Погодя, случилось следующее, - они вытащили - каждый - африканские ножи с длинным лезвием и начали резать ими друг друга, едва не доставая 24 страница

то пусть пострадаю. Но вот таким манером сводить меня с ума я не позволю. Не

нравятся мне навязчивые видения. Ни к чему все это. Тряхнул головой,

стараясь отогнать привидение.

- Чем будем заниматься, Слава? - спросил Юра, закуривая очередную

сигарету.

- Мне нет смысла болтаться по лагерю. Могут упечь к медикам, а там -

пиши пропало. Поэтому спрячусь в этом БМП, а когда будет точно известно, что

идем на штурм, позовешь меня.

- Хорошо, я пойду поболтаюсь, посмотрю, что новый командир, язви его в

душу, задумал. Погонит нас на пулеметы.

- Скажи спасибо, что хоть не требует как в фильме "Чапаев" идти в

психическую атаку без единого выстрела.

- Дай ему волю - погнал бы. Какой идиот его прислал на нашу голову?

- Кому надо, тот и прислал.

- Ладно, я пошел. Может, Женю Иванова прислать, чтобы тебя посмотрел?

Тихо посмотрел, без пыли и шума. Таких как ты "оловянных солдатиков" у нас в

бригаде полным полно.

- Давай, только чтобы без хая. Сам знаешь докторов. Но смотреть здесь.

Я в медроту не пойду.

- Это я и без тебя знаю. Сиди в машине или болтайся поблизости. Увижу -

приведу.

Юра пошел вдоль расположения остатков бригады. Я, прикрываясь обломками

бетонных стен, поднялся на крышу Госбанка. Там уже находилось человек шесть

бойцов и офицеров. Все они наблюдали и наносили на карту позиции духов и

наших. Вначале я внимательно посмотрел на площадь и Дворец. Ничего хорошего.

Духи продолжали прикрываться телами, уже мертвыми, наших солдат и

офицеров, и не подпускали ни на шаг вперед. Те бойцы, что успели пробиться

под стены Дворца, откатились, оставив там мертвых. Те из наших, кто успел

окопаться на площади, также представляли уязвимую мишень для духовских

снайперов. Наше счастье, что у духов мало минометов и нет тяжелых минометов.

А то бы остались там.

Опять под прикрытием темноты предстояло мчаться вперед, спотыкаясь о

многочисленные камни, куски бетона, ежесекундно попадать в воронки,

окопчики, ямы. Духи будут вешать в небе осветительные ракеты и мины-люстры.

Тем самым весь наш успех, основанный на внезапности, будет потерян. Успеем

незамеченными метров пятьдесят пробежать, а потом нас накроют. И фамилию не

спросят.

Если пойдет все так, как я предполагаю, то много таких пацанов, как

тот, что умер у меня на руках, останутся навеки только в памяти. В связи со

своей глухотой мне не хотелось лезть к офицерам, уточняющим обстановку, с

расспросами. Не хотелось каждому объяснять, что я полуглухой и поэтому прошу

их говорить погромче. А в ответ видеть сочувственные улыбки, страдальческие

лица. Ни к чему мне это. Ненавижу, когда меня жалеют. Я пока не инвалид!

Утром посмотрим, а сейчас я сам справлюсь со своими проблемами.

Примерно наметил путь своего движения ночью. Не по прямой, а по

извилистому пути. Но он обеспечивал мне хоть какую-то надежду на спасение.

Жадно затягиваясь, смотрел во все глаза на площадь, запоминая предстоящий

путь. Как заклинание повторял ориентиры, по которым в темноте, при неверном,

ломающемся свете мне предстояло пройти по пути, что спасет мою жизнь.

Хотелось в это верить. Очень хотелось! И я верил.

Глазами искал, где Ваня Ильин, но видел только грязно-серые и зеленые

бушлаты. Кто-то из лежащих на площади пытался стрелять по духам, кто-то

курил. Некоторые углубляли свое временное пристанище. Храни их Бог! Через

несколько часов вам, мужики, предстоит открыть ураганный огонь. Чтобы духи

не смели поднять головы, пока мы будем бежать по площади. Только этот план и

оставался.

Лишь сибирская "махра" способна зарыться на площади и держать оборону.

В сорок первом, благодаря сибирской "махре", откинули фрицев от кремлевских

стен. Помнишь, читатель, двадцать восемь панфиловцев? Так они были сибирской

"махрой". И таких, как они, был целый фронт. Вот так-то. Когда наступает

очередная задница, кличут сибиряков, а когда победа и награды, квартиры и

прочие блага - для воинов Арбатского военного округа. Мы уже привыкли к

этому. И сейчас, когда престиж страны пошатнулся в глазах мировой

общественности, сибиряки, прикрывая собой этот сраный престиж государства,

рвутся вперед. Не применяя артиллерию, потому что запрещено, закапываются по

уши на открытой местности. Все сделаем, что Родина в лице старого, больного,

не служившего ни дня в армии Главнокомандующего прикажет. Все как в дешевом

водевиле: "Чего прикажете? Чего Хозяину угодно?". Вот только все это

основательно надоедает, когда тебя за твою верную службу окунают с головой в

дерьмо. А терпение уже на нуле.

Продолжая вглядываться в предстоящий путь, я докурил сигарету. Бросил

ее себе под ноги, растер подошвой и начал спускаться вниз.

Возле БМП, где оставил меня Юра, стоял военный врач Женя Иванов. Я

понаблюдал немного за ним. Он был спокоен и курил. В руках у него была

брезентовая сумка с нашитым красным крестом в белом круге. Не торопясь я

подошел к нему.

- Здорово, мужик. Давно ждешь?

- Слава! - Женя крепко пожал руку, а затем притянул к себе. Мы

обнялись. - Как ты?

- Контузия.

- Очередная?

- Ну, - помялся я, - очередная. Слух сначала почти пропал. Сейчас

постепенно восстанавливается. Посмотри, что там. Только эвакуироваться я не

буду.

- Знаю, знаю, - вздохнул Женя. - Таких полоумных полно. Давай поглядим,

что там у тебя.

Он достал и прикрепил у себя на голове круглое зеркальце, еще какие-то

блестящие штучки. Если их увидеть в камере пыток, то вполне сойдут за орудия

производства. Женя бесцеремонно схватил меня за ухо, там что-то треснуло.

 

 

 

- Потише, садист, там у меня трещит.

- Это хорошо, что трещит.

- Так оторвешь, сволочь!

- Что оторву - сам пришью.

Потом засунул сначала в одно мое ухо, а затем в другое металлическую

трубку. Затем процедуру повторил. Какого-то черта залез в рот, а затем и в

нос.

- Ну что, папа-доктор?

- Барабанные перепонки целые, воспалены после воздушного удара.

- По-русски и погромче.

- Жить будешь...

- А слышать?

- Будешь. Не сразу. Я дам тебе капли. Не простужайся. Одним словом -

береги себя.

- Работы много?

- Как грязи. Сейчас, вроде, все стихло, а ночью и под утро шел такой

поток, что казалось, не справимся. Много осколочных ранений, много перебитых

конечностей, полостные ранения. Многие умерли прямо на руках медиков, кто-то

по дороге. За ночь через медроту прошло и не выжило тридцать человек.

- Ё-моё!

- Вот-то и оно.

- Медикаменты еще есть?

- Пока хватает. Но встречались со своими коллегами из других частей.

Там - мрак. Медикаменты есть у частей МЧС (Министерство по чрезвычайным

ситуациям), но они говорят, что не дают ни Министерству обороны, ни милиции.

Говорят, что для местного населения.

- Сволочи. Своих бросают на смерть!

- Слава, ты меня извини, но работы еще много. Будут проблемы - заходи.

- Нет. Уж лучше вы к нам.

- Некогда, а когда появляется время, то валюсь спать. Сто грамм

опрокинуть некогда. Только на сигаретах и держусь. Пойду готовиться. Ночью

духи работы нам подбросят. А ты как? Может, день-два в медроте полежишь?

- Отстань, Женя. Помнишь наш разговор?

- О жизни и смерти? Ты это имеешь в виду?

- Да. Поможешь, в случае чего...

- Дурак ты, Славка.

- Я вот сейчас - временно, надеюсь, - глухой, и то, Женя, чувствую себя

таким уродом, что врагу не пожелаю. Но полагаю, что это состояние временное,

и поэтому надеюсь вернуть полноценное здоровье и встать на ноги. Но если

доведется мне без сознания попасть к тебе на стол... Ты уж постарайся не

вытаскивать меня из небытия. Ладно?

- Нет. И обсуждать это не буду, - Женя потер красные от усталости и

хронического недосыпания глаза. - Я пойду. У меня работы много. А ты

отдохни. За ночь вы один хрен не возьмете эту сральню. Отоспись. Удачи! Да и

глотка у меня с тобой разговаривать устала. Орать постоянно приходится. Вот,

возьми.

Женя вытащил из кармана пластмассовый флакон каких-то таблеток и

протянул мне.

- Что это?

- Снимает усталость, активизирует сердечную деятельность. Короче,

допинг. Спортсменам, марафонцам дают. Поможет долго не спать и не терять

головы в критических ситуациях. Сам иногда принимаю. Только не

злоупотребляй. Вот еще витамины. Аскорбинка, принимай.

- Спасибо, Женя.

- Удачи!

- Тебе тоже удачи. Счастливо.

Когда Женя ушел, я почувствовал, как навалилась усталость. Смертельная,

тяжелая усталость. Была выполнена часть тяжелой, опасной работы. Но еще

впереди было столько, что конца-края не видно. Это только в кино показывают,

что все бодры, веселы, в коротком перерыве между боями поют песни и при

каждом удобном случае пускаются в пляс.

Может, так и было раньше, но сейчас, сколько я ни воевал, получается

несколько иначе. Все ходят не то что степенно, а просто устало. Когда долго

не выходишь из боев, устаешь. Морально, физически, эмоционально.

Притупляются чувства, эмоции, иногда и инстинкты. Это плохо. После

притупления инстинктов наступает смерть. От неосторожного обращения с

оружием, высовывания головы откуда-нибудь. Реакция, рефлексы замедляются.

Вот поэтому и плевать на чувства. С одной стороны, когда эмоции

притупляются, в этом есть свой плюс - не дает сойти с ума. А инстинкты,

рефлексы, реакцию надо беречь. Для этого надо периодически расслабляться,

отдыхать. Расслабляться водкой, а самый лучший отдых - сон. Для разрядки

полезно убить пару духов, очень помогает при снятии нервного напряжения,

стресса. Те же, у кого под рукой есть гранаты или взрывчатка, но нет духов,

расслабляются несколько иначе. Громкий взрыв или разрушение чего-нибудь

также приносит облегчение. Я тоже пробовал, помогает. Но пара духов лучше.

Вертолетчики, рассказывали, сбрасывали духов на позиции к противнику.

Психологический эффект поразительный. У духов парализована воля, а у

вертолетчиков снят стресс. За достоверность сведений не ручаюсь, но сама

мысль мне понравилась. Еще во время ввода войск в Грозный рассказывали такую

байку, что для получения нужных сведений сажали в "вертушку" пару-тройку

духов и поднимали повыше. Среди этих пленных был дух, обладавший сведениями,

необходимыми нам. Но, как истинный патриот или идиот, не хотел расставаться

с ними. А пытать его по каким-то высшим соображениям нельзя было. Начали

давить психологически. Выбросили из вертолета пару его соседей. На его

глазах выбросили, а потом, когда подтащили к двери, вновь повторили свои

вопросы. Тот стал умнее, сговорчивее, менее патриотичным. На войне все

средства хороши.

И поэтому я вновь ощутил себя усталым, не подавленным, а просто

усталым. Посмотрел на Женькины таблетки. Проглотил пару витаминок, а

неизвестные мне таблетки убрал в карман. Не пришло время экспериментов над

собственным организмом. Вся ночь будет впереди. Разберемся. Внимательно

осмотрел себя. Грязный как свинья. Бушлат перепачкан землей, глиной, кровью.

В нескольких местах порван, прожжен. Ботинки покрывал толстенный слой грязи,

брюки тоже были перепачканы, и в некоторых местах имелись небольшие дырки.

Форму я любил. С первых дней в училище мой командир роты майор Земцов

привил, вбил любовь к форме, строевой подготовке. Сам всегда опрятный,

свежий, подтянутый нам, зеленым курсантам, служил образцом строевого

офицера. Видел бы он меня сейчас. Я тяжело вздохнул. Каждое время для тебя

кажется самым тяжелым и обременительным. Но когда по прошествии лет

оглядываешься, то просто смеешься над собой и теми трудностями, которые тебе

казались непреодолимыми. Как в школе тебе было трудно, ты со смехом

вспоминаешь в училище, институте. А как мучился перед сессиями в училище, с

улыбкой рассказываешь своим детям. Так же за столом своих товарищей ты

вспоминаешь о своих мучениях и волнениях при приеме первого взвода. Когда

череп уже основательно полысел, а морду лица избороздили морщины, с трепетом

вспоминаешь, как сложно было познакомиться с девушкой. Как готовился к

первому и последующим свиданиям. Мой бы опыт сейчас да тому молодому

курсанту, Славке Миронову. Хоть и сейчас, бывает, знакомишься с девушками

младше себя, но нет уже того налета романтизма. Не бежит так же по жилам

кровь, как раньше. Старый стал. Я усмехнулся своим мыслям. Неплохо сейчас за

девчонками побегать. Рождество хоть прошло или нет? И вообще, какое сегодня

число? Хотел подойти, спросить у кого-нибудь, но потом передумал и махнул

рукой. Какая разница! Что от этого изменится? Ничего. У меня в январе день

рождения. Не буду о нем вспоминать. Не надо отвлекаться от главного.

Выполнить задачу и выжить. И все. На остальное плевать с высокой колокольни.

На всех, кто остался на Большой Земле. Как они наплевали на нас, на меня,

так и я плюю вместе с нашим коллективом на всех. Мы еще вернемся!

Внимательно посмотрел вокруг себя. Все двигались устало, медленно. Лица

безжизненны, глаза как у альбиносов красные, впалые, черты лица заострены.

Все, кого я знал в жизни толстячками, теперь осунулись. Хорошая диета. Кто

желает похудеть за минимальные сроки, приглашаю на войну. Неплохая получится

реклама. Результат гарантирую.

Если раньше перед предстоящими событиями было какое-то возбуждение, то

сейчас кроме усталости не было никаких эмоций. Воевать, так воевать. Плевать

на все. Наверное, нервная система научилась самосохраняться и не тратить

драгоценную энергию попусту на мнимые переживания, которые происходят до

наступления события. А вот при наступлении данного события уже

выплескивается адреналин, обостряются рефлексы. Умная это система,

человеческий организм.

Подошел Юрка. Он заметно нервничал.

- Что нового?

- Доктор приходил?

- Приходил, но ты не отвечай как еврей вопросом на вопрос.

- Был в штабе. Там хорошего мало. Ханкала давит. Соседи наложили полные

штаны, стрелки переводят на нас. Короче - труба.

- Это есть наш последний и решительный бой. Так получается.

- Именно так. Я смотрю, тебе это неинтересно.

- Не то слово, Юра. Мне по хрену. Что будет, то будет.

- Что-то ты расклеился совсем.

- Я спокоен. Абсолютно спокоен. Давно не было такого душевного

равновесия. Все безразлично, на душе спокойствие. Ничто не тяготит, не

мучает. Нет ни совести, ни страха, никаких эмоций. Все параллельно.

- Ты выглядишь так, словно принял какое-то решение. Не самоубийством

решил покончить, часом, или на амбразуру лечь?

- Нет. Просто смертельно устал от всего этого дурдома. И поэтому пусть

принимают любое решение. Я пойду куда угодно, кроме госпиталя. А здесь я как

был, так и остаюсь. В боевики не рвусь, но и по тылам отсиживаться не буду.

Все как обычно, только без эмоций. Обычная работа.

- А аппетит у тебя не пропал, тяга к жизни?

- На этот счет не волнуйся. Все хорошо. Когда штурм начнется? Ночью?

- Нет, все, как обычно, переиграли. Через два часа. Сначала должны

ударить соседи, а мы подключаемся к этому "концерту" через двадцать минут.

- Хотелось бы часа через два.

- Мне тоже, но хоть на это их удалось уговорить, а то тоже не хотели

ничего делать.

- Понятно. Сибирская "махра" жаловаться не пойдет, а будет биться до

конца, это тебе не элита. Все нормально, все как обычно.

- Что ты как попугай заладил. Все хорошо, прекрасная маркиза. Не

психуй. Лучше помоги.

- Чего тебе?

- Найди новую аптечку. Если сможешь, то и броник тоже. Не сможешь, и

хрен с ним.

- Попробую. Не раскисай!

- Я не раскисаю, а просто в который раз тебе, балбесу, повторяю: я

спокоен. И все.

Юра ушел и вернулся минут через двадцать. В руках он нес абсолютно

новый бронежилет.

- Кто это тебе подарил его?

- В третьем батальоне получили, один подарили. Женька Иванов передал

тебе капли в уши. Говорит, что долго искал. Последний флакон, говорит,

хорошо помогает. Держи. И еще аптечка.

- Спасибо, Юра. Что бы я без тебя делал?

- Ничего. Ночью скакал бы без броника. И все дела-то.

- Точно. Помоги подогнать. Тихо, осторожнее, уши больно.

- Они же у тебя не слышат.

- Так больно же.

- Потерпи, сейчас я ремни отпущу.

- Тяжелый какой, собака. Полдня походил без него, так как молодой на

крыльях летал.

- Сейчас опустишься. Сан Саныч хочет, чтобы ты во время атаки сидел при

штабе.

- Ты серьезно?

- Да, он уже наслышан про твои уши.

- Ты разболтал?

- Нет. Просто уже многие в бригаде наслышаны о твоих походах. О том,

как ты вынес мертвого бойца. В первом батальоне была подобная история, так

командир взвода умом тронулся. Вот Сан Саныч и Серега Казарцев опасаются за

твои мозги. Оставайся, Слава. Тем более, что с таким настроением, как у

тебя, нельзя идти в ночь.

- Пошел на хрен. У меня все хорошо. Я спокоен. Мне хорошо. Таким

спокойным не был никогда. Не исключаю, что это реакция на прошедшую ночь. Но

я хочу, и я пойду в ночь. И наплевать на приказы. Я понимаю, если бы мои

знания и опыт были необходимы для принятия решения, но в данной ситуации это

просто жалость. Так что, ребятишки, я вас уважаю и очень люблю, но пошли вы

в задницу, - даже произнося это, я был спокоен как удав. Никаких эмоций.

Только один голый, трезвый разум.

Остаток времени мы провели, распив пару порций спирта. Старались как

можно меньше закусывать. Юра устал напрягать горло, разговаривая со мной. А

мне не хотелось устраивать театр одного актера. Не хотелось произносить

монологи. Я был спокоен, и не хотелось нарушать это хрупкое равновесие своей

души сотрясанием воздуха.

В полном молчании прошло время. Я не рассуждал, не мечтал, не

вспоминал, просто смотрел, следил за происходящим. Боекомплект свой

пополнил. Флягу заполнил водой, одним словом - готов.

На этот раз мы с Юрой пошли в составе остатков первого батальона. Рядом

шел Серега Казарцев. Соседи начали штурм, завязался бой, но духи не были

дураками и поэтому ждали нас. Мы только смогли окопаться на площади. Через

десять минут после начала боя поступила команда от Буталова на штурм. Мужики

на площади открыли огонь по Дворцу. Тем самым они загнали духов, прижали их,

а мы воспользовались этим фактом и рванули вперед. Я заранее сообщил и

примерно обрисовал Юрке маршрут движения. Но нашим планам не суждено было

сбыться.

Духи вновь открыли ураганный огонь. Часть бойцов второго батальона не

выдержала потерь и ушла назад, под прикрытие стен Госбанка. Была секунда,

даже мгновение, когда казалось, что вся бригада готова повернуть назад. Но

что-то удержало людей на месте. Дрогнули, но не повернули, не побежали, не

показали в очередной раз спины противнику.

Я слегка вспотел от этой беготни, но сохранял спокойствие. Равновесие в

душе. Старался обегать трупы и не хотел подойти к тому месту, где провел

ночь. На том месте остался лежать мой бронежилет. Солдат, который побежал на

помощь и был убит, лежал на том же месте, в той же позе. Все это увидел

боковым зрением, не было ни малейшего желания вновь окунаться в те

переживания, которые уже прошли сквозь сознание. Воскресить его я не смогу,

а помнить придется до самой смерти.

Бригада мчалась вперед как шальная. На духов наседали со всех сторон.

Только вперед. Мы бежали вперед, только вперед. Не прошло и часа с тех пор,

как мы с Юрой оказались под стенами Дворца. Духи стреляли в нас сверху, вход

в подъезд они взорвали, и поэтому ворваться было сложно. Из-за стен Госбанка

наши танки начали стрелять по духам, уничтожая их огневые точки. Противник

тоже не оставался в долгу, он бил по Госбанку. Обвалился кусок стены. И тут

замполит бригады Сергей Николаевич Казарцев сделал то, что впоследствии

долго обсуждалось. Солдаты, которые в первые минуты боя не смогли справиться

со своим страхом и повернули назад, находились в непосредственной близости

от рухнувшего обломка стены. Они сидели, скованные ужасом. Вели хаотичную

стрельбу по Дворцу, тем самым привлекая к себе все больше внимания духов. По

ним велся интенсивный огонь. Казарцев рванулся к ним. Подбежав, кого

пинками, кого матами поднял с земли и повел за собой. С точки зрения ведения

боя это было форменное безумие. По открытой местности он пробежал сначала

один, а потом привел за собой, под стены Дворца, бойцов.

Как мы, так и духи были поражены поистине героическим поступком Сергея.

Мы, как могли, прикрывали его. Но для духов это было чем-то вроде охоты на

зайцев. Спорт. Они азартно стреляли сначала по одному Сереге, а потом, когда

он вел бойцов обратно, по всей группе. Я с замиранием сердца оглядывался на

эту сумасшедшую гонку. До этого не понимал, что значит - с замиранием

сердца. Оказывается, это, когда ты смотришь и не дышишь. Все мысли, чувства

находятся там, с нашими ребятами. Даже не видя их, как они бегут, ощущаешь

затылком, кожей, где они сейчас находятся, что они в данный момент делают.

Сам стреляешь вверх по духам. Стараешься привлечь их внимание к себе. И

только когда меняешь рожок у автомата, искоса, через спину кидаешь взгляд на

бегущие фигурки. Вот они вроде и близко, но как долго им еще бежать! Из

подствольника к духам гранату не забросишь. Слишком крутая траектория.

Стреляем длинными очередями. Все что угодно, лишь бы только отогнать духов

от окон, оттянуть их внимание, огонь на себя. С каждой секундой наши все

ближе, ближе. И духи сатанеют. Они тоже начинают стрелять длинными

очередями, веером по площади. Быстрее, поднажмите, мужики! Вы можете! Жми,

Серега!

Но, видимо, Бог был на нашей стороне, и ребята, благополучно пройдя

сквозь стену огня, присоединились к нам. Никто из них не верил, что выжил.

Они ошалело оглядывались. Что-то радостно кричали. Мы их принимали, хлопали

по плечам, подбадривали. Но героем был, конечно, Серега. Небольшого роста,

худощавого телосложения, своим поступком он каждого из нас заставил

по-новому взглянуть на себя.

Без всякого приказа, рискуя собой, он вывел людей, спас их. До этого

момента я с большой прохладой относился к многочисленному отряду замполитов,

но и среди них попадаются настоящие мужики. Молодец Сергей! От него валил

пар. Ему протянули фляжку с водой, не отрываясь, он выпил ее всю. Все, кто

был рядом, старались поздравить Серегу с этим кроссом. Раньше, в годы

Советской власти, за такие подвиги давали Героя. Сейчас ничего, кроме

благодарности тех солдатских матерей, чьих сыновей он спас, он не получит.

Да и их не услышит никогда. Так помолитесь, мамы, за человека большой души -

Сергея Николаевича Казарцева. Дай бог ему здоровья.

Духи здорово озлобились и начали нас обкладывать сверху. Гранаты пока

не причиняли нам особого вреда. Нескольких духов нам удалось сбить. С воплем

один слетел вниз. Остальные, уже убитые, падали молча. Бойцы не стремились

посмотреть, что лежит у убитых в карманах. Постепенно, шаг за шагом, стреляя

только вверх, с затекшими шеями, мы продвигались вперед. Руки готовы были

опуститься, спина, плечи, шея закаменели. Пороховые газы слепили, выедая

глаза. Легкие были забиты пороховой гарью. Хотелось остановиться и,

согнувшись пополам, захлебнуться очищающим кашлем, выхаркать из себя всю эту

гадость. И чтобы не сорваться, приходилось сдерживать дыхание, медленно

дышать через нос. И вот они, эти стены.

Первая партия броском вскарабкивается на стены Дворца и проникает в

здание. Ура! Мы кричим. С воплем, заглушая страх, я прыжком забрался на

стену. Рядом было окно, заваленное наполовину мешками с песком. Наверху была

щель. Мешки были из толстой вощеной бумаги и плотно набиты землей и песком.

Пальцы скользили по этой бумаге, не прорывая ее. Бронежилет, автомат тянули

вниз. Еще немного и упаду, свалюсь. За этими мешками слышалась стрельба и

крики. Судя по характеру стрельбы и матов, там шел нешуточный бой. А я здесь

завис, как плевок на зеркале. Злость на собственную неловкость добавила мне

сил. Обливаясь потом, я рванулся вверх. Вперед. Как жук по стеклу, я пополз

вверх. Вот и щель. Вокруг грязь и следы от недавней стрельбы. Хорошая

огневая точка была тут.

Закрепившись наверху, перебрасываю из-за спины автомат и начинаю

осматриваться. Удачно я зашел. Попал прямо небольшой группе духов в тыл.

Четыре боевика из-за мешков с песком, колонн, выступов здания сдерживали

натиск наших.

Сдерживая рвущееся сердце, я, не прицеливаясь, длинной очередью провожу

по спинам духов. Двое с воем упали, еще двое бегом покинули поле боя. Наши с

криками победы заняли помещение. Я воплями привлек их внимание к себе.

Мужики втащили меня внутрь. Там мы побежали. Никто не говорил слов

благодарности. Не до этого.

Помещение первого этажа представляло собой обычный большой вестибюль

крупного административного здания. Высокие потолки, колонны, выступы, везде

противник мог спрятаться, устроить нам засаду, установить мины-ловушки.

Осложняло обход и осмотр слабое освещение. Свет проникал лишь через

немногочисленные отверстия в окнах. В воздухе висел смог из пыли и пороховых

газов. В горле, в носу першило, и та гарь, что осела в бронхах, стремилась

выйти наружу.

Удивительно, но, несмотря на бурлящую в венах кровь и бушующий в ней

адреналин, я оставался по-прежнему спокойным. Мозг работал как часы.

Спокойно оценивал обстановку, подсказывал правильные решения.

Духи цеплялись и бились за каждый сантиметр вестибюля. Все дальше и

дальше мы пробивались вперед. Били из автоматов наугад, на звук, свет - по

интуиции. Слева раздалась отчаянная стрельба, а затем взрыв, который оглушил

нас. Как и в прошлую контузию, после очередного воздушного удара по

барабанным перепонкам слух улучшился. И вновь ворвался мир звуков. Это

чудесно. Вновь появилась злость, бешеное желание жить. Спокойствие, апатия

прошли. Вперед, только вперед. Бей гадов!

В образовавшийся после взрыва проход хлынули наши соседи. "Махра", как

и мы, судя по форме. Мужики активно подключились к нам. Те духи, которые

сумели уйти на верхние этажи, оттуда пытались закидать нас гранатами, но

большую часть мы сумели отрезать и загнать в дальний угол. Басурмане бились

насмерть. Но силы были явно неравны - мы давали залп за залпом из

подствольных гранатометов. Мелкие осколки выкашивали все живое внутри

замкнутого пространства.

Войска все прибывали и прибывали. И уже было не разобрать, кто где. Все

перемешалось: сибирская "махра", волжская "махра", десантники, откуда-то

появились внутренние войска. Естественно - никакого командования, никакого

взаимодействия, никакого единого замысла. Хотя замысел был - уничтожить

противника. Сломить, раздавить, сбросить с крыши Дворца этих шакалов. Фас!

Вперед!

И опять дыхание сбивается. Никто никого не слушает. Все кричат и

стреляют по духам, каждый кричит свое. Кто-то выкрикивает имена погибших

друзей и после каждого имени жмет на спусковой крючок, не жалея боеприпасов.

Мы в логове врага! Долго ждали, многих потеряли на этой долбаной площади.

Обливаясь слезами, смотрели, как наши товарищи висят в окнах этого здания.

Конец века, все призывают друг друга к гуманизму, всепрощению. Не будет вам

прощения, духи! Смерть! Только смерть. Каждого, кто был в этом здании,

повесить мало. За тех ребят, что были для вас прикрытием, живым щитом.

Ублюдочное племя, недоноски, паразиты на теле России! Смерть вам! Настал

Судный День! Вешайтесь!

Я вновь упоен боем. Очередь, еще очередь. Мелькнула тень в полумраке

вестибюля. Туда длинную очередь, чтобы наверняка! Я что-то в возбуждении