Интеграция новоприсоединённых земель

После присоединения в 1471 году Ярославского княжества на его территории начинается достаточно жёсткая унификация с общемосковскими порядками. Специально назначенный посланец великого князя поверстал на московскую службу ярославских князей и бояр, отняв у них часть земель. В одной из критически настроенных летописей того времени эти события описаны так: «У кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добрая, ин отнял да записал на великого князя, а кто будет сам добр боярин или сын боярский, ин его самого записал»[40]. Схожие процессы происходили и в перешедшем под контроль Москвы Ростове. Здесь также наблюдался процесс поверстания местной элиты (как князей, так и бояр) на службу великому князю, причём ростовские князья сохранили в своих руках значительно меньшие по сравнению с ярославскими князьями вотчины. Ряд владений был приобретён как великим князем, так и московской знатью[41].

Присоединение Тверского княжества в 1485 году и его интеграция в Российское государство произошло достаточно мягко. Оно было фактически превращено в одно из удельных княжеств; Иван Иванович был поставлен «на великом княжении на тферском». При княжиче Иване был оставлен московский наместник Василий Образец-Добрынский. Тверь сохранила многие атрибуты самостоятельности: княжескими землями управлял особый Тверской дворец; хотя некоторые тверские бояре и князья и были переведены в Москву, новый тверской князь управлял княжеством при помощи тверской же боярской думы; удельные князья, поддержавшие Ивана III, даже получили новые вотчины (впрочем, ненадолго; вскоре они были у них вновь отобраны). В 1490 году, после смерти Ивана Ивановича, Тверь на некоторый срок перешла ко княжичу Василию, а в 1497 году была у него отнята. К началу XVI века тверской двор окончательно слился с московским, а некоторые тверские бояре перешли в московскую думу.

Интерес представляет также интеграция в общегосударственную структуру Белозерского княжества. После его перехода в 1486 году под власть Москвы, в марте 1488 года была обнародована Белозерская уставная грамота. Среди прочего, она устанавливала нормы кормлений представителей власти, а также регламентировала судопроизводство[42].

Наиболее глубокий характер носили перемены, постигшие Новгородскую землю. Отличия общественного строя Новгородского государства от московских порядков носили куда более глубокий характер, нежели в прочих новоприсоединённых землях. В основе вечевых порядков лежало богатство новгородской боярско-купеческой аристократии, владевшей обширными вотчинами; огромными землями также располагала новгородская церковь. В ходе переговоров о сдаче города великому князю московская сторона дала ряд гарантий, в частности, было обещано не выселять новгородцев «на Низ» (за пределы новгородской земли, на собственно московскую территорию) и не конфисковать имущество[43].

Сразу после падения города были произведены аресты. Была взята под стражу непримиримая противница Московского государства Марфа Борецкая, огромные владения семьи Борецких перешли в руки казны; схожая участь постигла ряд других вождей пролитовской партии. Помимо этого, был конфискован ряд земель, принадлежавших новгородской церкви. В последующие годы аресты были продолжены: так, в январе 1480 года под стражу был взят архиепископ Феофил; в 1481 году попали в опалу недавно принятые на государеву службу бояре Василий Казимир, его брат Яков Коробов, Михаил Берденев и Лука Фёдоров. В 1483—1484 годах последовала новая волна арестов бояр по обвинению в государственной измене, в 1486 году из города было выселено пятьдесят семей. И, наконец, в 1487 году было принято решение о выселении из города всей землевладельческо-торговой аристократии и конфискации её вотчин. Зимой 1487—1488 года из города было выселено около 7 000 человек — бояр и «житьих людей». В следующем году из Новгорода было выселено ещё более тысячи купцов и «житьих людей». Их вотчины были конфискованы в казну, откуда частично были розданы в поместья московским детям боярским, частично переданы в собственность московским боярам, а частично составили владения великого князя[44][45]. Таким образом, место знатных новгородских вотчинников заняли московские переселенцы, владевшие землёй уже на основе поместной системы; простой народ переселение знати не затронуло[46]. Параллельно с конфискациями вотчин была проведена перепись земель, подведшая итог земельной реформы. В 1489 году таким же образом была выселена часть населения Хлынова (Вятки).

Ликвидация господства старой землевладельческо-торговой аристократии Новгорода шла параллельно с ломкой старого государственного управления. Власть перешла в руки наместников, назначавшихся великим князем, и ведавших как военными, так и судебно-административными делами. Потерял значительную часть своей власти и новгородский архиепископ. Им после смерти в 1483 году архиепископа Феофила (арестованного в 1480 году) стал троицкий инок Сергий, сразу восстановивший против себя местное духовенство. В 1484 году его сменил назначенный из Москвы архимандрит Чудова монастыря Геннадий Гонзов, сторонник великокняжеской политики[47]. В будущем архиепископ Геннадий стал одной из центральных фигур в борьбе против ереси «жидовствующих».

 

 

32 В течение всего княжения Ивана III главной целью внешней политики страны являлось объединение северо-восточной Руси в единое Московское государство. Необходимо отметить, что эта политика оказалась чрезвычайно удачной. В начале правления Ивана Московское княжество было окружено землями других русских княжеств; умирая, он передал своему сыну Василию страну, объединившую бо́льшую часть этих княжеств. Сохранили относительную (не слишком широкую) самостоятельность лишь Псков, Рязань, Волоколамск иНовгород-Северский.

Начиная с правления Ивана III, особую остроту принимают отношения с Великим Литовским княжеством. Стремление Москвы объединить русские земли явно входило в противоречие с литовскими интересами, а постоянные пограничные стычки и переход пограничных князей и бояр между государствами не способствовали примирению. Между тем, успехи в расширении страны способствовали и росту международных связей со странами Европы.

В правление Ивана III происходит окончательное оформление независимости Русского государства. Бывшая уже в достаточной степени номинальной зависимость от Орды прекращается. Правительство Ивана III решительно поддерживает противников Орды среди татар; в частности, был заключён союз с Крымским ханством. Успешным оказалось и восточное направление внешней политики: сочетая дипломатию и военную силу, Иван III вводит в фарватер московской политики Казанское ханство.

33 Теория «Москва — Третий Рим» послужила смысловой основой мессианских представлений о роли и значении России, которые сложились в период возвышения Московского княжества. Московские великие князья (притязавшие начиная с Иоанна III на царский титул) полагались преемниками римских и византийских императоров.

Наиболее авторитетной и популярной в исторической науке является теория, впервые обосновано изложенная в 1869 году в докторской диссертации В. С. Иконникова[1]. Согласно данной точке зрения в явном виде концепция «Москва — третий Рим» впервые была сформулирована в двух посланиях конца 1523 года — начала 1524 старцем псковскогоЕлеазарова монастыря Филофеем[2] (первое, адресованное дьяку Михаилу Григорьевичу Мисюрю-Мунехину, посвящено проблемам летосчисления и астрологии; второе, адресованное великому князю Московскому Василию III Ивановичу, — правильному совершению крестного знамения и проблеме распространения мужеложства):

Старец Филофей ставил московского князя в один ряд с императором Константином Великим, называя последнего предком князя: «Не преступай, царю, заповѣди, еже положиша твои прадѣды — великий Константинъ, и блаженный святый Владимиръ, и великий богоизбранный Ярославъ и прочии блаженнии святии, ихьж корень и до тебе»[3].

Собственно формулировка идеи третьего Рима содержится в словах:

[3]

 

 

Шапка Мономаха

Наряду с этой, существуют и иные точки зрения о времени генезиса и авторстве идеи «Москва — третий Рим». В частности, — мнение, что в действительности впервые концепция была выдвинута несколько ранее митрополитом Зосимой в предисловии к его труду «Изложение Пасхалии» (1492 год), Филофей же лишь «обосновал» её в соответствии с господствовавшим тогда миропониманием и духовными запросами общества.

Политическая теория «Москва — Третий Рим» также обосновывается легендой конца XV — начала XVI вв. о византийском происхождении шапки Мономаха, бармы и многие другие (например "коробочка из слоновой кости, якобы принадлежавшая римским цезарям) присланной императором Константином Мономахом великому князю киевскому Владимиру II Мономаху и целым рядом иных текстов. Характерно, что в киевских текстах об этих «подарках» нет и упоминания. Аналогично, «шапка» — изделие гораздо позднего периода, наиболее вероятно татарской работы, «яблоко и крест» на которой появились не ранее XVI в.

 

34 Нестяжатели.

В начале 16 века возникла полемика между нестяжателями и иосифлянами. Нил Сорский, глава нестяжательского направления, выступил за монастыри как центры духовного просвещения, живущие исключительно трудом своих насельников и доброхотными подаяниями извне. Провозглашалось, что необходимо максимальное удаление от забот внешних и предельной сосредоточенности на жизни внутренней. Идеалом “заволжских старцев” был бедный, затерянный в лесах монастырь, богатый лишь Духом Святым, каким был скит пр. Нила.

В средние века церковь выполняла функции духовного просвещения и монастыри были центрами духовности, центрами книжности и философской традиции. Именно монастыри колонизировали Сибирь и Север, именно вокруг них возникали города и кипела общественная жизнь. Нестяжатели видели в монастырях прежде всего светоч духовности, за церковью духовная сила, сила каждодневного просвещения на благо народа и помощи ему. Церковь, таким образом, вставала выше мирского и служила одному Господу своей духовностью.

Иосифляне.

Программа преподобного Иосифа Волоцкого ориентировалась на создание монастырей – крупных феодальных центров с обширными владениями, книгописными, иконописными и иными мастерскими, активно влиявших на общественную жизнь, воспитывавших духовных пастырей для мирян, сотрудничавших с государством в общем деле укрепления страны, нередко бывших даже укрепленными крепостями.

В этом коренное различие. Если Нил Сорский выступал за духовный авторитет церкви, несущей миссию просвещения, то Иосиф Волоцкий выступал за собственность церкви, ее мощное присутствие в государственной жизни, подчинение царю. Земельную собственности нестяжатели рассматривали как грех, а иосифляне видели церковь как государственное учреждение.

Миссия церкви.

В конфликте нестяжателей и иосифлян вотчинное хозяйственное начало столкнулось с духовно-нравственным. Нестяжатели разграничивали духовные и светские функции власти. Они считали, что единственная прерогатива духовенства – занятие вопросами веры и нравственности. Церковь должна нести миссию просвещения и быть духовной субстанцией в сердце каждого русского человека.

Иосифляне же представляли идеологию крупных церковных феодалов, защитников монастырского землевладения, претендуя на власть в делах мирских и духовных. Объективно иосифляне были противниками князей и не случайно из претензии на власть выливались иногда в теократические формы. Иосифляне выступали за умеренность в миссии церкви, считая, что доходы от собственности позволяет служить своей стране и отказ от всякой собственности есть вредная крайность.

Социальные модели церкви.

Экстраполируя скитскую идеологию св. Нила Сорского, можно представить вполне определенную социальную «модель» Церкви (хотя сам св. Нил был от такой постановки вопроса далек). Полное личное и коллективное нестяжание должно резко повысить духовный уровень Церкви, служител и которой имеют нравственный, а не канонический авторитет. Такая старческая, нравственно безупречная, молитвенная, вобравшая в себя и древнюю традицию пустынножительства и новые веяния исихазма, Церковь должна стать подлинной духовной водительницей людей всех сословий – от крестьянина до Великого князя.

Иначе себе представляет Церковь св. Иосиф Волоцкий. Церковь, имеющая большие материальные средства, а значит – независимая от государства (хотя и тесно сотрудничающая с ним в рамках «симфонии»); Церковь с жесткой дисциплиной, сильным епископатом и множеством богатых монастырей; Церковь-орден, где послушание является главной добродетелью; Церковь, которая стремится и к высокой духовности, и к широкой благотворительности – такая Церковь, по мысли Иосифа, должна быть не только духовным вождем народа, но и социально-образующей силой русского государства.

Результат борьбы.

Царь поддержал иосифлян в обмен на поддержку церковью борьбы против крупных феодалов. Церковь выступила союзником царя в деле централизации. Исторически православная церковь не поддерживала идею централизации русского государства, ставя себя выше национального. Церковь поддерживала сообщество православных княжеств, видя себя объединяющим началом как папство. Иосифляне вынуждены пойти на окончательный компромисс с царем, поддержав национальную идею и идею национальной церкви.

С целью защиты имущества монастырей иосифляне утверждали принцип верховенства духовной власти над мирской. После того как царь отказался от идеи изъятия церковных земель, отношение к великокняжеской власти изменилось. Государство и церковь стали рассматриваться как союзники в укреплении в стане правоверия. Церковь заняло положение в государстве, аналогичное византийскому, став крупным собственником.

33 1.2. «МОСКВА-ТРЕТИЙ РИМ».

Смысл доктрины «Мосвка-Третий Рим».

Концепция «Москва-Третий Рим» популярна, особенно среди интеллигенции. Но реальна ли она? Выдвинута она была в 16 веке и означала, что первый Рим пал из-за отступления в язычество, второй Рим пал (Константинополь) из-за того, что заключил богопротивную Флорентийскую унию с латинянами, третий Рим – Москва, а четвертого быть не может. Данная концепция построена на началах провиденицализма, так как движущей силой исторического процесса является Бог. Доктрина «Москва-Третий Рим» построена по линейному принципу, где каждое царство гибнет от руки Бога, а мировая история заканчивается Страшным судом.

Государство возрождалось, выстраивая себя вновь в сложных геополитических условиях. В данной ситуации была и выдвинута концепция «Москва-Третий Рим». Ее смысл в том, что православный народ является «богоизбранным» и он защищает православие. Отсюда следует и иосифлянский принцип примата церкви над государством, так как могущество государства обеспечивается чистотой православия. Преимущественно религиозный смысл имеет и идея политического первенства Руси в мире, так как государство прежде всего необходимо оградить от религиозный притязаний латинян.

Значение доктрины «Москва-Третий Рим».

В середине российской истории это была самая успешная геополитическая самобытная доктрина допетровского времени. Согласно этой концепции государство выступало хранителем православной идеи, неся свет духовности и выступая с церковью как в союзе. Проще говоря, эта доктрина равносильна доктрине двух мечей Западной Европы: сила государства и сила церкви. Нерасторжимый союз государства и церкви позволял нести миссию просвещения и строить государственность согласно этой концепции. Без духовного государство не могло успешно вести свою внешнюю политику во враждебном окружении.

Однако реальностью в государственном строительстве она не стала, современника ее мало заметили. Русь не готова была стать лидером в европейском масштабе, слишком тяжело еще брея восстановления от монгольского нашествия. Эта доктрина получила гораздо больший резонанс у мыслителей последующих столетий. Данная доктрина получила определенную моду в наше время, но мало кто действительно понимает ее смысл и реализуемость.

Невозможность современной реализации концепции «Москва-Третий Рим».

Сейчас эта концепция невозможна так как, во-первых, Россия не является единственным независимым православным современным государством, а православный мир плюралистичен. В 16 веке Россия была единственным независимым православным государством. Россия больше не выступает единственным хранителем православной веры, светочем ее. Появилось много независимых православных государств, включенных и в Европу.

А во-вторых, и это самое главное – православие не выступает основой государством, основой самоидентификации народы «мы православные». Православие в средние века являлось ядром политики государства и выбора союзников, русские воспринимали себя как хранители православной веры во враждебном католическо-мусульманском окружении. В первую очередь в России говорили «православные» и во вторую уже русские, а сейчас религия не стала суперобъединяющим началом новой идентичности и может стать только одним из элементов формирующейся идентичности в новых условиях.