СЧАСТЛИВОЕ ИЗВЕСТИЕ

Наступила осень, пора было отправлять Андрюшу в корпус. Отвези его и сдать начальству с рук на руки должен был Василий. По вечерам няня нет-нет да скажет матушке, что хорошо-де, что есть у нас такой человек, как Васька, на которого вполне можно положиться

-- В дороге копеечки задаром не потратит, и хотя до смерти любит наших детей, но и не даст мальчику баловать.

Так старалась няня замолвить перед матушкой доброе слово за Ваську, хотя сама его и недолюбливала.

Матушка была грустна и молчалива. Ее крепко печалила разлука с Андрюшей.

Несмотря на то, что Андрюша был самым непокорным из ее детей и чаще других позволял себе дерзить ей несмотря на то, что матушку огорчала его наклонность к барским замашкам, он все-таки был самым любимым ее детищем.

Настал час его отъезда. Матушка молча обнимала и целовала Андрюшу; сквозь слезы, которые градом катились по ее щекам, она жадно всматривалась в глаза сына... Наконец дрожащим голосом она произнесла:

-- Дурь-то соскочит с тебя! Соскочит. Я уверена. Ведь ты весь в отца. Помни это!

И, захлебнувшись слезами, она отвернулась. На нас, детей, отъезд Андрюши не произвел никакого впечатления. Мы так мало видели его дома. Плакала только Саша, но не расставанье с братом огорчало ее -- она оплакивала свою судьбу.

-- Все учатся, только я одна... -- говорила она сквозь слезы, -- весь век просижу в этой трущобе...

Через неделю возвратился Василий. Проезжая мимо нашей волости, он захватил денежную повестку. Матушка долго вертела в руках загадочный листок: Ей кто-то посылал триста рублей

Первая сообразила няня:

-- Да ведь это вам, матушка-барыня, от ваших братцев! Вы им писали насчет Шурочкиного ученья, вот они вам и посылают денежки... Только, матушка-барыня, ни слова не скажем Шурочке, -- такая она у нас стала слабенькая, худенькая, раздражительная. Поди, радости такой сразу-то не перенесет. А когда удостоверимся, что денежки для Шурочки, тогда исподволь подготовим ее к такому счастью.

Матушка нашла эту мысль правильной; к тому же ей не верилось, что эти деньги -- для Саши; она думала, что старший брат посылает ей деньги для передачи управляющему своего имения, которое находилось по соседству с нашим.

Вечером того же дня няня начала понемногу подготавливать сестру:

-- Шурочка, дорогая моя, стань-ка на колени перед образами да помолись поусерднее, чтобы исполнилось то, что я во сне видела. А видела я намедни, что ты отправляешься в пансион учиться.

-- Не хочу я молиться! Не хочу и не буду! Слышишь, никогда не буду! -- закричала Саша в раздражении и вдруг упала на пол и стала биться, плача и крича.

На другое утро матушка получила письмо. Когда в волнении она поспешно его вскрыла, то убедилась с первых же слов в том, что нянина догадка была правильна. Братья матушки, наши петербургские дядюшки, советовали отдать Сашу в пансион мадам Котто в Витебске, считавшийся тогда образцовым пансионом для молодых девиц, и посылали для этого деньги.

Няня с матушкой долго шептались о том, как объявить об этом сестре: после вчерашнего припадка Саша выглядела утомленной и разбитой. Матушка позвала ее к себе и рассказала, что получила письмо от своих братьев, -- они обещают помочь устроить Сашу в каком-нибудь пансионе.

-- А я знаю, что из этого ничего не выйдет, -- резко перебила Саша. И, быстро выбежав из комнаты матушки, бросилась на кровать.

Когда минуту спустя матушка вошла к Саше, она уже спала. Не желая тревожить измученной девочки, матушка не разбудила ее. Саша проспала целый день... Вечером не открывая глаз, она дала себя раздеть и уложить под одеяло.

На следующее утро, когда Саша вошла в нашу комнату няня нарочно громко стала говорить мне:

-- Ну вот, Шурочка-то наша поедет учиться... ученая будет и тебя всему обучит. Вот поди ж ты, ведь на не верит. А мамашенька, уходя, ей и письмо оставила. "Пусть, -- говорит, -- сама прочтет". Мы-то не все сказали ей: деньги-то уже получены, в руках у нас. -- Няня посмотрела на сестру. -- Ну что же, Шурочка, молчишь, бери письмо.

Ни слова не говоря, плотно сжав губы, Саша взяла письмо и неторопливо вышла из комнаты.

_ Господи! Да что же это с ней? -- с испугом спрашивала няня. -- И такую-то весточку без радости приняла. Боже ты мой! Спаси ты нас грешных. Быть беде...

В ту же минуту в комнату вбежала Нюта.

-- Нянечка! -- закричала она. -- С Шурочкой что-то творится. Я так обрадовалась, что ее желание сбылось, хотела с ней поболтать об этом... А она молчит, точно столбняк на нее нашел.

Мы бросились к Саше. Она сидела на кровати бледная, с опущенной головой, совсем сонная.

-- Шурочка! Да что это с тобой? -- спрашивала няня. -- Скажи ты мне, голубка, хоть одно словечко. Головка у тебя болит, что ли?

-- Спать хочу, -- еле слышным шопотом ответила Саша, -- оставьте вы меня в покое.

-- Как спать? -- взволновалась няня. -- Вчерашний день проспала да ночь, и только встала опять спать. Нюточка, -- обратилась она к старшей сестре, -- неси скорее нашатырный спирт. Давай ей нюхать, а я буду ноги ей растирать.

Но Саша умоляла оставить ее в покое. Тогда няня выбежала в девичью и приказала Ваське немедля ехать за матушкой в поле.

Приехала матушка.

-- Ну что? -- почти крикнула она выбежавшей няне. -- Видно, богу-то твоему досадно стало, что мы несколько месяцев без несчастья прожили!

Матушка всегда в тяжелые минуты корила няню богом.

-- Матушка-барыня! Разве можно такое говорить. Смириться надо...

-- Убирайся со своим смиреньем! -- кричала матушка и, в страшном волнении, начала срывать с себя пальто. -- Я довольно смирялась. Смирялась до того, что отупела! Не видела, что девочка, точно свечка, тает от горя.

И она быстро вбежала в комнату Саши, бросилась перед ней на колени, целовала ее руки и, захлебываясь слезами, выкрикивала:

-- Прости!.. прости меня!.. дочурка моя дорогая;

Саша приподнялась, но голова ее снова упала на подушки.

-- Ах, оставьте меня. Я спать хочу, -- с усилием выговорила она.

-- Боже мой! -- кричала матушка. -- Зачем мне жить, если они все умирают? Нет, этого горя я не перенесу!

Отчаяние матушки и ее страх за жизнь Саши вдруг напомнили мне мою болезнь, и мне опять пришли в голову ее неосторожные слова: "Пусть умирает". Тяжелый комок подкатил мне к горлу. Горечь обиды и злоба переполнили мое сердце. Быстро подбежав к матушке, я нагнулась и со всей силы укусила ее руку. Затем так же быстро выпрямилась и бросилась вон из комнаты.

В другое время моя выходка была бы, наверное, строго наказана. Но сейчас матушка едва замечала кого-нибудь, кроме Саши.

-- Господи, да что это с ней? -- произнесла она, отдернув руку. -- Что за змееныш! Что за волчонок растет!