Воспроизведение как сохранение

 

Сперва рассмотрим некоторые роли, которые исполняет человек неосознанно. Язык, как уже не раз говорилось выше, не может суще­ствовать только лишь в виде грамматик и словарей. Такое возможно лишь для таких, сегодня уже мертвых языков, как древнеегипетский, шумерский, латинский и др. Грам­матики и словари таких языков - это как бы археологические остатки прежней активной деятельности людей, говоривших на упомянутых языках. Живой язык дан прежде всего в совокуп­ности всех случаев его использования в общении (и построении мысли). Поэтому говорить означает каждый раз возрождать язык в какой-то его части: произнести какое-то слово - означает вновь ввести его в живую стихию языкового круговорота; вместе с отдельными словами опять возрождаются некоторые синтакси­ческие структуры; опять мир, обозначенными словами, делится согласно присущим данному языку принципам классификации (скажем, как в русском или французском - по грамматическим родам) и т.д. Каждый говорящий на данном языке, разумеется, не задумываясь над этим, играет роль хранителя этого языка, поскольку каждый носитель языка в каждом случае говорения вызывает язык к жизни. Поэтому не странно, что существование языка зависит в частности и от количества его носителей, ведь чем меньше людей, говорящих на данном языке, тем меньше шансов, что какое-то слово, какая-то синтаксическая конструк­ция и т.д. будут воспроизведены в речи и вновь обретут свою действительную жизнь. Если посмотреть результаты переписей населения в Советском Союзе, можно легко заметить как исче­зают языки малочисленных народов, скажем, народ водь и его язык. Поэтому не странно и то ревнивое отношение к своему языку, которое особенно присуще представителям небольших по численности народов. Здесь находит свое выражение некоторый охранительный инстинкт, требующий сохранения привычной, а потому и комфортной языковой среды.

Быть носителем языка означает уже принять на себя роль хранителя этого языка посредством простого его употребления. Это происходит, конечно, неосознанно. И таким же неосознан­ным образом каждый носитель какого-либо языка берет на себя и роль учителя данного языка для своего (и не только) ребенка, составляя вместе с другими взрослыми языковую среду, в кото­рой и живет ребенок, впитывая язык непосредственно, живя в нем, приобретая в подражании взрослым языковые навыки.

Но так же неосознанно мы сохраняем или иначе - подтверж­даем существование армянской музыки, когда так или иначе вос­производим ее. Посетитель картинной галереи как бы заново в своем переживании воспроизводит ценность того или иного про­изведения искусства. То же можно сказать и о непосредственной манере поведения. Сидеть можно по-японски - на коленях, по-турецки - подобрав под себя ноги, по-европейски - на стуле или по-американски - задрав ноги на стол, и каждый раз, садясь гак или иначе, мы возобновляем именно эту определенную манеру. То же касается и жестикуляции, и манеры здороваться и прощаться, общаться с другими и т.п.

Говорить всегда означает произвести какой-то текст. Но чаще всего этот текст имеет смысл только здесь и сейчас. Он часто может быть без ущерба для кого-либо забыт и не воспроизво­диться заново. Но во всех культурах выделяются тексты, которые передаются из поколения в поколение, составляя как бы неко­торый стержень, на который нанизывается культура данного народа. Это прежде всего, разумеется, тексты мифологические (скажем молитвы и гимны богам), затем эпические ("Илиада", "Одиссея", русские былины, "Давид Сасунский" и т.п.), различ­ные магические формулы, как заговоры, а также сказки, басни, пословицы и поговорки и т.д. Это могут выть нормы обычного (то есть основанного на обычае) права.

Вместе с этим выделяется и особая роль "специалиста"- носи­теля этих текстов. Ими выли прежде всего жрецы и другие профессиональные служители культа. Но не только они. В Древней Греции эпические произведения Гомера знали наизусть и испол­няли за плату или на своеобразных соревнованиях аэды и рапсоды. В русской культуре еще до недавнего времени были скази­тели и сказительницы, со слов которых и были записаны былины. Среднеазиатский эпос "Манас" жил в памяти манасчи. О роли скандинавского законоговорителя уже говорилось. И даже сегод­ня мы можем встретить людей, которые отличаются особой памя­тью, скажем, на анекдоты.

Письменное слово несколько меняет ситуацию. Если в случае бесписьменного языка "складом" для пассивного хранения языка была собирательная память членов данного племени, а средством воспроизведения, активизации хранимого - устная речь, то с по­явлением письменности некоторые функции переходят к письму. И это, во-первых, потому, что физически письменные памятники просто хранятся дольше, во-вторых, потому, что именно в силу своей древности письменные памятники вызывают особое почте­ние, еще и по той причине, что помимо хозяйственных и юриди­ческих документов в первоначальных записях выли представлены вызывающие особый трепет священные тексты. Вместе с письмен­ностью возникает школа и традиция образования на основе пись­ма. Все эти ообстоятельства меняют механизмы сохранения языка.

Поскольку доступ к письму возможен не для всех, а грамот­ность приобретается в результате долгого и недешевого обучения, то бесписьменная, составляющая подавляющее большинство часть данного языкового коллектива, оказывается от письменности неза­висимой. Изменения, которые в устной речи происходят с боль­шей скоростью, постепенно уводят устную, живую речь от языка письменных памятников. Так, в культуре народов, имеющих пись­менность, появляются две струи, в которых по-разному (на пись­ме и устно) сохраняются тексты на данном языке и тем самым воспроизводится сам язык. Образуется разрыв между устным и письменным языком и сложное их взаимодействие.