Погодя, случилось следующее, - они вытащили - каждый - африканские ножи с длинным лезвием и начали резать ими друг друга, едва не доставая 5 страница
так будет продолжаться до последнего солдата. А правительство, зная этот
парадокс, периодически будет подбрасывать новых противников, потому что,
когда закончатся явные враги, а ты уже вкусил крови и остановиться
практически невозможно, ты оглянешься.
А когда оглянешься, то поймешь, читатель, что пока ты дрался по
чьему-то не понятному никому приказу, вся страна спокойно жила, процветала.
Кто-то сумел на войне сколотить приличный капитал, кто-то перетащил деньги
за границу, а твой товарищ солдат, которого ты, обливаясь потом и кровью,
тащил обезноженного под обстрелом, получает от государства пенсию за обе
свои ноги в 300 рублей.
И после третьего тоста он схватит тебя за руку и, заглядывая в глаза, с
надрывом в голосе спросит: "Зачем, зачем ты вытащил меня?" Тебе будет
горько, обидно, стыдно, что ты спас его. И тот поступок, которым ты
гордился, - и, может, тебя наградили за это, - будет самым постыдным и
обидным за всю твою прожитую жизнь.
Потому что это государство по своей прихоти отправило тебя на бойню, а
затем бросило. Как живых, так и мертвых. Прокляло и забыло. Не было ничего.
Это твои параноидальные фантазии, вызванные посттравматическим синдромом и
многочисленными контузиями, но ничего, мы тебя в психушке в течение пяти лет
вылечим, заходи. А оставшуюся армию мы разгоним, сократим, чтобы не трепали,
не обсуждали наши действия. Как убирают свидетелей преступления, вот так и
военных после каждой "освободительной" кампании разгоняют. После Афгана,
после вывода войск из Германии и т.д. Потому что знали: армия может
развернуться и узреть, что настоящий враг ее совсем рядом, в Москве.
А когда тебя сократят, выгонят на гражданку или запрут в дальнем
гарнизоне, ты будешь вспоминать свою жизнь и осознаешь, что самые яркие, не
отретушированные чувства, впечатления, вкус и настоящую цену жизни ты понял
там, на какой-то войне. Вся жизнь будет делиться на две части. ДО и ПОСЛЕ
войны.
И тут ты встанешь перед выбором, извечным русским вопросом: "Что
делать?".
Можно попытаться жить как все, но ты знаешь, что высоко не поднимешься.
Можно идти в правоохранительные органы, туда, кстати, нас с тобой охотно не
берут, психи, говорят. Можно в киллеры податься, дело привычное, да и
платят, говорят, неплохо. Убивать, только не в таком количестве и не за идею
и месть, а за деньги. Сможешь? Воротит? То-то, а некоторые идут.
И третий, суррогатный путь - наемники. Правда, ты там сможешь воевать
вместе с теми, в кого стрелял совсем недавно, но ничего, деньги не пахнут, а
если понравится, то будешь с яростью мстить аборигенам за своего друга,
недавнего врага.
И раненые бойцы все это знали. Кто-то знал, кто интуитивно, кожей
чувствовал, что это самое то, ради чего живет мужчина, и если они сейчас
уедут, то больше это никогда в их жизни не повторится. И поэтому цеплялись
за любую возможность остаться. Некоторых командиры откровенно обманывали,
говоря, что они помогут сопроводить колонну, а затем вернутся в расположение
бригады. Кто-то верил, кто-то хотел верить, в надежде, что колонна не сумеет
пробиться и вернется назад, некоторые верили, что придется перед отправкой в
госпиталь в последний раз славно повоевать и отправить к ихнему Аллаху
немало его верующих.
А то любят визжать "Аллах акбар, Аллах акбар", - мы и без них
догадываемся, что он "акбар", - но сами к нему не торопятся. Нехорошо это.
Тем более, что им рай обещан за священную войну с неверными. Так что мы все
делаем благое дело для правоверных, отправляя их в рай, а они, как слепые
щенки, сопротивляются.
Ночь эта на командном пункте бригады выдалась бессонная. Мы с Юркой,
начальником штаба, начальником разведки и еще большим количеством офицеров
рассматривали, прорабатывали варианты прохождения колонны, связывались с
соседними частями, договаривались о проходе через их территорию, о
взаимодействии в случае нападения духов на нас. Механики готовили машины к
переходу, оружейники пытались отладить БМП-3, работы хватало всем.
Когда были отработаны и согласованы вопросы по вывозу раненых и штурму
аптечных складов, остались одни штабные офицеры. Совещание начал начальник
оперативного отделения, потом мы долго обсуждали варианты штурма комплекса
зданий, расположенных на площади Минутка. Поначалу много было высказано в
адрес и объединенного командования, и московских умников, но постепенно все
успокоились, обсуждение перешло в спокойное русло.
Единодушно пришли к выводу о самоубийственности штурма площади "в лоб".
Тем более что пришлось бы сначала захватить мост через Сунжу, выходящий на
площадь, а затем, прогоняя под кинжальным огнем людей, мы могли бы их просто
положить навсегда на этом мосточке. Мост как раз находился на нашем пути
движения к площади. И миновать его мы не могли, если только не объезжать
полгорода.
В этот момент врывается начальник караула, охранявшего КП.
- Товарищ подполковник, - начал он взволнованно, обращаясь к начальнику
штаба, - москвич уехал.
- Как уехал? - не поняв, переспросил Сан Саныч.
- Сел на свой БРДМ, сказал, что его вызывают в штаб, и уехал.
- Давно уехал?
- Да минут пятнадцать уже прошло. Я связывался с ним по радиостанции,
он говорит, что ему надо прибыть на "Северный" до рассвета.
- Псих, идиот, тупица, сам погибнет и людей положит. Он ведь должен был
поутру выехать вместе с колонной. Дурак, кретин, - шумел начальник
оперативного отделения майор Озеров.
Все мы знали и прекрасно понимали, что это означало - отправиться в
одиночку в темноте через военный город на легкобронированной машине. Итог
почти всегда один - либо духи захватят, либо свои расстреляют. И это знал
всякий солдат, не говоря уже об офицерах, неужели этот придурок
рассчитывает, что его положение офицера штаба спасет его от пуль?!
В Грозном действовал комендантский час, иногда из-за этого не было
возможности доставить тяжелораненых на "Северный", в более оснащенный
госпиталь.
И вот этот выскочка, этот прыщ на ровном месте, подвергая опасности
солдат, сопровождающих его, уехал в ночь.
Немедленно связались с "Северным", сообщили им об их придурке. Скорее
всего, он сделал это импульсивно, стараясь прибыть раньше нас и доложить о
том, что мы посмели обсуждать открыто действия вышестоящих командиров. Жаль,
что этот карьерист взял с собой несчастные останки Семенова. Нет покоя
умершему парню. Извини нас, рядовой Семенов.
В штабе на "Северном" поднялась паника. Еще бы - пропал офицер, пусть
частично, но посвященный в планы руководства, мало того - офицер
Генерального штаба. Видать, немало знал Карпов, что ночью были организованы
его поиски. В эфире творилось черт знает что. Все части рапортовали, что не
проходил через их блокпосты БРДМ с москвичом. Мы приготовились к тому, что в
штабе группировки нас будут четвертовать и долго расспрашивать, допрашивать,
а не мы ли его отправили в ночь? Поэтому вместо того, чтобы спокойно доспать
остатки ночи, мы сочиняли рапорта, что мы не состояли, не получали, и прочую
чушь собачью. Не дай Бог, если тебя замыслят уличить в диверсионных
действиях в отношении вышестоящих начальников. Из противника ты можешь
сделать карманный сувенир, а вот на начальство не смей косо смотреть. Ладно,
дураков в этой жизни еще предстоит встретить немало. Хотя жалко этого
негодяя, наш, русский, да и бойцы, сопровождавшие его, пострадали зазря.
Почему-то мы все были уверены, что если молчат части, расположенные по
маршруту его движения, то он непременно попал в руки духам, и дай Бог, чтобы
попал он мертвым, иначе придется многое менять в планах.
Где-то часов в восемь утра поступила информация о том, что БРДМ с
Карповым попал на блокпост омоновцев, который установили буквально перед
наступлением темноты. И, как мы и предполагали, он начал выкаблучиваться,
кичась своим положением. Мужикам из ОМОНа глубоко начхать было на какой-то
Генеральный штаб вместе с майором Карповым. Они поначалу приняли его за
настоящего шпиона, и москвича вместе с его бойцами нещадно избивали остаток
ночи. Под утро, выбивая признание, что он шпион, выводили пару раз на
расстрел, рассказывали, что даже пару раз стреляли поверх головы. Поутру все
выяснилось, и приехавшие десантники здорово набили морды милиционерам за
своих бойцов, забрали Карпова в бессознательном состоянии, останки Семенова
и отбыли на "Северный". После этого Карпова отправили ближайшим бортом в
Моздок, а оттуда, скорее всего, в Москву. Наверное, наградят каким-нибудь
орденом, и будет он потом по телевизору или в своих мемуарах рассказывать о
своих подвигах, как один прошел пол-Чечни или что-нибудь в этом роде. Удачи
ему.
Где-то в районе восьми утра началась погрузка раненых и построение
колонны. К этому времени с боями прорвались машины из первого и второго
батальонов, привозя своих раненых и убитых. В связи с тем, что во дворе
садика не хватало всем места, погрузили там только самых тяжелых больных, а
тех, кто был при памяти, на руках, носилках, подручных костылях затолкали в
машины. Кто мог принять участие в бою, расселись на броне сверху. Все
прекрасно отдавали себе отчет, что при попадании гранаты или подрыве на мине
раненые, находящиеся внутри БМП, неминуемо погибнут, и поэтому
ответственность тяжелым грузом ложилась на плечи сидевших сверху на броне.
Колонна получилась даже больше, чем рассчитывали. Пятнадцать БМП - от
колесного транспорта решили отказаться сразу, потому что даже автоматная
пуля прошивает кунг навылет, не говоря уже о гранате или мине.
На наше счастье или наоборот, на город опустился густой туман. Вообще
здесь довольно мерзопакостная погода зимой. Холодно, но снега нет, под
ногами даже не грязь, а сплошное месиво, в котором вязнут ноги, и приходится
их с большим усилием выдирать вместе с огромными комками грязи, налипшими на
обувь. То же самое происходило и с техникой. Что же здесь будет весной? За
ночь землю хоть немного подморозило, и поэтому мы рассчитывали, что под
покровом тумана и по мерзлой земле нам удастся проскочить. Связисты еще раз
сообщили всем нашим соседям и на "Северный", что колонна с ранеными выходит.
Парадокс заключался в том, что все войска, невзирая на их
принадлежность, работали на тех же радиочастотах и тех же позывных, на
которых работали при входе в Грозный. То есть, сканируя радиоэфир в
диапазоне от 3 до 30 МГц в течение дня, можно легко узнать, какая часть где
находится и чем занимается, как зовут командира части, радиста, и много
другой полезной и бесполезной информации. Кстати, противник тоже не
отличался большим умом и сообразительностью, также работая на своих частотах
и позывных, не уходя с них неделями. Короче, мы друг друга стоили. Служба
радиоперехвата и дезинформации работала одинаково хорошо по обе стороны
фронта. Но у чеченов было одно неоспоримое преимущество - они знали русский
язык и могли нас на нем дезинформировать, а мы их на чеченском - нет.
Нередко, как во время боев, так и в перерывах между ними, аборигены
выходили на связь с нашими войсками и пытались вести пропаганду, в том числе
и с помощью угроз. Так, с первых дней боев они нас окрестили "собаками". При
освобождении нами железнодорожного вокзала они дезориентировали соседний
артполк и последние, будучи уверены, что разговаривают с нами, в течение
получаса добросовестно нас же и долбили. И такие случаи, к сожалению, были
не единичны. Понадобилось время, чтобы - через систему кодов, паролей - мы
перестали попадаться на чеченские уловки и хитрости, но немало до этого
погибло и пострадало наших. И все равно, до самого вывода наша бригада и те,
с кем мы взаимодействовали, продолжали работать на старых радиочастотах и
позывных. Армейский маразм, ничего не поделаешь. К сожалению, он проявлялся
не только в этом. И любые инициативы снизу принимались в штыки.
И поэтому, отправляясь с колонной, мы отдавали себе реальный отчет в
том, что о нашем выходе знало не только руководство "Северного", но и
половина боевиков, находящихся в Грозном. И, тем не менее, понимая, может
быть, самоубийственность нашего решения, мы пошли на это, потому что люди
без соответствующей медицинской помощи могли просто погибнуть, а остальных
они связывали, так как становились обузой и дополнительной мишенью, а в
связи с предстоящим наступлением необходимо было еще подготовить места для
новых раненых. И после недолгого колебания, вручив себя судьбе, мы
отправились в путь. Предстояло проехать более пятнадцати километров по
улицам полуразрушенного города, напоминавшего своими руинами съемки,
сделанные в Сталинграде более полувека назад. Каждый подвал, каждое окно
становилось для нас источником смертельной опасности. Там мог притаиться
гранатометчик, снайпер. А ведь мы с ними, может, заканчивали одни и те же
военные училища, вместе учились воевать в Афганистане, Анголе и во множестве
"горячих точек" бывшего Союза...
По отработанной и проверенной тактике, уничтожаются первая и последняя
машина, после этого методично расстреливается вся колонна. Тактика
безотказная. Мало кто выживает.
- По машинам! - раздалась команда командира бригады. Сам он сел во
вторую БМП.
Впереди на двух машинах шли разведчики, десять минут прошли спокойно.
Через пару дней после входа в Грозный по указанию командования объединенной
группировки на всю технику были нанесены отличительные знаки. Так, например,
на бортах наших машин была нарисована буква "С", что означало Сибирский
военный округ.
Во рту появился привкус горечи, но не было нервного возбуждения, оно
появится позже, я это знал, как знали и другие участники нашей экспедиции,
многие испытывали подобные ощущения. В голове появился назойливый мотивчик
популярной песенки "Ах, как хочется ворваться в городок!" Да, действительно
хочется, а еще лучше ворваться в Моздок, где располагалось командование,
которое, в свою очередь, руководило объединенным командованием нашей
группировки. Никто толком не знал, на кой черт нам нужно это командование,
которое через голову местных командиров пыталось руководить отдельными
частями в Чечне, что практически всегда плачевно заканчивалось для
последних. Самое интересное, что находящимся в Моздоке шли такие же льготы,
что и нам, правда, небольшие, но заработанные честно. А именно, - день за
три дня, двойной оклад по приезде домой, и все. А ты, читатель, думал, что
будут льготы как участнику войны? Хренушки. Не было в Чечне ни войны, ни
боевых действий, все это только фантазии средств массовой информации.
Занятый этими мыслями, я не забывал внимательно осматриваться, проезжая
мимо развалин домов. Немало мы тут разрушили и еще больше разрушим. Ломать -
не строить. Внимательно посмотрел на лица бойцов, сидевших рядом на броне:
все пропыленные, обожженные местными холодами и ветрами, прокопченные
копотью от многочисленных выстрелов, разрывов мин, гранат, снарядов. На
корме заметил солдата в прожженном танковом комбинезоне, с повязкой на
голове. Вгляделся. Да, вот уж кто в рубашке родился, так это именно он,
водитель-механик не то с еврейской, не то с немецкой фамилией - Гольдштейн.
В бригаде было много представителей различных наций и народностей,
включая даже узбеков и таджиков. А этот танкист при входе в Грозный вел
танк, пехота пряталась за ним. Тогда никто из бойцов толком не знал, что
необходимо впереди танка идти, и только тогда он тебя прикроет, спасет.
Сейчас знают и умеют, а тогда нет. Дорого нам обошлась эта учеба. А так как
входили ночью, этот водитель в нарушение приказа ехал "по-походному", то
есть высунув голову из своего люка. Как снайпер его не снял, так никто и не
понял, других танкистов убивали влет, а этому повезло. И повезло ему во
второй раз, когда гранатометчик всадил в правый борт гранату. Гольдштейна
выбросило из танка, как свечку, метров на пять вверх, и отбросило на крону
дерева. Я-то грешным делом полагал, что не выжил парень. Ан нет, вон сидит,
повязка только на голове, значит, все остальное целое. Контузия, видать,
сильная была, ничего, на исторической родине подлечат. Помню, когда привезли
новобранцев полгода назад, он все упрашивал не ставить его на должность,
связанную с секретами. Если бы не армия, давно бы уже выехал к
родственникам. Родители уже уехали, а он защищал диплом в институте и не
успел. В любом случае его сейчас комиссуют, и будет парень лечиться у
хороших врачей в человеческих условиях.
В нашей колонне на пятой машине едет привезенный из второго батальона
лидер или солист, хрен их разберет, группы "ДДТ" Юрий Шевчук. Привезли его
вместе с раненым начальником штаба и еще тремя ранеными бойцами. Классный
парень оказался этот Шевчук, все ожидали, что будет из себя строить
недотрогу, звезду. Ни фига, простой, как три копейки, просидев три дня в
подвале под обстрелом и контратаками духов вместе со вторым батальоном, по
словам очевидцев, не прятался. Вел себя как настоящий мужик, помогал
раненым. Оружие ему не давали, один черт - слепой, как крот, да и, не дай
Бог, зацепят. Но в остальном мировой парень. Якобы духам по радиостанции,
когда те предложили сдаться, сказали, что у них Шевчук, так те не поверили.
Дали послушать, как тот поет, потом поговорил он с ними. Они предложили его
вывезти, гарантии давали. Тот отказался. И еще Шевчук обещал (и, как
впоследствии оказалось, сделал) отправлять раненых, и не только из нашей
бригады, за свой счет и за счет своих друзей на лечение в Германию. Он
покупал им протезы, коляски инвалидные и при этом не устраивал показухи. Не
было репортеров, пресс-конференций, тихо, скромно. Одним словом - Мужик.
Разведка, идущая впереди, передала, что попали под обстрел, приняли и
ведут бой. Силы противника - до двадцати человек. Ручные гранатометы пока не
применяли, лупят только из подствольников и автоматов.
Приняли решение - вперед, на прорыв. Из-за тумана нам противника толком
не видно, но и ему нас тоже не разглядеть, так, наугад стреляют. Комбриг дал
команду ставить дымы, к туману добавился черный дым, как в бочку с молоком
стали вливать деготь.
Наши машины при подъезде начали вести огонь по координатам, указанным
разведчиками, сначала из пушек, установленных на БМП. БМП-3 - из пулеметов,
затем мы, как в хорошем оркестре, подстроились и давай поливать из автоматов
и подствольников. Картина была что надо. Из облака черного дыма,
растянувшегося примерно на километр, где не видать ни черта, несутся
огненные струи очередей, периодически вылетают гранаты из подствольников,
оставляя за собой дымные следы. Картина, достойная кисти художника. А какой
был накал страстей! Мы не знали, расчищен впереди путь или нет - может, за
ночь обвалилась стена, или ее нарочно обрушили. Нет ли под грудами мусора,
щебня противотанковой мины. Но не было страха ни у меня, ни в глазах тех, с
кем я был в том переходе. Все знали, что если не пробьемся, то наши раненые
друзья погибнут. Решено идти до конца. До смерти или до победы.
Нам определенно везло, двигатели ревели на полных оборотах, прибавляя к
дымовой завесе выхлопы полусгоревшей солярки. И хоть колонна растянулась на
большом отрезке, командир принял решение не разбиваться на мелкие
маневренные группы, а и дальше продолжать марш сплошной колонной.
Преодолев участок на скорости, которую могли выжать из наших милых
БМПшек, и, что удивительно, не зацепив никого из своих, мы проскочили этот
участок. Или духи отошли, или по какой другой причине, но вслед нам никто не
стрелял, не преследовал, но и успокаиваться было еще рано, это понимали все.
Вперед и выжить.
Разведка, идущая впереди нас, передала, что достигли первого блок-поста
наших соседей. Это уже веселей. Сейчас нас проведут по своей территории
ульяновцы, десантники. Ребята неплохие, вот только не хватает им
настойчивости, да и форсу много. Не могут они долго и упорно биться за
какой-нибудь объект. Напор поначалу бешеный, но постепенно стихает, идет на
нет. Вот поддержать кого-то, работать ведомыми, это они могут, а
самостоятельно - кишка слаба. Их и учили только захватить какой-то объект,
уничтожить и раствориться, и дальше еще что-нибудь взрывать. А вот к таким
тяжелым, затяжным боям они не готовы. "Махра" - это другое дело. И в зной, и
в дождь, в пургу, где угодно. На Севере, в пустыне, в болоте выполним
задачу. Костьми ляжем, но выполним.
Проезжая мимо блокпоста, бойцы-десантники приветливо махали нам и
скалили зубы на таких же, как у нас, прокопченных рожах. Радостно было
видеть, что мы не одни здесь, в этой враждебной для нас стране.
Командир батальона, через чью территорию мы проезжали, пообещал
направить к месту нападения на нас группу для зачистки.
Если там будут трупы духов, то он запишет их на свой счет, а если нам
удастся попасть в расположение нашей бригады, то мы, конечно, напишем
победные реляции, где укажем примерное количество уничтоженной живой силы
противника. Один юморист на "Северном" подсчитал, сколько наша группировка в
Чечне уже уничтожила противника. Оказалось, что за десять дней боев
уничтожено все население Чечни поголовно дважды. Странно, прошло всего
десять дней, а кажется, что уже не меньше полугода. Во время Великой
Отечественной войны, если верить донесениям командиров, армия вермахта была
уничтожена более ста раз. Ну, нам не пол-Европы освобождать, но по докладам
мы уже впереди всех армий мира. Так что, читатель, слушая сводки с фронта,
всегда наши потери умножай на три, потери противника дели на два, вот тогда
будешь иметь более-менее реальную картину боев.
Десантники пытались нам подсадить своих раненых, да куда там. Сами еле
умещаем свои задницы на броне, а внутри машин наши раненые чуть ли не как
поленья друг на дружке лежат. Хотите ехать колонной с нами? Ради Бога, но на
своих машинах, и свое сопровождение давайте. Ждать не будем, каждая минута
на счету. Что говоришь? Громче, двигатели все заглушают. Сволочи мы? Ладно,
пусть сволочи, но своих людей вывози сам. Ругаться с тобой нет ни времени,
ни сил. Мы тебя понимаем, развернешь дискуссию - или уговоришь, или машины
свои подготовишь. Раньше надо было думать. Вся ночь была для подготовки.
Пока, пока, удачи. Нет, и не уговаривай. Куда ты нас послал? Обратно будем
возвращаться, стой здесь, жди. Позже разберемся.
Мы наблюдали, как наш комбриг разговаривал с комбатом десантников.
Конечно, ничего не слышно, но по жестикуляции, которая применялась в беседах
офицеров, всем стало ясно, кто кого куда послал и что посланный ответил. Я и
окружающие бойцы дружно заржали, когда этот диалог закончился. Но никто не
посмел сделать оскорбляющий жест в сторону десантников или что-то крикнуть.
Все понимали, у них тоже есть раненые, - но вывози их сам. Мы все в душе
немножко хитрые, как евреи, и любим решать свои проблемы за чужой счет, но
не такие же принципиальные вопросы.
И вот закончился участок ответственности десантников, теперь кварталов
десять придется ехать по территории, за которую пока отвечают духи, они же и
контролируют ее. Ладно, суки, вывезем раненых и с вами разберемся. Не
отвлекаться. Поднимаю руку вверх, и солдаты, видя мой жест, начинают
внимательно следить за окружающими руинами. Говорить, орать, командовать на
машине не хочется, да и бессмысленно - грохот, копоть и пыль от впереди
идущих машин такая, что тебя не слышно, и рот, если неосторожно откроешь,
забьется такой гадостью, что плеваться и отхаркивать будешь долго. И еще
один момент. При езде БМП раскачивает и подбрасывает, а если рот открыт, то
можешь либо зубы раздробить, либо язык откусить себе. Ходит такая солдатская
байка, что какой-то боец, но не в нашей части, - у нас, конечно, таких
дебилов нет, - откусил себе кончик языка вот таким образом. Врачи пришили, а
его, балбеса, комиссовали. За свою службу я таких баек наслушался, что хоть
роман пиши. Особенно мне нравится то, что в нашей части, по рассказам
солдат, такого не происходит, а вот у соседей - у них постоянный бардак, и
поэтому всяких чудаков хватает. Впрочем, соседи о нас такого же мнения.
Боец, сидящий справа от меня, что-то кричит, показывает пальцем на
верхний этаж уцелевшего здания и стреляет в этом направлении. Рефлексы
работают мгновенно. Автомат сделал пару очередей, прежде чем я осознанно
остановился и внимательно посмотрел по направлению стрельбы. На подоконнике
лежит бинокль, и в тот же момент, от выстрела разлетаясь вдребезги, он
падает внутрь здания. Если хочешь выжить, сначала стреляешь, а потом уже
смотришь и думаешь. Эту заповедь усваиваешь после первого боя. Я кричу и
машу рукой, чтобы прекратили огонь. Постепенно огонь стихает на нет. Я не
осуждаю бойца. В нашем деле лучше перебдеть, чем недобдеть.
Машины, не снижая скорости, мчатся дальше. Разведка докладывает, что
опять вступили в бой. Теперь обложили с трех сторон. Разведка ждет подхода
основных сил, сама справиться не может. Командир вызвал на подмогу соседей,
чтобы с тыла ударили по духам, а сами на всех парах понеслись выручать нашу
разведку.
Последние машины оставили чуть позади, чтобы в случае нападения с тыла
не попасть в глухую западню. При приближении к перекрестку, где разведка
повернула, оказалось, что улица завалена кирпичом, две соседние, как уже
успели проверить, также были заблокированы, поэтому или пробиваться, или
отступать. При отступлении также не было уверенности, что не попадем в
ловушку. Командир принял решение: на прорыв. Я был с ним полностью согласен,
Рыжов тоже поддержал.
Кто мог держать оружие, спрыгнули с машин, и они откатились назад,
поддерживая нас огнем. Сначала решили выдавить противника вглубь квартала, а
затем уже под огнем попытаться разобрать завал. Спрятавшись за кучами
мусора, начали отстреливаться. Огонь велся интенсивно как с одной стороны,
так и с другой. Неподалеку раздался взрыв - останки разорванного бойца
поднялись в воздух и с глухим стуком упали метрах в пяти от меня. Через
несколько секунд таким же страшным образом погиб еще один. В пылу боя
некогда было рассматривать, кто это был. Рядом со вторым погибшим трое
бойцов катались по асфальту, крича от боли, зажимая раны на своих телах. Их
бушлаты прямо на глазах пропитывались кровью. Вначале все полагали, что из
подствольника их убили и ранили. Но когда третий солдат, сдвинув кирпич,
заметил гранату Ф-1, лежавшую под грудой щебня, без кольца, то все стало на
свои места.
Грамотные, сволочи, ничего не скажешь, и в таланте им не отказать. Умно
выбрали место засады, рассчитали, что мы заляжем и примем встречный бой, а
место нашего лежания, навязанное ими же, они заминировали гранатами. В бою
поневоле приходится постоянно перемещаться, кувыркаться, падать, прятаться
за битым бетоном, кирпичом, щебнем, а там "милые" игрушки - гранаты Ф-1 без
кольца. Сдвигаешь кирпич, предохранительный рычаг отлетает, и через шесть
секунд, пожалуйста, взрыв. Разлет осколков этой "премилой" вещицы двести
метров. Ни одна мина не дает такого результата.
И вот мы, отстреливаясь, встали перед дилеммой - либо отступать назад,
либо попытаться контратакой выбить духов из окрестных заданий. Веселая
перспектива. Соседи сообщили, что спешат на помощь и что вызвали авиацию.
Вот кого не надо сюда, так это наших летчиков. У солдата на войне много