Погодя, случилось следующее, - они вытащили - каждый - африканские ножи с длинным лезвием и начали резать ими друг друга, едва не доставая 28 страница

косо в вашу сторону.

- А в деревне много еще русских?

- Нет. Мало.

И бабушка перечислила адреса русских семей. Одни старики и старухи,

которым некуда было ехать. Никто их не ждал. России было глубоко наплевать

на их горе и на страдания, которые они пережили за это время. Похоже, что и

сейчас никто не собирался их эвакуировать из этой Чечни. Прокляты и забыты,

как все в России.

Сдерживая рвущиеся из груди всхлипы, стиснув до хруста в скулах зубы,

вышел на улицу. Достал пачку сигарет. Руки дрожали. Прикурил и хотел уже

отбросить спичку. Но тут Юра подошел и так же молча прикурил у меня.

Некоторое время мы курили. Вот комок понемногу растаял.

- Как тебе, Юра, все это блядство?

- Полный звиздец! Сейчас вернемся на КП, найду местного председателя, и

пусть эта собака всех русских обратно переселит в их дома. Пусть только

попробует вякнуть. На первом фонарном столбе повешу собственной рукой, -

судя по выражению его лица, он не шутил.

- Ты представляешь, Юра, что пришлось этим людям здесь пережить, в то

время когда московские ублюдки перекачивали нефть. Хрен с ним, пусть воруют!

Если у нас такая власть и такое государство, что воровство - национальный

вид спорта. Но почему своих соплеменников забывают?

- Они, Слава, в странах бывшего Союза оставили двадцать миллионов

русских, а тут какие-то старики. Кого это волнует?! Сволочи!

- Поехали. Надо найти местного председателя, а то выберу сейчас самый

красивый дом и поселю туда эту бабушку. Блядь, это же надо воевать со

старухами и стариками. Что за народ! Ну, сейчас мы наведем здесь порядок.

Умоются они у меня кровью.

Из сарая вышли наши во главе с Казарцевым. Все молчали. Некоторые

солдаты вытирали слезы. Все закурили. Когда мы с Юрой вышли, бабушка

рассказала, что с началом ввода войск боевики ворвались к ней, избили и

изнасиловали. И только благодаря соседям она выжила. Соседи были чеченцами.

Мы приметили эти дома. Значит, хорошие люди живут. Трогать не будем. А вот

насчет остальных я глубоко сомневаюсь.

Мы выехали с этой улицы и через несколько минут уже были на КП. Там

всем, включая комбрига и Сан Саныча, рассказали о судьбе бабушки и остальных

русских. Все были поражены. Кулаки чесались вздернуть пару-тройку этих

завоевателей на фонарях, чтобы в головах селян проступило прояснение, что

нельзя обижать русских. Последует возмездие, пусть даже и с опозданием, но

оно непременно наступит. Нужен был председатель.

Разведчики отловили какого-то местного и приказали ему привести

председателя этой дыры. Местный пояснил, что председатель уже недели три как

сбежал куда-то, что он был самый главный вор, хапуга и негодяй. Тут еще по

радио вышли на связь с инженерно-саперного батальона и сообщили, что их

только что обстрелял снайпер. Есть один убитый и один раненый, срочно нужны

медики, раненый нетранспортабелен. Похоже, что снайпер на минарете мечети.

Минарет, читатель, это высокая цилиндрическая башня, заостренная

сверху. На ней имеется круговая площадка, по которой ходит мулла или его

помощник, кричит, когда время намаза, и собирает свою паству на молитву,

сход и т.д. Как правило, минарет - это самое высокое строение в деревнях. С

площадки открывается чудесный сектор для обстрела. А для ведения визуальной

разведки лучше не придумаешь.

Саперы сообщили, что уже обстреляли минарет и звероферму из ПКТ.

Снайпер больше не появлялся. Приготовили, значит, селяне нам теплый прием.

Хорошо, сейчас мы с вами начнем разбираться. Все были взбудоражены.

Разведчики, прихватив медиков, ринулись к саперам, часовым дали команду

усилить наблюдение и при любой попытке провокации открывать огонь на

поражение. Что считать провокацией, мы доверили им самим определять. Люди

опытные, обстрелянные, разберутся.

Через пятнадцать минут доложили, что раненого солдата отправили на

Северный в госпиталь, а также, что собираются местные жители перед КП.

Многие возмущены обстрелом минарета, но ведут себя пока сдержанно. Мы вышли

к народу. Впереди генерал, потом Буталов, Сан Саныч с Казарцевым и мы

следом. Если руководство бригады было без автоматического оружия и

демонстрировало свою открытость, то все остальные были настороже. Ремень на

правом плече, правая рука на пистолетной рукоятке автомата, а левая на цевье

сверху. Глаз настороженно ловит малейшее движение в толпе.

Народу собралось около пятидесяти человек, много старейшин. Судя по

тому, что им переводят слова генерала, те по-русски не понимают. Но важно

при этом кивают головой, как будто мы у них чего-то просим. Нет, голуби

сизокрылые, у вас мы ничего не просим, а выдвигаем требования. Ваше право

принимать или не принимать наши условия. Но для вашей же безопасности лучше,

если примете.

Ухо не слышит, что говорит генерал и Сан Саныч, Буталов как всегда

молчит. Он в своем-то кругу ничего толкового сказать не может, а тут вести

переговоры с противником, его парламентерами, куда ему. Я рассматривал

местных жителей именно как пособников, передаточное звено боевиков. Именно

эти местные жители - или с их молчаливого согласия их односельчане -

обстреляли ролинцев, выгоняли русских, убивали их, только что был убит наш

солдат, еще один борется за жизнь. А мы здесь всего несколько часов и еще

никого не убили. Так что этим духам надо? Чтобы мы обиделись? Устроим в

момент.

Генерал говорит решительно, словно рубит дрова, веско, хорошо

поставленным голосом, не терпящим пререканий. На то он и генерал, чтобы вот

так говорить. Смысл выступления такой: немедленно выдать снайпера, русским

вернуть их дома, минарет закрыть - при всяком появлении на нем человека он

будет рассматриваться как гнездо снайпера и будет разрушен выстрелом из

танка. А также нам нужны боевики, периодически выборочно будут проводиться

проверки домов на предмет наличия в них боевиков и оружия. И вообще

благодарите своего Аллаха и нашего Бога, что мы не пошли зачищать село

сразу. Что такое зачистка? Поясняю. В окно кидается граната, а затем заходим

и смотрим, имеются ли в доме боевики, оружие. Понятно? Если в наш адрес или

в адрес проживающих здесь русских последуют какие-нибудь угрозы, акции или

провокации, то, пользуясь моментом, мы вынуждены будем провести зачистку

села.

Толпа возмущенно заворчала. Я напрягся, поводя стволом вправо-влево.

- Слава, полшага вправо, ты находишься в моем секторе огня, -

прошелестел мне на ухо Юра.

Значит, тоже бдит, это хорошо. Всегда приятно чувствовать локоть

товарища, готового тебя прикрыть и вытащить из огня.

Также генерал потребовал, чтобы выдвинули какого-нибудь председателя, а

то прежний сбежал. Духи-старейшины посовещались и сообщили, что выбрали

председателем Арсанукаева Ибрагима. Нравится мне у них демократия. Собрались

самые дряхлые, выжившие из ума и выбрали кого-то. Тут же вышел из толпы

мужчина средних лет, около сорока, в драповом, городском пальто и норковой

шапке, представился как Арсанукаев Ибрагим. Он, якобы, был в оппозиции

действующему режиму и во время первого неудачного штурма Грозного возглавлял

штаб оппозиции. Начальник штаба, так сказать. Нутро-то гнилое, за версту

видно. Ковырнуть это нутро да посмотреть, что он там возглавлял и в кого

стрелял. Ничего, рожа, придет время, и в удобный момент мы с Юрой у тебя

спросим.

Взяли с собой этого Ибрагима, мы с Юрой его окрестили "Главный Дух".

Пошли на совещание. Буталов вокруг этого духа мотыльком порхает и что-то ему

щебечет, видимо, компенсирует свою молчаливость во время сходки.

- Смотри, Слава, сейчас они целоваться будут, - Юра сплюнул под ноги.

Всех офицеров штаба позвали на совещание. Мы с Юрой переглянулись и

пошли к своей машине. Пашка уже навел порядок, оттер от сажи и копоти кунг и

накрыл на стол. Столовая сегодня еще не работала, а вот с завтрашнего дня

обещали горячую пищу.

Мы разулись и в тапочках ходили по кунгу, замерзшие и затекшие ноги

приятно отходили. Сели к столу. Рацион все тот же. Водка - украшение стола и

главное блюдо, тушенка, сгущенка, "братская могила" - килька в томатном

соусе, "офицерский лимон" - лук, крупно порезанное сало, заспиртованный

хлеб, сок с консервного завода. Тушенка была подогрета на печке и поэтому

источала аромат.

Разлили на троих. Пашка за время нашего отсутствия нисколько не

изменился. Рассказывал нам, как связисты занимались мародерством, пока мы

брали Дворец. Тащили все. Телевизоры и видеомагнитофоны, носильные вещи,

чудом уцелевшие в квартирах люстры, холодильники, ковры, что-то из мебели.

- Знаете, мужики, - начал я после первой рюмки, - если поначалу меня

обуревало чувство негодования по случаям мародерства, то после прошедших

событий это вызывает только лишь брезгливость. На чужом горе свое счастье не

построишь. Как, интересно, они объяснят своим родным, женам, детям, откуда у

них эти вещи. Как жена будет надевать ношеные вещи? Пусть даже они и нажиты

неправедным трудом, преступлениями против тех же русских, но отбирать их в

свое же пользование - как-то в голове не укладывается.

- Не переживай, Слава, если они мародерствуют, то, надо полагать, они

знают о том, что жена не выбросит весь этот хлам и не будет осуждать, а

также не поинтересуется, не с покойников ли снято это барахло. Может, это мы

с тобой такие придурковатые идиоты, что проходим мимо того, чего не сможем

купить никогда в своей жизни. У тебя, к примеру, есть видик?

- Нет.

- Вот видишь, а стоит только захотеть, и можешь с собой хоть два

десятка их привезти. Так в чем дело?

- Брезгливость, наверное.

- А вот на Северном не брезгуют, - вмешался в разговор Пашка. - Сам

видел, как грузили борт барахлом. "Двухсотые" в Ростов и награбленные

шмотки. И все в одном самолете.

- М-да. Убитые за идеалы и мародеры. И все одним классом.

- Это еще что, - продолжил Пашка. - В Грозном доверили раздачу

гуманитарки оппозиции.

- Как? Духам? - Юра был возмущен.

- Духам, - подтвердил Пашка. - Они, мол, знают, кому и сколько

раздавать. А потом это все на базаре появляется за громадные деньги.

- Звиздец! - присвистнул я. - Там же коменданты районов есть, и именно

им раньше положено было раздавать помощь. А сейчас мы выбили духов, и теперь

сами сажаем на свою шею других. Еще более голодных и жадных. Так, что ли,

получается?

- Местные власти из оппозиции говорят, что военные обижают местное

население. Недовешивают, воруют, русским больше дают, чем аборигенам. Вот по

согласованию с командованием и допустили козлов в огород. Так русские сейчас

хрен без соли доедают, ходят по частям, жалуются на раздатчиков. А когда

начинаем вмешиваться, тут прилетают какие-то орлы, как чечены, так и

русские, и кричат о расизме, национализме. Так уже комендантов двух районов

поменяли, чуть под суд не отдали за разжигание межнациональной вражды, -

молчун Пашка не часто говорил такие длинные монологи и под конец утомился.

Взял водку и одним махом выпил. Один.

- Да. Кому - война, кому - мать родна, - Юра вздохнул.

- А ты как думал, когда они нас в Грозном почти три недели мариновали?

Какие-то перегруппировки войск были? Подвели новые, свежие силы? Затеяли

какие-то сепаратные переговоры с духами. Надо было выходить из города и

висеть на плечах врага, громя его. А мы? Э, да что об этом говорить...

Давай, Юра, выпьем.

- Давай, Слава!

Мы выпили. После высказанного говорить уже не хотелось. От нашей

болтовни ничего не зависело, ничего мы - умные, сильные, патриотически

настроенные офицеры - не могли сделать. Могли мы только одно - умереть за

свою Родину. И все.

Все, как в гражданской жизни. Твою страну разворовывают, растаскивают,

а ты как лопух получаешь свой ваучер, хотя заранее знаешь, что ничего

хорошего из этого не выйдет. Обманут. Но если в гражданской жизни это как-то

маскировалось, то во время войны нижние чины, у которых нет твердых

моральных устоев, глядя на разложившуюся элиту, тащили все, что плохо лежит.

Может, это у нас в крови? Компенсировать себе то, что недодает государство?

Может, так и надо? А наша бригада, за небольшим исключением, это кучка

недоразвитых маразматиков, или того хуже - с развитым комплексом

патриотизма. Патриотизм ныне не в моде и не в почете. Все логично. Кого

защищать? Родину? А что такое Родина? Кажется, меня опять понесло, читатель.

Извини. Но смысл войны я не могу понять, когда нет идеи. Нет идеи, так хоть

платили бы, кормили бы по-человечески, не вели сепаратных переговоров за

спиной, не вывозили бы одним бортом и убитых, и награбленное, обеспечивали

инвалидам и семьям погибших воинов достойную жизнь. Не устраивали бы во

время этой бессмысленной кровавой бойни шоу, концерты, презентации, не

целовались бы взасос с представителями тех стран, которые помогают боевикам.

Не плясали бы на костях убитых. Маразм. 1995 год. Пятьдесят лет Победы над

фашистской Германией. Годовщина взятия Рейхстага и год начала позорной

военной акции по борьбе с собственным народом. Хотели показать, кто в доме

Хозяин? Показали. Те, кто ворует. Кто делает капитал на нашей крови, кто

плюет на наши могилы, кто плюет в лицо вдовам и сиротам, кто выбрасывает

инвалидов за борт жизни. Пятьдесят лет назад взяли Рейхстаг, расписались на

нем, водрузили знамя Победы. Сейчас тоже взяли подобие Рейхстага, наверное,

потерь было не намного меньше, чем когда брали настоящий. Только не вышло

той Победы, которой хотелось бы. Да, мы устроили потом салют, отметили это

водкой и стрельбой в воздух из всего, что стреляло. Но это не то. Если

воевать, так воевать, а не обходиться полумерами. С одной стороны, постоянно

напоминают, что надо двигаться вперед, что духам помогают враги России. Что

преступное, правда, законно избранное, а не сегодняшнее - марионеточное -

правительство проводило геноцид против русского населения. А с другой

стороны, кричат, что они - боевики, духи - не противник, а просто какие-то

незаконные вооруженные формирования. И не надо вести широкомасштабных боевых

действий. Получается, как в той байке - "чуть-чуть беременная". И

одновременно с этим, когда эти представители незаконных вооруженных

формирований переходят на сторону оппозиции, якобы потому, что заблуждались,

то их нельзя судить. А переходят они по одной простой причине. Награбили у

Дудаева, именно награбили, проводя аферы с авизо, рэкетируя, насилуя,

измываясь над местными русскими (да и в самой России они немало крови

попили, начиная с городских рынков, кончая Белым домом). А сейчас видят, что

могут потерять награбленное, а то и к ответственности их привлекут, вот и

бегут пачками к так называемой оппозиции. А хваленые правоохранительные

органы ничего не могут сделать. Позор! Позор тебе, Россия! И никакие уже

сладкие песни о твоей широкой душе, Россия-матушка, не затуманят мои мозги.

Мне бы только вырваться живым с этой бойни, и не просто вырваться, а

выполнив свой долг. Я - русский офицер! Я выполню приказ. Приложу максимум

сил, чтобы меньше солдатской крови осталось на этой земле. Но тем, кто

виновен в солдатской гибели, не будет спуска. Ни здесь - в Чечне, ни в

Москве.

Забавно то, что здесь нас могут судить по законам чрезвычайного

положения, то же самое, что военного времени. За мародерство и прочие

преступления. А вот если попадется чиновник в Москве, который разворовывает

армейскую казну, списывая добро на войну, обкрадывая солдат, офицеров,

прапорщиков, мирное население, то его будут судить по законам мирного

времени.

Вот так и съезжает "крыша", читатель. С такими комплексами мы все

вернемся с этой или другой какой-нибудь войны. Только те, которые

мародерствовали, привезут с собой большую кучу трофеев, будут хвастать перед

тобой своими военными подвигами. А те, кто шел впереди этих мародеров, в

подземных переходах, пряча лицо, будут просить подаяние. Конечности-то нет.

Не отворачивайся от них, читатель, не опускай глаза, дай денежку. Ты можешь

оправдывать свою жадность тем, что он все равно пропьет их. Пропьет. Потому

что Родина его, своего гражданина, изувечила руками других своих граждан

(Министерство обороны и чеченцы - они же граждане России?), а теперь подобно

тебе отворачивается от них. Они никому не нужны. Здоровым не устроиться в

этой жизни, а тут инвалиды чего-то хотят. Не бойся, читатель, вряд ли они

будут тебя сильно беспокоить. Только если найдется какой-то лидер, который

их сплотит, вот тогда начнется вновь кровавая каша, а так - дай денежку и

забудь. Как забыл про них Президент, правительство, все. ВСЕ ПРОКЛЯЛИ И

ЗАБЫЛИ! Не ты первый, не ты последний, кто пройдет и не даст инвалиду

бесславного Чеченского похода на выпивку. Можно и плюнуть. Он стерпит.

Стерпел же ту боль, когда очнулся в госпитале, а конечности-то нет. Нет

руки, ноги, и никогда уже не будет. А она еще болит, чешется, а почесать ты

не сможешь, потому что ты видишь, что ее нет. А она чешется. А тебе

девятнадцать. А протез стоит ровно столько, сколько тебе выплатит

Военно-страховая компания через полгода. А когда износится, сотрется, то

все. Сиди дома, смотри телевизор, пока свет не отключат за неуплату. Пенсия

твоя настолько мизерная, что не хватит на лекарство. Здоровья-то до самой

смерти уже не будет. А жрать хочется каждый день. А денег нет. Что делать?

Кто виноват? Пить! Только пить. Под пьяные слезы вспоминать себя лихим

воином. Только во сне или в наркотическом бреду видеть себя со стороны

абсолютно здоровым. Петь, прыгать, танцевать, встречаться с девушкой. А

когда настает утро, ты вновь возвращаешься в реальность и снова видишь, что

нет конечности, и ты знаешь, что в этой жизни ты уже никем не будешь; и

идешь в подземный переход или теплый магазин, и вновь, пряча глаза,

бормочешь под нос о подаянии. И все. Жизнь закончена. Осталось лишь ждать

смерти. И проклинаешь малодушного друга, который не пристрелил тебя вместо

того, чтобы тащить под обстрелом на себе. В душе остается лишь Большая

пустота и ожидание Смерти. Ожидание Избавления. Прости, Брат!

Разговаривали мало. То, что нас опять, в который раз уже обманули,

подавляло. Те, кто нас отправил сюда за великой русской идеей, сами и

предали тех немногих русских. Сволочи!

Договорились с Юрой и Пашке поручили, что возьмем под контроль тех

русских, что остались в Петропавловке. Чем можем, тем поможем. Начнем прямо

завтра с жилищного вопроса, и пусть хоть одна гнида посмеет пискнуть.

Сокрушу!

Допили водку, покурили на улице, умылись и легли спать. За околицей

привычно постреливали часовые, прочесывая очередями заросли кустарника. Вот

и еще один день прошел моей жизни, ну и хрен с ним! Спать.

Утром проснулись рано, умылись. И пошли завтракать. Завтрак на КП во

время войны! Горячая, хорошо приготовленная пища! Она не отличалась

разнообразием. Каша-перловка (у военных - "дробь шестнадцать", т.е.

шестнадцатого калибра охотничья дробь) с тушенкой, "братская могила",

"офицерский лимон", чай с сахаром.

У всех прекрасное настроение. Войной и не пахнет, кажется, что на

учениях. Стоим в каком-то селе, мирные селяне выделили для постоя

заброшенный двор. Если бы не часовые, которые на окраине простреливают

кустарник и близлежащий лесок, то получилась бы вообще мирная картинка.

После сытного завтрака никто не торопится расходиться. Спокойно сидим,

курим, балагурим, травим обычные армейские байки, благополучие и блаженство,

нежная истома охватывает тело. Автомат стоит у ноги, рука инстинктивно

ложится на цевье.

Серега Казарцев за соседним столиком рассказывает байку, как ездил за

призывниками в прошлом году:

- Приехал я с двумя капитанами за молодежью в один славный город

Сибири. Отметились, представились и сидим работаем с документами, с

призывниками беседуем. Вечером, как положено, товарищеский ужин с местными

офицерами и такими же, как я, командированными. А в два часа ночи новобранец

ушел в самоход. Там купил наркотики, укололся и пошел на сборный пункт. Стал

перелезать через забор, а там "колючка" поверху пущена. Спьяну изрезал все

руки до мяса, сорвался с забора, а потом глядит на руки, на забор - все в

крови. Тут у него крыша и съехала. Бежит в милицию и кричит благим матом:

"Помогите! На сборном пункте офицеры напились, призывников режут, стреляют,

несколько трупов на заборе висит. Скорее! На помощь!" Ну, и прочую ерунду.

Менты смотрят, что пацан весь в крови, руки вроде как ножом изрезаны, рожа

ободрана. Короче, они подрываются и скорее всем отделением в половине

третьего ночи врываются на сборный пункт. Всех пинками подняли. Не смотрят

на чины, звания, возраст. Всех к стене. Ноги шире плеч. Руки "в гору",

мордой в стену. Комедия. Мы все полупьяные, ничего сообразить толком не

можем. Спрашивают про какие-то трупы, убийства, массовые расстрелы. Все как

в тридцать седьмом году. Подняли, построили и пересчитали молодежь. Вроде

все на месте. А у наркомана-заявителя "отходняк" начался. Трясет его всего,

галлюцинации еще больше усилились. Менты-то думают, что у парня нервный шок,

верят этому шизофренику. А он продолжает свое: "Я видел, как офицеры убили

призывника, а труп его положили в машину". Во дворе стояли личные автомобили

местных офицеров. Менты шмонать машины пошли. А один из офицеров привез из

деревни мясо, в багажнике оно лежит. Как раскрыли его машину, как заорали:

"Расчлененка!", т.е., значит, труп бойца расчленили. Там еще освещение

плохое было. Что тут началось! Офицера-беднягу в наручники сходу заковали.

Потом уже, через пятнадцать минут, пришел эксперт, посмотрел на мясо и

подтвердил, что говядина. Ладно хоть не били. Но рожи у них были зверские.

Всех держат под автоматами. А вдруг сообщники! Вот с тех пор одинаково не

люблю как милицию, так и наркоманов.

- А что с этим придурком сделали?

- Положили в дурдом. Подтвердили, что конченый наркоман, и выписали

"белый билет".

- Я бы точно прибил этого гада.

- И тогда ментам работы бы прибавил.

- Они хоть извинились?

- Извинились, а что толку? В шесть утра весь этот цирк закончили.

- Я тоже ментов не люблю, - мрачно вмешался недавно прибывший на место

второго комбата Игорь Красильников.

- А ты за что?

- Поехал в Москву в командировку. Заночевал у приятелей. Выхожу на

остановку. Зимой дело было. Снега много, скользко. Стою, жду автобус.

Подошел один, не мой, другой, тоже не мой. Еще остановился какой-то, народ

заходит-выходит. Слышу за спиной крик: "Стой! Стой, гад!" Оборачиваюсь -

милиционер гонится за мужиком. Я же тоже в погонах. Подождал, когда мужик

подбежит поближе, и как ему в глаз заехал, тот и свалился. Милиционер

подбегает, я жду слов благодарности и грамоту от руководства родной милиции.

А тот перескакивает через мужика и запрыгивает в автобус. Мужик поднимается

и...

- Что?

- Что-что! Бьет меня тоже в глаз. Приехал я из командировки с огромным

фингалом под глазом. Вот так. С тех пор и не люблю я родную милицию.

- Ладно, пошли совещаться к командиру.

- Пошли.

- Нет ни малейшего желания.

- Кому хочется?

- Надо съездить к саперам, может, они привезли с собой баню.

- Ты что?! Какую баню?

- Как в фильме "Кин-дза-дза!". Наподобие их летательного аппарата.

Только пропеллера не хватает на макушке. А так один в один.

- Отсовещаемся, и если не будет никакой горячки, то можно и помыться.

Сам штаб бригады размещался в конторе бывшей МТС. Низкий потолок,

заложенные мешками с песком окна, тусклый свет от лампочки. Генерал,

комбриг, Сан Саныч сидят за столом, остальные разместились на стульях

разного калибра. Прямо как на собрании в колхозе. Сейчас будем подводить

итоги и обсуждать виды на урожай. Только показатели различные.

Не буду приводить весь ход совещания, скажу лишь, что ночью комбриг и

генерал обсуждали с новым председателем план и тактику взаимодействия. По их

словам выходило, что это хороший мужик, душой болеющий за Конституцию России

и ее целостность. И во время первого штурма Грозного был в передовых рядах

оппозиции. Одного я понять не мог и сейчас не могу: почему все кричат, что

оппозиция здорово помогала нам во время первого штурма? Как же Дудаев тогда

не перевешал всю эту оппозицию? Коль они воевали, так, значит, их должны

были видеть и знать поименно. При штурме города я не заметил ни одного

оппозиционера, который бы воевал на нашей стороне или встречал нас

хлебом-солью. Поэтому, когда говорят, что оппозиция в Чечне сильна, у меня

это вызывает широкую улыбку. А наше командование, руководство страны

пытается делать ставку на марионеточное правительство. На своих

ставленников. Абсурд. Самое забавное, что, по слухам из Ханкалы, теперь

военные должны согласовывать свои действия с местными властями, советами

старейшин. Постоянно выступать на митингах, разъяснять наши действия. Все

это рассказал генерал. При этом он отчаянно плевался от злости и обиды.

Тут взял слово командир. Говорить он никогда не умел. Вот если бы хоть

воин был отчаянный, тогда ему можно было бы это простить, а так - ни

командир, ни оратор, ни воин. Поэтому все относились к его потугам выступать

несколько иронично. Так вот этот председатель-дух-оппозиционер настолько

понравился ему, что чуть ли не взасос с ним он целовался, а вот после беседы

тот исчез. То ли украли, то ли сам спрятался. Но командир ставит нам задачу

найти его. Кто-то из толпы посоветовал поискать в Сунже, там много сейчас

плавает и оппозиционеров, и духов. Когда в реке, то все на одно лицо.

Командира это замечание возмутило, зато нас здорово развеселило.

Поинтересовался я, как комбриг предлагает искать своего новоявленного духа.

Можем перевернуть дом за домом всю деревню. Не проблема. Дай только,

командир, команду. Не дал, испугался. Посоветовал путем расспросов,

переговоров с местными жителями установить местонахождение

духа-председателя. А также Буталов нам сообщил, что председатель посоветовал

не переселять русских в их дома, потому что это вызовет негативную реакцию

со стороны местного населения. Памятуя вчерашнюю картину, я не выдержал и

сказал, что мне глубоко начхать на то, что думает чеченский боевик. Я пришел

сюда восстановить справедливость и порядок, в том числе и права русских. И

как русский офицер я выполню это. А все советы местных духов для меня не

указ.

- Как вы, Миронов, смеете так говорить? - возмутился командир.

- Вместо того, чтобы ставить задачу на поиски неизвестного

оппозиционера, лучше бы Ханкале сказали, что нечего здесь сопли жевать.

Стоим, с духами общаемся. Боевики пока в горах. Если еще пару недель

постоим, то они начнут спускаться. Здесь же нет активных боевых действий.

Так какого хрена мы здесь прожираем государственные деньги? Все нам кричат,

что Ильинка - осиное гнездо. А мы остановились в пяти километрах от нее.

Дальше не идем, а стоим и ждем чего-то. Разведка докладывает, что в самой

станице нет боевиков. Так пошли туда, или хоть батальон туда кинем. Чего

стоим-то?

- Миронов дело говорит, - поддержал меня Юра. - Мы как будто сами духам

даем передышку. Скоро уже будет месяц, как топчемся. А толку? Дисциплина

падает, еще немного времени, так бойцы от безделья ерундой начнут маяться.

Село прочесать нам не позволили. Тут у нас под носом целая банда может

спрятаться, а мы с ними будем дружбу водить? И правильно Миронов говорит,

что не духа искать надо, а зачищаться вокруг и ставить перед Ханкалой