КНИГА ТРЕТЬЯ 5 страница

— Нельзя рисковать всем, чтобы уравнять счет, — сказал Туек Нахмурясь, он наблюдал, как дергаются мускулы на лице Хэллека, и глаза его внезапно стали отчужденными.

— Я это знаю... знаю, — Хэллек глубоко вздохнул.

— Ты и твои люди можете работать на нас за пределами Арраки. Есть много мест...

— Я освобождаю своих людей от каких‑либо обязательств передо мной. Они могут выбирать сами. Раз Раббан здесь, я остаюсь.

— Мы не уверены, что захотим этого, раз ты так настроен.

Хэллек пристально посмотрел на контрабандиста.

— Вы сомневаетесь во мне?

— Нет...

— Вы спасли меня от Харконненов Я хранил верность герцогу Лето бескорыстно. Я остаюсь на Арраки с вами... или со Свободными.

— Высказана мысль или нет, она существует и имеет свою власть, сказал Туек. — Ты можешь обнаружить однажды, что грань между жизнью и смертью у Свободных слишком тонка.

Хэллек прикрыл глаза и почувствовал, как его захлестывает теплая волна.

— Где же тот бог, который поведет нас через пустыню? — пробормотал он.

— Двигайся не торопясь, и день твоего мщения придет, — сказал Туек. ‑Поспешность — это изобретение шайтана. Охлади свою печаль, у нас есть все для этого Три вещи способны вернуть человеку покой вода, зеленая трава и женская красота.

Хэллек открыл глаза.

— Я предпочел бы кровь Раббана Харконнена, струящуюся у моих ног. ‑Он посмотрел на Туека — Ты думаешь, мой день придет?

— Мне мало известно о том, как ты встретишь свой завтрашний день, Гурни Хэллек. Я могу лишь помочь тебе встретить сегодняшний.

— Тогда я останусь у тебя до того дня, когда ты велишь мне отомстить за своего отца и остальных, которые...

— Послушай меня, воин, — сказал Туек. Он подался вперед, глядя в упор на Хэллека. Лицо контрабандиста внезапно стало похоже на иссеченный ветром камень. — Вода моего отца... Я верну ее сам, своим собственным ножом! Хэллек ответил Туеку таким же пристальным взглядом. Лицо контрабандиста напомнил ему в эту минуту лицо герцога Лето, лицо вождя, смелого человека, уверенного в себе и своих целях. Он был похож на герцога — каким тот был до Ар рак и.

— Ты хочешь, чтобы мой клинок был рядом с твоим? — спросил Хэллек.

Туек сел, молча изучая Хэллека.

— Ты видишь во мне воина? — настаивал Хэллек.

— Ты — единственный из лейтенантов герцога, кому удалось спастись, сказал Туек. — Враг действовал ошеломляюще, и все же ты вырвался из его лап.

— Ты сказал мне, что жизнь у Свободных может показаться мне тяжелой. Они живут в пустыне, в открытых песках?

— Один бог знает, где живут Свободные Мы считаем, что центральное плато — не место для человека Но я бы хотел поговорить подробнее о...

— Говорят, что Союз редко направляет спайсовые лихтеры в пустыню, сказал Хэллек. — Но ходят слухи, что и там можно найти зеленые участки, если только знаешь, где искать.

— Болтовня! — фыркнул Туек. — Ты что, хочешь выбирать между мной и Свободными? Мы располагаем относительной безопасностью. Наш сьетч врезается глубоко в скалы; наши базы спрятаны. Мы живем жизнью цивилизованных людей. Свободные же — это лишь несколько банд, которые мы используем для охоты за спайсом.

— Но они убивают Харконненов!

— И в результате за ними сейчас охотятся, как за дикими животными, с ласганами в руках, потому что у них нет защитных полей. Они истребляются. А все потому, что они убивали Харконненов. — А Харконненов ли они убивали?

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не слышал, что с Харконненами были сардукары?

— Еще один домысел.

— Но погромы! Это не похоже на Харконненов Погром — напрасная трата времени.

— Я верю только тому, что вижу своими глазами. Ты должен сделать выбор или мы, или Свободные Я обещаю тебе убежище и возможность выпустить ту кровь, которую мы оба хотим выпустить Ты можешь быть в этом уверен. Свободные же предложат тебе только жизнь охотника.

Хэллек колебался. В словах Туека была мудрость и притягательная сила, и все‑таки что‑то, чего он сам не мог объяснить, вселяло в него тревогу.

— Доверяй своему опыту, — сказал Туек. — Чьи решения помогли твоим людям выстоять в битве? Вот и решай.

— Герцог и его сын действительно мертвы? Это точно?

— Так считают Харконнены. В таких вещах я склонен доверять Харконненам, — губы Туека тронула мрачная усмешка. — Но это единственное, в чем я им доверяю.

— Значит, точно, — повторил Хэллек. Он протянул руку и, согласно обычаю, прижал палец к ладони. — Я вручаю тебе мою шпагу.

— Я принимаю ее.

— Ты хочешь, чтобы я убедил своих людей?

— Стоит ли позволять им принимать самостоятельные решения?

— До сих пор они следовали за мной, но большая их часть — каланданцы. Арраки, по их мнению, совсем не то, что им нужно. Здесь они потеряли все, кроме жизней. Теперь я предпочел бы, чтобы они решали сами.

— Сейчас не время колебаться, — сказал Туск. — Им надо и сейчас следовать за тобой.

— Они нужны тебе?

— Мы всегда нуждались в опытных воинах, а сейчас — больше, чем когда‑либо.

— Ты принял мой клинок. Ты хочешь, чтобы я убедил их?

— Я думаю, они пойдут за тобой, Гурни.

— Будем надеяться.

Хэллек с трудом поднялся со своего места — даже это движение отняло у него много сил.

— Пойду посмотрю, как они там устроились.

— Поговори с моим квартирмейстером. Его зовут Дриск. Скажи ему, что я хочу, чтобы вам были оказаны все почести. Я скоро и сам к вам приду. Мне только нужно проследить за отгрузкой спайса.

— Удача ходит повсюду, — сказал Хэллек.

— Да, но промедление в нашем деле удачи не принесет.

Хэллек кивнул и тут же услышал слабое шипение и почувствовал, как в спину ему ударила струя воздуха, когда открылись спрятанные в стене двери. Он повернулся и вышел из комнаты.

Он оказался в коридоре, по которому помощники Туека проводили его людей. Это было длинное и очень узкое помещение, переделанное из естественного углубления в пещере. Ровность стен указывала на применение огневых установок. Потолок служил продолжением изгиба скалы и был достаточно высок для того, чтобы давать достаточно воздуха. Вдоль стен тянулись подставки и шкафы для оружия. Хэллек с гордостью отметил, что те из его людей, которые могли стоять, стояли словно не было усталости и поражения. Среди них мелькали фигуры медиков, занимающихся ранеными. Возле каждого раненого находился человек Атридесов. Девиз Атридесов «Мы заботимся о своих людях!» стал вторым "Я" этих людей.

К Хэллеку подошел один из его лейтенантов с бализетом в руке и отдал салют:

— Сэр, наш Маттаи очень плох. У них здесь нет хирургов, только медицинский пункт. Врачи говорят, что он долго не протянет... У него к вам просьба, сэр.

— Какая?

— Маттам хочет, чтобы мы спели ему песню, сэр. Его любимую... Он говорит, что вы знаете. — Голос у лейтенанта дрогнул. — Песня называется «Моя женщина», сэр. Если вам не трудно...

— Хорошо, — Хэллек взял бализет и провел пальцами по струнам. Кто‑то из его людей уже позаботился настроить инструмент.

Семеро воинов и один контрабандист склонились над умирающим. Увидев Хэллека с бализетом в руках, один из них запел, печально и нежно:

 

Ты стоишь у окна, моя женщина ‑

Легкий стаи за прозрачным стеклом.

Твои нежные руки повенчаны

С золотистого солнца теплом.

Приходи ко мне. Я хочу

Ощутить тепло твоих рук.

Для меня, для меня одного

Тепло твоих нежных рук.

 

Хэллек взял последний аккорд и подумал: "Теперь нас осталось семьдесят три.?

 

 

Семейная жизнь королевских семей слишком трудна для того, чтобы ее поняли простые смертные, но я постараюсь набросать вам ее схему. Я думаю, что у моего отца был единственный друг — граф Казимир Фен ринг, генетический евнух и один из самых беспощадных бойцов в Империи. Граф, энергичный человек, внешне уродливый и низкорослый, привез однажды моему отцу новую рабыню‑наложницу, и моя мать поручила мне шпионить за ней. Все мы в целях самозащиты шпионили за отцом. Рабыня‑наложница не могла конечно, подарить нашему отцу наследника, но интриги продолжались. Постепенно моя мать, сестра и я стали очень сведущими в том, как избежать искусно поставленных смертельных ловушек. Может быть, то, что я говорю, ужасно, но я уверена в том, что мой отец не имел никакого отношения ко всему этому. Семья императора не похожа в этом отношении на другие семьи Потом появилась еще одна рабыня‑наложница — рыжеволосая, как и мой отец, гибкая и грациозная. У нее были мускулы танцовщицы, и она, вероятно, в совершенстве владела искусством обольщения Мой отец долго рассматривал ее, в то время как она стояла перед ним обнаженная. Наконец он сказал: "Она слишком прекрасна. Мы пошлем ее в подарок. Вы не можете себе представить, сколь ужасно было это императорское самообладание. Самоконтроль в сочетании с коварством — что может быть ужаснее.

Принцесса Ирулэн.

В доме моего отца.

 

Был ранний вечер. Пол стоял возле стилтента Расщелина, в которой он поставил свою палатку, была в глубокой тени Он смотрел на противоположный утес, возвышающийся за открытыми песками, и думал, стоит ли ему будить спящую в палатке мать.

Дюны неровными складками убегали вдаль от их стоянки Самые далекие из них казались такими темными, что походили на кусочки ночи, хотя та еще не наступила.

Он поискал на этом однообразном ландшафте, на чем бы задержаться глазу, но не увидел ничего — ни одного, пусть даже чахлого, деревца, которое могло бы движением своих ветвей указать направление ветра... Только одни дюны и утес вдалеке под пылающим серебристо‑голубым небом.

«Что, если там нет и в помине никаких Свободных, и растения, которые мы видела, оказались там чисто случайно?» — подумал Пол.

Под тентом проснулась Джессика. Она повернулась на спину и сквозь Прозрачный край тента посмотрела на Пола Он стоял к ней спиной, и что‑то в его позе напомнило ей его отца Она почувствовала, как в ней Поднимается волна скорби, и поспешно отвернулась.

Она привела в порядок свой стилсьют, освежила себя глотком воды, вышла на песок и стряхнула с мускулов сонное оцепенение Не оборачиваясь, Пол проговорил:

— Здешняя тишина не доставляет мне удовольствие.

"Как это верно, что сознание приспосабливается к окружению, подумала она и вспомнила аксиому Бене Гессерит. «Под действием стресса сознание может двигаться в любом направлении — и к позитивному, и к негативному, туда и оттуда. Рассматривайте эти состояния, как спектр, чья крайняя точка — это потеря сознания в негативном направлении и гиперсознание — в позитивном. Возможность познания в целом зависит от тренированности в условиях стресса».

— Но здесь можно было бы хорошо жить, — добавил Пол.

Ома попыталась увидеть пустыню его глазами, ища все удобное для жизни, что прятала в себе эта планета. Обнаруживая какую‑нибудь деталь, она спрашивала себя, обратил ли на это внимание Пол.

Она прошла вперед, поднесла бинокль к глазам и принялась изучать эскарп перед ней. Да, сагуаро и еще одно крошечное растение... и кустики медной травы, желто‑зеленой в сумерках.

— Я сверну палатку, — сказал Пол.

Джессика кивнула, подошла к краю расщелины, откуда была видна вея пустыня, и направила окуляры бинокля влево. В той стороне виднелся солончак, сияющий белым светом, но окаймленный по краям грязно‑коричневым. Значит, через это белое сияние время от времени просачивалась вода! Джессика опустила бинокль и поправила свой плащ, прислушиваясь к тому, что делает Пол.

Солнце опустилось еще ниже. Солончаковую котловину пересекли тени, они становились все гуще, и вот уже ночь накрыла пустыню черным отвалом. Звезды!

Она посмотрела на них, чувствуя за спиной шаги Пола. Ночь сделала небесный свод выше и значительнее. Ее лица коснулось дуновение ветра.

— Скоро взойдет луна, — сказал Пол. — Мешок собран.

«Мы могли бы навеки исчезнуть в этом адском месте, — подумала она. ‑И никто бы не узнал об этом».

Ночной ветер поднял в воздух рой песчинок и бросил их ей в лицо. Она ощутила целый ливень запахов. — Чувствуешь? — спросил Пол.

— Я чувствую запах даже через фильтр, — сказала она. — Очень насыщенный. Но означает ли он близость воды? — она указала вдаль. — Огней искусственных сооружений не видно.

— Должно быть. Свободные скрываются в сьетче за этими скалами.

Над горизонтом справа повис узкий серп луны, и Джессика перевела взгляд на песок, заблестевший серебряным светом.

— Я воткнул тампер в самую глубокую часть расщелины, — сказал Пол. ‑Перед уходом я введу его в действие, и он даст нам тридцать минут форы.

— Тридцать минут?..

— Прежде чем начнет вызывать червя.

— О, я готова идти!

Он отошел от нее, и она услышала звуки его шагов из расщелины. «Ночь — это туннель, — подумала она. — Это дыра в завтра, если только оно наступит, это завтра». Она покачала головой.

Вернувшись, Пол взял свой мешок и начал спускаться к первой дюне. Достигнув ее, он остановился и прислушался к шагам матери. Он услышал шуршание песка под ветром — собственный шум пустыни, сообщающий, что опасности нет.

— Мы не должны соблюдать ритм ходьбы, — сказал Пол. — Смотри, как ходят по песку Свободные.

И он пошел вверх по дюне, шурша гравием.

Внимательно изучив его первые десять шагов, Джессика последовала за ним, подражая его движениям. Она уловила их суть: они должны имитировать шуршание песка, шум ветра. Но мускулы противились неестественности этой походки: шаг... подтягивание ноги, остановка; еще шаг... снова подтягивание.

Время тянулось медленно, обволакивая их словно паутиной. Скала впереди, казалось, совсем не приближалась, а та, что осталась позади, была по‑прежнему рядом.

— Ламп! Ламп! Ламп! — Звуки, похожие на барабанный бой, неслись с этой скалы.

— Тампер! — прошептал Пол.

Звуки повторялись с равными промежутками, и было очень трудно не попасть в этот ритм.

— Ламп... ламп... ламп...

Они двигались по залитой лунным светом равнине, поднимаясь и спускаясь по распластанным дюнам Они все время ждали того неповторимого, шелестящего звука Когда же он возник, то был настолько слабым, что слился с шорохом их собственных шагов Не останавливаясь, они повернули головы и увидели шевелящуюся ленту.

— Продолжай двигаться, — прошептал Пол — Не оборачивайся!..

От оставленной ими слева скалы донесся вопль ярости, подобный целой лавине звуков. — Продолжай двигаться, — повторил Пол.

Он видел, что они достигли той точки, от которой оба утеса были удалены на одинаковое расстояние. Издали продолжал доноситься вопль, рвущий ночную тишину.

Они продвигались все дальше и дальше... Боль в мускулах достигла той степени, когда каждое дальнейшее движение казалось немыслимым, но Пол видел, как скала перед ними делается все больше и больше.

Джессика двигалась чисто механически. Пересохшее горло болело, но страшные звуки исключали даже короткую остановку ради глотка воды.

— Ламп... ламп... ламп... — Шквал безумных звуков поглотил звуки тампера. Наступило молчание.

— Быстрее! — прошептал Пол.

Джессика кивнула. Пол не видел ее кивка, но она сама нуждалась в этом формальном подтверждении необходимости новых усилий измученного тела. Скала перед ними сделалась совсем высокой, убегая в небеса, и Пол увидел у ее основания дорогу. Он ступил на нее, шатаясь от усталости, и потерял равновесие Гулкие звуки, сопровождающие его падение, всколыхнули песок. Пол отпрянул в сторону.

— Бум! Бум!

— Барабанные пески! — прошептала Джессика.

Пол вернул себе устойчивость и огляделся: до скалы оставалось около двухсот метров. И тут они услышали звуки, похожие на шелест ветра.

— Бежим! — закричала в страхе Джессика. — Пол, бежим!

Они побежали.

Барабанные пески под их ногами издавали грохочущие звуки. Они миновали их и бежали теперь по грохочущему гравию. На некоторое время бег дал облегчение их мускулам — в нем был ритм, который можно было понять. Но шипение настигающего их червя становилось все громче, обрушиваясь на них, как шквал.

Джессика без сил упала на колени. Ею овладел ужас, внушенные дикими звуками. Пол рывком поднял ее на ноги, и они побежали рука об руку. В песке перед ними виднелась крошечная дырка. Они пробежали мимо нее и увидели другую. Разум Джессики принял ее к сведению только после того, как они ее миновали. Еще одна — проделанное ветром отверстие, указывающее на камень с трещиной. Еще одна... Скала! Они почувствовали под ногами твердую поверхность, и это ощущение сопротивляющейся поверхности под ногами придало им сил.

Перед ними тянулась глубокая расщелина, убегающая вверх, к хребту. Они полезли по ней, цепляясь за выступы в стенах Червь умолк. Джессика и Пол обернулись и посмотрели вниз Там, где начинались дюны, метрах в пятидесяти от подножия скалы, из песка, разбрасывая его в разные стороны, поднималось что‑то изогнутое, серебристо‑серое... Оно поднималось все выше, пока не превратилось в гигантскую вопрошающую пасть — круглую черную дыру с блестящими в лунном свете остриями. Пасть подтянулась к узкой щели в скале, где укрылись Джессика и Пол. В нос им ударил запах циннемона. Лунный свет отражался от прозрачных зубов. Пол затаил дыхание, Джессика сжалась в комок — ей понадобилось сконцентрировать всю волю, призвать на помощь все умение Бене Гессерит, чтобы подавить этот панический ужас, накопленный поколениями предков человека, испытывающих страх перед неизведанным.

Пол же испытывал своего рода подъем. В какой‑то момент ему удалось преодолеть временной барьер, проникнув еще на одну, неизвестную территорию. Он ощущал впереди темноту, ничего не было перед его внутренним оком. Но вместо того, чтобы напугать его, ощущение временной темноты вызвало гиперакселерацию остальных его чувств. Он понимал, что тщательно регистрирует хоть сколько‑нибудь значащие аспекты того существа, что поднялось в поисках их из песка.

Его рот был восьми метров в диаметре. Кристаллические зубы имели форму крисножа Свободных и были расположены блестящим полукругом Оно дыхнуло на беглецов корицей, кислотой.

Блеснув в свете луны как клинок, червь ударил по скалам. Ливень песка и мелких осколков щебня посыпался в узкую щель укрытия. Пол отпихнул мать подальше от края расщелины.

Корица! Запах ее насквозь пропитывал окружающий их воздух. «Что червь делает со спайсом?» — спросил себя Пол. Он вспомнил, как Льет Кайнз нечаянно выдал связь между червем и спайсом...

— Бар‑р‑р‑у‑у‑у‑у‑ммм!

Червь снова упал на песок и мгновение лежал неподвижно, блестя зубами.

— Ламп... ламп... ламп... — вдруг послышалось справа от них.

«Еще один тампер», — подумал Пол По туловищу червя пробежала дрожь, и он снова зарылся в песок. Извилистая низкая гряда вновь протянулась под дюнами.

Звук раздался снова. Червь нырнул глубже, отполз и повернул назад Сейчас о нем напоминало лишь шевеление песка и полоса между дюнами Пол вышел из расщелины, наблюдая за тем, как эта полоса уходит в ту сторону, откуда донесся звук нового тампера. Джессика тоже прислушалась. Внезапно звук оборвался. Пол нащупал трубку в своем стилсьюте и сделал глоток воды Джессика тупо следила за его движениями. Ее усталый, измученный ужасом разум отказывался что‑либо воспринимать.

— Он и в самом деле ушел? — шепотом спросила она.

— Кто‑то позвал его, — ответил Пол. — Наверно, Свободные.

Она почувствовала себя немного лучше.

— Он был такой огромный...

— Меньше того, который проглотил наш топтер.

— Ты уверен, что это были Свободные?

— Они воспользовались тампером.

— Зачем они помогают нам?

— Может быть, они и не собирались помогать нам. Может, они просто подзывали червя.

— Зачем?

Ответ лежал где‑то на поверхности его знания, но отказывался сделаться ясным. В его сознании мелькнуло нечто, имеющее отношение к лежащим в их мешке палкам с крючками — хукам Создателя.

— Зачем им было нужно подзывать червя? — снова спросила Джессика.

Дыхание страха коснулось его разума, и он заставил себя отвернуться от матери и посмотреть наверх, на вершину утеса.

— Нам лучше всего подняться туда до наступления дня. — Он указал вниз. — Те дыры, которые мы видели на бегу... их там много.

Она проследила за направлением его руки и увидела дыры — целая цепочка их виднелась от подножия утеса к нависшему над ними краю расщелины.

— Они отмечают путь к вершине утеса, — сказал Пол.

Он взвалил на спину мешок и начал карабкаться на утес. Джессика подождала немного, восстанавливая ритм дыхания, и последовала за ним.

Они карабкались наверх, следуя указующим лункам до тех пор, пока уступ не сузился, переходя в устье темной расщелины. Пол наклонил голову, заглядывая в ее мрак. Он чувствовал, как непрочна опора, но усилием воли заставил себя не спешить. В расщелине он видел только темноту. Пол внимательно вслушивался, но слух его ловил только привычные звуки: шелест песка, жужжание насекомого, топот какого‑то маленького зверька. Он осторожно зашел за выступ скалы и дал матери знак следовать за собой. Схватив ее за край плаща, он помог ей перебраться к нему.

Они оказались в узком ущелье, образованном двумя выступами. В слабом свете звезд силуэт стоявшей рядом матери казался Полу серым пятном.

— Если бы мы могли рискнуть и воспользоваться освещением, — прошептал он.

— У нас есть и другие чувства, помимо зрения, — возразила Джессика.

Пол сделал шаг вперед, перенес тяжесть тела на выставленную ногу и нащупал какой‑то выступ. Поставив на него ногу, он обнаружил, что это ступенька, и встал на нее — уже обеими ногами. Еще ступенька...

— Они ведут до самого верха, — прошептал он.

«Ступени небольшие и ровные, — подумала Джессика. — Они, вне всякого сомнения, сделаны человеком».

Копируя осторожные движения Пола, она начала подниматься. Каменные стены выступов сузились настолько, что они едва не задевали их плечами. Наконец они вышли на небольшую залитую лунным светом площадку.

Пол выбрался на нее первым.

— Какое чудное место! — прошептал он.

Шедшая на один шаг позади него Джессика с молчаливым одобрением смотрела на открывшуюся перед ними картину. Несмотря на страшную усталость, на раздражение, испытываемое от зажимов и тесноты стилсьюта, красота впадины подействовала на нее, заставив остановиться и залюбоваться ею.

— Как в сказке! — прошептал Пол.

Джессика кивнула.

Перед ними был сад из растений пустыни, сад фантастически прекрасный при лунном освещении. Замыкающиеся кольцом стены казались темными слева и серебристыми в молочном свете луны — справа.

— Должно быть, здесь живут Свободные, — сказал Пол.

— Для того чтобы выжило такое количество растений, за ними должны ухаживать люди, — согласилась Джессика.

Она сделала глоток из трубки, и теплая, слегка отдающая кислотой жидкость смочила ей горло Когда она закрыла трубку, колпачок заскрипел от налипших на него песчинок.

Внимание Пола привлекло движение справа и снизу от них, ближе ко дну впадины Сквозь изгородь кустов он увидел силуэты снующих по песку зверьков. — Мыши! — прошептал он.

Что‑то камнем пронеслось мимо них и ринулось на мышей. Раздался слабый вскрик, хлопнули крылья, и большая серая птица поднялась вверх и пролетела над впадиной, держа в когтях крошечное серое существо. «Это нам предупреждение», — подумала Джессика.

Пол продолжал наблюдать за впадиной. Он втянул в себя воздух и ощутил еле заметный запах шалфея. Теперь в низине стало так тихо, что, казалось, было слышно, как движется луна, задевая за кроны деревьев. — Нужно найти место, пригодное для установки тента, — сказал Пол. ‑Завтра мы попытаемся найти Свободных, которые...

— Многие незваные гости, попавшие сюда, жалели о том, что нашли Свободных! — раздался низкий мужской голос. Он шел сверху и справа от них. Говоривший отчетливо произносил каждое слово.

— Не пытайтесь бежать, — продолжал он, заметив сделанное Полом движение. — Если вы побежите, то лишь напрасно расплещете воду, заключенную в ваших телах.

«Им нужна наша вода», — подумала Джессика. Ее мускулы сразу же забыли об усталости, придя в состояние максимальной готовности. Она точно определила место, откуда шел голос.

Слева от них послышался другой голос:

— Быстрее, Стил! Бери их воду, и продолжим наш путь.

Время подернулось пленкой... Они были пленниками Свободных, которых интересовала только вода, содержащаяся в их незащищенных телах.

 

 

Именно религиозные догмы Свободных явились источником того, что мы называем Столпом Вселенной, их символы, проповеди и пророчества живут среди нас, поддерживаемые Квизара‑Тафвидами, Они оставили нам сгусток мистики, чья истинная красота служит великолепным примером смешения старинных легенд с новыми учениями. Кто не слышал «Гимн Старика» и не был им глубоко взволнован?

Я пустился в путь по пустыне,

Чей мираж трепещет, как дух,

Ненасытный в славе, жадный до опасности.

Я скитался вдоль горизонтов ал‑Кулаба,

Наблюдая за тем, как время

В его поисках и в охоте за мною

Оставляет отметины в горах

И я видел стремительное приближение воробьев,

Более алчных, чем охотящийся вол".

Я слышал, как стая их возится в моих ветвях.

И я попал в их клювы и когти!

Принцесса Ирулэн.

Пробуждение Арраки.

 

Человек полз по гребню дюны — пылинка, пойманная в жаркие сети полуденного солнца. На нем не было ничего, кроме остатков джабба‑плаща, и тело его просвечивало сквозь дыры. Капюшон плаща был оторван, но человек соорудил из обрывков однажды нечто вроде тюрбана. Из него торчали клочья соломенных волос, а на лице — такого же цвета борода и густые брови. Под синими, без белков глазами виднелись темные круги.

Человек остановился на полпути к вершине дюны. Его спина, руки и ноги были сбиты в кровь. На раны налипли комочки желто‑серого песка.

— Я Льет Кайнз, — сказал он хриплым голосом, обращаясь к пустому горизонту. — Я — планетолог Его величества; я — слуга этой земли.

Он качнулся и упал на бок, на твердую поверхность овеянной ветрами дюны. Его пальцы слабо зашевелились, перебирая песок.

«Я — слуга этой земли», — думал он. Он сознавал, что находится в полубессознательном состоянии, что ему следовало бы найти укрытие и спрятаться в Нем. Но он чувствовал сладковатый эфирный запах приспайсовых масс, находящихся где‑то внизу, под песком. Он знал, какую опасность таит в себе этот запах, указывающий на то, что газы, находят неся внизу, близки к тому, чтобы вырваться наружу. Нужно было немедленно уходить отсюда Но он не мог уйти от воды.

Его руки беспомощно заскребли по поверхности дюны. Солдаты Харконнена оставили его здесь одного, без воды, считая, что если его не поглотит пустыня, то поглотит червь. Они посчитали это забавным — оставить его в живых, чтобы планета сама убила его.

«Харконненам всегда было трудно убивать Свободных, — подумал он. — Мы не так просто умираем. Я должен был уже умереть, но до последней минуты я останусь экологом».

— Высшая задача экологии состоит в понимании последствий!

Голос поразил его, потому что он узнал его. Того, кому он принадлежал, уже не было в живых — это был голос его отца, бывшего планетологом этой планеты до него.

— Хорошенько запомни это, сын, — сказал отец, — тебе бы следовало подумать об этом еще до того, как ты взялся помочь сыну герцога.

«У меня бред», — подумал Кайнз. Голос, казалось, шел справа. Кайнз повернул голову, задев лицом песок, и посмотрел в ту сторону: ничего, кроме изгибов дюн.

— Чем больше жизни в системе, тем больше укромных уголков для этой жизни, — сказал отец.

«Почему он бродит вокруг?» — спросил себя Кайнз.

— Жизнь улучшает способность окружающей среды быть пригодной для жизни. Жизнь делает более доступным питательное вещество.

«Почему он все время толкует об одном и том же? Я знал это тогда, когда мне было девять лет».

Грифы пустыни, пожиратели падали, кружили над ним. Кайнз увидел, как на руку ему легла тень, и заставил себя поднять голову. Птицы казались размытыми пятнами в серебряно‑голубом небе.

— Мы — сторонники большинства. Вокруг пустых проблем точных кругов не очертить. Планетология и убирает, и добавляет...

«Что он пытаемся мне сказать?» — недоумевал Кайнз. Он снова упал щекой на горячий песок и почувствовал залах раскаленных камней. В каком‑то уголке его сознания вспыхнула мысль: надо мной вьются стервятники. Может быть, кто‑нибудь из моих Свободных увидит и придет мне на помощь.

— Для работающего планетолога самым важным инструментом является человеческое существо.

«Он повторяет то, что говорил мне, когда я был ребенком», — подумал Кайнз. Он начал ощущать озноб, но тот уголок его сознания, который еще продолжал логически мыслить, сказал ему: солнце стоит над самой твоей головой, у тебя нет стилсьюта и тебе жарко. Его пальцы слабо царапнули песок. "Они не оставили мне даже стилсьюта!?

— Присутствие влаги в воздухе поможет приостановить слишком быстрое испарение...

Он попытался думать о влаге: никогда не видел он свободно текущей воды... орошающей воды...