ЛЕКЦИЯ 8. ОСНОВАНИЯ ЯЛТИНСКОГО МИРА. СОВЕТСКИЕ И АМЕРИКАНСКИЕ ПЛАНЫ ПОСЛЕВОЕННОГО УСТРОЙСТВА В ЕВРОПЕ. 4 страница

Открытие доступа к российским архивам позволило выявить более сложную картину внешней политики Советского Союза в отношении стран Восточной Европы в послевоенный период, чем это предполагалось ранее.

Для Советского Союза вторая мировая война была экономической и человеческой катастрофой гигантских масштабов. Однако в военном и политическом отношении война предоставила Москве ряд возможностей достичь одну из важнейших внешнеполитических целей советского государства: безопасность социалистической системы и возможность ее экспансии. Одним из средств, избранных для достижения этой цели, стало установление сферы влияния в Восточной и Центральной Европе – зоны советского стратегического и политического доминирования, которое бы не оспаривалось никакой другой великой державой. Если и существовала какая-либо определенная и устойчивая линия в советской внешней политике в годы войны, то это была линия на создание ряда дружественных режимов на западных границах СССР. Первоначально эта цель виделась в контексте альянса с нацистской Германией.Непрочность и кратковременность советско-германского альянса была более, чем очевидной. СССР и Германия были единственными европейскими государствами, чьи интересы «лоб в лоб» сталкивались в Восточной и Юго-Восточной Европе.

Профессор Ирландского университета в г. Корке Джеффри Робертс считает, что советская политика по созданию сфер влияния прошла несколько этапов, каждый из которых имел свои особенности и мотивацию. На первом этапе (1939  1940) советская политика заключалась, в том, чтобы на основе соглашения с нацистской Германией добиться ограниченной сферы влияния, которая позволила бы гарантировать первоочередные потребности безопасности страны, главным образом, удержать страну от втягивания в войну и ограничить экспансию Германии на восток. На втором этапе (1940  1941) Советский Союз стремился к переговорам и через территориальную экспансию к созданию блока безопасности на Балканах в противовес германской гегемонии в Европе, последовавшей за падением Франции в июне 1940. На третьем этапе (1941  1942) акцент делался на новое подтверждение права на территорию, полученную в результате германо-советского пакта, а также на достижение послевоенных соглашений но вопросам безопасности с Великобританией и Соединенными Штатами. На четвертом этапе (1943 - 1944) – который можно было бы назвать этапом «Большого союза» – создание сферы влияния в Восточной Европе оказалось связано, а в некоторых отношениях и подчинено, более масштабному проекту по установлению советско-британско-американского мирового господства. На пятом и последнем этапе и в конце войны произошло одностороннее навязывание советской сферы влияния в Восточной Европе. В середине войны советские официальные лица действительно сформулировали грандиозные планы послевоенного трехстороннего всемирного кондоминиума Великобритании, Советского Союза и Соединенных Штатов. Также не было ничего необычного в том. что Советский Союз настаивал в конце войны на создании военно-политической советской зоны безопасности в Восточной Европе. В итоге, однако, последняя цель была достигнута не дипломатическим путем, а в результате использования вооруженных сил в сочетании с политической мобилизацией и манипуляциями местными коммунистами. Кульминацией этой борьбы за обеспечение безопасности с помощью установления сферы влияния стал, в конечном счете, переход под контроль коммунистов Восточной Европы[32].

Определенное представление о советских намерениях создать «пояс безопасности» вокруг своих границ путем территориальной экспансии дают переговоры В.М. Молотова в Берлине в ноябре 1940 г. В директиве Сталина Молотову, датированной 9 ноября, были сформулированы задачи советской делегации на переговорах. Первое, выяснить, каковы цели немецкой стороны в отношении Тройственного пакта, особенно относительно проекта «новой Европы» и границ в Европе и Азии и роли в нем СССР. Второе, изучить возможность соглашения, которое определило бы сферы интересов СССР в Европе, на Ближнем и Среднем Востоке, но не заключать такое соглашение до проведения дальнейших переговоров с Риббентропом в Москве. Третье, ясно дать понять, что Финляндия и Болгария (главный вопрос переговоров) являются советской сферой интересом. Четвертое, установить, что по поводу Турции, Румынии, Венгрии и Ирана не будут проводиться переговоры и приниматься решения без участия советской стороны. Пятое, выяснить, что «ось» намеревается предпринять в отношении Греции и Югославии (Италия вторглась в Грецию 28 октября)[33]. Молотов прибыл в Берлин 12 ноября 1940 г. Вместо переговоров о соглашении по поводу новых сфер влияния он столкнулся с предложением участвовать в качестве младшего партнера в альянсе стран «оси», возглавляемом Германией и направленном против Британской империи. Вместо дружеских обсуждений сфер влияния вспыхнули дипломатические споры между Молотовым и Гитлером и Риббентропом[34].

Вернувшись в Москву, Молотов 25 ноября официально вручил ответ Советского Союза на германские предложения. СССР выражал желание присоединиться к Тройственному пакту при условии, что (1) Германия выведет свои войска из Финляндии; (2) СССР заключит договор о взаимопомощи с Болгарией, включая размещение военных баз, которые охраняли бы безопасность Дарданелл; (3) область к югу от Батуми и Баку в направлении Персидского залива рассматривалась как центр устремлений Советского Союза (в противовес Индии и Индийскому океану, предложенному немцами); (4) будет подписано соглашение с Турцией, которое обеспечило бы для Советской Армии морские базы на Босфоре и проливах (в противовес простому пересмотру конвенции в Монтрё, закрывшей иностранным военным кораблям доступ в Дарданеллы); и (5) Япония отказывается от своих прав на угольные и нефтяные концессии на северном Сахалине.

25 ноября СССР вновь предложил Болгарии заключить советско-болгарский пакт о взаимопомощи. В тот же день Сталин сообщил об этом лидеру болгарских коммунистов и Коминтерна Георгию Димитрову. Сталин добавил: «В случае заключения пакта о взаимопомощи мы не только не будем противодействовать присоединению Болгарии к Тройственному пакту, но в этом случае мы сами присоединимся к нему». Если болгары не примут советское предложение, то окажутся в полной зависимости от Германии и Италии, Далее, Сталин добавил, что «наши отношения с Германией внешне нейтральны, но между нами возникли сильные трения»[35]. В тот же день советское руководство направило в Берлин предложение о соглашении, состоящее из четырех пунктов.

На советское встречное предложение Германия так и не дала ответа. 18 декабря Гитлер подписал директиву, санкционировавшую план «Барбаросса». Советский проект соглашения о сферах влияния на Балканах потерпел неудачу ввиду явной и односторонней германской экспансии в регионе, которая послужила прелюдией 22 июня 1941 г.

В первые месяцы Великой Отечественной войны Советский Союз лишился практически всех предвоенных территориальных приобретений что ставит под сомнение эффективность самой концепции «выдвинутых рубежей» и «войны на чужой территории». Советское руководство попыталась заключить широкомасштабное соглашение о разделе сфер влияния в Европе со своим новым союзником – Великобританией. Прибывший в советскую столицу в разгар битвы под Москвой 16 декабря 1941 г. министр иностранных дел Великобритании Антони Иден был поражен тем, что Сталин поднял в разговоре с ним вопросы послевоенного устройства. На А. Идена произвела сильное впечатление глубина и масштабность разработки этих вопросов в Москве[36].

В процессе подготовки встречи с Иденом Сталин изложил свое видение послевоенных границ. Кроме восстановления границ 1941 г. он поставил вопрос о включении Тильзита в состав советской Литвы, «возвращения» Петсамо Советскому Союзу, заключения союзных договоров с Румынией и Финляндией (по которым в этих странах должна была создаваться сеть военных баз СССР по примеру Прибалтики 1939  1940 гг.), отторжения от Болгарии Бургасского района («для Болгарии совершенно достаточно иметь один морской порт в виде Варны»)[37].

18 декабря Идеи встретился со Сталиным, который предложил заключить два англо-советских договора, один  о военной взаимопомощи, и другой – о разрешении послевоенных проблем. К этому последнему договору, сказал Сталин, должен быть приложен секретный протокол, в котором была бы намечена общая схема реорганизации европейских границ после войны. Затем Сталин внес ряд детальных предложений по поводу послевоенных границ и по другим вопросам, входившим в проект «дополнительного протокола», представленного на рассмотрение британской делегации.Во-первых, границы СССР должны соответствовать тем, какими они были в июне 1941 г. (т.е. включая балтийские государства, Западную Белоруссию и Западную Украину, Бессарабию, Северную Буковину и территорию, которую Финляндия уступила в марте 1940 г. после окончания «зимней войны»). Советско-польская граница должна пройти примерно по «линии Керзона», а потеря довоенных территорий компенсируется Польше на за счет территории Германии. Во-вторых, Чехословакия, Греция, Албания и Югославия должны быть восстановлены в качестве независимых государств в своих довоенных границах – к последней отходили приобретения Италии (например, Триест). В-третьих, Турция в виде компенсации за соблюдение ею нейтралитета должна будет получить Додеканезские острова и некоторые болгарские и, возможно, сирийские территории. В-четвертых, Германия должна быть ослаблена различными мерами по разоружению и расчленению. В-пятых, Англия вступит в военный союз с Бельгией и Голландией, включая снабжение британских военных баз в странах Бенилюкса (а также, возможно, в Норвегии и Дании). Относительно послевоенного будущего Франции Сталин полагался на мнение Великобритании. В-шестых, СССР планировал заключить военный союз с Финляндией и Румынией, предусматривающий снабжение персонала советских военных баз в этих двух странах. В-седьмых, при обсуждении послевоенной реконструкции в Европе в интересах поддержания мира и порядка отмечалась желательность создания военного союза «демократических государств», во главе которого стоял бы какой-либо совет или другой центральный орган[38].

Дж. Робертс отмечает, что в советских предложениях не было ничего необычного и неприемлемого. Правда, некоторые предложения противоречили принципам Атлантической хартии, но и Британия, и СССР, поддерживая идеалистические проекты Рузвельта, согласились проявлять большую гибкость, когда речь шла о защите национальной безопасности и национальных интересов. Однако в ходе визита Идена стороны так и не смогли договориться по территориальным вопросам.

Таким образом, проблема будущего Восточной Европы возникла в отношениях советской стороны с западными союзниками задолго до того, как летом – осенью 1944 г. Красная Армия вступила почти во все страны региона (кроме Греции, где высадились британские войска, и Албании). Эта проблема начала обсуждаться еще во время происходивших в декабре 1941 – мае 1942 г. переговоров о заключении советско-английского союзнического договора, в ходе которых значительное внимание было уделено рассмотрению того, каким следовало бы быть послевоенному положению на Европейском континенте и в чем с этой точки зрения должны состоять взаимно согласованные цели обеих держав. Одним из центральных на переговорах стало требование Кремля, чтобы в планировавшемся договоре (или секретном протоколе к нему) было зафиксировано, а тем самым, по сути, санкционировано стремление СССР к сохранению по окончанию войны его границ в Европе, установленных в результате территориальных присоединений, которые Советский Союз силой или угрозой ее применения осуществил в 1939  1940 гг. в условиях его тогдашнего альянса с нацистской Германией. Помимо прочего, имелись в виду и советские границы с восточноевропейскими соседями – Польшей и Румынией. Кроме того, советская сторона высказалась за проведение в Восточной Европе после войны некоторых территориальных изменений – приращение Польши, Чехословакии, Югославии и Турции за счет Германии, Италии, Венгрии и Болгарии, а также ревизию в пользу Румынии венгеро-румынской границы, установленной так называемым Венским арбитражем Германии и Италии в 1940 г. Советская сторона предлагала заключение военного союза с Румынией, причем СССР обладал бы правом иметь на ее территории военные базы. Великобритания, со своей стороны, вынашивала план образования федеративных или конфедеративных объединений малых европейских государств, прежде всего, в Центральной Европе и на Балканах.

Как советский проект относительно Румынии, так и английский план создания федераций/конфедераций предлагались выдвинувшими их сторонами в качестве неотъемлемой части мер, направленных против возможности повторения германской агрессии в будущем и призванных обеспечить послевоенную безопасность и стабильность как для обеих держав, так и для Европы в целом. Однако если предложение СССР фактически означало превращение, по крайней мере, одной из восточноевропейских стран – Румынии в зону советского контроля, то британский замысел оказывался сопряжен с перспективой установления в восточноевропейском регионе, напротив, влияния англичан. Под покровительством последних на рубеже 1941 – 1942 гг. уже происходили выработка и подписание между соответствующими эмигрантскими правительствами, нашедшими приют в Великобритании, соглашений о создании польско-чехословацкого и югославо-греческого конфедеративных объединений, каждое из которых должно было затем стать основой более широкого федерирования: первое – в Центральной Европе, а второе – на Балканах, включая ту же самую Румынию. Во всяком случае, по поводу последней налицо было достаточно очевидное столкновение советских и британских намерений, что сразу же отметили, в частности, в Форин Офисе[39].

Как показывают архивные документы, советское правительство из тактических соображений временами снимало наиболее радикальные требования по проблемам послевоенного устройства, но затем, при возникновении удобного случая, вновь их возвращало. Например, Л.Я. Гибианский констатирует, что в апреле 1942 г. Кремль по тактическим соображениям предпочел даже заменить требования по поводу Румынии, а также Финляндии внешне более умеренными: предлагалось заключение договоров о взаимной помощи между Советским Союзом и каждой из названных двух стран с «гарантией независимости» последних. О размещении на их территории советских военных баз больше не говорилось. Причиной этого шага, призванного придать послевоенным целям СССР в отношении его европейских, в том числе восточноевропейских, соседей максимально возможную приемлемость в глазах западных союзников, было, как видно из документов, стремление создать условия, при которых оказалось бы возможным склонить англичан к тому, чтобы они сняли согласованный ими с США отказ от включения в планировавшийся советско-британский договор особенно важного для советской стороны положения о праве СССР на восстановление его границ в Европе, существовавших к моменту гитлеровского нападения на него. Однако из секретных инструкций, направленных В.М. Молотовым послу в Лондоне И.М. Майскому, следует, что такая демонстрация умеренности была лишь уловкой: для советского руководства речь не шла о действительном отказе от намерения получить военные базы в Румынии и Финляндии, а дело заключалось в том, как объяснял Молотов в упомянутых инструкциях, что «сейчас нет необходимости ставить этот вопрос»[40].

При возникновении темы конфедерации восточноевропейских и балканских государств в декабре 1941 г. Сталин, особенно стремившийся в тот тяжелый для СССР момент к максимальному налаживанию еще только формировавшихся отношений с западными союзниками, предпочел продемонстрировать готовность пойти навстречу пожеланиям Лондона и в общей форме высказал британской стороне согласие на создание федераций. Но с начала 1942 г., когда под английским покровительством эмигрантскими правительствами были заключены греко-югославское соглашение о балканской унии и польско-чехословацкое соглашение о конфедерации, а попытки получить британскую поддержку на восстановление советских границ на июнь 1941 г. не удались, позиция Москвы в отношении британских замыслов приобретала все более выраженный негативный характер.

В связи с опубликованным в английской печати в середине января 1942 г. интервью и. о. министра иностранных дел польского эмигрантского правительства Э. Рачиньского, в котором он среди прочего изложил тезис о необходимости создания послевоенного блока стран «третьей Европы», расположенных между Германией и СССР от Балтийского до Адриатического, Эгейского и Черного морей, в редакции «Правды» была подготовлена статья, в которой резкая критика этого тезиса сопровождалась многозначительным замечанием, что, возможно, Рачиньский повторяет «чьи-то чужие мысли». Очевидно, это замечание должно было восприниматься как намек на англичан. В конечном итоге статью, присланную на согласование Молотову, сочли в тот момент тактически нецелесообразной для размещения в «Правде». Дело ограничилось направлением польской стороне памятной записки, в которой интервью Рачиньского критиковалось лишь за его высказывания о судьбе государств Прибалтики. О блоке «третьей Европы» в записке вообще не упоминалось, тем не менее, отрицательное советское отношение к этим планам объединения восточноевропейских стран нарастало.

В докладе, представленном в конце февраля 1942 г. заведующим 4-м Европейским отделом НКИД Н.В. Новиковым Молотову и членам возглавляемой наркомом комиссии по проектам послевоенного устройства зарубежных стран, польско-чехословацкая конфедерация и предусмотренная греко-югославским соглашением балканская уния прямо оценивались как направленные не только против Германии, но против СССР. Причем в качестве антисоветской направленности фигурировало то, что, как говорилось в докладе, оба объединения призваны стать барьером, препятствующим влиянию СССР на зарубежную Европу, и конкретно – на предотвращение возможного советского продвижения на запад после поражении Германии.

В конце апреля 1942 г. в ходе продолжавшихся переговоров о заключении договора между СССР и Англией советская сторона, направляя британской очередной измененный проект, решила вообще изъять имевшееся до того в проектах упоминание о возможности послевоенных региональных федераций, конфедераций или блоков. А месяцем позже Молотов во время визита в Лондон, отвечая на вопрос своего британского коллеги А. Идена о причинах такого изъятия, прямо аргументировал данный шаг «наличием попыток направить некоторые из этих федераций против СССР»[41].

Важно отметить, что советское руководство на начальном этапе войны с раздражением реагировало на предложения своих западных союзников разделить вместе с ними идеологические основания Объединенных Наций, обобщенные в Атлантической хартии. В связи с созывом Межсоюзнической конференции в Лондоне заместитель наркома иностранных дел С.А. Лозовский писал 23 августа 1941 г. в НКИД: «Англичане и американцы распоясались. …Иден предложил т. Майскому, чтобы Советский Союз взял на себя инициативу предложить на союзнической конференции принять декларацию Рузвельт – Черчилль»[42]. Спустя почти год в ответ на ноту США с предложением о праздновании Дня Объединенных Наций НКИД не без иронии ответил, что Советское правительство предложило всем советским учреждениям отметить 14 июня поднятием флага Советского Союза[43].

В течение последующих лет в центре внимания советской дипломатии были попытки заключить соглашение с Британией и Соединенными Штатами об открытии второго фронта. В то же время в 1943  1944 гг. полным ходом пошла куда более серьезная переориентация советской внешней политики. В эти годы Москва связывала свои надежды на достижение безопасности после войны с заключением всеобъемлющего союза с Великобританией и США. Проект обеспечения безопасности посредством разделения сфер влияния был не столько оставлен, сколько пересмотрен: раздел Европы и мира на американскую, британскую и советскую сферы влияния предполагалось сделать краеугольным камнем послевоенного союза СССР со странами Запада. Московская конференция министров иностранных дел в октябре 1943 г. стала первой из больших трехсторонних встреч военного периода, имевших целью обсудить политику союзников и перспективы послевоенного мира. Среди важнейших решений было учреждение Организации Объединенных Наций, создание механизмов переговоров между союзниками, послевоенная судьба Германии и Австрии, оккупационный режим в Италии, политика в отношении Персии и Турции и различные аспекты отношений между Советским Союзом и странами Восточной Европы. Когда же англичане на Московской конференции поставили вопрос о создании конфедераций или «объединений» малых европейских и прежде всего восточноевропейских государств, в ответ последовало категорическое советское заявление, что выдвигать, а тем более решать данный вопрос преждевременно и что некоторые проекты федераций напоминают довоенную «политику санитарного кордона» в отношении СССР. Аналогичным образом попытка У. Черчилля в Тегеране, а затем на советско-британских переговорах в Москве в октябре 1944 г. вести речь о конфедерациях или экономических объединениях, куда вошли бы восточноевропейские страны, натолкнулась на решительные возражения Сталина. А занятие почти всего восточноевропейского региона Красной Армией окончательно ставило крест на этих британских планах[44].

Подготовка к конференции также стимулировала внутреннюю реорганизацию механизма послевоенного планирования в НКИД СССР. В начале января 1942 г. Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило создание комиссии по подготовке дипломатических материалов. Однако летом 1943 г. эта комиссия была заменена на две специальные комиссии: одна, во главе с бывшим министром обороны К.Е. Ворошиловым, по вопросам перемирия, и вторая, во главе с М.М. Литвиновым, комиссия по вопросам мирных соглашений и послевоенного устройства. В подготовке Московской конференции, Литвинов сыграл главную роль, что было связано с его положением главы этой ключевой комиссии. После конференции была создана и третья комиссия – по репарациям, по главе с И.М. Майским[45].

В целом советское руководство исходило из концепции зон влияния. В сферу особых интересов СССР входила Восточная Европа. Этот регион рассматривался Москвой в первую очередь как пояс безопасности советского государства по западному и балканскому периметру советских границ. Советская программа включала следующие пункты: восстановление советских границ в пределах, которые существовали до июня 1941 г., включение Финляндии и Румынии в советскую зону влияния путем заключения с ними военных договоров и размещения там советских военных баз, ослабление и расчленение Германии, восстановление независимости стран, захваченных Германией, передел границ в пользу Чехословакии, Югославии и Румынии, предоставление компенсаций Турции за сохранение ею нейтралитета в войне (к концу войны Сталин отказался от этой идеи), признание включения Бельгии и Голландии, возможно также Дании в британскую зону влияния.

Среди концепций послевоенного мира заметное место занимает разработка крупного советского дипломата И.М. Майского, представленная 10 января 1944 г. наркому иностранных дел В.М. Молотову. «Общая установка» Майского заключалась в формулировании центральной внешнеполитической задачи СССР на послевоенное время – добиться гарантии безопасности Советского Союза и сохранения мира «в течение длительного срока» («минимум 30 – максимум 50 лет»). Из этого срока 10 лет отводилось на «залечивание ран», нанесенных Советскому Союзу войной. Принципиально важно подчеркнуть приоритет задач внутреннего характера, решению которых предстояло подчинить все усилия на внешнеполитическом фронте. За указанные 30  50 лет СССР должен был стать могущественной державой, которой не страшна никакая агрессия. Континентальной Европе предстояло за это время превратиться в социалистическую, что по представлению Майского, исключило бы любые новые войны. В записке Майского многократно подчеркивалась острая необходимость поддержания хороших отношений СССР с западными партнерами, прежде всего с США и Англией, как с точки зрения решения экономических задач СССР, так и сохранения мира. На завершающем этапе войны советское руководство, решая основную для себя задачу создания пояса безопасности (как показывают документы, считалось, что серьезная угроза по-прежнему исходила из Германии), должно было обеспечить установление в малых странах региона дружественных СССР режимов[46].

Можно согласиться с Дж. Робертсом в том, что политико-идеологические рамки деятельности этих комиссий определялись единством союзников, основанным на предположении, что мир и послевоенный порядок желательно создавать совместно с англичанами и американцами. Сверхзадачей советской политики по отношению к Германии было уничтожение мощи Германии и устранение ее угрозы безопасности Советского Союза. Эта цель могла быть достигнута с помощью долговременной оккупации Германии, ее разоружения и денацификации, разделения на части германского государства и получения от него значительных репараций. Эта политика могла выполняться в основном совместно с Великобританией и Соединенными Штатами. Желание сотрудничать с Западом в вопросе сдерживания Германии тесно увязывалось с обязательством СССР сотрудничать в создании послевоенного Большого союза.

Как отмечалось ранее, сталинские планы послевоенной безопасности опирались на старомодную концепцию «географической безопасности» (как определил ее М.М. Литвинов в интервью американскому корреспонденту Хоттелету 18 июня 1946 г.). Сталин как государственный деятель предпочитал развитие послевоенных международных отношений в русле традиционной системы «баланса сил» и раздела мира на «сферы влияния», что, однако, не исключало его позитивного отношения к особой форме «коллективной» безопасности в Европе в виде системы двусторонних договоров. Признавая также важность двусторонних военных союзов Великобритании с Бельгией, Голландией, другими западноевропейскими государствами в интересах мира и безопасности в Западной Европе, советское руководство более осторожно относилось к перспективе создания в послевоенной Европе федераций, многосторонних союзов или блоков. Одним из главных условий их создания, выдвинутых в расширенном варианте секретного протокола к предполагаемому договору между СССР и Великобританией, являлось «отсутствие угрозы безопасности со стороны таких образований по отношению к обеим договаривающимся сторонам».

Таковы были принципы, которые закладывали основу сталинской концепции послевоенной европейской безопасности, формировавшейся под воздействием военных успехов антигитлеровской коалиции и в ходе переговоров Сталина с лидерами Большой тройки. Как свидетельствуют документы комиссий НКИД, занимавшихся вопросами послевоенного устройства мира, к 1945 г. сложились общие контуры этой концепции (несмотря на некоторые различия в конкретных рекомендациях С.А. Лозовского, М.М. Литвинова, И.М. Майского, авторов ряда докладных аналитических записок). Ее характерными чертами являлись следующие: создание стратегически важных «зон» или «сфер безопасности» СССР; подписание им двусторонних договоров о взаимопомощи с рядом государств (прежде всего Восточной Европы); «обезвреживание» Германии и предотвращение попыток создания в Европе «отдельных государств или комбинаций государств с сильными сухопутными армиями». К концу войны часть этих условий была реализована в Ялтинских соглашениях, признавших особые интересы СССР в Восточной Европе, и в двусторонних договорах.

Помимо договора с Англией о военном союзе и послевоенном сотрудничестве (26 мая 1942 г.) Советский Союз подписал подобное соглашение с Францией (10 декабря 1944 г.). Договоры о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи были подписаны с Чехословакией (12 декабря 1943 г.), Югославией (11 апреля 1945 г.) и Польшей (21 апреля 1945 г.). В то время главное внимание уделялось вопросам взаимной помощи договаривающихся сторон в вооруженной борьбе против нацистской Германии. Предусматривалось также принятие совместных мер после окончания войны для устранения угрозы агрессии, которая могла исходить от Германии или какого-либо другого государства – ее союзника.

Где проходила точка соприкосновения советской политики сфер влияния с перспективой «Большого союза», сторонником которого стала Москва с 1943 г.? Над этим вопросом размышляли советские участники планов комиссий по подготовке послевоенного мироустройства.

Вероятно, самый первый ответ был сформулирован Литвиновым в длинном отчете Молотову от 9 октября 1943 г. Литвинов поставил вопрос об инструментах реализации «Большим союзом» послевоенной безопасности. Он обратил внимание на стремление США создать новую международную организацию. Будет ли послевоенная безопасность опираться на международную организацию или на основе зон безопасности, контролируемых великими державами? Запад, особенно США, предпочитали новую международную организацию. Но такая организация, доказывал Литвинов, будет не в состоянии эффективно функционировать как орган безопасности без особого влияния, оказываемого «Большой тройкой» и без разделения мира на американскую, британскую и советскую зоны ответственности. Литвинов также полагал, что такое региональное разделение возможно включить в официальную структуру новой международной организации.

В дальнейшем Литвинов и ряд сотрудников комиссии развили тезисы о том, что разделение мира на сферы влияния могут составить основу послевоенного сотрудничества государств «Большой тройки». Сферы влияния должны обеспечить каждой отдельной великой державе средства для защиты ее безопасности, тогда как разделение мира на три части разграничит интересы и, следовательно, минимизирует конфликты в «Большой тройке». Обширное сотрудничество между союзниками будет поддерживаться в рамках Организации Объединенных Наций и других межсоюзнических организаций, особенно в отношении различных «нейтральных зон», которые не будут контролироваться ни одной державой. В итоге, политическое и военное объединение союзников в послевоенный период будет держать Германию в подчинении, предотвратит перегруппировку стран Европы во враждебные и соперничающие друг с другом блоки и создаст благоприятную ситуацию для урегулирования разногласий между союзниками по поводу безопасности и других интересов.