Лезные советы и проявленное внимание. 3 страница

сейчас, конечно, знаем, чем такие вещи заканчивают-

ся. Я даже помню песню из наших студенческих лет

точно с таким же сюжетом, которая заканчивается

словами «В любви надо прямо и смело задачи решать

самому, и это серьезное дело нельзя доверять нико-

му». Но в те годы этой песни, наверное, еще не было,

а, может, Тося не участвовала в художественной само-

деятельности. Или, может, даже и самодеятельности

еще не было, а может, Тося просто не любила песни.

В любом случае, последствия не заставили себя ждать.

Я, конечно, не был свидетелем этого разговора, но

вполне себе представляю, как мама, ответственно по-

дойдя к делу (а она ко всему всю жизнь подходила от-

ветственно), не иначе приготовила основные мысли,

продумала возможные ответы и, может быть, даже

написала тезисы беседы. И пошла выяснять судьбу

подруги. А в результате выяснила свою. «Я предло-

жила ей узнать о его отношении (влезла - на горе - со

своей помощью!)…Павлик, в ответ, признался, что

он любит меня, что удивляется моей недогадливос-

ти об этом… Мне хотелось провалиться сквозь зем-

лю – что и как я скажу Тосе?!? Но, что делать – мы

всегда были правдивы друг с другом. Драматическая

ситуация, а тогда она казалась трагической (мы обе

ужасно переживали, но «про себя»), через какое-то

время … пришло мудрое смирение: мы продолжали

общаться, были дружны и заботливы друг о друге

(до конца жизни!)».

Так начался их роман, который продолжался всю

жизнь.

Кстати, отец, как я узнал от мамы, еще до того, как

сообщил ей о своей к ней любви, предпринял неко-

торые действия, чтобы обратить на себя внимание.

Одно из них было такое: у Тоси был день рождения и

отец подарил ей пластинку с поздравлением. «Очень

трогательное, его бархатный голос на фоне нашего

любимого вальса Штрауса из к\ф «Большой вальс» -

тогда это было сверх оригинальным. Мы с ней слу-

шали много раз и «млели». Это повлияло ещё на один

мой шаг ему навстречу. Еще бы, если живут в одной

комнате – конечно, будут слушать вместе, и будут слу-

шать его голос, и какая уже будет разница – кому кон-

кретно был сделан подарок. Молодец мой папа - насто-

ящий завоеватель женского сердца!

Я всё больше обращала внимание на Павлика, а

он часто садился рядом на занятиях, в читальном

зале, в столовой, спрашивая не против ли я. Мне

приятно было такое отношение (в школе такие

«ухаживания» меня возмущали, отталкивали), всё

больше мы стали сближаться – уже вдвоём нередко

оказывались… И весной первый раз поцеловались!

Это торжественное событие произошло совсем не

так, как мы могли бы себе представить – там и тогда,

где и когда застал момент…. Все не так просто. Мама

никогда до этого ни с кем не целовалась «по-взрос-

лому» (и отец так и остался ее единственным на всю

жизнь), поэтому так спонтанно с ней ничего не могло

произойти. Но она уже была готова на такой серь-

езный шаг, и в ответ на просьбу отца поцеловать ее

ответила согласием, но потребовала, чтобы это про-

изошло в таком месте, где можно быть уверенными

в отсутствии зрителей. Такое место на примете име-

лось – рядом с маминым общежитием, у Петропав-

ловской крепости, было совершенно дикий пустырь,

только росли трава и деревья (через несколько лет

там построили зверинец). Придя на пустырь, мама с

отцом увидели, что никого нет, только какие-то ко-

лышки и невысокая ограда, которую они легко пе-

решагнули и присели на бугорок. Мама еще раз при-

дирчиво провела рекогносцировку местности – вроде

никого, можно начинать. Только начали – вдруг, как

из-под земли, прямо рядом появляется вооруженный

военный и сообщает, что они находятся в запретной

зоне. Пришлось ретироваться, но поцелуй все равно

состоялся – ничто уже не могло остановить их быст-

ро разгоравшиеся чувства.

Однако, не все было так просто. У мамы был двою-

родный брат, Юра, в которого она была влюблена с де-

тства, и несмотря на то, что не видела его несколько лет,

продолжала питать к нему самые теплые чувства, всю

войну переписывалась с ним. «Павлик не раз спраши-

вал о моём отношении к нему, я призналась «в раздво-

енности чувств». Так что надо было что-то делать,

что-то решать. Посоветовавшись с Тосей (т.е. урок на

пользу не пошел!), мама решила поехать к Юре и вы-

яснить свое отношение к нему и с ним. Отец пришел

на вокзал проводить ее. «Павлик провожал меня на

вокзале сверхзаботливо: принёс роскошные гостин-

цы – баранки и конфеты (да ещё мои любимые - «Бе-

лочка») – это значит, 2 дня он оставался без хлеба и

месяц - без сахара: только по талонам можно было

купить продукты! Он истратил их на меня».

Встретившись с Юрой, мама поняла, что за про-

шедшие годы их отношения сформировались как

родственно - дружеские – и такими остались на всю

жизнь. Как потом рассказывала мама, в ходе встре-

чи с Юрой она поняла и почувствовала, что он «не-

достаточно взрослый», а ей бы хотелось быть рядом

с сильным, самостоятельным человеком. Конечно,

желание вполне понятное и естественное. И все же

я думаю, оно возникло не на пустом месте, а имен-

но в результате знакомства с отцом, и именно его

личность, отвечавшая, конечно же, всем этим тре-

бованиям, навеяла на маму такое обоснованное суж-

дение. Это была очень притягательная и яркая лич-

ность, соревноваться с которой было непросто, даже

такому давнему возлюбленному, как Юра.

Я, кстати, будучи студентом, поехал как-то на на-

учную конференцию в Ригу и встретился там с ним и

его женой – замечательные, очень интересные и по-

настоящему родные люди!

Ну вот, вроде все и разрешилось! Можно возвра-

щаться в Ленинград и строить совместную жизнь!

Как бы не так. С Юрой - то мама все решила, но с со-

бой – видимо, еще нет. Иначе чем можно объяснить

ее поведение, которое дало отцу понять, что у него

никаких шансов. Мама не помнит ( и поэтому я не

знаю), в чем это поведение выражалось, но результа-

том его стало вот это письмо отца.

«… И вот вновь сажусь за письмо. Каким наслажде-

нием было это для меня летом – ведь я садился с то-

бой разговаривать; зато какой безнадёжной тоской

охватывает меня сейчас – ведь я сажусь прощать-

ся с тобой, моя, всё ещё любимая, всё ещё дорогая.

И – какая разница: тогда нас разделяло огромное

пространство, и, всё же, мы были очень-очень близ-

ко, а теперь мы совсем рядом, но как мы бесконечно

далеки! Я не люблю за это диалектику, я ненавижу

её настолько же, насколько люблю тебя.

Люблю… казалось бы, что ещё нужно человеку:

есть хорошее, сильное чувство, ну, и береги его, храни

в своей свеклообразной шкатулочке как сокровище.

Ну, а если это сокровище не подчиняется законам

Маркса, если оно, вопреки всем его законам, всё рав-

но, и при неразделённой любви, растёт и ширится

так, что, кажется, вот-вот лопнет эта шкатулоч-

ка, ну, что тогда? Что, если человеку мало любить,

если ему ещё надо и быть любимым, что, если в про-

тивном случае любовь, этот источник бесконечного

блаженства, в действительности превращается в

величайшее несчастье и если, в добавок ко всему, вы-

нужден сдерживать естественные порывы по отно-

шению к человеку, которого так горячо любишь, если

каждую минуту находишься в напряжении, боясь

выдать себя взглядом, словом, поступком, ну, что

делать человеку в таком случае? И в таком кош-

маре я нахожусь очень давно: уже дней через десять

после своего приезда я заметил в тебе перемену и с

тех пор не узнаю тебя ни в одном слове, ни в одном

поступке.

Ещё хуже пошло с момента твоего признания.

После этого нужно было сразу вычеркнуть всё про-

шлое, но этого не произошло, и это было большой

ошибкой. Меня ввело в заблуждение твоё поведе-

ние: мне казалось, да что там казалось – мне прос-

то хотелось, а потому и казалось, что ты ещё не

знаешь своего отношения ко мне.

И вот меня бросало от отчаяния к надежде и вновь

к отчаянию. Сколько раз я принимался писать тебе

прощальное письмо, которое, между прочим, сейчас

с небольшим добавлением и переписываю! И не от-

давал его только лишь потому, что верил. Чему? -

Не знаю. Просто мне нужна твоя чистая, красивая

душа, твоя беспокойная натура. Мне казалось, что

и тебе со мной тоже было бы хорошо, что ты просто

ещё не угадала меня.

Но, видать, это только казалось. Ну как ты не

могла ответить на такую сильную любовь? Ведь

будь моя любовь обращена на простую деревянную

чурбашку, и та запылала бы в ответ, а ты!... Эх,

ты… Ну, ничего : «всё к лучшему в этом наилучшем

из миров». Только очень тяжело прежние мечты о

совместной учёбе, работе, жизни заменять созна-

нием жестокой необходимости рвать всё дорогое и

милое, но уже прошлое, бесполезное. А рвать надо,

и я порву.

Сейчас к этому самый удачный момент : ты уез-

жаешь, и я проведу с тобой последние несколько ми-

нут. Нужно только постараться быть спокойным

при расставанье, и всё. После этого мы уже не бу-

дем с тобой встречаться. Любимая моя девочка:

сейчас, в последний мой с тобой разговор, я желаю

тебе самой счастливой жизни, самых больших успе-

хов, самого лучшего, о чём ты только мечтаешь.

Конечно, вся эта штука не является для тебя

несчастьем, но всё же тебе будет тяжело, что ты

доставляешь мне такое горе. Я и не собираюсь это

скрывать от тебя – ты всё равно бы не поверила.

Но я прошу тебя – не думай об этом в таком уж

мрачном свете: у меня в каникулы будет столько

дела, что некогда будет отвлекаться какими-ни-

будь меланхолиями.

И ещё об одном прошу я тебя: давай условимся,

что где бы мы ни были и чем бы ни занимались, а

каждый год 4-го июня, ну, хотя бы в 9 часов вечера

минут на 5 думать друг о друге и о всём том, что

между нами было. Мне будет очень приятно созна-

вать, что я сейчас думаю о том же, о чём думаешь

ты. Ну, давай прощаться, дорогой мой друг, а то

письмо получилось что- то очень большим.

Крепко-крепко… жму руку

14.1.48.Павел

P.S. Не подумай опять, что прося прочесть письмо

не сразу, я хотел облечь всё в какую-то таинствен-

ность. Просто, зная, что это тебя опечалит, я не

хотел омрачать радость твоей встречи с родными.

P.S. Хочу, чтобы о письме и фотокарточке знала

только ты. Уверен, что ты исполнишь это.

Вот и всё, что я хотел сказать.

Всё…..»

Совсем недавно мама нашла это письмо в архиве, и

долго мучилась вопросом – может ли она ознакомить

с ним родных, как она это делала до сих пор – давала

о папе как можно больше информации нам всем, в ос-

новном в форме своих воспоминаний:

«Удивляюсь, что ПЛ не уничтожил это письмо,

как уничтожил стихи, сочинённые им для меня!?!

Ведь всё это - проявление не только максимума

чувств, но и слабости (излишней чувствительнос-

ти), а последнее он боялся проявлять, тем более,

если кто-то заметит её.

Вот и сомневаюсь, могу ли я познакомить род-

ных с ним?!? даже через 63 года!?!»

Мама решила спросить у меня – можно ли? Я таки

дожил до этого момента – не я у мамы, а она у меня

спрашивает разрешения!

Кстати, о фотокарточке, о которой написано в пись-

ме. Отец, прощаясь с мамой, вложил свою фотокарточ-

ку. Это фото было сделано давно и предназначалось

еще той самой Лене – школьной возлюбленной отца.

Фотография была очень красивая, вся в таких корич-

невых тонах – тогда это было верхом фотографическо-

го искусства. И такими же коричневыми фотобуквами

написано «Лене от Павла 1941 год». Видимо, сделать

новую фотографию для отца было дорого, а может не-

когда. В общем, он колебался не долго – яркими си-

ними чернилами он пририсовал палочку к букве «Л»

в слове «Лене» и в нем же зачеркнул (жирным синим

крестиком) букву «е». К цифре 1 пририсовал недоста-

ющие части. Получилось «Ане от Павла 1947 год».

А потом у них все наладилось, и об этом мама тоже

рассказала: «через 3 месяца пришла весна – не толь-

ко в природе, но и в наших отношениях, поэтому в

моём студенческом дневнике Он написал :

«Анка, дорогая, Вся наша жизнь будет весной,

а наша любовь – лучшим её цветком! Счастье не в

том, чтобы получать его, а в том, чтобы его созда-

вать.

И мы создадим, мы вырастим наше счастье, бла-

го для этого у нас хорошая почва - наша большая

любовь !! 13.4.48. You r “maker of happy. Павел.»

Кстати, мы оба нередко в выражении своих

чувств обращались к англ. языку – было не так

стыдно их высказывать…»

Вот так счастливо закончился этот сложный пери-

од. И только много-много лет спустя, мама узнала о

том, как отец переживал ту ее поездку к Юре, пони-

мая, что решается его судьба.

Однажды мама, раз-

говаривая с бабушкой Евой (мамой отца), спросила

ее, плакал ли он в детстве. И бабушка рассказала ей,

что она не помнит, чтобы он плакал в детстве (за ис-

ключением младенческого возраста), но помнит, что

однажды, будучи студентом, он, ничего не объясняя

бабушке, плакал, уткнувшись ей в колени. Бабушка

сказала маме, что она тогда поняла, что это из-за нее,

из-за мамы. А мама, сопоставив все события, поня-

ла, что это было как раз тогда, когда она ездила выяс-

нять свое отношение к Юре. Нелегко отцу далась эта

мамина поездка… Но результат того стоил!

Теперь они с мамой стали «парой» и много вре-

мени проводили вместе. Как потом отец признавал-

ся маме, «она вдохнула в него новую жизнь, новую

энергию».

«Все студенты( и не только однокурсники) заме-

чали, как Павлик изменился, когда мы стали дру-

зьями (2-3 курсы) – блеск в глазах, улыбка, да ещё

такая красивая, разговорчивость, общительность

(не сторонился, как раньше), подшучивание над

некоторыми юношами-сокурсниками, ухоженный

(я советовала и контролировала – рубашка, носки,

носовые платки…), пополнел (мы часто вместе обе-

дали, он, ради меня, старался завтракать и ужи-

нать), а на 3 курсе сшили ему новый костюм! И я, и

все увидели, какой он красивый!

Для меня (и не только для меня!) он всегда был

красивым мужчиной : высокий лоб, густые чёрные

брови, красивые губы , крупный нос, густые, слегка

волнистые волосы и – главное - карие, с постоянным

блеском, проницательные, притягивающие глаза.

Через них шла его сильная, даже гипнотическая,

энергетика, завораживающая не только родных.

А какая обворожительная улыбка, преображаю-

щая его излишне строгое, серьёзное лицо, делая его

добрым, мягким, доступным».

Наша студенческая группа запомнилась, как

дружная, взаимозаботливая, особенно после 2-го

курса, когда мы выделились как будущие психологи

(это около 30 человек), другие специализировались

по философии, по логике. Группа была сильная (не-

мало выдающихся личностей вышло из неё), «трёх-

слойная»: участники прошедшей ВОВ, ленинград-

цы и те, кто приехал из провинции. Последним

было трудно, но было, на кого равняться.

Вдохновленный новым этапом, отец, теперь уже

вместе с мамой, продолжил учебу, еще более актив-

но погружаясь в науку. В 1947 году он едет в Сухуми,

в обезьяний питомник, ставить психологические

опыты. Никакие обстоятельства – ни инвалидность,

ни разлука с любимой – не могли удержать его от

научных исследований. Кроме исследований, отец

также проводил в питомнике экскурсии (для зара-

ботка). Мама в это время (лето) была у своих роди-

телей в Гжатске.

Из письма отца: «Ну вот, наконец-то, получил

от тебя письмо! Анечка, писать особенно много не

буду, т.к. не хочется писать то, что я тебе могу

сказать через неделю. Могу тебе только сообщить,

что я не могу остаться здесь из-за кое чего, о чём

я тебе расскажу. И отъезд мой задерживается

только лишь потому, что питомник не имеет сей-

час денег. Я не уезжаю, пока они не расплатятся

со мной (я должен получить с них 1040руб.). Мой

отъезд – вопрос нескольких дней. Так не терпится

увидеть тебя: представляю тебя поздоровевшей и

пополневшей. Смотри, не худей эти дни. До скорой

встречи, друг! Павел».

«Кое-что», о котором упомянул отец в этом пись-

ме, сейчас показалось бы совершенно незначитель-

ным эпизодом: он поспорил со случайным посети-

телем питомника, утверждая, что в Абхазии «все

любят деньги и все торгуют», а посетитель утверж-

дал, что «деньги любят все, и не только в Абхазии,

но и в Москве тоже и вообще везде, и тоже все торгу-

ют». Такой, в общем, безобидный, на современный

взгляд, разговор… Вскоре отца вызвали в какой-то

местный партийный орган, где ему объяснили, что

он оказывается «великодержавный шовинист»,

и стали обещать написать в университет. Судя по

тому, как быстро узнали, студентом какого вуза он

является, можно легко догадаться, кем был его со-

беседник в питомнике. Назревал скандал, который

запросто мог закончиться отчислением. Мама про-

сила отца принести извинения и стараться как-то

загладить все это, но отец извинений приносить не

собирался, говоря, что «пусть лучше отчисляют».

Неизвестно, как бы сложилась его судьба в случае

отчисления. Но мама сдаваться не собиралась, по-

нимая, какое важное место в жизни отца занимает

учеба и наука. Она продолжала его уговаривать,

плакала и пускала в ход все другие средства воз-

действия на влюбленного и любимого. И отец сдал-

ся, принеся свою принципиальность в жертву люб-

ви. Представляю, как нелегко ему это далось.

Секретарю Абхазского обкома ВКП(б)

Объяснение.

19 августа 1947г. между мной и одним из экскур-

сантов, сидевшим перед входом в питомник обе-

зьян, произошёл следующий разговор. Начало раз-

говору, к которому я сначала не прислушивался,

было положено Жилиной и Карима, работницами

питомника. Они вели разговор о каких-то деньгах,

и кто-то из них сказал, что здесь любят деньги. Эк-

скурсант, сидевший рядом со мной заметил, что

именно, я уже не помню, но смысл был тот, что

такие слова не правильные. Тогда я сказал этому

экскурсанту, что в Абхазии все любят деньги, что

здесь все торгуют. Экскурсант мне ответил, что

любят деньги не только здесь, а и в Москве и в Ле-

нинграде, и что торгуют не только здесь, что Мос-

ква – сплошной базар. Я очень горячо и грубо возра-

зил ему, что Москва – не базар; я сказал ему, что

Сухуми – сплошной базар, где каждый торгует.

И дальше я добавил, что если и торгуют в Москве,

то от бедности, а здесь – из-за богатства, т.к. все

имеют свои огороды и сады. На это экскурсант мне

возразил, что и москвичи имеют тоже свои огоро-

ды. Я ответил ему, что москвичи могут собрать

со своих огородов только то, что им самим хватит

на зиму. В это время Жилина повела экскурсию в

питомник, и экскурсант, с которым мы спорили,

направляясь вслед за экскурсией, сказал мне: «Не

бойтесь, я никуда не пойду наговаривать на вас».

Я ответил ему, что я нисколько не боюсь, т.к. наго-

варивать на меня не из-за чего. Весь разговор прохо-

дил очень горячо, мы часто перебивали один друго-

го, не слушая иногда то, что мы друг другу говорим.

Я, как комсомолец, чрезвычайно жалею об этом

глупом разговоре, многие слова которого были про-

изнесены необдуманно, в горячке спора. Я прошу

партийную организацию простить мне эту глу-

пость, которой со мной никогда раньше не было и

которой больше не будет.

П. Горфункель. 2.9.47.

Вообще, время было, как мы теперь знаем, не прос-

тым.

Из воспоминаний мамы: «У нас, студентов фи-

лософского ф-та ЛГУ – будущих идеологов – смя-

тение было чрезвычайным: убеждения получали

трещины, мы не могли объяснить происходящее ни

людям, ни себе. Лучших наших преподавателей уво-

зил «чёрный ворон», студенты тайно обменивались

сомнениями и возмущениями, а наиболее смелые

и прошедшие ВОВ объединились в «эстетический

кружок, где высказывали критическое отношение

к Сталину и ко многому другому в стране».

Отец тоже ходил в этот «эстетический кружок».

Однажды, когда он собирался на очередное его за-

седание, мама попросила его пойди вместе с ней в

«публичку» (библиотека им. Салтыкова-Щедри-

на), чтобы подготовиться к зачету. Отец все же со-

бирался пойти на заседание кружка, но мама его

очень просила, и он согласился – любовь опять

выиграла! – и пошел с мамой готовиться к зачету,

пропустив заседание кружка. В этот вечер, во вре-

мя заседания, все члены кружка были арестованы

и получили по 10 лет. Многие так и не вернулись,

погибли, а те, кто вернулись – были совершенно

больными… Так что если есть выбор – всегда надо

выбирать любовь!

Жизнь продолжалась, и дело шло к свадьбе. Отец

с мамой были первыми – и, как потом оказалось,

единственными – молодоженами в группе. Их обоих

очень уважали и радовались за них – все, включая и

другие курсы и отделения. На свадьбу им написали

стихи, в которых были слова: «чета Горфункель нам

являет единство противоположностей». И каждый

указывал что-нибудь. Получился довольно внуши-

тельный список «Павел – Аня» с перечисленными

соответственно качествами (я привожу только часть):

шатен - блондинка, лицо удлинённое, угрюмо-

серьёзное - лицо преимущественно светящееся, с

улыбкой и ямочками, худой – пухленькая, замед-

ленно-солидная походка и движения - походка быс-

трая, торопливая, черты холерика (скрытые) и

флегматика - сангвиник с чертами меланхолика,

устойчивость, длительная сосредоточенность вни-

мания - легкая переключаемость, отвлекаемость,

исключительная последовательность и принципи-

альность, настойчивость в делах и поступках («иду

на цель») - непоследовательность, яркая «женская

логика», отступление от цели, критическое отноше-

ние ко всему, требование доказательств - лёгкая вера,

доверчивость, любит и умеет преодолевать препятс-

твия в жизни, «борец за справедливость» - стремле-

ние обойти их, «непротивление злу насилием»…

С благословением родителей проблем тоже, види-

мо, не было. Еще бы – отец, прося у них руки дочери,

изложил подробный финансовый план, из которого

следовало, что они способны обеспечить себя сами,

без помощи родителей. Из письма мамы родителям

в Гжатск: «Любимые мои! От всей души благодар-

ны вам за такое замечательное письмо и такие

законные требования, которые мы выполним, и за

тёплые советы и пожелания. А папа-то торжест-

венно: «Павел Львович», да просто Павел, для нас с

мамой - Павлик. Сейчас мы очень счастливы! За нас

радуются все друзья и товарищи. Распишемся мы в

день моего рождения. Мне будет 22 года (мама, ты

ведь тоже вышла замуж в 22г.). 10 марта пойдём,

закажем – у нас здесь неделя полагается на обду-

мывание. Но мы уже миллион раз продумали и всё

решили. А 19-го немного думаем отметить. Сейчас

мы подали заявления в кассу взаимопомощи – ду-

маем, что дадут нам денег. Они особенно нужны

на: 1-тахту ( Ева Филипповна договорилась, чтобы

в рассрочку), т.к. из 2х кроватей одна развалилась;

2- радио провести; 3-занавеску на окно (карниз

есть, а марлю на занавеску Е.Ф. обещала достать);

4 - мелочи всякие (хоть немножко посуды); 5 – от-

метить, очень хочется сделать это в нашей компа-

нии (вообще-то, раньше мы хотели всем отделени-

ем, но…). Всё будет зависеть от того, сколько нам

дадут денег. Папа и мама! Вы даже не думайте,

что нужно нам помогать – мы уже вам писали, как

всё рассчитываем, так всё и будет. Мы уже сов-

сем взрослые. Я понимаю, что вам и так трудно с

нами, мы должны вам помогать – а получается на-

оборот. Павлик говорит, что ни в коем случае вы

не должны присылать нам 200р., о которых пишет

мама, но я всё-таки думаю – вы извините меня за

такую откровенность, - что до лета нам будет

очень трудно. На следующий год – другое дело. Не

сердитесь, что я так пишу. Вот пока и всё. Дни

проходят в занятиях. Тонечка (Тося) сидит над

дипломом – написала 1 главу (а всего 6). Очень хо-

чется к вам! Будьте здоровы, любимые мои! Бере-

гите себя! Напишите мне обязательно ваши дни

рождения – к моему стыду, я не знаю, чему Павлик

страшно удивился. Целую вас крепко. Любящая

вас Аня. Павлик и девочки шлют большой привет.

Теперь мы будем писать вам вместе». После этого

письма родители мамы прислали им подарки – при-

даное – 2 кружевных покрывала и 4 тарелки. А до

конца учёбы в университете посылали по 200 руб-

лей в месяц, хотя мама с отцом делали все возмож-