ОБЩИЕ ВЫВОДЫ 10 страница

Давайте вернемся к простому человеку и его религии, единственной религии, ко­торая имеет право называться так. Первое, что приходит на ум - это слова одного из величайших поэтов и мыслителей, касающиеся отношения религии к науке и искусству:

"Wer wissenschaft und Kunst besitzt, hat auch Religion; Wer jene beide nicht besitzt, der habe Religion!"

С одной стороны, это высказывание выявляет противоположность между рели­гией и двумя величайшими достижениями человека, а с другой - утверждает, что, с точки зрения их значения в жизни человека, эти достижения и религия могут ^вполне быть взаимозамещаемы и взаимозаменяемы. Если мы попытаемся лишить Человека (не знающего ни науки, ни искусства) его религии, поэт нас скорее всего Не поддержит. Мы выберем особый способ, чтобы постичь значение его слов, ^изнь, как мы ее себе представляем, слишком трудна для нас, она несет нам слиш­ком много страданий, разочарований и непосильных задач. Мы не может обходить-^Ся полумерами лишь для того, чтобы выжить. Мы не обойдемся без вспомогатель-конструкций, как утверждает Теодор Фонтейн. Основные из них — следую-: сильные отклонения, которые позволяют не так болезненно воспринимать горе; замещающее удовлетворение, которое смягчает его; опьяняющие

вещества, которые делают нас невосприимчивыми к нему. Что-то в этом род_е совершенно необходимо. Вольтер имел в виду отклонения, заканчивая "Кандид" советом возделывать свой сад; научная деятельность также является отклонением подобного рода. Замещающие удовлетворения, рождаемые искусством, являются иллюзиями по контрасту с реальностью, но они обладают ничуть не меньшим психическим действием благодаря роли, которую приобрела фантазия в психиче­ской жизни. Опьяняющие вещества влияют на наш организм и изменяют его химический состав. Не легко определить место религии в этих последователь­ностях. Мы должны дальше рассматривать этот вопрос.

Вопрос о смысле человеческой жизни поднимался бессчетное количество раз но еще ни разу не было дано на него удовлетворительного ответа, а возможно его и нет. Некоторые из числа тех, кто задавал этот вопрос, добавляли, что если в жиз­ни не окажется цели, она потеряет для них свою ценность. Но это угроза ничего не меняет. Напротив, создается впечатление, что этот вопрос можно оставить без ответа, ведь он возник на почве человеческой самонадеянности, многочисленные проявления которой нам уже знакомы. Никто не говорит о цели в жизни живот­ных, за исключением разве что тех случаев, когда они находятся на службе у чело-ека. Но этот взгляд также не отличается последовательностью, так как существует большое количество животных, с которыми человек не может сделать ничего, кроме описания, классификации и изучения их; и множество видов животных, которые избежали и этой участи, так как они существовали и исчезли с лица земли до того, как человек обратил на них внимание. И опять-таки, только религия может ответить на вопрос о смысле жизни. Вряд ли можно считать ошибочной точку зрения, согласно которой идея о наличии цели в жизни появляется и исчезает в рамках религиозной системы.

Таким образом, мы подошли к более прозаичному вопросу, а именно: "Что сами люди выявляют своим поведением как цель и стремления в жизни?" Что они хотят от жизни и стремятся в ней достичь? Вряд ли можно подвергнуть сомнению ответ на этот вопрос. Они страстно желают счастья; они хотят стать счастливыми и оставаться такими. Это стремление имеет два аспекта, позитивную и негативную цель. С одной стороны, оно направлено на исключение боли и неудовольствия, а с другой — на достижение сильного чувства удовольствия. В своем более узком смыс­ле слово "счастье" имеет отношение только к последнему. В приспособлении к этой дихотомии своих целей деятельность человека развивается в двух направ­лениях, в зависимости от желаемой степени реализации - в основном или почти исключительно — одной из этих двух целей.

Как мы видим, то, что определяет цель в жизни, является по сути дела програм­мой принципа удовольствия. Этот принцип доминирует в действиях психического аппарата с самого начала. Не вызывает сомнений его действенность, однако прог­рамма его находится в противоречии с целым миром, как микрокосмом, так и с макрокосмом. Абсолютно не существует возможности для ее реализации; все правила Вселенной идут вразрез с ней. Так и хочется сказать, что в планы соз­дателя не входило делать людей счастливыми. То, что мы называем счастьем в са­мом узком смысле, есть не что иное, как (преимущественно неожиданное) удовле­творение потребностей, обостренных до крайней степени, природа которых допус­кает лишь эпизодическое удовлетворение их. Когда ситуация, которая столь же­ланна в соответствии с принципом удовольствия, продлевается, это вызывает лишь чувство легкого удовлетворения. Так уж мы устроены, что подлинное наслаждение можем получать лишь на контрасте, и очень редко от стабильного положения вещей. Таким образом, наши возможности для счастья изначально ограничень нашей конституцией. Несчастье испытать гораздо легче. Нам угрожают страдания с трех сторон: наш собственный организм, обреченный на старение и распад, который не может переобойтись без боли и беспокойства в качестве предупре­дительных сигналов; внешний мир, который может обрушиться на нас безжалост­ными и непреодолимыми разрушительными силами; и, наконец, наши отношения с другими людьми. Мы часто считаем их бессмысленными и беспочвенными, нес­мотря на то, что они столь же неизбежны, как и страдания, вызванные другими причинами.

Нет ничего удивительного в том, что под давлением этих источников страдания человек привык снижать свои потребности в счастье, равно как и сам по себе принцип удовольствия под воздействием внешнего мира трансформировался в более скромный принцип реальности, когда человек считает себя счастливым только лишь потому, что ему удалось избежать несчастья или выжить несмотря на страдания, стремление избежать несчастья вытесняет на задний план желание получить удовольствие. Размышления приводят к мысли о том, что выполнение этой задачи может быть осуществлено различными путями, каждый из которых рекомендуется различными школами мирового опыта и используется человеком. Неограниченное удовлетворение всех потребностей представляет собой наиболее соблазнительный образ жизни, но он означает, что удовольствие превалирует над осторожностью и вскоре само становится наказуемо. Другие способы, когда избежание неприятностей является главной целью, различаются в зависимости от источника неприятностей, находящегося в центре внимания. Одни из этих споров радикальны, другие вполне умеренны; некоторые весьма односторонни, иные же подходят к решению проблемы с различных сторон. Самым верным способом избежать страдания на почве человеческих взаимоотношений является доброволь­ная изоляция, отчуждение от людей. Таким путем счастье можно найти только в покое. Защититься от опасностей внешнего мира можно лишь отвернувшись от них, пытаясь решить задачу в одиночку. Но ведь существует иной и лучший способ: стать членом сообщества людей и с помощью техники, создаваемой на научной основе, подчинить природу воле человека. В таком случае каждый работает со всеми на всеобщее благо. Но наиболее интересные способы избежать страдания связаны с воздействием на наш организм. В последнем анализе все страдания расцениваются не иначе как ощущение, оно существует лишь до тех пор, пока мы его чувствуем, а эта чувствительность связана с регулятивными процессами в нашем организме.

Самый грубый, но в то же время самый действенный среди этих методов -химический, то есть опьянение. Я не думаю, чтобы кто-то до конца понимал меха­низм этого процесса, но является фактом наличие инородных веществ, присутствие которых в крови или тканях непосредственно вызывает приятные ощущения и одновременно настолько изменяют наше сознание, что мы неспособны получать неприятные импульсы. Воздействия эти одновременны и взаимосвязаны. Но в химическом составе нашего организма содержатся вещества, обладающие анало­гичным действием, так как нам знакомо по крайней мере одно патологическое состояние, мания, в котором сходное с опьянением состояние достигается без принятия специальных веществ. Помимо этого в нормальной психической жизни имеют место колебания между сравнительно легким и сравнительно трудным восприятием удовольствия, наряду с которым существует сниженная и повышенная Чувствительность к неудовольствию. Остается только сожалеть о том, что токси­ческий аспект психической жизни до сих пор не подвергся научному анализу. Поль­за от опьяняющих веществ в борьбе за счастье и попытке оградить себя от непри­ятностей получила столь высокую оценку, что отдельные индивиды и целые наро-ДЬ1 внедрили их в структуру своих либидо. Этим средствам мы обязаны не только Непосредственным ощущением удовольствия и столь желанной независимостью от внешнего мира. Ведь каждый знает, что с помощью этих "избавителей от забот" можно в любое время отрешиться от гнета реальности и укрыться в своем внут­реннем мире с лучшими условиями для чувствительности. Также хорошо известно и то, что именно эти свойства токсичных веществ делают их опасными и вредными. Это они в некоторых обстоятельствах приводят к бессмысленной растрате энергии, которая могла бы быть использована для совершенствования человечества.

Сложная структура нашего психического аппарата подвержена, однако, и цело­му ряду других влияний. Так же, как удовлетворение инстинкта дает нам ощущение счастья, страдания, причиненные внешним миром и мешающие удовлетворению потребностей, истощают нас. Таким образом, кто-то питает надежду на то, что можно уменьшить страдания, влияя на инстинктивные импульсы. Этот вид защиты от страданий не приводит в действие сенсорный аппарат, а направлен на овладение внутренними источниками наших потребностей. Предельной формой является уничтожение инстинктов, как и предписывается Восточной мудростью и прак­тикуется йогой. Если это удается, субъект действительно отказывается от всех других видов деятельности, он пожертвует своей жизнью и другим путем, и этим обретает счастье в покое. Мы поступаем аналогично, имея не столь радикальные цели, пытаемся лишь контролировать нашу инстинктивную жизнь. В этом случае контролирующие элементы являются проводниками высшей нервной деятель­ности, подчиненными принципу реальности. Здесь отнюдь не происходит отказа от цели удовлетворения, но сохраняется определенная степень защищенности, кото­рая, благодаря сдерживанию инстинктов, позволяет не столь болезненно реагиро­вать на неудовлетворенность как в случае, когда они необузданны. Как будто вопреки этому существует неоспоримое ослабление потенциальных возможностей для наслаждения. Чувство счастья, возникшее от удовлетворения необузданных инстинктивных импульсов, выходящих из-под контроля ego, несоразмеримо силь­нее, чем то, которое ублажает сдерживаемые инстинкты. Безудержность извра­щенных инстинктов и, возможно, притягательность запрещенного, получает здесь свое структурное объяснение.

Другой способ отгородиться от страданий - это смещение либидо, которое допускает наша психика и которое делает его столь гибким. Основная задача здесь состоит в изменении инстинктивных целей настолько, чтобы достичь их через сублимацию инстинктов. Значительно выигрывает тот, кто может наслаждаться физическим и интеллектуальным трудом. Судьба не может причинить вреда этим людям. Удовлетворение такого рода, упоение процессом творчества, материа­лизация фантазий для художника, решение задач и установление истины для ученого имеют также свойства, которые мы непременно рассмотрим когда-нибудь с метапсихологической точки зрения. Сейчас мы можем лишь определить эти наслаждения как более высокие и утонченные. Но они слабее по сравнению с тем, что дает удовлетворение грубых и примитивных инстинктивных импульсов; они не затрагивают нашу физическую сущность. И слабость этого метода заключается в том, что он действует весьма избирательно: он доступен лишь немногим. Он предполагает наличие особых дарований и талантов, которые нельзя назвать всеобщими. И даже для небольшого числа людей, которые обладают ими, этот метод не обеспечивает полной защищенности от страданий. Он не является не­проницаемым щитом от ударов судьбы и обычно теряет свою эффективность, когда источником страданий становится организм человека.

В то время, как этот процесс уже достаточно наглядно демонстрирует попытку обрести независимость от внешнего мира и найти удовлетворение во внутренних психических процессах, следующий метод еще более рельефно выделяет эти чер­ты. В этом случае связь с реальностью еще более размыта, удовлетворение черпа­ется из иллюзий, которые и признаются как таковые, без разграничения их с ре­альностью, допускающей вмешательство в процесс наслаждения. Область возникновения иллюзий — жизнь воображения; когда развивалось чувство реальности, эта область освобождалась от потребности в контроле за реальностью и абстра­гировалась от задачи выполнения труднодоступных желаний. Основу удовлетво­рения посредством фантазии составляет наслаждение, которое благодаря творчест­ву художника, становится доступным даже для тех, кто сам не наделен даром творить. Люди, восприимчивые к искусству, не могут переоценить его как источ­ник удовольствия и утешения в жизни. Однако легкое очарование искусством поз­воляет лишь ненадолго отрешиться от давления повседневных жизненно важных потребностей, оно не настолько сильно, чтобы затмить подлинное горе.

Другой процесс обладает более энергичным действием. Реальность в нем рас­сматривается как единственный враг и источник всех страданий, с которыми невоз­можно жить, поэтому необходимо оборвать все связи с ней, если человек хочет быть счастливым. Отшельник отворачивается от мира и не имеет с ним никаких контактов. Но можно пойти и дальше: попытаться создать другой мир, в основе которого не будет наиболее неприемлемых черт, а их место займут те, которые отвечают его желаниям. Но кто бы не бросал столь дерзский вызов, пытаясь обрести счастье, как правило, он обречен на неудачу. Реальность слишком сильна для него. Он становится сумасшедшим, и никто не может помочь ему преодолеть его заблуждение. Принято считать, тем не менее, что каждый из нас ведет себя в каких-то ситуациях как параноик, исправляя то, что он считает для себя неприемлемым в этом мире, путем конструирования желаемого и претворения этого заблуждения в жизнь. Особо важны те случаи, в которых попытка обеспе­чить гарантии счастья и защиту от страданий посредством иллюзорного переуст­ройства реальности делается группами людей. Религии, которые знакомы челове­честву, следует классифицировать по типу массовых заблуждений подобного рода. Естественно, что разделяющие это заблуждение не признают его таковым.

Я не думаю, что перечислил все методы, с помощью которых люди стремятся обрести счастье и уберечь себя от страданий, и я знаю также, что этот материал можно трактовать по-разному. Я не упомянул еще об одном процессе, но не потому, что забыл о нем, а потому, что он будет предметом нашего рассмотрения позже, в другой связи. Да и как вообще можно забыть среди всех остальных этот прием в искусстве жить? Задача его, конечно же, состоит в том, чтобы сделать субъекта независимым от Судьбы (как можно наилучшим образом определить это), и для той цели источником удовлетворения становятся внутренние психичес­кие процессы, таким образом, что используется замещаемость (способность к перенесению) либидо, о которой мы уже говорили. Но это не отказ от внешнего мира; напротив, крепкая связь с объектами, принадлежащими внешнему миру и достижение счастья через эмоциональное отношение к ним. Не входит в его цели избежание непрятностей - задача, как мы могли бы назвать ее, на уровне скучной покорности; он благополучно минует ее и останавливается на подлинном, страст­ном желании обрести счастье. И, возможно, этот прием ближе к выполнению поставленной цели, чем какой бы то ни было иной. Я, конечно, говорю об образе жизни, в центре которого удовлетворение состоит в любви и в том, чтобы быть любимым. Психическое отношение подобного рода достаточно хорошо знакомо всем нам; одна из форм проявления любви - сексуальная любовь - дала нам наибо­лее яркий опыт всепоглощающего чувства удовлетворения и, таким образом, пре­доставила модель для поиска счастья. Что может быть естественней, чем поиск счастья. Что может быть естественней, чем поиск счастья там же, где мы впервые испытали его? Не трудно выявить слабые стороны такого подхода, иначе любой человек предпочел бы его всем остальным. Дело в том, что никогда мы не бываем столь беззащитными перед лицом страданий, кроме как в состоянии, когда мы любим; столь беспомощно несчастны, когда мы теряем любимый объект или его любовь. Но это не исключает способ жизни, основанный на ценности любви, как путь к счастью. Об этом еще многое следует сказать (см. ниже, стр. 250.)

Далее мы можем перейти к рассмотрению интересного случая, в котором счастье в жизни обретается преимущественно в наслаждении красотой в любых ее проявлениях — красота человеческих форм и движений, природных ландшафтов и пейзажей, художественных и даже научных творений. Такое эстетическое отно­шение к цели жизни обеспечивает весьма слабую защиту от угрозы страданий, но оно может в значительной степени компенсировать их. Наслаждение красотой рождает своеобразное, слегка завораживающее чувство. От красоты нет очевид­ной пользы, нет и определенной культурной потребности в ней. И все же циви­лизации не обойтись без красоты. Эстетика исследует условия восприятия красоты но она не может объяснить природу и истоки красоты, и, как это обычно случа­ется, безуспешность попыток скрывается под потоком пустых и громких слов. Психоанализ, к сожалению, также едва ли может расширить наши знания о красо­те. Единственное, что кажется неоспоримым - происхождение ее из области сексу­ального чувства. Любовь к красоте кажется мне прекрасным примером импульса, заложенного в ее целях. "Красота" и "влечение" - изначально признаки сексу­ального объекта. Стоит заметить, что сами половые органы, вид которых всегда возбуждает, вряд ли можно назвать красивыми; складывается впечатление, что красота, как таковая, ассоциируется с определенными второстепенными сексу­альными свойствами.

Несмотря на незавершенность моего перечня, я позволю себе несколько замечаний в качестве вывода нашего исследования. Программа обретения счастья, навязанная нам принципом удовольствия, не может быть выполнена, однако мы не должны, а вернее не может отказаться от попыток приблизить его так или иначе. В этом направлении можно двигаться различными путями, отдавая предпочтение позитивному аспекту цели, т.е. получению удовольствия, или негативному, а имен­но, избеганию неприятностей. Полностью достичь желаемого невозможно ника­ким способом. Счастье, в усеченном смысле, так, как мы понимаем его возмож­ным, является проблемой структуры индивидуального либидо. Нет золотого прави­ла, пригодного для всех. Каждый должен найти свой путь к спасению. На выбор влияет множество различных факторов. Это зависит от того, какое реальное удовлетворение человек надеется получить от внешнего мира, от степени его независимости от этого мира в соответствии со своими желаниями. В этом решаю­щую роль будет играть строение его психики, независимо от внешних факторов. Человек, по природе своей эротичный, отдаст предпочтение эмоциональным взаимоотношениям с другими людьми; нарциссист, человек, склонный к замкну­тости, будет искать главные источники удовлетворения в своих внутренних психи­ческих процессах; человек действия никогда не отступится от внешнего мира, проверяя на нем свою силу. Что касается второго типа, особенности его талантов и сумма сублимации инстинктов, доступной ему, определяют сферу приложения его интересов. Любой выбор, ведущий к крайностям, наказуем тем, что индивид будет подвергнут опасностям, возникающим в том случае, если избранный исключитель­ным способ жизни окажется неадекватным. Аналогично тому, как осторожный бизнесмен избегает вложения всего своего капитала в одно предприятие, и мировой опыт, вероятно, подсказывает нам, что не следует стремиться к полному удовлет­ворению одного-единственного желания. Никогда нельзя быть уверенным в успехе, так как он зависит от совмещения многих факторов, и, наверное в большей степени от возможностей психического строения. Приспособить свои функции к окружающей среде и затем использовать их для получения удовольствия. Для человека, рожденного с особо неблагоприятным инстинктивным складом, не претерпевшего трансформации и реорганизации своего либидо, что необходимо для дальнейших достижений, будет трудно обрести счастье из внешней ситуации, особенно если задачи, с которыми он сталкивается, хотя сколько-нибудь затруд­нительны. Единственный способ жизни, который по крайней мере доставит ему заменяющее удовольствие — это переход в состояние невротического заболевания, переход, который обычно происходит еще в молодости. Человек, понимающий, что его попытки обрести счастье ни к чему ни привели, в более зрелом возрасте может все-таки найти утешение в постоянном опьянении или предпринять отчаянную попытку протеста, выраженную в психозе.

Религия ограничивает эту роль выбора и адаптации, так как всем одинаково навязывает свой собственный путь к обретению счастья и защите от страданий. Суть ее влияния состоит в преуменьшении ценности жизни и искажении картины реального мира путем обмана, который предполагает угнетение разума. Такой ценой, насильно удерживая их в состоянии психического инфантилизма и вводя в массовое заблуждение, религия преуспевает в избавлении от индивидуального нев­роза большого количества людей. Но не более. Как мы уже сказали, существует много путей, способных привести к счастью, доступному для человека, но ни один из них не делает этого наверняка. Даже верующий, в конце концов, хотя и считает себя обязанным говорить о "таинственных знамениях" Бога, соглашается с тем, что ему остается как последнее возможное утешение и источник удовольствия в его страданиях безоговорочная покорность. И если он к этому готов, он, возможно, и мог бы избавить себя от созданного им detour.

 

III

Изучая проблему счастья, мы не открыли для себя ничего нового. И даже если мы попытаемся перейти к вопросу о том, почему человеку так трудно быть счастливым, мы вряд ли узнаем что-то новое. Мы уже дали ответ, указав на три источника страданий: сверхсилы природы, слабость наших организмов и неадекватность правил, регулирующих отношения людей в семье, государстве, обществе. Что касается первывых двух источников, нам не приходится сомневаться. Мы вынуждены признать их и принять как неизбежные. Мы никогда полностью не подчиним себе природу, и наш организм, сам по себе являющийся частью природы, всегда останется временной структурой с ограниченной способностью к адаптации и каким-либо достижениям. Но признание этого не парализует нашу активность, а напротив, указывает направление нашей деятельности. Если мы не можем ликвидировать все страдания, мы можем сократить их, смягчить некоторые из них - многовековой опыт убедил нас в этом. Что же касается третьего источника, социального источника страданий, наше отношение к нему иное. Мы вовсе не принимаем его; мы не понимаем, почему правила, которые создали мы сами, не Должны напротив, быть защитой и удобством для каждого из нас. И все же, когда мы рассматриваем, сколь безуспешны были попытки предотвратить страдания на этой почве, возникает подозрение, что здесь также есть частицы нашего психического склада.

Когда мы начинаем анализировать эту возможность, мы сталкиваемся со столь поразительным выводом, что не можем не коснуться его. Он заключается в том, что цивилизация в значительной степени повинна в наших несчастьях, и если бы Мы отказались от нее и вернулись к примитивным условиям, мы были бы гораздо более счастливы. Я называю этот вывод поразительным потому, что как бы мы не определяли понятие цивилизации, очевидно, что все средства, при помощи которых Мы стремимся защитить себя от угроз, возникающих из источников страданий, являются частью этой самой цивилизации.

Когда же случилось, что у такого большого количества людей возникло это странно враждебное отношение к цивилизации, на этой основе сформировалось осуждение, обусловленное специфическими историческими событиями. Мне ка­жется, что я знаю о последнем и предпоследнем таком событии. Я не обладаю дос­таточными знаниями для того, чтобы восстановить цепочку этих событий на протяжении достаточно длительного периода истории живых видов, но фактор подобного рода, враждебный цивилизации, уже имел место, когда Христианство одержало верх над языческими религиями. Это было тесно связано с тем, что Христианская доктрина низко оценивала земную жизнь. Предпоследнее событие подобного рода произошло, когда в результате роста географических открытий было положено начало контактам с примитивными народами и расами. В резуль­тате недостаточного наблюдения и ошибочного взгляда на их обычаи и традиции европейцы приняли их образ жизни за простой и счастливый, с низким уровнем потребностей, недоступный пришельцам, обременным превосходством цивилиза­ции. Более поздний опыт внес коррективы в некоторые из этих выводов. Во мно­гих случаях наблюдатели ошибочно принимали за отсутствие сложных культурных потребностей то, что на самом деле существовало благодаря щедрости природы и легкости, с которой удовлетворялось большинство человеческих потребностей. Последний случай особенно хорошо знаком нам. Он возник тогда, когда люди узнали о механизме невроза, грозившем подорвать даже ту малую долю счастья, которой наслаждались цивилизованные люди. Было обнаружено, что человек становится невротичным, так как не может вынести весь объем лишений, который общество навязывает ему в угоду своим культурным идеалам, и отсюда следовало, что в результате уничтожения или сокращения этих требований они вернут возможность счастья.

Существует также дополнительный фактор разочарования. Последние несколь­ко поколений человечества колоссально продвинулись в области естественных наук, их техническом применении и установлении такого контроля за природой, которой раньше был немыслим. Этапы этого продвижения общеизвестны и нет нужды перечислять их. Люди по праву гордятся этими достижениями. Но они, кажется, поняли, что эта новоявленная власть над пространством и временем, это покорение сил природы, которое является реализацией мечты, существовавшей на протяжении тысяч лет, не прибавили им удовольствия в жизни и не сделали их более счастливыми. Признавая этот факт, мы должны с удовлетворением заме­тить, что власть над природой не является единственным условием человеческого счастья, равно как и не является единственной целью культурного развития. Мы не должны делать вывод о том, что технический прогресс не несет ценности для экономики нашего счастья. Может возникнуть вопрос: "Неужели мы не получаем удовольствия, не усиливаем непосредственного ощущения счастья, если можем слышать голос своего ребенка, живущего за сотни миль, столько, сколько захотим; или если можем узнать в максимально короткий срок, что друг благополучно проделал длинное и трудное путешествие и достиг конечного пункта?" Неужели ничего не значит то, что медицина достигла огромных успехов в борьбе с детской смертностью и опасностью заражения женщины в период родов, в значительном увеличении продолжительности жизни цивилизованного человека? К этому еще можно добавить целый список достижений подобного рода, которыми мы обязаны пресловутому научно-техническому прогрессу. Но здесь слышится голос крити­чески настроенного пессимиста, который предупреждает нас о том, что все это относится к разряду "дешевого удовольствия" - в духе анекдота - удовольствия, получаемого от того, что голую ногу, вынутую из под одеяла на зимний холод, убирают в тепло. Если бы расстояния не были покорены при помощи железных дорог, мой ребенок никогда бы не покинул свой родной город, и мне бы не понадобился телефон для того, чтобы услышать его голос; если бы по океанам не плавали корабли, мой друг не отправился бы в морское путешествие, и мне не нужна была бы телеграмма, чтобы успокоить свои волнения о нем. Какая польза в сокращении детской смертности, если именно это сокращение налагает на нас самые большие ограничения в деторождении, и в общем-то, мы воспитываем детей не больше, чем до воцарения гигиены. И опять же мы создали такие сложности для половых отношений в семейной жизни, что возможно, и действуем вопреки полезным результатам естественного отбора? И, наконец, что хорошего в долгой ясизни, если она трудна и лишена удовольствий, если в ней так много страданий, что мы можем только радоваться смерти, как избавлению от них?

Кажется очевидным, что мы не чувствуем себя уютно в нашей сегодняшней цивилизации, по крайней мере сложно определить, были ли, и в какой степени, люди, жившие раньше, более счастливыми, и какие культурные условия оказывали на это влияние. Мы всегда будем стремиться рассматривать людские несчастья предметно, т.е. ставить себя, с нашими желаниями и эмоциями, на их место, и затем решать, что мы найдем там для счастья или несчастья. Такой взгляд на вещи, кажу­щийся объективным, так как игнорируются различия в субъектвной чувствитель­ности, является на самом деле наиболее субъективным, так как он помещает пси­хические состояния человека на место любых других, хотя и незнакомых. Однако счастье есть нечто субъективное по сути своей. Сколько бы мы не содрогались от ужаса, в различных ситуациях представляя раба в период античности, крестьянина во время Тридцатилетней войны, жертву святой инквизиции, еврея в ожидании пог­рома, - мы, все же, не можем почувствовать то же самое, что эти люди, предска­зать изменения, которые природная ограниченность разума, постепенное притуп­ление ума, крушение надежд, более или менее грубые методы наркотизации оказа­ли на их восприимчивость к ощущению счастья или неудовольствия. Более того, в случае наиболее экстремальных причин для страдания, приходят в действие спе­циальные защитные психическе механизмы. Мне кажется бесполезным даль­нейшее рассмотрение этого аспекта проблемы.