Абсолютная монархия

Абсолютизм — порождение нескольких важных явлений, о которых мы говорили с вами на первой лекции, и на предыдущей, говоря об обществах. Это этатизм в чистом виде, государственничество.

Абсолютизм существует там, где устранены, всерьез, вопросы о нации и об обществе, где стоит только вопрос о взаимоотношении государства и его гражданина. Неслучайно абсолютистские формы были привнесены в Россию наиболее деятельным этатистом в нашей истории Петром I (оставим сейчас за скобкой то, что он был и тиран).

Абсолютизм, вместе с тем, генетически связан с той болезнью монархии, о которой говорил Тихомиров — с бюрократизмом. Если вы будете говорить с пламенным монархистом, который будет доказывать, что совершенно неважно, как все управляется, был бы монарх — это опасный человек, который если не тиранию вам подсовывает, то подсовывает вам бюрократизм.

Пример. Ранее прочих западноевропейских стран на бюрократический путь свалилась Франция. Уже король XIV века Филипп IV Красивый в значительной степени бюрократизовал французскую политическую жизнь. Ему, в значительной степени, удалось потеснить бюрократией аристократию Франции. В результате, Франция раньше всех отказалась от представительной системы, то есть, перестала собирать Генеральные штаты, и в XVII веке стала классической страной абсолютизма.

Совершенно неважно, говорил ли лично довольно симпатичный король Луи XIV: «Государство — это я», важно, что он мог так сказать, ибо такова была французская полития его эпохи.

Абсолютизм, несомненно, связан также с эпохой Просвещения и просветительской идеей общественного договора. Собственно, только из идеи общественного договора, особенно в ее гоббсовом оформлении, особенно в контексте Левиафана мы можем вывести настоящий абсолютизм. Граждане раз навсегда договорились создать государство и делегировали ему все полномочия, включая полномочия распоряжаться собственной совестью — вот идея абсолютизма.

Абсолютизм не мог появиться раньше эпохи Возрождения. К абсолютизму вели, с одной стороны, трактаты Гвиччардини и особенно Макиавелли; и, во-вторых, к абсолютизму вела цепочка ренессансных тираний.

Наконец, неслучайно существует термин «просвещенный абсолютизм», достаточно модный в XVIII веке. Товарищи просветители были рады абсолютной монархии, ибо просвещенный абсолютизм означает лишь одно — на троне сидит неограниченный монарх, на ухо которому нашептывает советы один из компании просветителей. Вот, собственно, и вся идея.

Абсолютная монархия порождает, вполне закономерно, следующим витком своего развития, монархию конституционную. Дело в том, что абсолютную монархию ни в коем случае не следует путать ни с монархией самодержавной (автократической христианской), не следует путать с монархией деспотической, и никогда не путать с тиранией.

Несмотря на то, что абсолютизм (как и все Просвещение) разорвал связь государственной политики с нравственностью, а нравственности — с религиозными убеждениями, с верой (вспомните первую лекцию), все же абсолютная монархия не была разрушительницей всех без исключения традиций. Поэтому, в рамках абсолютизма, по инерции, по традиции, сохранялись те или иные институты, обычаи, законы предшествующих эпох — эпох, чаще всего, сословно-представительных монархий.

В частности, например, продолжали действовать (хотя и усеченные в своих правах) парламенты, в отдельных случаях. Продолжали действовать (например, во Франции) независимые судебные палаты (которые во Франции назывались, кстати, парламентами, это ни в коем случае не то, что в Англии).

И, наконец, ни один абсолютный монарх не посягал отвергнуть в принципе частную собственность и ее неприкосновенность, что с легкостью делает тиран. Вот замечательная граница, вот где можно провести грань между тиранией и абсолютизмом.

Поэтому в рамках абсолютизма возможна была дальнейшая эволюция. К сожалению, дальнейшая эволюция была в рамках идей Просвещения, то есть, «вперед к прогрессу», а вовсе не назад, к восстановлению здоровых социальных традиций, и привела не к восстановлению представительных монархий, а к появлению монархии конституционной.