Церковь, не принадлежащая ни к одной из деноминаций

В Корее есть поговорка, что тот, кого оскорбляют, будет долго жить. Если бы моя жизнь удлинялась с каждым полученным оскорблением, я мог бы прожить на сотню лет дольше. Я был сыт по горло, но мой желудок был полон не съеденной пищи, а пережитых оскорблений. Так что меня можно смело назвать самым сытым человеком на свете. Традиционные церкви, которые противостояли мне и кидались в меня камнями, когда я только основал свою церковь в Пхеньяне, снова стали преследовать меня – на этот раз в Пусане. Еще до того, как мы должным образом основали Церковь, они вознамерились причинить нам как можно больше неприятностей. К моему имени так часто прилагалась приставка «псевдо» или «еретик», что сами эти слова стали чуть ли не частью имени. И в самом деле, имя Мун Сон Мён стало синонимом ереси и псевдорелигии. Я уж и отвык слышать свое имя без этих приставок... К 1953 году преследования достигли своего пика. Мы покинули нашу хижину в Пусане и переехали сначала в Тэгу, а затем в Сеул. В мае следующего года мы сняли домик в районе Пукхакдонг, расположенном рядом с парком Чанчхундан, и повесили на дверь табличку «Ассоциация Святого Духа за объединение мирового христианства». Мы выбрали это название, чтобы показать, что не принадлежим ни к одной из деноминаций, и мы не собирались его менять ни на что другое. «Мировое христианство» – это весь христианский мир прошлого и настоящего. Слово «объединение» отражает наше желание прийти к единству, а «Святой Дух» свидетельствует о гармонии между духовным и физическим мирами, основа которых – любовь, царящая во взаимоотношениях отца и сына. Название нашей Церкви означает, что «вместе с нами Бог и духовный мир». В частности, объединение – это именно то, к чему я стремлюсь, пытаясь добиться построения Божьего идеального мира. Объединение – это не союз. Союз – это когда двое приходят к согласию. А объединение – это когда двое становятся одним целым. Имя «Церковь Объединения» стало нашим всемирно известным брендом гораздо позже, к тому же его нам дали другие. Сначала же студенты называли нашу общину «Сеульской церковью». Я не люблю использовать слово «кёхе» в его традиционном смысле и называть нашу общину «церковью». Но мне нравится смысл, который обретает это слово, если записать его китайскими иероглифами. «Кё» означает «учить», а «хе» – «встреча». Иными словами, это слово буквально означает «встреча для изучения». Если слово «религия» («чонгё») записать китайскими иероглифами, получатся два иероглифа – «центральный» и «учение». И если слово «церковь» понимать как «собираться там, где учат духовной истине», то это хорошее значение слова. Однако слово «кёхе» совсем не подразумевает то, что люди собираются и чем-то делятся друг с другом. Обычно люди, используя это слово, имеют в виду совсем другое. И мне не хотелось бы, чтобы наша община попала в эту категорию и тем самым была отделена от всех остальных церквей. Я надеялся, что созданная мною Церковь не станет какой-то очередной деноминацией. Истинная религия направлена на спасение целой нации, даже если для этого ей придется пожертвовать собой как религиозной организацией. Она старается спасти весь мир, даже если для этого придется пожертвовать нацией, и желает спасти все человечество, даже если для этого придется пожертвовать всем миром. Если бы люди понимали это, они не стали бы делиться на множество отдельных деноминаций. Для нас было важно иметь свою табличку с названием Церкви, но я был готов в любой момент отказаться от нее. Как только человек вешает на дверь табличку с надписью «церковь», он тем самым проводит черту и разграничивает «церковь» и «не церковь». Однако если вы берете нечто целое и делите его на две части, это неправильно. Я мечтал вовсе не об этом, и это не тот путь, который я избрал для себя. Если для спасения нации и мира мне нужно будет снять эту табличку, я сделаю это в любой момент. Наша табличка была прибита рядом со входом. Конечно, ее лучше было бы повесить куда-нибудь повыше, но у крыши был очень низкий карниз, и ее больше некуда было прибить. В конце концов, мы повесили ее на уровне глаз ребенка. Кстати, именно соседские дети стащили ее как-то раз, наигрались с ней и расколотили ее пополам. Но мы не могли ее выкинуть, так как она представляла для нас важную историческую ценность. Мы взяли эти два куска, скрепили их проволокой и снова прибили ко входу, но уже значительно крепче. Наверное, из-за того, что наша табличка была подвергнута таким унижениям, нашей Церкви тоже пришлось пережить неимоверное количество унижений. У нашей избушки был такой низкий карниз, что людям приходилось наклонять голову, чтобы войти внутрь. Наша комната была площадью около восьми футов, и она была такой тесной, что если в ней собиралось шесть человек для молитвы, им приходилось невольно стукаться лбами. Соседи то и дело высмеивали нашу табличку и с издевкой вопрошали, о каком таком всемирном объединении мы размечтались, сидя в крохотной избушке, в которую и не войдешь иначе как согнувшись в три погибели. Им было неинтересно, почему мы выбрали такое имя. Они просто глядели на нас как на сумасшедших, и все. Однако и хлопот они нам тоже не доставляли. В Пусане нам приходилось побираться себе на еду, а теперь у нас была комната, в которой мы могли проводить службы. Нам было нечего бояться. Я даже соорудил себе костюм из американской рабочей униформы, которую покрасил в черный цвет и носил с резиновыми сапогами. Хотя люди постоянно искали случая унизить нас, в душе мы более чем кто-либо были исполнены достоинства. Наши прихожане называли себя «щикку», или «члены семьи». Мы были буквально опьянены любовью! Все, кто приходил к нам, могли видеть, что я делаю и о чем говорю. Мы были связаны друг с другом духовным стержнем любви, который позволял нам общаться с Богом. Например, какая-нибудь женщина могла у себя на кухне готовить еду и вдруг внезапно сорваться и прибежать к нам в церковь. Позднее кто-нибудь рассказывал, что она сначала собиралась прийти в новом платье, но потом прибегала как есть – в старом и дырявом. Если родители мужа брили ее наголо, пытаясь отвадить от церкви, она все равно приходила к нам с лысой головой. Число членов Церкви постепенно возрастало, и мы начали свидетельствовать в студенческих городках. В 1950 годах студенты вузов стояли первыми в списке интеллектуалов корейского общества. Мы свидетельствовали рядом с входом в женский университет Ихва и университет Ёнсэ, и вскоре наша Церковь пополнилась значительным количеством студентов. Профессор Янг Юн Ёнг, преподававшая музыку в университете Ихва, и профессор Хан Чунг Хва, заведовавшая общежитием, тоже стали прихожанами нашей Церкви. К нам приходило и множество студентов – причем не по одному или по двое, а целыми дюжинами, и их число росло в геометрической прогрессии. Это одинаково изумляло как традиционные церкви, так и нас самих. Через два месяца после начала проповеднической деятельности в общежитиях наша община выросла до невероятных размеров, в основном за счет студентов университетов Ихва и Ёнсэ. Наша Церковь росла как на дрожжах! Было такое чувство, что к нам ворвался свежий весенний ветер и в мгновение ока изменил сердца всех студентов. Десятки молодых людей собирали вещи и покидали общежития Ихва. Им хватало и дня, чтобы принять такое решение. Если кто-либо пытался их остановить, они отвечали: «Почему вы не пускаете меня? Хотите меня задержать – так убейте! Просто возьмите и убейте меня!» Они сбегали из общежитий, вылезая из окон и перелезая через заборы. Я пытался остановить их, но ничего не помогало. Они не хотели оставаться в своем чистом и опрятном университете; их тянуло к нам, в нашу крохотную церковь, где стояла вонь от нестираных носков. И никто ничего не мог с этим поделать. В конце концов, декан Ким Хвал Лан послала к нам в Церковь профессора Ким Ёнг Ун из Департамента религиозной и социальной помощи. Профессор Ким изучала теологию в Канаде и была тличным теологом, на которого университет Ихва возлагал большие надежды. Декан Ким выбрала профессора Ким потому, что ее специальностью была теология и она могла выступить с авторитетной критикой нашего вероучения, которую можно было бы использовать для предотвращения утечки студентов. Но через неделю после встречи со мной профессор Ким, тот самый специальный представитель, присоединилась к нашей Церкви и стала одной из самых активных последовательниц! Это дало нам дополнительный шанс на доверие со стороны других профессоров и студентов Ихва. Наша Церковь начала расти со скоростью снежной лавины. Ситуация начала выходить из-под контроля, и традиционные церкви снова начали обвинять нас в том, что мы крадем у них прихожан. Мне это казалось несправедливым. Я никого не принуждал слушать мои службы и посещать мою Церковь. Если я прогонял кого-нибудь через парадную дверь, они возвращались через черный вход. Если я запирал двери, люди влезали через забор. Я просто не мог остановить их! Более всего эта ситуация озадачивала администрации университетов Ихва и Йонсей, которые пользовались поддержкой христианских фондов. Поэтому они не могли оставаться в стороне и спокойно смотреть на то, как их студенты и преподаватели в массовом порядке перетекают в другую религиозную группу.