ВВЕДЕНИЕ

Зимой 1929—1930 гг. советская власть развернула кампанию по проведению сплошной коллективизации сельского хозяйства. Поддержки в деревне кампания не встретила (да и когда крестья­не активно поддерживали программы коренных перемен, провоз­глашаемые государством?), но власти об этом не слишком и забо­тились. Коллективизация проводилась не снизу, а сверху, госу­дарство было ее инициатором, и новые коллективные хозяйства организовывались людьми пришлыми — работниками сельсоветов и приданными им в усиление десятками тысяч городских комму­нистов, рабочих и студентов, специально командированных для этой цели в деревню.

Многие из городских чужаков, проникнутые духом Культур­ной Революции¹, которая была тогда в самом разгаре, были ис­полнены воинственного стремления к переменам и презрения к темноте и отсталости крестьянской массы. Они видели свою мис­сию в социалистическом переустройстве деревни и осуществляли ее в самых крайних формах, в результате чего создание колхозов зачастую сопровождалось насильственным закрытием сельских церквей и публичным уничтожением икон. Но насилие при прове­дении коллективизации отнюдь не ограничивалось подобными символическими действами, и его не следует списывать на иници­ативу исполнителей на местах. Сама стратегия коллективизации, разработанная верховной властью, уже включала в себя насильст­венные меры, а именно экспроприацию и высылку сотен тысяч кулацких семей. Политика массового раскулачивания была про­возглашена одновременно с началом кампании коллективизации зимой 1929—1930 гг. Хотя вступление в колхоз объявлялось делом добровольным, с самого начала стало ясно, что смутьяны, не желающие туда вступать, попадут под весьма растяжимую ка­тегорию кулаков и окажутся в списках на раскулачивание и вы­сылку.

Первый, еще не слишком организованный этап коллективиза­ции в январе и феврале 1930 г. пришелся на инертный период сельскохозяйственного цикла. Поэтому обобществление хозяйств непосредственно выражалось в том, что государственные уполно­моченные забирали у крестьян скот (лошадей, коров, свиней, овец), а кое-где даже и кур, и объявляли все отобранное колхоз­ной собственностью. В начале марта Сталин назвал такое огуль­ное обобществление скота ошибкой и заявил, что крестьянин имеет право в своем личном, необобществленном хозяйстве дер­жать корову, мелкий скот и птицу. Но ущерб уже был нанесен,

как в области экономической (угроза захвата скота повела к мас­совому его забою крестьянами, а обобществленные животные во множестве гибли от неумелого и небрежного ухода), так и в том, что касалось отношения крестьян к колхозам. По их мнению, кол­лективизация началась с обычного ограбления, впоследствии влас­ти отказались от подобной практики лишь частично (лошади оста­лись колхозной собственностью), а возмещать крестьянам убытки никто и не думал.

Коллективизация явилась жестоким ударом по российскому крестьянству. Правда, на его памяти государство не впервые ре­шало перестроить сельское хозяйство страны во имя экономичес­кого и социального прогресса. Первой попыткой такого рода яви­лась отмена крепостного права в 1861 г., после которой прави­тельству зачастую приходилось посылать в деревню войска, чтобы заставить крестьян подписать акты, обязывающие их уплатить за землю. Второй попыткой стала столыпинская аграрная реформа, начатая в 1906—1907 гг., которая — в нарушение традиций и не­взирая на то, что сами крестьяне оказывали предпочтение струк­турам, предупреждавшим экономическое расслоение деревни и сводившим к минимуму хозяйственный риск, — поощряла самых предприимчивых из них выходить из сельской общины (мира) и становиться независимыми мелкими фермерами (хуторянами). Но ни одна из прежних государственных реформ не проводилась та­кими насильственными, принудительными мерами, не предполага­ла такого прямого и всестороннего наступления на вековые крес­тьянские ценности и не забирала у крестьян так много, давая вза­мен так мало.

Главной целью коллективизации было увеличить размеры го­сударственных хлебозаготовок и не дать крестьянам придержи­вать зерно, не выбрасывая его на рынок. Крестьяне это отчетливо понимали с самого начала, поскольку кампания по проведению коллективизации зимой 1929 — 1930 гг. стала по сути кульминаци­онным пунктом в ожесточенной борьбе, которая более двух лет велась между крестьянами и государством из-за хлебозаготовок. При коллективном, механизированном ведении хозяйства значи­тельно повысится урожайность, обещало государство, но, даже если так и было на самом деле, крестьяне от этого ничего не вы­игрывали. Многие из них называли коллективизацию «вторым крепостным правом», ибо воспринимали ее как механизм эконо­мической эксплуатации, с помощью которого государство могло вынудить крестьян отдавать за номинальную плату гораздо боль­шую часть собранного урожая, чем они сами продали бы в рыноч­ных условиях.

В этой книге я рассматриваю различные стратегии, взятые на вооружение российскими крестьянами, чтобы справиться с пос­ледствиями удара, нанесенного им государством в ходе коллекти­визации, и те способы, с помощью которых они пытались поста­вить колхозы на службу собственным интересам, а не только ин-

тересам государства. Подобные стратегии можно назвать «страте­гиями подчиненных»², ибо они неразрывно связаны с подчинен­ным статусом крестьян в обществе и их положением как объектов агрессии и эксплуатации со стороны вышестоящих органов и от­дельных лиц. Однако в моем понимании стратегии подчиненных не сводятся к различным способам сопротивления властиЗ и вклю­чают в себя уловки, с помощью которых слабые пытаются защи­тить себя и отстоять свои права друг перед другом, так же как и перед сильными; планы достижения индивидуального успеха, так же как и коллективный протест. В общем и целом эти стратегии представляют собой набор способов, позволяющих человеку, на долю которого выпало получать приказы, а не отдавать их, доби­ваться того, чего он хочет.