ВОЕННАЯ ПРИСЯГА 17 страница
- Пошли, только толку мало будет.
Но не успели мы пойти к командиру первого батальона, как вбежал один из
часовых, охранявших вход в подъезд, и полушепотом заорал:
- Духи идут!
- Далеко?
- В паре домов отсюда. Зачистку делают.
Мы на самом деле услышали, как взрываются гранаты и раздается треск
автоматных очередей. Раздались крики:
- К бою!
- Сколько их?
- Не знаю точно, где-то человек пятнадцать! - уже почти кричал часовой.
- По местам!
- А может, пронесет?
- Может, не заметят?
- Не питай иллюзий!
- Поехали, мужики!
Все разбежались. Кто укрылся на выходе, кто спрятался у подвальных
окошек, а мы с Юркой и еще с группой солдат и офицеров поднялись на второй
этаж. Устроились у разбитых окон.
По улице не спеша шла группа боевиков, численностью, действительно,
около двадцати человек. Шли по всем правилам ведения боя в городских
условиях. Короткими перебежками, прикрывая друг друга, внимательно
всматриваясь в разбитые окна и подъезды домов. Дойдя до ближайшего дома,
остановились. Пять человек подбежали к подвальным окнам, кинули туда
гранаты. Откатились. Остальные, выставив перед собой автоматные стволы,
ждали. Как только послышались разрывы гранат, то сразу каждый дал по
короткой очереди.
Затем, разбившись на небольшие группы по три-четыре человека, они вошли
в подъезды. Оттуда послышались короткие очереди. На улице остались трое. Вот
вышли все, которые зачищали дом.
Я пересчитал их. Всего выходило восемнадцать человек. Нас больше, но
надо быстро, очень быстро их ликвидировать, до подхода основных сил
противника, иначе нам удачи не видать. Это ясно понимали все присутствующие.
Духи приближались, коротко, гортанно переговариваясь между собой. Все
замерли. Десять, восемь, пять метров осталось до нашего здания. И тут грянул
огонь. Мы били и сверху, и снизу, и по прямой. Из "моего" дома также
расстреливали духов. Те попытались обороняться. Но куда там! Страх, голод
прошел. Вновь вернулась уверенность в своих силах. Бой так бой. Нам сейчас
нужна победа, пусть маленькая, но победа, чтобы вновь ощутить себя людьми,
бойцами, монолитным коллективом. Все понимали это и безжалостно
расстреливали кучку боевиков.
Оставшиеся в живых духи пытались спастись бегством, но, раскинув руки,
падали на землю. Вслед им уже бежали бойцы. Срывали фляжки с поясов,
разбирали гранаты, боеприпасы. Переворачивали трупы в поисках съестного,
выворачивали карманы. Что-то запихивали себе в карманы, под бронежилет.
Те, кто остался в здании, спешно готовились к эвакуации. Надо было
уходить дальше. Пробиваться к своим.
Еще двое суток. Двое суток, показавшихся бесконечно долгими,
перемешавших все, и день и ночь, и сон и явь, мы шли. Отсиживались в
подвалах днем, а ночью шли. Пару раз нарывались на засады, но, не вступая в
бои, отстреливаясь, уходили. Часть людей отбилась, отстала. Кто-то
специально, чтобы не связывать нас. Не быть остальным обузой. Обессиленные,
они тихо, незаметно где-то откалывались и отставали. Некоторые сознательно
оставались, чтобы прикрыть наш отход. На грозные крики, что это приказ и они
должны идти с нами, те только поворачивали на нас ствол автомата и матами
отгоняли нас прочь. Несколько человек, прежде чем покрыть нас матом, молча
протягивали нам свои личные номера, документы, личные вещи, письма.
Напоследок они просили, чтобы сообщили родным. Не хотели они быть
"пропавшими без вести". А мы шли вперед, ползли вперед. Уносили с собой
раненых и убитых. Когда уже не было сил, то оставили своих убитых и умерших
от ран в подвале дома и поклялись вернуться за ними. Чтобы животные их не
обгрызли, зарыли в углу подвального помещения.
Продвигались вперед, только вперед. Движение - это жизнь. Уже никто не
спорил, не дискутировал. Только вперед. Сил уже не было. Только тупое
отчаяние нас заставляло идти вперед. Только слепая тяга к жизни была
движущей силой. Бойцы сами вытаскивали без всякого наркоза неглубоко сидящие
осколки. Не то что обработать антисептиком раны, просто обмыть их не
представлялось возможным. Поэтому, чтобы не было заражения и для остановки
кровотечения, - бинты закончились, содержимое индивидуальных аптечек было
съедено с голоду, - открытые раны посыпались порохом из патронов, который
потом поджигался. Порох вспыхивал, кисло воняя и распространяя вокруг запах
опаленной плоти. Кровотечение останавливалось, рана закрывалась.
Некоторые раненые стрелялись, специально подрывали себя гранатами. Мы
вынимали у них из карманов документы, обрывали шнурки с личными номерами и
шли, ползли вперед.
Однажды ночью нарвались на группу десантников, которые тоже отбились от
своих и подобно нам блуждали как слепые, брошенные мамкой котята. При первой
встрече чуть не открыли огонь. Но так как все боялись привлечь внимание
духов, то решили драться на ножах. А потом уже выяснили, что свои. Стычка
закончилась двумя небольшими порезами и сломанным ребром. Наш боец сверху
спрыгнул на десантника, а когда упал на бок, саданул ему по ребрам. Короче,
ничего страшного.
Наша радиостанция была давно разбита и выброшена. Зато у десантников
вполне прилично она работала. Настроившись на свою старую частоту, мы вышли
на связь. А может, это хорошо, что частоты и позывные не меняются? Все-таки
в этом есть что-то хорошее. Блуждая, мы сумели связаться с нашей бригадой.
Оказалось, что уже почти все собрались на старом КП. Да, большие потери, но
бригада еще может воевать. Ждут нас. Помогут переправиться через Сунжу. У
нас новый комбриг. Некто полковник Буталов Алексей Михайлович. До этого
командовал кадрированным медицинским полком. А вот теперь приказом министра
обороны Грачина назначен на нашу бригаду. Старый комбриг жив, ногу
сохранили. Лежит в Центральном московском госпитале Министерства обороны
имени Бурденко. Удачи тебе, Командир!
Всех шокировало известие, что командовать нами будет бывший командир
кадрированного, да еще и медицинского полка. Вдобавок ко всему полковник!
Ты знаешь, читатель, что такое кадрированный полк? Именно
кадрированный, а не сокращенного состава. Обычный кадрированный пехотный
полк - это командир, начальник штаба, заместитель. Как правило, заместитель
по вооружению. Во всей бригаде не более десяти-пятнадцати офицеров. Человек
двадцать прапорщиков. Человек пятнадцать солдат. И все! И все!!!
Главная их задача - обслуживание техники. То есть проведение
регламентных работ, раз в пять лет замена всех резинотехнических изделий и
тому подобная канитель. При советской власти периодически призывали
резервистов, так называемых "партизан", которые разворачивали технику,
немножко ездили на ней. Затем вновь ставили на консервацию. Вот что такое
кадрированный пехотный полк.
А вот что такое кадрированный медицинский полк, этого я не знал.
Офицеры и прапорщики, которые были со мной, тоже слыхом не слыхивали про
такой. Если в обычном кадрированном пехотном полку должность командира полка
была подполковничья, очень редко майорская, то здесь - полковник! В голове
все это как-то не умещалось. Скорее всего, этот полк был предназначен для
третьей мировой войны. Когда планировалось применение оружия массового
уничтожения.
Кроме того, нам сообщили, что новый комбриг из Северо-Кавказского
военного округа (сокращенно - СКВО), а мы из Сибирского (СибВО). Во все
времена служить в СКВО могли либо "блатные", либо переведенные по замене из
Дальневосточного (ДальВО) или Забайкальского (ЗабВО, забытый Богом военный
округ).
Ладно, выберемся - разберемся, ху из ху. Уже то, что бригада выжила,
пусть не полностью, в полном составе, но выжила. А самое главное, что нас
помнят, это уже грело душу. Десантники тоже обрадовались. Теперь они тоже
могли выбраться к нашим войскам, а там уже и добраться до своей части. Тупая
усталость, безразличие к своей судьбе, судьбам и жизням окружающих ушли.
Настроение у всех было приподнятое. Несмотря на сильную усталость, хотелось
жить.
Операция по нашему спасению, эвакуации была назначена на пять утра. До
этого времени нам предстояло пройти порядка десяти кварталов и придумать
что-нибудь вроде моста. Наши могли нас только поддержать огнем.
Как только спустились сумерки, не дожидаясь полной темноты, мы
тронулись в путь. В живых от прежнего состава, вместе с ранеными, нас
осталось двадцать два человека. Десантников со своими ранеными было
шестнадцать человек. Так что войско у нас было разношерстное. Боеприпасов,
правда, немного, но злости и желания выжить - на целый батальон хватит!
Через пять кварталов разведка доложила, что обнаружила группу боевиков
численностью до пятнадцати человек. Не надо полагать, что все боевики
подобно регулярной армии были центрально подчинены. Отнюдь нет. Все они были
разбиты на мини-группы, мини-банды. В отдельных формированиях насчитывалось
до тысячи человек. В других - пять-шесть человек. Главари крупных
группировок, конечно, поддерживали связь со штабом Дудаева, как-то
более-менее координировали совместные операции. Но тот бардак, который царил
в эти дни в Грозном, не позволял ни нам, ни боевикам действовать
организованно.
Исходя из вышеперечисленного, совместно с десантниками мы решили, что
перед нами какая-то "дикая" банда, а может, даже обычные мародеры,
маскирующиеся под боевиков. Ранее уже встречались и такие. Хотя, честно
говоря, я лично большого отличия не вижу. Надо знать менталитет чеченского
народа, чтобы понять это. Еще со времен покорения Кавказа у этой народности
отмечали неуемную жадность и алчность, они же с самого начала были склоны к
похищению людей за выкуп. Перечитайте Толстого, Лермонтова, Ермолова.
Вот поэтому и решили атаковать эту "бригаду" боевиков. Поначалу было
желание обойти ее с фланга, но разведка доложила, что боковые улицы завалены
и поэтому пройти по ним с ранеными не представляется возможным. Надо
постоянно карабкаться вверх, спускаться вниз по кучам строительного мусора.
Неизбежный шум, большой риск обвалов, травм. Сильно хотелось поскорее
попасть к своим. Также не исключался вариант, со слов захваченного "языка",
что духи принимают нас за диверсионно-разведывательную группу, которую хотят
уничтожить. Уничтожить любой ценой, полагая, что мы захватили какого-то их
полевого командира и пытаемся его переправить к нашим. Это частично и
подтвердили в нашей бригаде, когда по рации поинтересовались, не тащим ли
какого-нибудь духа. На что мы ответили, что сибиряки в плен не сдаются и в
плен не берут. Выходило по всем параметрам, что необходимо поспешать. Надо
так надо. Вперед, вперед!
Когда находишься на войне и вокруг тихо, имеется в виду - тихо по
меркам войны, то используешь малейшую возможность вздремнуть, а уж спать
ложишься пораньше. Духи тоже не были исключением. Они, как все воины,
ложились пораньше спать, выставив предварительно часовых.
Их часовые мало отличались от наших. Чтобы разогнать сон, развлечься,
испугать неприятеля, они простреливали перед собой местность. У каждого был
свой участок ответственности. Всего часовых было двое. Они также
периодически запускали осветительные ракеты, забавлялись тем, что при свете
осветительных ракет (ночь тогда была темная, безлунная) пытались расстрелять
перебегающих крыс. По нашим наблюдениям, никому из них это не удалось.
Спустя где-то час они сошлись вместе, что во всех армиях мира строжайше
запрещено, и закурили, что также категорически противопоказано, вредит
здоровью часовых. Во-первых, отвлекает, а во-вторых, огонь ослепляет. Эти
сигареты были последними в их жизни. Ведь было написано на их пачке, что
Минздрав предупреждает - курение опасно для вашего здоровья. Неграмотные,
видать, были.
Сняли мы эту парочку быстро и безболезненно. Они ушли к своему Аллаху с
пророком, так до конца и не поняв, что же это было. Подползти было
рискованно. Слишком много гремящего, предательски осыпающегося под ногой
щебня. И как только они закурили, из двух ПБ всадили в момент затягивания
сигаретой по пуле. Получилось, слава Богу, с первого раза. Тихо и бесшумно.
Только два негромких хлопка, как будто хлопнули громко в ладоши, распугивая
крыс. Добивать тоже не пришлось.
А потом мы уже все спустились в подвал и начали вырезать спящих. В этом
деле главное, чтобы спросонья человек не завизжал. Поэтому левой рукой удар
по щеке наотмашь, и тут же по горлу ножом.
Воротит, читатель? А что поделаешь, когда жить захочешь, тогда и не то
сделаешь, и не такую дрянь, как крысу, съешь. Пришлось-таки мне ее
попробовать. Жрать нечего. Холодно. Шатает от голода и усталости. В глазах
круги, даже не то что круги, а пятна черные. Спишь по часу-полтора. Спать
опять же приходится не раздеваясь, да на камнях. Большой костер, чтобы
обогреться, не разведешь - заметят. Вот и били крыс тихо, огонь разводили
маленький, чтобы только поджарить маленькими кусочками. Все лучшие куски -
раненым. Воду брали не из Сунжи, там открытое пространство, могли заметить,
а из ямок, воронок. После этого вода из Сунжи мне казалась роскошной
минеральной с какого-нибудь престижного курорта. И вот, когда ты уже
оскотинел, а перед тобой замаячил огонек избавления из этого положения, на
твоем пути оказалось полтора десятка вооруженных бандитов, которые по своему
скудомыслию завалились спать. Что ТЫ сделаешь, читатель?
Я полагаю, что когда в тебе сотрется грань между иллюзиями,
полуголодными обмороками и реальностью, то, если у тебя хватит сил, ты
поступишь именно так. Я говорю о силах, а не о мужестве. Мужества в
чрезвычайной обстановке хватит у человека всегда, особенно когда в
экстремальных ситуациях в нем просыпается древний человек, и всплывают из
глубин подсознания рефлексы уничтожения и собственного выживания. Вот тут-то
и нужны силы, если ты слишком ослаб, раскис или банально стар, то почти
невозможно выжить. Вот только загнать потом эти рефлексы внутрь очень
трудно. Очень уж им нравится резвиться на воле после многолетнего заточения.
Человеку приятно осознавать себя неким сверхчеловеком. Особенно
здорово, когда уходят комплексы, приобретенные в результате воспитания,
такие как совесть, сострадание к противнику, ближнему. Да и силенок
прибавляется. Чем не подтверждение для гитлеровской, ницшеанской теории о
белокурой бестии? Моральное состояние также улучшается, притупляются болевые
рефлексы, почти уходит усталость. Геракл, да и только. Видимо, идет
стимуляция выделения эндоморфинов. Они образуются и выделяются в организме
при употреблении наркотиков. А здесь без наркоты ты получаешь кайф.
Не надо было тебе, читатель, пусть даже косвенно участвовать в отправке
на эту войну молодых, сильных ребят. Мне пока самому удается загонять этого
зверя в его клетку, что довольно-таки сложно. Хватит с меня его проявления
при штурме баррикады на площади и при вырезании духовской банды. А вот
молодые солдаты - они могут не справиться с ним, когда-нибудь он может и
выскочить на "гражданке". Так что смотри, читатель. Я нисколько не
драматизирую и нисколько не романтизирую ситуацию, я предупреждаю. Берегись!
Быстро, без шума и пыли расправившись со спящими боевиками, мы пошли
дальше. Передвигались с соблюдением всех мер предосторожности. Обшивка
бронежилета давно истерлась и порвалась. Пластины, находившиеся внутри,
вываливались, и поэтому я снял и выбросил его. Идти, ползти было легче, вот
только бушлат уже хуже грел. При постоянном ползании по подвалам, по кучам
щебенки и прочего строительного хлама бушлат порвался, и из него клочьями
торчала грязная вата. Она тоже вылезала. Брюки во многих местах порвались.
На коленях не спасла даже двойная ткань. Я был не один такой. Все выглядели
не лучше. Рожи заросли не то что щетиной, а диким каким-то волосом. Вид был
ужасен, неопрятный, пугающий, отталкивающий и вместе с тем какой-то жалкий.
Впереди завал, преграждающий улицу. Видимо, от попадания авиабомбы
здание обрушилось. Попутно оно завалило еще пару домов. Обходить нет
времени. Придется карабкаться по этому завалу. Небо затянуто облаками.
Темно, только в стороне периодически взлетают осветительные ракеты. Нам они
ничего не освещают, но зато и нас они тоже не освещают.
Ползем. Ползем, где по два, где по три человека. Строительный мусор,
щебень, песок, битые стекла царапают, обдирают, разрезают кожу. От
постоянного напряжения и отсутствия сил сбивается дыхание. Хочется
остановиться и передохнуть, но не получается. Сзади тоже ползут товарищи, и
в качестве ускорителя для тебя используют ствол автомата, периодически
упирая его тебе в задницу. Подниматься и передвигаться короткими перебежками
тоже не хочется. Это очень удобный завал, и непременно кто-нибудь использует
его для засады. Господствующая высота - с ходу, с налету ее не возьмешь, и
поэтому ползем.
Пыль, песок засыпает лицо, набивается в широко разинутый рот, в уши, за
шиворот, в рукава. Периодически отплевываешь его. И снова вперед, вперед.
Хочу жить, хочу выжить!!! И вот уже на гребне этого завала. Замерли. Сзади
тоже подползают и замирают, прислушиваясь, вглядываясь в непроглядную
темноту. Вроде тихо. Осторожно, стараясь не споткнуться, спускаемся с этой
высоты. Теперь до места встречи рукой подать - не больше квартала. Еще надо
подыскать какие-нибудь средства для переправы.
В этом месте Сунжа не очень широкая - метров десять-двенадцать шириной.
Но попробуй ее в темноте перейди. Плавать, к своему стыду, я до сих пор не
умею. Так, держаться на воде - это одно, но чтобы уверенно переплыть зимой,
ночью, реку, которая берет свое начало в горах и поэтому основательно
холодная и бурная, то это уже совсем другое. Не забыть еще и переправить
раненых. Вот такая непростая задача стояла перед нами.
Дойдя до предполагаемого места переправы, я осмотрелся. Весело! Ночь,
ни черта не видать, Сунжа внизу шумит. Берег илистый, скользкий, свалиться -
как нечего делать. Оставили раненых наблюдать за обстановкой, разбрелись кто
куда. Задача до безумия простая. Найти нечто прочное, легкое, что можно
перебросить через речку-вонючку как мостик, и по нему уже перебраться.
Искать в темной комнате черную кошку, особенно когда ее там нет -
чертовски сложное занятие. Деревьев на Кавказе мало. А те, что были в
Грозном, давно уже пустили на дрова все кому не лень. И мы, и местные
жители, и боевики. Здесь мы едины. Притащить плиту? Так кто ее, заразу,
поднимет? Так я рассуждал, бродя в потемках, спотыкаясь о всякий мусор и
тихо матерясь. В домах тоже бесполезно что-либо искать. Все ценное уже
растащили. Кто первый встал - того и тапочки. А тут приперлись хмыри, да еще
и ночью, и пытаются что-то обнаружить.
За такими гнусными мыслями я дошел до противоположной стороны улицы и
пребольно споткнулся. С трудом удержался на ногах и присел на какой-то хлам,
потирая ушибленную голень. Потом сообразил, что ударился о поваленный столб
уличного освещения. Так, а что, это идея. Его можно, если постараться,
перекинуть через речку и попробовать перебраться.
Я поплелся обратно. Встретил своих и рассказал о своем открытии. Пошли
собирать остальных. Когда пришли назад, то увидели, что десантники
привязывают найденную веревку ко второму этажу ближайшего дома.
- Вы что, мужики, вешаться собрались? - спросил я у десантников.
- Нет, переправу готовим.
- А на том берегу как закрепите?
- Когда подойдут наши, то перекинем им веревки, а они пусть привяжут за
БМП или куда еще, вот по этому мосту мы и переправимся.
- Посмотрим. А раненых как переправим?
- Попробуем. А ваши какие предложения?
- Подтащить осветительный столб, перекинуть его. И по нему перебраться.
- Можно и это попробовать, если не получится так перебраться.
- Ну, мы-то переберемся, а раненые? Есть тяжелораненые.
- Тяжелораненые и по столбу не пройдут. Нужна какая-то опора.
Все призадумались и пришли к компромиссу. Необходим был и канат в
качестве перил, и столб в качестве моста.
- Ладно, пошли тащить твой столб, - десантник вздохнул и, махнув своим,
отправился за мной.
- Не унывай, - утешал я десантника, - я, конечно, понимаю тебя. Тебе
уже не впервой вниз головой падать, а вот мне и остальным - не с руки.
- Да пошел ты, - десантник ворчал.
- Ты что, из-за этого столба расстроился?
- Нет. Не люблю тяжести носить. А твоего столба-то хватит, чтобы
перебросить с берега на берег?
- Хватит, хватит, - утешал я его.
- Темнота, - опять начал ворчать десантник, - тут порожний идешь,
спотыкаешься, а с этой гробиной...
- Да не ворчи ты, - оборвал я его.
- Понимаешь, я должен был готовиться к поступлению в академию и в июне
ехать сдавать экзамены, а тут залетел, вот и отправили... - он вздохнул.
- Морду кому набил? - поинтересовался я.
- Да нет, хуже. В конце октября пошли мы на охоту. Все офицеры нашего
полка. На кабана пошли. Как водится, водки набрали. Ну, первый вечер,
естественно, накушались до поросячьего визга. Вдрызг, одним словом. А у нас
в этом году кабана навалом. Вот мы и устроились на краю убранного поля.
Ночью, местные рассказывали, кабаны всем выводком выходят и роют всякие
корни. Медведи тоже пошаливают, перед тем как в спячку залечь. Хотя для
медведя мы уже поздно поехали. Вот, значит, сидим мы в палатке. Водку, как
водится, кушаем. Байки травим. Тут приспичило мне до ветра, я пошел. А
мужики говорят: "Возьми ружье. Может, на кабана напорешься. А может,
медведя-шатуна найдешь. Возьми. Береженого Бог бережет". Вот и взял на свою
голову, - вздохнул десантник. - Стою возле дерева, оправляюсь. Ружье на
плече висит. Тут слышу, в кустах в трех метрах от меня шум, шорох и кто-то
похрюкивает. Я ружье поднимаю и из двух стволов по очереди... Ба-ба-бах!!!
Тут мужики с фонарями из палатки выскочили и ко мне. Я рассказал. Они туда.
А там начальник физической подготовки полка сидит. Он, оказывается, раньше
меня вышел до ветра. Что ему в голову пришло похрюкать - не знаю. Короче, я
ему череп развалил. В стволе жакан оказался. Вот так. Военная прокуратура
долго потом разбиралась. Что это было, убийство, или несчастный случай, или
преступная халатность. Много тогда я здоровья потерял. Конечно, академия моя
накрылась. Уголовное дело закрыли. Списали как несчастный случай. И
предложили добровольцем ехать сюда. А мог бы к академии готовиться...
- Значит, не судьба была ему, - вставил я реплику. - Ну, а также,
мужик, если бы ты окончил нормальное военное училище, то на звук стрелял бы
хуже. А так - рефлексы сработали.
- Точно. Пьяный был. Не думал. Долго еще идти?
- Не знаю, по-моему, мы уже и прошли. Стой, мужики! Назад, мы прошли.
Развернулись назад и через тридцать метров обнаружили этот злосчастный
столб. Собрались вокруг него.
- Как его тащить-то?
- Хрен его знает.
- Большой дурак.
- Будем стоять или потащим? - не выдержал я.
- Давайте, хватаем.
- А может, кантовать будем? - кто-то с надеждой в голосе спросил.
- Он хрупкий. Пока докантуем - одна арматура останется.
- Хрупкий, хрупкий, а тяжеленный, небось.
- Взяли!
Нас было пятнадцать человек. Раненых, кто не мог двигаться или сильно
ослаб, мы оставили на завале. Там же оставили и все свое оружие. Оно бы
только мешалось. В темноте мешались, толкались, сопели, поднимая этот
бетонный столб.
- Бля, ну и тяжесть! - слышалось из темноты.
- Когда вернусь домой, то напишу, чтобы этих сволочей делали только из
алюминия. Ногу, ногу осторожней!
- Так ты ее не подставляй!
- Я ее не подставляю, я перехватывал.
- Все взяли?
- Взяли.
- Сейчас я слоника рожу.
- Я сейчас сам слоником стану.
- Пошли.
- Какой пошли! Я под ним оказался.
- Держите, держите, мужики, я под ним!
- Вылазь. Стой! Что ты там делаешь? Филонишь?
- Какой "филонишь". Я споткнулся.
- Под ноги, урод, смотри.
- Так ни черта не видать!
- Все равно смотри.
- Тихо, мужики!
В темноте послышался шорох, было слышно, как под каблуком взвизгнула
щебенка.
- Неужели духи? - кто-то спросил прерывистым шепотом.
Держать эту бетонную хренотень становилось все труднее. Когда идешь, то
вроде легче, а на месте - невмоготу. Ладони стали совсем влажными. Мышцы
"забились" кровью и стали каменными, неуправляемыми. Оружия нет. Так, только
у кого-нибудь, может, есть пистолет. А у остальных, кроме гранат и ножей -
только голый энтузиазм. И еще бетонная дрянь на слабеющих руках.
- Мужики, мужики! - кто-то тихо позвал нас. - Вы где?
- В гризде на верхнем гвозде! ...твою мать! - послышалось впереди меня.
- Пошли вперед!
- Пошли, а то сейчас уроню! - кто-то взмолился.
- Что тебе надо?
- Мужики! Там наши подошли. Мы им канат уже перекинули.
- Канат - это хорошо. Если бы сейчас эту дрянь перекинуть, вот это тоже
хорошо!
- Ладно, пошли живее.
- Стой!
- Что опять?
- Упал, а эта дрянь на голову сверху. Больно!!!
- Череп цел?
- Что ему будет?
- Пошли. Вперед.
Опять матерясь и проклиная эту тяжесть, мы тронулись. Наконец увидели,
как на той стороне реки в свете фар суетятся люди. Наши. На-а-а-а-ши!!! Сил
прибавилось. Все побежали вперед. Благо бежать было легко. Начался спуск к
реке. Скользя по глине на разъезжающихся ногах, несясь под тяжестью
долбаного столба, мы чуть не свалились в воду. Начали поднимать столб и
перебрасывать его на другой берег. Тут уже и раненые подключились. Поднимали
один конец столба и, подвигая, старались перекинуть на другой берег. Столб,
тяжелый, как танк, перевешивался и падал в воду. Кое-как вытащили его, и
снова. Холод, вода, ночь. С другого берега нас стали освещать фарами.
Появились ориентиры. Из последних сил долбаный столб мы вытащили на свой
берег и, уже раскачав его, перекинули другой конец его на тот берег. Адова
работенка.
Началась переправа. Ботинки были перемазаны в глине. Ноги разъезжались
на столбе. Если бы не канат, придуманный совместно с десантниками как
перила, то купались бы в черной ледяной Сунже.
На НАШЕМ берегу нас встречали как родных. Каждый перешедший попадал в
теплые, дружеские, родные объятия своих однополчан. Пришли разведчики,
медики, связисты. Всего нас встречало человек пятьдесят, наверное.
Разведчики перебрались на наш берег и помогли раненым перейти реку. Каждого
из нас тут же укутывали, каждому наливали по полному стакану водки.
Кто-то плакал, кто-то смеялся. На меня напал ступор. Юрка скакал вокруг
меня, как сумасшедший, и тормошил.
- Славка! Мы перешли! Мы выжили! Славка! Мы выжили!!! Мы сумели!!!
- Сумели, сумели, - я устало отмахивался от Юрки. - Успокойся же.
Сейчас пойдем в кунг и нажремся.
- Точно!!! - шумел Юрка. - Нажремся. До зеленых соплей. И мордой в
салат!
- Где ты салат найдешь, чудовище? - спросил я, вскарабкиваясь на броню
БМП наших разведчиков.
Подошвы были перемазаны в речной глине, скользили. Я забрался только с
третьей попытки. Может, и алкоголь с усталостью тоже сделали свое дело. Я
наверху. У ствола. Счастлив. Никогда еще не был таким счастливым. И вся
предстоящая жизнь казалась сказкой. Если выжил в таком аду, то разве может
быть что-нибудь хуже? Если Бог вытащил меня из этого дерьма, то из другого и
подавно вынет.
Вот и тронулись в путь. Алкоголь и усталость делали свое дело. Не
обращая никакого внимания на тряску и судорожно вцепляясь на поворотах в