителей иррационализма. Увлекался мистикой, очень высоко оценивал основные работы И.Канта, называя их «самым важным явлением, какое только знает философия в течение двух тысячелетий», ценил философские идеи буддизма. Называл существующий мир, в противоположность известному выражению Г.Лейбница, – «наихудшим из возможных миров», за что получил прозвище «философа-пессимиста». Основной философский труд – «Мир как воля и представление». Славился своей внутренней и душевной свободой, пренебрегал элементарными субъективными благами, отличался резкостью суждений. Был крайне честолюбив и мнителен. Отличался недоверием к людям и крайней подозрительностью. Самое первичное, исконное, коренное в человеке – то, чем характеризуется его сущность, это – воля (чувства и страсти). Интеллект – другая основная психическая способность – играет по отношению к воле служебную роль. Нами постоянно руководит воля – она всячески влияет на интеллект, когда он расходится с её стремлениями.
Фрагмент из произведения.
Мы привыкли видеть поэтов занятыми изображением половой любви. Именно она составляет, как правило, главную тему всех драматических произведений, – как трагических, так и комических, как романтических, так и классических, как индийских, так и европейских. Является она и предметом лирической, а равно и эпической поэзии, особенно если причислить к ней высокие штабеля романов, которые уже несколько веков являются на свет во всех цивилизованных странах Европы с тою же регулярностью, что и плоды земные. Все эти произведения, по основному содержанию своему, суть не что иное, как разносторонние, то краткие, то подробные описания рассматриваемой страсти. Но еще более числом тех, кого эта же самая страсть приводит в умалишенный дом. Наконец, каждый год обнаруживается то один, то другой случай самоубийства пары влюбленных, на пути которых встали внешние обстоятельства, причем одно кажется мне необъяснимым: как люди, уверенные во взаимной любви и предвкушающие в наслаждении ею высшее блаженство, не предпочтут крайними мерами избавиться от всех условностей и претерпеть любые беды, – тому, чтобы утратить вместе с жизнью и то счастье, выше и больше которого для них немыслимо ничто на свете.
Что же до низших степеней и простых порывов этой страсти, то они у всякого человека ежедневно перед глазами и, пока он еще не стар, чаще всего также и в сердце. Итак, после всего здесь упомянутого, невозможно сомневаться ни в реальности, ни в важности нашего предмета, и вместо того, чтобы удивляться, что и философ делает своею темой эту вечную тему всех поэтов, стоило бы подивиться тому, что вещь, играющая повсюду в человеческой жизни столь значительную роль, до сих пор почти вовсе не рассматривалась философами и остается для них неразработанным сюжетом. При этом всякая влюбленность, каким бы эфирным созданием она ни представала, коренится всецело в половом влечении, да и сама она есть лишь точнее определенное половое влечение. И если, памятуя об этом, взглянуть теперь на важность той роли, которую играет половая любовь, во всех ее оттенках и нюансах, не только в романах, но и в действительной жизни, где она является могущественнейшим и активнейшим из всех мотивов, кроме разве любви к жизни, – где она владеет половиной сил и помыслов младшего поколения человечества, составляет конечную цель почти всякого человеческого устремления, оказывает, в конце концов, отрицательное влияние на важнейшие дела, всякий час прерывает серьезнейшие наши занятия, смущает временами даже величайшие умы, осмеливается вмешиваться со своими пустяками в переговоры государственных мужей и поиски ученых, умело подбрасывает свои любовные посланьица, свои заветные локончики даже в министерские портфели и философские манускрипты, что ни день, затевает самые путаные, самые скверные интриги, требует себе в жертву иногда жизнь или здоровье, а подчас, богатство, положение и счастье человека, – да что там, делает честного во всем другом человека бессовестным, верного – предателем, – и значит, в целом предстает неким злокозненным демоном, стремящимся все исказить, запутать и низвергнуть.
Чего же ради такая мелочь должна играть столь важную роль и беспрерывно нарушать и путать столь хорошо налаженную жизнь человека? Но пред серьезным исследователем дух истины мало-помалу откроет ответ: то, о чем здесь идет речь – не мелочь; более того, важность дела совершенно соразмерна серьезности и рвению занимающихся им. Конечная цель всех любовных интриг, разыгрываются ли они на котурнах или на цыпочках, действительно важнее всех прочих целей в человеческой жизни, а потому всецело достойна предельной серьезности, с которой всякий стремится к ней. А именно: в этих интригах определяется, ни больше, ни меньше, как композиция следующего поколения. Именно поэтому так трудно сделать драму интересной без любовной интриги, поэтому же, с другой стороны, эта тема не изнашивается даже от ежедневного употребления. То, что в индивидуальном сознании проявляется, как половое влечение вообще и не направлено на определенного индивида другого пола, то в себе и вне сферы явления есть просто воля к жизни. Но то, что является в сознании как половое влечение, направленное на определенного индивида, то в себе есть воля к жизни в некоем, строго определенном индивидуальном воплощении. В этом случае половое влечение, хотя в себе оно есть лишь субъективная потребность, умеет очень искусно скрываться под маской объективного восхищения и тем самым обманывать сознание; ибо такая военная хитрость нужна природе для достижения ее целей. Но, – каким бы объективным и возвышенным ни казалось это восхищение, то, что при всякой влюбленности, тем не менее, в виду имеется исключительно порождение индивида определенного свойства, подтверждается прежде всего тем, что существенна здесь не ответная, например, любовь, а обладание, т.е. физическое наслаждение. Поэтому достоверность первой не может утешить при отсутствии второго; более того, не один уже человек в подобном положении покончил с собой. Напротив, люди сильно любящие, если не могут добиться взаимности, довольствуются обладанием, т.е. физическим наслаждением. Это доказывают все браки по принуждению, а равно и те, когда благосклонность женщины, вопреки ее отвращению, покупается большими дарами или иными жертвами; и даже случаи изнасилования. Порождение именно этого, определенного ребенка есть истинная, даже если не осознаваемая самими действующими лицами, цель всего любовного романа; способ, каким эта цель достигается, есть дело десятое. Ибо не что иное, как будущее поколение, просится в бытие, во всей своей индивидуальной определенности, посреди всех усилий и хлопот. Да и само оно дает о себе знать уже в том осмотрительном, серьезном и даже капризном выборе предмета удовлетворения полового влечения, который и называют любовью.
Нарастающая симпатия двух влюбленных есть, собственно, уже воля к жизни нового индивида, которого они могут и желают произвести на свет; ведь уже во встрече их страстных взглядов вспыхивает его новая жизнь и проявляется как гармоническая, органическая в будущем индивидуальность. Они чувствуют страстное желание подлинного соединения и слияния в единое существо, чтобы жить затем только лишь в нем; и это желание обретает исполнение в том, кого они порождают, ведь в нем продолжают жить наследуемые свойства их обоих, слитые и соединенные в Одно Существо. Напротив, взаимная, решительная и устойчивая неприязнь между мужчиной и женщиной указывает на то, что их возможный потомок был бы лишь плохо организованным, в себе дисгармоничным, несчастным существом... Но то, что, в конечном счете, с такой силой избирательно влечет друг к другу двух индивидов противоположного пола, – есть воплощающаяся лишь в целом роде воля к жизни, которая предчувствует соответствующую своим целям объективацию собственной сущности в том индивиде, которого они могут произвести на свет. А именно, он получит от отца волю или характер, от матери же – интеллект; телосложение – от обоих, однако фигура будет в большей степени напоминать отцовскую, а рост – соответствовать материнскому, согласно закону, проявляющемуся в помесях у животных и основанному главным образом на том, что размер плода должен соответствовать размеру матки. Прежде всего и существенным образом любовная склонность направлена на здоровье, силу, красоту, а следовательно, также на юность; поскольку воля желает получить прежде всего родовой характер человечества, как основу всякой индивидуальности; обыденный флирт идет лишь немногим далее. И чем совершеннее взаимное соответствие двух индивидов, во всех многочисленных отношениях, которые мы должны будем рассмотреть далее, – тем сильнее будет в результате их взаимная страсть. Поскольку же не существует двух совершенно одинаковых индивидов, всякому определенному мужчине будет полнее всего соответствовать, всегда в рассуждении того, что должно быть порождено ими, – одна определенная женщина. И как редок случай их встречи, так же редка и действительно страстная любовь. Именно потому, что любовная страсть сосредоточена, собственно, на том, что должно быть произведено на свет, и что в этом ее основа, – между двумя молодыми и образованными людьми разного пола может, – вследствие согласия их убеждений, их характеров, их душевного склада, – существовать дружба без малейшей примеси половой любви; в этом последнем отношении между ними возможна даже известная антипатия. Причину этого надо искать в том, что порожденный ими ребенок будет наделен дисгармоничными телесными или душевными качествами, короче говоря, его существование и природа не будут соответствовать целям воли к жизни, как она воплощается в роде. В противоположном случае при разнородности убеждений, характеров и духовного склада и при возникающей оттого взаимной антипатии и даже злобе, может все же возникнуть и сохраниться половая любовь, причем тогда она закрывает глаза на все это: и если она приведет к браку, то он будет очень несчастным.
Но перейдем теперь к более основательному исследованию вопроса. Эгоизм – столь глубоко укоренившееся свойство всякой вообще индивидуальности, что эгоистические цели суть единственно надежное средство для возбуждения деятельности индивидуальной воли, и на них уверенно можно в этом рассчитывать. Хотя род имеет преимущественное, большее, непосредственнейшее право на индивида, чем сама преходящая индивидуальность; однако же, когда индивид должен действовать и даже жертвовать для сохранения и определенности свойства рода, его интеллекту, ориентированному только на индивидуальные цели, важность этой задачи невозможно сделать столь понятной, чтобы она соответственным образом подействовала на него. Поэтому в подобном случае природа лишь тем может достичь своей цели, что прививает индивиду своего рода иллюзию, из-за которой ему кажется благом для него самого то, что на деле является таковым лишь для рода, так что он служит этому последнему, в то время как полагает, что служит себе самому; при этом перед ним витает лишь химера, замещающая в качестве мотива нечто действительное, но исчезающая сразу же по достижении цели. Эта иллюзия есть инстинкт. Его в огромном большинстве случаев следует рассматривать как родовое чувство, которое предлагает воле то, что приносит пользу роду. Но поскольку воля стала здесь индивидуальной, она должна быть обманута так, чтобы представляемое в чувстве рода она воспринимала чувством индивида, а значит, мнила, что стремится к индивидуальным целям, тогда как на самом деле она преследует лишь генеральные. Внешнее проявление инстинкта лучше всего наблюдать у животных, где роль его наиболее значительна; но с внутренним ходом его, как со всем вообще внутренним, мы можем познакомиться только на примере нас самих.
Считают, что у человека почти нет инстинкта, – в крайнем случае лишь тот, вследствие коего новорожденный ищет и схватывает материнскую грудь. Но в действительности у нас есть один, очень определенный, явственный, даже усложненный инстинкт, а именно инстинкт столь тонкого, серьезного и своенравного выбора другого индивида для полового удовлетворения. С этим удовлетворением самим по себе, т.е. поскольку оно есть основанное на настоятельной потребности индивида чувственное наслаждение, красота или безобразность другого индивида не имеет ничего общего. Столь настойчивая, однако ж, оглядка на нее, а вместе и возникающий из нее тщательный выбор, очевидно, относятся поэтому не к самому избирающему, – хотя это ему и кажется, – а к истинной цели, к тому, что должно быть порождено им, – ибо в нем должен быть возможно чище и вернее воспроизведен тип рода. А именно: вследствие тысячи физических случайностей и моральных превратностей возникают бесчисленные перерождения человеческого облика; и, однако, вновь и вновь воспроизводится подлинный тип его, во всех его частях; сие происходит под водительством чувства красоты, которое сплошь и рядом господствует над половым влечением и без которого это последнее вырождается в отвратительную нужду. Соответственно этому каждый будет, во–первых, решительно предпочитать и страстно желать красивейших индивидов, т.е. таких, в которых наиболее чисто выявился характер рода; во–вторых же, он возжелает в другом индивиде тех в особенности совершенств, каких недостает ему самому, – найдет даже прекрасным и несовершенства, составляющие противоположность его собственных, поэтому, например, низенькие мужчины ищут высоких женщин, блондины любят брюнеток и т.д. Кружащий голову восторг, который овладевает мужчиной при виде женщины соответствующей ему красоты и выдает ему за высшее благо соединение с нею, это именно и есть чувство рода, которое, узнавая отчетливую печать рода, желает продлить его с этим явно выраженным характером. На этом решительном влечении к красоте основано сохранение типа рода: поэтому-то оно и действует с такою силой. Те моменты, на которые обращает оно внимание, мы рассмотрим подробно ниже. Итак, то, что ведет при этом человека, действительно есть инстинкт, направленный на лучшее с точки зрения рода, тогда как сам человек мнит, будто ищет лишь более сильного собственного наслаждения.
В этом перед нами, в самом деле, очень поучительное разъяснение внутренней сути всякого инстинкта, каковой почти всегда и всюду, как и здесь, приводит в движение индивида на благо рода. Ибо очевидно, что та тщательность, с которой насекомое отыскивает определенный цветок или плод, мясо или навоз, или же личинку другого насекомого, чтобы отложить личинки лишь туда, и для достижения этой цели не останавливается ни перед трудностью, ни перед опасностью, – весьма подобна той, с которой мужчина старательно выбирает для полового удовлетворения женщину определенного, ему индивидуально приятного свойства и так упорно стремится к ней, что часто для достижения этой цели вопреки всякой разумности жертвует собственным своим счастьем, – в безрассудном ли браке, в любовных ли интригах, стоящих ему состояния, чести и самой жизни, – или даже совершая преступления – прелюбодеяние или изнасилование; все лишь для того, чтобы, согласно полновластной от века воле природы, целесообразнейше послужить роду, хотя бы и за счет индивида. А именно, везде и всегда инстинкт есть действие как бы согласно некоему понятию о цели, и все же совершенно без оного. Природа внедряет его там, где действующий индивид был бы неспособен понять цель ее или не желал бы стремиться к ней; поэтому он, как правило, свойственен лишь животным, а среди них, прежде всего низшим, имеющим всего менее рассудка, – но почти исключительно в рассматриваемом здесь случае присущ также и человеку, который хотя и может понять эту цель, но не стал бы преследовать ее с нужным усердием, а именно даже и за счет своего индивидуального блага. А потому здесь, как и во всяком инстинкте, истина принимает обличие иллюзии, чтобы повлиять на волю. Сладострастная греза нашептывает мужчине, что в объятиях женщины приятной ему красоты он найдет больше наслаждений, чем в объятиях любой другой; или, будучи направлена исключительно на единственного индивида, прочно убеждает человека, что обладание им даст ему безмерное счастье. Вследствие чего человек мнит, что его муки и жертвы служат его собственному наслаждению, в то время как все это происходит лишь ради сохранения правильного типа рода, или же потому, что должна возникнуть совершенно определенная индивидуальность, которая может произойти только от этих родителей. Характер инстинкта, – т.е. действие как бы по некоторому понятию о цели, и все же совершенно без оного, – так полно присутствует здесь, что тому, кого влечет эта иллюзия, часто даже отвратительна и нежелательна та цель, которая только и руководит им, т.е. зачатие: а именно это так при всех внебрачных любовных связях. Сообразно изложенному характеру предмета всякий влюбленный, достигнув, наконец, наслаждения, испытает странное разочарование, и подивится тому, что столь страстно желанное дает не более чем всякое другое половое удовлетворение; так что, как он видит, не очень-то он этим и вдохновлен. Поэтому-то всякий влюбленный, совершив, наконец, свое дело великое, чувствует себя в дураках: ибо исчезла та иллюзия, посредством коей индивидуум был здесь обманут родом. Значительным преобладанием мозга у человека объясняется то, что у него меньше инстинктов, чем у животных, и что даже эти немногие легко могут быть введены в обман. А именно, чувство красоты, инстинктивно руководящее выбором предмета полового удовлетворения, сбивается и заблуждается, если вырождается в склонность к педерастии, - аналогично тому, как навозная муха, вместо того, чтобы соответственно инстинкту отложить яички в гниющее мясо, откладывает их в чашечку цветка Arum Draculculus, – соблазнившись трупным запахом этого растения.
То же, что в основе всякой половой любви лежит направленный на будущее потомство инстинкт, станет совершенно достоверным после более точного анализа его, которого мы, поэтому не можем избежать. Прежде всего, сюда относится то, что мужчина от природы склонен к непостоянству в любви, а женщина – к постоянству. Любовь мужчины заметно убывает с того момента, как она получила удовлетворение, – почти всякая другая женщина привлекает его больше, чем та, которой он уже обладает, – он жаждет разнообразия. Любовь женщины, напротив, возрастает с этого самого момента. Это следствие природной целесообразности, которая направлена на сохранение, а поэтому и на возможно большее размножение рода. Дело в том, что мужчина спокойно может зачинать более сотни детей в год, если в его распоряжении будет столько же женщин; женщина же, с любым числом мужчин, может произвести на свет только одного ребенка в году (если не учитывать рождения близнецов). Поэтому мужчина постоянно ищет других женщин; а женщина крепко привязывается к одному, – ибо природа побуждает ее инстинктивно, без размышлений, обрести кормильца и защитника будущего потомства. Вследствие того, супружеская верность для мужчины искусственна, для женщины же естественна, а значит, и прелюбодеяние со стороны женщины гораздо менее простительно, чем измена мужчины.
Первейшее соображение, руководящее нашим выбором и нашей склонностью, есть возраст. В целом мы допускаем его в пределах от возраста появления до возраста прекращения менструации, но решительно предпочитаем, однако, период от восемнадцати до двадцати восьми лет. Напротив, за гранью этого возраста никакая женщина не может быть для нас привлекательной; старая, уже женщина вызывает у нас отвращение. Молодость без красоты все же привлекательна; но красота без молодости никогда. Очевидно, то, что мы бессознательно имеем в виду при этом, есть возможность деторождения вообще: поэтому всякий индивид теряет привлекательность для другого пола по мере того, как он удаляется в годах от периода, пригодного для зачатия или деторождения. Второе соображение это здоровье, – острое заболевание мешает вкусу лишь какое-то время, хроническое отталкивает нас, – ибо оно переходит и к ребенку. Третье соображение есть скелет, поскольку он составляет основу типа рода. Ничто кроме старости и болезни, так не отталкивает нас, как горбатость; даже прекраснейшее лицо не может поправить положение; более того, даже безобразнейшее будет, при стройности фигуры, безусловно предпочитаемо. Далее, всякая диспропорция скелета, например, укороченная или коротконогая фигура, очень явственно ощущается нами; также и хромота, если она не вызвана внешней случайностью. Напротив, исключительно красивая фигура может компенсировать все недостатки, она очаровывает нас. Отметим также, какую большую ценность имеют для всех маленькие ступни. Это оттого, что таков существенный характер рода, коль скоро ни у какого из животных плюсна и предплюсна в совокупности так не малы, как у человека, – это связано с прямизной походки. Важны для нас также зубы, поскольку они существенны для питания и особенно часто передаются потомству. Четвертое соображение – это известная полнотелость, т.е. преобладание вегетативной функции, поскольку она предвещает плоду обильную пищу; поэтому нас явно отталкивает сильная худоба. Полная женская грудь имеет необычайную прелесть для рода мужского, поскольку она обещает новорожденному изобильное питание. Чрезмерно же полные женщины, напротив, возбуждают в нас отвращение, – причина здесь та, что свойство это указывает на атрофию матки, а значит, бесплодность, только это известно не голове, а инстинкту. Лишь в последнюю очередь принимается в соображение красота лица. Здесь также учитываются, прежде всего, костистые части лица; поэтому смотрят главным образом на красивый нос, а короткий курносый нос портит все дело. Жизнь и счастье бесчисленного множества девушек предрешены небольшой горбинкою или вздернутостью носа, и не без причин: ведь дело идет о типе рода. Очень важен маленький рот при маленьких челюстях, как характерная особенность человеческого лица по сравнению с мордами животных. Особенно неприятен плоский, как бы срезанный подбородок. Наконец попадают в поле зрения красивые глаза и лоб, – это связано с психическими свойствами, прежде всего интеллектуальными, наследуемыми от матери.
Те же соображения, которым бессознательно следует склонность женщины, мы, конечно, не можем указать так же точно. Но в целом можно утверждать следующее. Они отдают предпочтение возрасту от тридцати до тридцати пяти лет, даже по сравнению с юношеским возрастом, который, собственно, есть пора наибольшей красоты человека. Причина в том, что ими руководит не эстетический вкус, а инстинкт, признающий за указанным возрастом способности к деторождению. Вообще они мало обращают внимания на красоту, в том числе на красоту лица, – создается впечатление, что они всецело принимают на себя задачу передать своим детям его. Главным образом их привлекает сила и связанная с нею смелость мужчины, ибо они предвещают рождение сильных детей и в то же время храброго защитника для них. Всякий телесный недостаток мужчины, всякое отклонение от родового типа, женщина может исправить при зачатии, в отношении будущего ребенка, благодаря тому, что сама безупречно сложена в соответствующих частях тела, или даже являет в них противоположную крайность. Исключение составляют лишь те качества мужчины, которые характерны для его пола и которые, следовательно, мать не может передать ребенку: среди них – мужское строение скелета, широкие плечи, узкие бедра, прямизна голеней, мускульная сила, храбрость, бородатость и т.д. Поэтому-то женщины часто любят безобразных с виду мужчин, но никогда не полюбят немужественного, – они ведь не могут нейтрализовать его недостатков.
Соображения другого рода, лежащие в основе половой любви, касаются психических качеств. Так, мы обнаружим, что женщину в мужчине всегда привлекают сердечные качества, свойства характера, наследующиеся от отца. В первую очередь женщин покоряют твердость воли, решительность и смелость, а возможно также честность и добросердечие. Интеллектуальные же преимущества не имеют над ними столь непосредственно-инстинктивной власти; именно потому, что они не наследуются от отца. Скудоумие не мешает успеху у женщин, скорее, напротив, могучая сила духа и даже гениальность, как аномалия, скажется на нем неблагоприятно. Поэтому мы часто видим, как глупый и грубый урод обставляет по части любовных побед человека образованного, остроумного и миловидного. Также и браки по любви заключаются порой между совершенно разными по духу существами: он, например, грубый, мощный и ограниченный, она же тонко чувствует, изощренно умна, начитана, эстетична и пр. Или же он – гениален и учен, она же глупа как гусыня. Причина в том, что здесь действуют соображения далеко не интеллектуальные: соображения инстинкта. Цель брака – не остроумные собеседования, а рождение детей, это – союз сердец, а не умов. Глупы и смехотворны все заверения женщин в том, что они-де полюбили некоего мужчину за его ум и духовное богатство, или это говорит в них сумасбродство испорченной натуры. Мужчин же в инстинктивной любви вдохновляют вовсе не черты характера женщины. Однако на них действуют свойства интеллекта, – как наследуемые от матери, тем не менее, их влияние легко может пересилить телесная красота, – ведь затрагивая более существенные моменты, она и действует непосредственнее. В то же время, предчувствуя это влияние или на опыте убедившись в его силе, матери заставляют дочерей своих учиться искусствам, языкам и тому подобному, чтобы сделать их привлекательнее для мужчин. При этом они желают искусственными средствами помочь развитию интеллекта, как они при случае орудуют ими на бедрах и на груди. Заметьте, что здесь повсюду речь идет только о непосредственнейшей, напоминающей инстинкт притягательности, из которой только и произрастает подлинная влюбленность. Что рассудительная, образованная женщина ценит в мужчине ум и духовность, что и мужчина, по разумном размышлении, оценивает и учитывает характер своей будущей невесты, – все это ничего не меняет в нашем предмете, это служит основой разумного выбора при бракосочетании, а не страстной любви, которая составляет нашу тему.
До сих пор я рассматривал лишь абсолютные соображения, т.е. такие, что действительны для всякого человека; я перехожу теперь к релятивным, которые индивидуальны, поскольку целью их является выправление уже воплотившегося с недостатками типа рода, коррекция отклонений от него, встречающихся в собственной персоне выбирающего человека, и возвращение, таким образом, типа рода к некоторому чистому воплощению. Здесь всякий любит то, чего ему недостает. Исходя из собственного индивидуального характера и ориентируясь на индивидуальные же черты, выбор, основанный на таких релятивных соображениях, гораздо определеннее, решительнее и претенциознее, чем исходящий лишь из соображений абсолютных; поэтому именно в этих, релятивных, соображениях лежит, как правило, исток истинно страстной любви; а причина обыденной, более слабой склонности – в абсолютных. Сообразно тому и величайшие страсти вспыхивают вовсе не обязательно от правильного совершенства красоты. Для возникновения такой страстной привязанности нужно нечто такое, что может быть выражено разве что только метафорой из химии: обе натуры должны нейтрализовать друг друга, как кислота нейтрализует щелочь и сама нейтрализуется, образуя соль. Необходимые для этого предпосылки, в существенном и главном, таковы. Физиологам известно, что мужественность и женственность допускают бесчисленное разнообразие степеней. Для рассматриваемой взаимной нейтрализации двух индивидов необходимо, следовательно, чтобы определенная мера его мужественности точно соответствовала определенной мере ее женственности, чтобы обе односторонности именно взаимоуничтожались.
Сообразно этому, самый мужественный мужчина будет искать самую женственную женщину, и наоборот, и так же точно всякий индивидуум взыщет соответствующего ему по степени половой определенности. В какой мере между двумя людьми существует требуемое соотношение это они инстинктивно чувствуют сами, – и это-то лежит в основе высших степеней влюбленности, наряду с другими релятивными соображениями. И когда влюбленные с пафосом говорят о гармонии своих душ, существо дела составляет большей частью то, что мы здесь доказали. Чем слабее мужчина в смысле мускульной силы, тем более желанны ему будут физически сильные женщины; так же точно и у женщин. Поскольку же от природы женщине, как правило, свойственна меньшая сила мышц, то, как правило, женщины будут отдавать предпочтение самым сильным мужчинам. Важный момент, далее, есть рост. Маленькие мужчины испытывают явную склонность к рослым женщинам, а у низкого ростом мужчины слабость к высоким женщинам будет еще более явною, если сам он был рожден от высокого отца и остался малорослым лишь из-за влияния матери; ведь он получил от отца такую энергию сосудистой системы, что она может снабжать кровью и крупное тело. Очень значительно также соображение комплекции. Блондины желают всегда шатенок или брюнеток; но очень редко наоборот. Причина здесь в том, что белокурые волосы и голубые глаза представляют собой некую оригинальность. Наконец, и в отдельных частях тела всякий ищет того, что исправит его недостатки и отклонения от типа, с тем большей решительностью, чем важнее эта часть. Поэтому курносым так несказанно нравятся ястребиные носы, и так же точно обстоит и с другими частями тела. Люди с исключительно стройным удлиненным телом могут счесть красивым даже чрезмерно плотного коротышку. Тот редкий случай, когда мужчина влюбляется в решительно безобразную видом женщину, происходит, если при описанной выше полной гармонии степени половой определенности все ее отклонения от нормы составляют прямую противоположность, а значит – корректив, его собственных. И тогда влюбленность достигает обыкновенно большой силы.
Между тем в утешение нежным и любящим душам стоит добавить, что временами к страстной половой любви присоединяется чувство совсем другого происхождения, а именно – действительная, основанная на гармонии душевного склада дружба, которая, однако, выступает по большей части тогда, когда собственно половая любовь уже угасла в своем удовлетворении. Эта дружба возникнет тогда от того, что дополняющие друг друга и гармоничные физические, моральные и интеллектуальные свойства двух индивидов, из которых, в рассуждении порождаемого ими, и возникла половая любовь, дополняют друг друга и в отношении самих этих индивидов, как противоположные темпераменты и духовные достоинства, и служат тем самым прочной основой гармонии двух душ.