Особенности построения изложенной беседы,
В данной беседе св. Иоанна Златоуста мысли развиваются аналитически — путем разбора каждого стиха 125 псалма. Построение проповеди отличается безыскусственностью; вступления нет, основная часть (изложение) проповеди представлена изъяснением каждого стиха, а мысли нравственного приложения сопутствуют отдельным мыслям изъяснения. Налицо две мысли нравственного приложения. Первая мысль: «избегай рабства греху, потому что это самое страшное рабство, радуйся свободе от греха и ничем не оскорбляй эту радость, пребывая в добре». Вторая мысль: «Страдания, скорби, тяготы жизни неизбежны и полезны, особенно ценны они в деле духовного совершенствования христианина, потому что они сеют зерна вечной жизни. Слезы страдальца — благодатный дождь для его души, умягчающий ее для возращения зерен добра, которые принесут драгоценную жатву — вечную радость за гробом». Первая мысль приложения связана с толкованием 1, 2 и 3 стиха, вторая — с разбором 5 и 6 стиха.
ПРИМЕР ОБЫЧНОЙ БЕСЕДЫ.
БЕСЕДА СВ. ВАСИЛИЯ ВЕЛИКОГО «О ЗАВИСТИ»
(в сокращении)
Бог благ и подает блага достойным; диавол лукав и способствует в грехах всякого рода. И как за благим следует беззавистность, так за диаволом всюду ходит зависть. Другой страсти, более пагубной, чем зависть, и не зарождается в душах человеческих. Она менее вредит посторонним, но первое и домашнее зло для того, кто имеет ее. Как ржавчина изъедает железо, так зависть — душу, в которой живет она. Зависть есть скорбь о благополучии ближнего. По этому у завистливого никогда нет недостатка в печалях и огорчениях. Урожай ли на поле у ближнего? дом ли изобилует всеми житейскими потребностями? или нет у него недостатка в радостях? все это — пища болезни, все увеличивает страдания завистливого. Поэтому нимало не разнится он с человеком, который ничем не покрыт и в которого все мечут стрелы. Мужествен ли кто или хорошо сложен телом? — это поражает завистливого. Красив ли другой лицом? это — новый удар завистнику. Все это —удары и раны, наносимые в самое сердце завистнику. Но всего мучительнее в этой болезни, что завистливый не может открыть ее. Хотя потупляет он глаза, ходит унылый, смущенный, жалуется, погиб во зле; однако же, когда спросят о страдании, стыдится сделать гласным свое несчастье и сказать: «я человек завистливый и злой; меня сокрушают совершенства друга; сетую о благодушии брата; благоденствие ближнего считаю для себя несчастьем». Так надлежало бы сказать ему, если бы захотел говорить правду. Но поелику не решается высказать сего, то в глубине удерживает болезнь, которая гложет и снедает его внутренности. Поэтому не принимает он врачующего болезнь, не может найти никакого врачевства, избавляющего от страданий, хотя писания полны таких целительных средств.
Напротив, он ждет одного утешения в бедствии — видеть падение кого-либо из возбуждающих его зависть. Один предел ненависти — увидеть, что внушавший зависть из счастливого стал несчастным, возбуждавший соревнование сделался жалким. Тогда примиряется и делается другом, когда видит плачущим, встречает печальным. С веселящимся не веселится вместе, но с сетующим проливает слезы. И если оплакивает переворот жизни, по которому человек из такого счастья впал в такое несчастье, то не из человеколюбия, не из сострадательности хвалит прежнее его состояние, но чтобы более тягостным сделать для него бедствие. По смерти сына хвалить его, превозносить тысячами похвал, что он был и прекрасен и понятен к учению и способен ко всему, а если бы младенец был жив, язык не вымолвил бы доброго о нем слова. Как скоро видит, что многие с ним вместе начинают хвалить, опять переменяется, опять начинает завидовать умершему. Дивится богатству по разорении. Телесную красоту или силу и здоровье хвалит и превозносит уже после болезней. И вообще он враг того, что есть, и друг того, что погибло. Что же может быть пагубнее этой болезни? Это —порча жизни, поругание природы, вражда против того, что дано нам от Бога, противление Богу. Что виновника зла —демона вооружило на брань против человека? Не зависть ли? Завистью явно изобличил себя богоборец, когда вознегодовал на Бога за щедрые дары Его человеку, но отомстил человеку, потому что не мог мстить Богу. То же делающим оказывается и Каин, первый ученик диавола, научившийся у него зависти и убийству — этим сродственным между собою беззакониям, которые сочетал и Павел, сказав: исполненных зависти, убийства (Рим. 1, 29).
Что же сделал Каин? Видел честь от Бога и воспламенился ревностью, истребил отличенного честию, чтобы оскорбить Почтившего. Не имея сил к богоборству, впал в братоубийство. Будем, братия, избегать сего недуга, который делается учителем богоборства, матерью человекоубийства, нарушением естественного порядка, забвением родства, бедствием самым неописанным. Зависть есть самый непреодолимый род вражды. Других недоброжелателей делают несколько кроткими благотворения. Завистливого же и злонравного еще более раздражает сделанное ему добро. Чем больше видит он себе благодеяний, тем сильнее негодует, печалится и огорчается. Он более оскорбляется силою благодетеля, нежели чувствует благодарность за сделанное для него. Какого зверя не превосходят завистливые жестокостью
своих нравов? Не превышают ли свирепостью самого неукротимого из них? Псы, если их кормят, делаются кроткими; львы, когда за ними ходят, становятся ручными. Но завистливые еще более свирепеют, когда оказывают
им услуги. Что сделало рабом благородного Иосифа? Не зависть ли братьев? Потому и достойно удивления неразумие этого недуга. Обратись мыслию к величайшей зависти, оказавшейся в самом важном случае, какая по неистовству Иудеев была к Спасителю? За что завидовали? За чудеса. А что это были за чудодействия? Спасение нуждающихся. Алчущие были питаемы, и на питающего воздвигнута брань. Мертвые были воскрешаемы, и Животворящий стал предметом зависти. Демоны были изгоняемы, и на Повелевающего демонам злоумышляли. Прокаженные очищались; хромые начинали ходить, глухие слышать, слепые видеть, и Благодетеля изгоняли. Напоследок предали смерти Даровавшего жизнь, били бичами Освободителя человеком, осудили Судию мира. Так на все простерлась злоба зависти. Этим одним оружием от сложения мира и до скончания века всех уязвляет и низлагает истребитель жизни нашей —диавол, который радуется нашей погибели, сам пал от зависти и нас низлагает с собою тою же страстью. Премудр был тот, кто запрещал и вечерять с мужем завистливым (Притч. 23, 6), под сближением на вечери разумея и всякое также общение в жизни. Легковозгораемое вещество заботимся мы класть как можно дальше от огня; так, по мере возможности, не надобно заводить дружеских бесед с завистливыми, поставляя себя вдали от стрел зависти. Ибо не иначе можно предаться зависти, как сближаясь с нею в тесном общении; потому что, по слову Соломонову ревность мужа от подруга своего (Еккл. 4,4). И действительно, так завидуют не скиф египтянину, но всякий своему соплеменнику; и из соплеменников завидуют не тому, кто неизвестен, но коротко знакомым, и из знакомых — соседям, людям того же ремесла и почему-нибудь иному близким, и из них опять — сверстникам, сродникам, братьям. Вообще как ржа есть болезнь собственно хлебного зерна, так и зависть есть недуг дружбы. Страждущих завистью почитают еще более вредоносными, нежели ядовитых зверей. Те впускают яд чрез рану, и угрызенное место предается гниению постепенно; о завистливых же иные думают, что они наносят вред одним взором, так что от их завистливого взгляда начинают чахнуть тела крепкого сложения, по юности возраста цветущие всею красотою. Вся полнота их вдруг исчезнет, как будто из завистливых глаз льется какой-то губительный, вредоносный и истребительный поток. Я отвергаю такое рассуждение, потому что оно простонародно и старыми женщинами поддерживается в женских теремах; но утверждаю, что ненавистники добра — демоны, — когда находят в людях демонам свойственные произволения, употребляют все меры воспользоваться ими для собственного своего намерения, почему и глаза завистливых употребляют на служение собственной своей воле. Поэтому ужели не приходишь в ужас, делая себя служителем губительного демона, и допустишь в себя зло, от которого сделаешься не врагом обидевших тебя, но врагом благого и незавидящего Бога? Убежим от нестерпимого зла. Оно — внушение змия, изобретение демонов, посев врага; залог мучения, препятствие благочестию, путь в геенну; лишение царствия. Завистливых можно узнать несколько и по самому лицу. Глаза у них сухи и тусклы, щеки впали, брови нависли; душа возмущена страстью; не имеет верного суждения о предметах. У них не похвальны ни добродетельный поступок, ни сила слова, украшенные важностью и приятностью, ни все прочее достойное соревнования и внимания. Как коршуны, пролетая мимо многие луга, множество мест приятных и благоухающих, стремятся к чему-либо зловонному, и как мухи, минуя здоровое, поспешают на гной; так завистливые не смотрят на светлость жизни. на величие заслуг, нападают же на одно гнилое. И если случится в чем оступиться (как часто бывает с людьми) они разглашают это, хотят, чтобы по одному этому узнавали человека. Они искусны сделать презренным и похвальное, перетолковав в худую сторону, и оклеветать добродетель, представив ее в виде порока с ней смежного: мужественного называют дерзким, целомудренного — нечувствительным, справедливого — жестоким, благоразумного — коварным. Кто любит великолепие, на того клевещут, что у него грубый вкус; о щедром говорят, что расточителен, и о бережливом опять, что он скуп. И вообще всякий вид добродетели не остается у них без того имени, которое заимствовано от противоположного порока. Что же? Ограничим ли слово одним осуждением сего зла? Но это как бы одна половина врачевания. Не бесполезно показать страждущему важность болезни, чтоб внушить ему должную заботливость об избавлении себя от зла; но оставить при сем страждущего, не дав руководства к приобретению здравия, не иное что значит, как предоставить его действию болезни. Что же? Как можем или никогда не страдать сею болезнью, или, подпав ей, избежать ее? Во-первых, можем, если из человеческого не будем ничего почитать великим и чрезвычайным, ни того, что люди называют богатством, ни увядающей славы, ни телесного здоровья, потому что не в преходящих вещах поставляем для себя благо, но призваны мы к причастию благ вечных и истинных. Поэтому недостойны еще нашего соревнования богатый ради его богатства, властелин ради величия его сана, мудрый ради обилия в слове. Это — орудия добродетели для тех, которые пользуются ими хорошо, но в самом себе не заключает блаженства. Потому жалок, кто пользуется сим худо, подобно человеку, который, взяв меч для отмщения врагам, добровольно ранит им сам себя. А если кто распоряжается настоящими благами хорошо и как должно, если остается он только приставником даруемого от Бога и не для собственного наслаждения собирает сокровища, то справедливость требует хвалить и любить такого за братолюбие и общительность нрава. Опять, кто отличается благоразумием, почтен от Бога даром слова, кто — истолкователь священных словес; не завидуй такому, чтобы умолк когда-нибудь пророк священного слова, если по благодати Духа сопровождают его какое-либо одобрение и похвала слушателей. Твое это благо, тебе чрез брата посылается дар учения, если хочешь принять его. Притом никто не закрывает взоров от сияющего солнца, никто не завидует им, но всякий желает и сам насладиться с другими. Почему же, когда духовное слово точится в церкви и благочестивое сердце изливает струи дарований Духа, не преклоняешь с весельем слуха, не приемлешь с благодарностью пользы; а напротив того, рукоплескание слушателей угрызает тебя, и ты желал бы, чтоб не было ни того, кто получает пользу, ни того, кто хвалит? Какое извинение будет иметь это пред Судиею сердец наших? Правда, что душевное благо надобно почитать прекрасным по природе; но если кто превосходит других богатством, не низко думает о могуществе и о телесном здоровье, впрочем, что имеет, пользуется тем хорошо, то и его должно любить и почитать, как человека, обладающего общими орудиями жизни, если только распоряжается он ими, как должно, щедр в подаянии денег нуждающимся, собственными руками служит немощным, все же прочее, что ни имеет, не более почитает своею собственностью, как и собственностью всякого нуждающегося. А кто с не таким расположением принимает сии блага, того должно признавать более жалким, нежели достойным зависти, если у него больше случаев быть худым. Ибо это значит погибать с большими пособиями и усилиями. Если богатство служит напутствием к неправде, то жалок богач. А если оно служит к добродетели, то нет места зависти, потому что польза богатства делается общею для всех, разве кто в избытке лукавства станет завидовать и собственным своим благам. Вообще же, если прозришь рассудком выше человеческого и устремишь взор к истинно прекрасному и похвальному, то очень будешь, далек от того, чтоб достойным ублажения и соревнования при-знать что-нибудь тленное и земное. А кто таков и не поражается мирскими величиями, к тому никогда не может приблизиться зависть. Но если непременно желаешь славы, хочешь быть виднее многих и не терпишь быть вторым (ибо и это бывает поводом к зависти), то честолюбие твое, подобно какому-то потоку направь к приобретению добродетели. Ни под каким видом не желай разбогатеть всяким способом и заслуживать одобрение чем-либо мирским. Ибо это не в твоей воле. Но будь справедлив, целомудрен, благоразумен, мужествен, терпелив в страданиях за благочестие. Таким образом спасешь себя и при больших благах приобретешь большую знаменитость, потому что добродетель от нас зависит, и может быть приобретаема трудолюбивым; а большое имение, телесная красота и высота сана не от нас зависят. Поэтому если добродетель есть высшее и достаточное благо и по общему всех признанию имеет предпочтение, то к ней должны мы стремиться, к добродетели, которой не может быть в душе, не очищенной как от прочих страстей, так особенно от зависти. Не видишь ли, какое зло — лицемерие. И оно — плод зависти, потому что двоедушие нрава бывает в людях по большей части от зависти, когда, скрывая в глубине ненависть, показывают наружность, прикрашенную любовью, и подобны подводным скалам, которые, будучи немного закрыты водою, причиняют неосторожным непредвиденное зло. Поэтому, если из зависти, как из источника, проистекают для нас смерть, лишение благ, отчуждение от Бога, смешение уставов, извращение всех в совокупности житейских благ: то послушаемся апостола и не бываем тщеславны, друг друга раздражающе, друг другу завидяще(Гал. 5,26); но будем паче блази, милосерды, прощающее друг другу, якоже и Бог простил есть нам во ХристеИисусе, Господе нашем (Ефес. 4, 32), с Которым слава Отцу со Святым Духом, во веки веков! Аминь .
ПРИМЕР КАТЕХИЗИЧЕСКОЙ БЕСЕДЫ
О ПЕРВОМ ЧЛЕНЕ СИМВОЛА ВЕРЫ
Верую во единого Бога.
Были люди (а пожалуй, есть и ныне), которые не веровали и в бытие Бога, думали, что все произошло и существует само собою. Что может быть нечестивее и безумнее этого? По правде слово Божие устами Давида говорит: рече безумен в сердце своем: несть Бог (Пс. 13,1). А были и такие, которые признавали многих богов и готовы были все почитать за Бога, кроме истинного Бога. Так заблуждается человек, когда он действует по слепоте ума и по развращению своего сердца. Не такова, братие мои, вера христианская. Христианин верует в Бога и верует в одного, а не во многих богов, верует, что Бог есть, и все мы находимся под Его верховным владычеством. — верую, говорит, во единого Бога. Видел ли кто Бога? Можем ли мы видеть Бога? Нет, братие! Евангелие говорит: Бога никто же виде нигде же (Ин. 1Д8). И св. Апостол свидетельствует, что Бог живет «во свете неприступном, Его же никто же видел есть от человек, ниже видите может» (1 Тим. 6,16). Отчего это? Оттого, что «Бог есть Дух» (Ин. 4.24). Это сказал Сам Спаситель наш Христос. Что такое дух? Существо бестелесное, невидимое, обладающее умом, волею и силою. Вот, например, и наша душа есть дух. Мы не видим ее, но никто не скажет, что ее нет. Она и мыслит, и желает, и действует, а не тело, которое без души мертво. А как же, скажете, Бог невидим? Не является ли Он по временам, как повествуют книги Священного Писания? Не видели ли его некоторые святые мужи, например, Авраам, Моисей, Илия, Даниил? Видели точно, но видели только образы Бога, а не Самого Бога. Вот и мы видим в церкви на иконах Бога, но это только образ Бога, а не Сам Бог. И Священное Писание говорит о Боге как о существе, имеющем тело; например оно приписывает Ему сердце, очи, уши и руки. Это понимать должно духовно, т.е. под именем сердца — любовь и благость Божию, под именем очей и ушей — Его всеведение, под именем рук — Его всемогущество. Так, братие. Никто из нас, пока мы в этой бренной жизни, не может видеть Бога. Он, как Дух, невидим, и как Дух высочайший, непостижим и неисследим. «Велий Господь и хвален зело, и величию Его несть конца» (Пс. 144,3), — говорит слово Божие. Пред Ним и Серафимы и Херувимы трепещут и служат Ему со страхом. Так и мы должны только благоговеть и повергаться пред неисповедимым Его величеством. Можно ли иметь какое-нибудь понятие о том, каков есть Бог? Да. Священное Писание ясно и определенно изображает нам Бога в Его Божественных свойствах и действиях. Оно говорит, что Бог вечен. Все имеет начало и конец, потому что все сотворено; но Бог не сотворен, а Им сотворено все. Он самосущ и самобытен, т.е. причину бытия Своего имеет в Самом Себе, и потому начала бытия Его не было, и конца не будет. Писание говорит, что Бог вездесущ. Действительно, нет места, где бы не было Бога; ибо все от Бога, и Бог больше всего. Он все сотворил, все содержит, и Сам везде есть и вся исполняет. Мы должны благоговейно взирать на небо — там невидимый престол величествия Его, с высоты взирает Он на нас смиренных и грешных; должны молитвенно предстоять в земном храме Его — здесь Его благодатное и таинственное присутствие; должны благоразумно и благочестиво держать себя всегда и везде; ибо Бог везде, и где бы мы ни были, Он с нами, видит нас и все наши дела. Писание говорит, что Бог есть всемогущ. Иначе и быть не может. Ведь Бог и мир сотворил. Посмотрите на землю, на солнце, на все небо. Какая требовалась сила сотворить все это? А Бог сотворил. — да и как? Из ничего, одним Словом Своим. Рече, и быша; повеле, и создашася (Пс. 148,5). Повергнемся пред Ним мы, брение и персть, и низложим свою гордыню! Писание говорит, что Бог есть всеведущий. Так. Бог знает все; да и как Ему не знать всего, когда все от Него? Бог знает все, и знает прежде всего. Еще не было мира, а Бог знал его, ибо Он сотворил его, и как премудро сотворил! Не достанет нашего ума, чтобы постигнуть нам только самих себя. А прочие бесчисленные твари? А весь Мир? О, невольно скажешь с Давидом: велий Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа (Пс. 146,5)!Что мы должны подумать о себе, братие? Ежели Бог наш есть всеведущ, — значит, Он знает и нас всех, и всегда знает, что у нас на уме, па совести и в сердце, знает все, что мы делаем и при людях, и без людей, и днем, и ночью. А если так, сколько мы должны быть осторожны и в мыслях, и в намерениях, и в делах? Как должны страшиться не только явных, но и тайных грехов! Стыдно нам бывает плохое делать пред глазами людей, кольми паче должно быть страшно пред очами Божьими, Писание говорит, что Бог есть милостив и благ. Нужно ли это доказывать? Посмотрите только на землю! Чьи это дары, которыми усыпана земля? Чьи это блага, которыми наслаждаемся все мы обильно? Истинно сказал Давид: милости Господни исполнь земля (Пс, 32,5). Посмотрим и на себя. Не милость ли Божия к нам, что мы живем и благоденствуем? Ведь мы грешники, а грешники не достойны любви и милостей от Бога. Что я говорю? — Мы достойны смерти и вечного осуждения. Почему? Потому что Бог сколько благ, столько же праведен и правосуден. Писание говорит о Боге: одождит на грешники сети, огнь и жупел и дух бурен, часть чаши их. Яко праведен Господь, и правды возлюби, правоты виде лице Его (Пс. 10,6,7). Почему же Он щадит нас? По благости Своей, ожидая от нас покаяния и исправления нашего. О, как мы должны благодарить и славословить Бога за Его неизреченные к нам милости и долготерпение и как должны стараться благоугождать Ему непорочною христианскою жизнью, чтобы не подвергнуться Его Божественному правосудию и не погибнуть на веки! Писание говорит, что Бог есть блажен. Где же и быть блаженству, как не у Бога? В Царстве Его непостижимая слава, неизреченная радость, неизглаголанное блаженство. Бог делает блаженными и Ангелов, и человеков. И как Царствию Божию, так и блаженству небесному не будет конца. Вот, братие мои, каков есть Бог христианский! Кто бог велий, яко Бог наш? (Пс. 76,14). Воистину несть подобен Тебе в бозех Господи (Пс. 85,8). Благословен еси, Господи Боже отец наших, и хвально и прославлено имя Твое во веки (Дан. 3,26). Аминь.