ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. 2 страница

Согласно другим источникам, Месс Буахалла была дочерью Эсс, которая зачала ее, вступив в кровосмесительную связь с собственным отцом Эохайдом Айремом, королем Тары. По другим сведениям — отцом Месс былнекто из сида Бри Лейт. Эохайд приказал уничтожить ребенка, но Эсс оставила дочку в собачьей конуре возле дома конюшего.

Но вернемся к саге «Разрушение Дома Де Дерга». Пастухи прятали девочку в хижине из ивовых прутьев, у которой было лишь одно отверстие — в крыше, однако в конце концов люди короля Этерскела нашли девочку и поспешили рассказать об этом королю. Этерскелу было предсказано, что женщина неизвестного рода и происхождения родит ему ребенка, поэтому он велел немедленно привести девочку. Но прежде чем это случилось, сквозь отверстие в крыше ивовой хижины влетела птица и предупредила девочку о замыслах короля. После этого птица сбросила оперение и превратилась в прекрасного юношу, и девочка — точнее, уже молодая девушка — подарила ему свою любовь. Неизвестный юноша сказал, что у нее родится сын, ичто назвать его следует Конайре, и что на нем будет лежать запрет ранить и убивать птиц. После всего этого девушка попала в дом короля Этерскела. Правда, согласно другим версиям, отцом Месс Буахалла был сам Этерскел, и он же вступил с нею в преступную связь.

Король Монган, как принято считать, тоже имел сверхъестественное происхождение. Фиахна Финн, король Ульстера, однажды во время битвы находился на волос от гибели, как вдруг на поле боя появился некий блистательный муж, который оказался Мананнаном Мак Лиром и не только спас самого короля, но помог уладам выиграть сражение. За это он потребовал, чтобы Фиахна разрешил ему провести в Ирландии ночь с его, Фиахны, женой. Тому пришлось согласиться. Тогда Мананнан принял облик Фиахны и соединился с его женой, после этого у нее родился ребенок, Монган, но когда ему минуло три дня и три ночи, явился Маннанан и унес его в Обетованную страну, где мальчик воспитывался до двенадцати лет. По другой версии, Мананнан сначала встретился с женой Фиахны и сказал ей, что спасет ее мужа, если она соединится с ним. А затем онотправился на поле битвы, сообщил Фиахне о случившемся и даровал ему победу.

Мотив чудесного изменения облика встречается и у Гальфрида в его рассказе о зачатии короля Артура. Матерью Артура была Ингерна, жена Горлоя, наместника Корнубии, которую он скрывал в замке Тинтаголь от любовных посягательств короля Утера Пендрагона. Утер, прибегнув к помощи чародея Мерлина, принял облик мужа Ингерны и явился пред нею. Тогда-то и произошло зачатие будущего короля Артура. Сам же Мерлин был зачат дочерью короля от некоего таинственного юноши, который посетил ее в монастыре, где она воспитывалась, и соединился с нею, когда она была погружена в глубокий сон.

Сходные мотивы можно встретить и в других повестях. Так, один друид предсказал, что Рагаллах, король Коннахта, погибнет от руки собственного ребенка. Поэтому, когда у его жены родилась дочь, король велел немедленно убить ее. Однако свинопас, которому это было поручено, пожалел новорожденную, сунул ее в мешок и оставил у дверей дома некой женщины, широко известной своей добротой и милосердием. Женщина воспитала девочку, и впоследствии та стала наложницей Рагаллаха. От этой связи родился сын, от руки которого погиб Рагаллах. Мор из Мунстера, которой вдруг стали слышаться страшные голоса, потеряла на время рассудок и бежала из дома. Вернувшись в нормальное состояние, она встретила короля Фингена Мак Аэда и возлегла с ним. Так был зачат Сехнасах сын Фингена. Фингел, которой суждено было стать матерью Нуаду Невмратаха (Нуаду Девяти Суждений), стерегли в доме отца, чтобы ни один мужчина не мог даже увидеть ее. Однако ее посещал некий призрак из-за моря, она зачала от него и носила ребенка девять месяцев и девять лет. Когда ребенок наконец родился, она думала, что он умрет, но он вдруг заговорил и сразу изрек девять мудрых суждений, от чего и получил свое прозвище. Когда Аи Мак Олломан, поэт Племени богини Дану, находился в утробе матери, страшный порыв ветра вдруг сотряс весь дом, и друид предрек рождение чудесного младенца. Король хотел убить дитя, как только оно появитсяна свет, но отец спас своего ребенка, а тот потребовал укороля благословения. Сегда Серлабрайд считался сыном «безгрешной четы», поскольку его родители, король и королева Обетованной страны, никогда не вступали в интимные отношения друг с другом, за исключением того раза, когда был зачат Сегда.

Суммируем теперь наиболее яркие черты, характерные для повестей о чудесных зачатиях и рождениях.

1. Рождение и будущее величие героя предсказаны заранее.

2. Рождение будущего героя чревато смертью или бедой для короля, для деда героя, его дяди или даже для его собственной матери.

3. До исполнения предсказания мать будущего героя должна пройти ряд испытаний:

а) ее тщательно стерегут или даже заключают в крепость, или

б) она вынуждена покинуть свой дом, или

в) ее сопротивление надлежит преодолеть силой или хитростью, или

г) она замужем, но при этом бесплодна.

4. Зачатие героя окружено тайной:

а) независимо от того, есть у него земной отец или нет, зачат он обычно от другого — от короля, от человека чужого племени или от сверхъестественного существа;

б) или он рожден в результате кровосмешения;

в) или он зачат от того, что мать его проглотила нечто, когда пила воду.

5. Для рождения героя благоприятно вполне определенное время, которое ознаменовано особыми природными знаками; его появление на свет откладывается до нужного часа.

6. С рождением и воспитанием героя связаны определенные животные.

7. Сразу после рождения герой бывает потерян или делается попытка убить его; его бросают в воду или он рождается в лодке.

8. Сразу после рождения и в первые же годы жизни герой проявляет свои необычайные способности.

9. Получение имени порой сопряжено для героя с затруднениями или ему нарекают имя в особенных обстоятельствах.

Интересно, что житийные истории о рождении святых во многом схожи с историями о рождении «мирских» героев. Рождение святого предсказывает ангел, другой святой или друид. Так, например, отец и мать св. Беуно прожили двенадцать лет в воздержании, пока наконец, будучи уже в преклонном возрасте, не зачали дитя. Св. Давид и св. Киног появились на свет в результате насилия над их матерями. Мать св. Кадока была похищена, а мать св. Лонана — обманута неизвестным, притворившимся ее любовником. Мать св. Будока обвинили в нарушении супружеской верности. Св. Кеннид и св. Куимине Фода появились на свет в результате инцеста, предки св. Деклана также вели происхождение от кровосмесительницы Клотры. Мать св. Финана забеременела от «краснозолотого лосося», когда купалась в озере ЛохЛейн. В ряде случаев непосредственно перед зачатием будущего святого мать видела вещий сон или иное видение о грядущем событии. Это могла быть звезда, упавшая с неба прямо ей в рот, световой шар, опустившийся ей на голову, чудесное сияние, от которого ее «грудь ее стала золотой, а сосцы засверкали как снег». Во время беременности мать св. Колумбана, например, получила от ангела в подарок чудесный плащ, который затем вылетел из ее рук и поднялся на небо.

Мать св. Сенана, подобно матери Будды, была чудесным образом избавлена от родовых мук. И вообще, рождение святых отмечено всевозможными чудесами. Так, например, новорожденный младенец мог заговорить или возле дома чудесным образом появлялся источник, и ребенка крестили в нем. Нередко новорожденного замышляли убить, а в иных случаях, как, например, со св. Будоком и св. Кеннидом, младенца — или его мать еще до родов — пускали в лодке на волю волн. Когда родился св. Брендан, корова принесла разом тридцать телят, и все они были подарены младенцу. Когда же святому исполнилось пять лет, к нему стала приходить дикая олениха, которая кормила его своим молоком. Подобным же образом был вскормлен и св. Кеннид. Святых Айльбе, Байрре и Киву вскормили волчицы.

Конечно же, повести такого рода вовсе не являются особенностью кельтской мифологии. Это материал, общий для мифов рождения по всему миру, и, если вникнуть в подробности, можно обнаружить поразительное сходство кельтских повестей с мифами, зафиксированными в самых отдаленных уголках планеты. Чтобы кто-нибудь не поспешил отнести видения матерей святых за счет пылкой фантазии христианских агиографов, упомянем хотя бы о том, что, согласно преданию, одна из династий китайских императоров возводила свой род к яйцу, которое обронила птица — посланница небес; а затем яйцо это случайно проглотила земная девушка, когда купалась в реке. Далее, некоторые татарские племена считают своей прародительницей девственницу, которую однажды ночью пронзил луч света, спустившийся с неба и вошедший в нее через приоткрытый во сне рот. Уицилопочтли, верховное божество ацтеков, был зачат случайно, когда мать его поймала и спрятала на груди комочек перьев, слетевший к ней по воздуху. Узнав, что мать беременна, ее взрослые дети задумали ее убить, однако Уицилопочтли вышел из ее чрева в полном вооружении, как Паллада из головы Зевса, убил их и отдал матери все их добро. Мать великого мексиканского героя Кетцалькоатля также была девственницей. Ее посетил бог, который своим дыханием зачал в ее чреве новую жизнь. Родители индийского бога Кришны были заключены в темницу, потому что, согласно пророчеству, их сын должен убить царя, брата собственной его матери. Сразу после рождения Кришна предстал перед отцом и матерью во всем своем божественном величии, двери темницы тут же распахнулись, оковы спали, и вся семья вышла на свободу. Тут Кришна вновь принял облик младенца, отец взял его на руки и понес, а когда они переходили через реку, воды ее вздулись и едва не поглотили их. Затем Кришна был оставлен на воспитание в хижине пастухов. Преданий подобного рода не счесть, даже если не обращаться к библейским и античным источникам, а помимо того существует множество рассказов о героях, рожденных в инцесте, брошенных на волю волн или взращенных животными.

С точки зрения «нормального порядка вещей», способ зачатия и рождения героя представляется «совершенно неправильным». Обыкновенно дети рождаются у женатых родителей, которые не состоят между собой в кровном родстве. Герой же, как правило, оказывается зачат «незаконно» — мать его не замужем, и родится он вне брака. Если мать замужем, то зачинает она ребенка в прелюбодействе, причем «ненормальность» связи нередко подчеркивается насилием или обманом. В довершение всего мы сталкиваемся с попранием неприкосновенности семьи: отец зачинает героя с дочерью, сын — с матерью, брат — с сестрой. Более того, нарушаются даже законы природы, ибо бесплодная женщина зачинает героя, просто выпив воды, проглотив червяка, съев рыбу или зернышко пшеницы.

И, тем не менее, изначально это были религиозные повести, которые, как люди верили, даровали слушателям спасение и возвышали их. Мы уже упоминали, что их было принято исполнять при рождении детей, и предположили, что они служили образцами, в свете которых надлежало истолковывать суть обычных рождений. Однако они, безусловно, никоим образом не должны были служить примерами для подражания в реальной жизни. Чтобы устранить парадокс, мифы нужно рассматривать как символ трансцендентального смысла рождения, того смысла, какой рождение имеет в аспекте незримого мира. С земной точки зрения ребенка зачинают ненамеренно, в результате брачной связи супругов, без вмешательства каких-либо иных сил. Однако с точки зрения сверхъестественного мира рождение ребенка предрешено, родители «избраны», время и место предначертаны, и первые годы его жизни «промоделированы» еще до зачатия. Враждебность земных сил не может помешать появлению ребенка, мать его не имеет выбора и поэтому в некотором смысле всегда подвергается насилию.

И в каждом зачатии присутствует третий фактор. Биологически ребенок является продолжением своих земных родителей, но в то же время он — воплощение некоего сверхъестественного существа. Верование, что в момент зачатия в чрево матери проникает некий дух, широко распространено и среди «примитивных» народов, и среди весьма высокоразвитых. Индиец считает, что «для зачатия необходимо соединение трех вещей: соитие родителей, благоприятное время для матери и присутствие гандхарвы, причем первые две могут быть названы лишь необходимыми условиями, тогда как истинной причиной зачатия является третья». «Муж и Солнце порождают мужа», — говорит Аристотель. «И отцем себе не называйте никого на земле», — говорит Иисус (Мф. , 23. 9), а согласно Фоме Аквинскому, «сила души, заключенная в семени благодаря Духу, создает тело». Мифы сосредоточиваются именно на этом третьем факторе, символом которого является таинственный зачинатель или оплодотворяющая субстанция, проглоченная матерью. В некоторых повестях как зачинатель выступает сверхъестественное существо — Луг, Мананнан, человек-птица или один из жителей сида. В других это король или пришелец из неведомых земель. В последнем случае напрашивается аналогия с широко распространенными ритуалами, которые открывали сверхъестественным силам доступ к женщинам через посредство таких человеческих воплощений, как цари, жрецы или иноземные пришельцы. Реликты подобных ритуалов в кельтских странах сохранились и в самих текстах мифологического характера, и в памятниках более позднего времени. Так, например, король Конхобар, почитавшийся уладами как «земное божество», имел право первой ночи со всеми невестами уладов, «так что он становился всем им первым мужем». По изустной традиции, аналогичным правом обладали и два помощника Балора. Привилегии фениев позволяли им брать себе любую женщину рода, сколь бы знатной она ни была, и они требовали либо выкупа, либо права провести с нею ночь накануне ее свадьбы. Босуэлл рассказывает об одном шотландском лэрде, который утверждал, что формулировка Mercheta Mulierum, упоминаемая в старинных законах, в самом деле означала право господина на первую ночь с женой вассала и что собственные его арендаторы до сих пор, когда женятся, преподносят ему перед свадьбой белую овцу (или выкуп в пять шиллингов). Среди ирландских эрлов, jus primae noctis (лат.: право первой ночи) было распространено до недавнего времени, и «любой господин имел право провести ночь с невестой своего арендатора, причем, как говорят, что закреплялось и в договоре».

В ирландских повестях есть свидетельства, что такое право не ограничивалось первой ночью после свадьбы: «Когда кто-либо из уладов давал королю Конхобару приют на ночь в своем доме, тот обыкновенно проводил эту ночь с женой хозяина», существует также рассказ о сыне одного ирландского верховного короля, который пришел к отцу и сказал: «Я хочу отправиться в путешествие по стране, и пусть жены всех королей, у которых я буду гостить, спят со мной». Как пишет Н. К. Чедвик в своем недавнем исследовании, посвященном пиктскому и кельтскому браку, многое говорит в пользу того, что «король или его филид имели право на ритуальное зачатие детей с замужними женщинами». В средневековье на разного рода «шабашах ведьм» аналогичное право распоряжаться «своими женщинами» имел «дьявол», и об этой же ритуальной практике, видимо, свидетельствуют многочисленные истории об инкубах и демонах, которые, принимая облик мужчин, вступали в плотскую связь со смертными женщинами. В «Истории» Гальфрида Монмутского говорится, что отцом Мерлина был один из таких демонов

Однако зачатие героя нигде не ставится в прямую связь с такими ритуалами, как jus primae noctis, и возводить эти повести к ритуалам — значит путать причину со следствием. Дело тут в другом: мифологические реальности, о которых повествуют истории, составляют также и смысл соответствующих ритуалов. Повести, где сверхъестественный фактор проникает с водой в рот матери, тоже имеют аналогии в сфере обычаев. Вера в плодотворящую силу воды веками заставляла бесплодных женщин пить воду из священных источников или купаться в них в надежде забеременеть, а вера в то, что сверхъестественные сущности воплощаются в червей и мух, видимо, объясняет, почему вУэльсе до сих пор о беременной женщине говорят, что она проглотила червя (pry') или паука (corryn).

Роль земного отца в повестях сведена к минимуму или вовсе опущена, как бы для того, чтобы особо подчеркнуть третий фактор зачатия, — ведь матерью героя оказывается девственница, изолированная от контактов с мужчинами, или женщина замужняя, но вплоть до вмешательства третьего фактора бесплодная. Противоречивый эпизод из саги «Сватовство к Этайн», по сути, представляет собой попытку увязать все три фактора: Этайн, женщина из Племени богини Дану, превращенная в муху, падает в чашу жены Этара, уладского героя; та проглатывает муху, и «так Этайн вновь была зачата во чреве». Однако сага парадоксальным образом добавляет, что возрожденная Этайн звалась дочерью Этара и была «зачата им». Есть и другие примеры, когда отцом ребенка, рожденного от проникновения сверхъестественной силы в лоно замужней женщины, считается ее муж. Так, например, Кухулин, хотя и был зачат богом Лугом, носил имя Сетанта сын Суалтама, а Монган, хотя и был зачат Мананнаном, звался Монган сын Фиахны Финна.

В ряде повестей сверхъестественная сущность в новорожденном персонифицируется как инкарнация или реинкарнация определенного божества. Реинкарнация лежит в основе повести о Даолгасе, а кроме того, мотив реинкарнации зачинателя, пожалуй, присутствует в рассказах о рождении Финна, Кормака Мак Арта и Фиахи ШирокоеТемя, чьим отцам предначертано было умереть сразу после того, как они зачнут сыновей. Когда Даолгас сын Кайрила лежал на смертном одре, дочь его наклонилась и поцеловала его. В этот миг изо рта ее отца вырвалась искра, которая попала ей в рот, и она забеременела. В положенный срок она произвела на свет мальчика с очень большой головой, который был наречен именем своего отца — Даолгас. Аналогичным образом Туан, единственный из племени Партолона, кого пощадил «мор», последовательно превращался в оленя, кабана и орла, а затем в облике лосося был съеден женой короля Кайрела и возродился в ее чреве. Он был назван Туаном сыном Кайрела, однако на самом деле это был все тот же Туан из племени Партолона, и в памяти его жила вся история Ирландии. Вспомним также, что в «Похищении быка из Куальнге» два соперника-свинопаса тоже прошли через ряд сходных инкарнаций, пока наконец в виде червей не были проглочены коровами, родившими в положенный срок двух чудесных быков. В валлийской «Истории Талиесина» рассказывается, как колдунья Керидуэн готовит в котле волшебное питье: она кипятит его ровно год, а по истечении этого срока на дне котла остаются лишь три капли, обладающие чудесной силой. Тот, кто их проглотит, немедленно узнает все тайны прошлого, настоящего и будущего. Колдунья предназначает чудесное питье для своего уродливого сына Морврана («крачка»), по прозвищу Авагду («тьма»). Но капли ненароком вылетают из котла и попадают на палец Гвиона Баха, мальчика, который помогал поддерживать огонь под котлом. Мальчик сунул палец в рот, мгновенно понял, какая опасность ему грозит, и пустился наутек. Керидуэн устремилась за ним в погоню. Спасаясь от нее, Гвион последовательно превращается в зайца, рыбу, птицу и пшеничное зерно. Колдунья же преследует его в облике, соответственно, гончей, выдры, сокола и курицы. В последнем обличье она проглатывает пшеничное зерно и спустя положенное время производит мальчика Гвиона Баха на свет в образе великого поэта-мудреца Талиесина.

Но если в ходе многочисленных реинкарнаций индивид, как правило, сохраняет свою личность с присущим ей мировосприятием и самосознанием, то ребенок Талиесин, отвечая стихами на вопрос короля, кто он и откуда пришел, явно осознает себя как некое вездесущее присутствие, которое было свидетелем всей истории мира и пребудет до конца. Волшебные капли ни много ни мало позволили ему осознать, что он был всегда. Эти стихи, как и некоторые другие того же плана, сохранившиеся в средневековой «Истории Тaлиecинa», возвышают Талиесина до уровня, недоступного смертным людям.

Я был учителем всей мудрости христианства,

Я останусь на лике земли до Страшного суда,

И неведомо, что я есмь — человек или рыба

Талиесин говорит, что он был свидетелем низвержения Люцифера, потопа, рождения и распятия Христа. И хотя в других стихах он заявляет, что был создан Гвидионом, здесь он утверждает, что находился при дворе Дон в час, когда Гвидион родился. Некоторые стихи в этой «Истории» изобилуют зачином «Я был » и длинными перечнями инкарнаций поэта, причем в перечни эти входят и неодушевленные предметы (бревно, топор, резец, рыбачья лодка, меч, щит, струна арфы, капля дождя, морская пена), и животные (бык, олень, жеребец, собака, петух, лосось, змея, орел), а еще он был хлебным колосом на вершине холма. Талиесин объявляет, что никогда не был рожден отцом и матерью, но сотворен из девяти сущностей — различных плодов и цвегов, земли и вод девятой волны. Подобно Аморгену, чьи счихи мы приводили выше, Талиесин единосущен во всем, из чего можно сделать вывод, что среди кельтов, как в Индии и в других странах, наряду с верой в индивидуальную инкарнацию бытовала доктрина о Едином Переходящем. Вспомним, что говорил об этом Овидий «Так изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая, / Входит туда и сюда, тела занимает любые / Дух, из животных он тел переходит в людские, из наших / Снова в животных, а сам — во веки веков не исчезнет»

Надындивидуальный характер воплощающегося духа маркирован и иными мотивами. Так, в час рождения Кормака над землей прогремел гром, в момент появления на свет некоторых святых из земли вдруг начинали бить источники, а сухие ветки в руках их матерей покрывались листьями и цветами, подобно тому как зацвели и покрылись плодами деревья, когда небо и земля возрадовались рождению Кришны. Одновременно с героем появлялись на свет и чудесные животные — одновременно с Придери рождается прекрасный жеребенок, с Кухулином — два жеребенка, с Финном — могучий пес, с Ллю — его брат, обликом своим напоминающий рыбу, а с Лугом — двенадцать единоутробных братьев, превратившихся затем в тюленей. В других повестях взаимоотношения между героем и сопутствующим ему животным устанавливаются позднее. Герои может быть вскормлен волчицей и поэтому бегает на четвереньках, или, оставленный в собачьей конуре, он растет вместе со щенками, или его бросают в озеро, и он выплывает на поверхность с рыбой в руках. Некоторые герои и героини получают имена по ассоциации с животными. Кулух назван так, потому что он родился в свинарнике (kilhweh), имя Кухулина означает буквально «пес Куланна», Месс Буахалла — «выкормыш коровьего пастуха», Оисин — «маленький олень», Осгар — «возлюбленный олень» и т. д. Иногда животный элемент в имени героя никак не объясняется, например, Руадкон — «рыжие псы», Конхенн — «песьеголовый», Маккон — «сын пса», Марх — «конь» (у него были конские уши), Бран — «ворон», Эхбел — «конская губа» и т. д.

Связь героя с отдельными видами животных порой столь тесна, что на нем лежит запрет (гейс) есть их мясо. Тaк, Кухулин не мог прикасаться к мясу собаки, Конаире запрещено было убивать птиц, поскольку его отец принимал облик птицы. Диармаид погибает во время охоты на кабана, так как нарушает запрет, наложенный на него в детстве. Вот как это случилось. Однажды псы Финна сорвались с привязи и кинулись на молочного брата Диармаида, который в поисках спасения бросился к отцу. Диармайда, однако добежать не успел и был закусан до смерти. Отец погибшего мальчика превратил его в серого пятнистого кабана и пустил в лес, пропев при этом заклинание, предрекающее ему и Диармайду гибель в один день. И во время охоты Диармайд смертельно ранил этого кабана и сам погиб от его клыков. Юный Финн отведал лосося мудрости, и, согласно одной из версий, Финн погиб от гарпуна. Св. Айльбе, вскормленный волчицей, до конца своих дней покровительствовал волкам, не забывая о своем «молочном братстве», а св. Кива, вскормленная точно так же, имела прозвище «девушка-волчица», и ноготь на одном из пальцев руки у нее был похож на волчий.

В мифологии животные не просто звери; им присуща сверхъестественная разумность и сила. Практически по всему миру можно найти подобные ассоциации животных с рождением и детством героя, а в ряде случаев они не покидают его до самой кончины, являя собой яркий пример верной дружбы и службы. Достаточно упомянуть волков у Кормака, птиц у Конайре, пса у Финна и жеребенка у Придери. Знаменитые кони Кухулина, которые погибают вместе с ним в его последней битве, несомненно, те самые жеребята, что родились с ним в одну ночь. По другой же версии один из коней Кухулина чудесным образом возник из озера, а другой — прибежал с Великой равнины, причем оба они в час гибели хозяина вернулись туда, откуда появились. Все названные животные, столь тесно связанные с жизнью и судьбой героя, вероятно, призваны символизировать сверхъестественный, внечеловеческий элемент его естества, что особенно отчетливо просматривается в повестях о валлийских братьях-близнецах, Ллю и Дилане, и древнеиндийских молочных братьях Кришне и Балараме. Как известно, сразу после крещения Дилан устремился к морю и, обретя морскую природу, плавает подобно рыбам — этим и объясняется его прозвище Дилан Эйл Тон (Дилан Потомок Волн). Ни одна волна не разбивалась под ним. И хотя Баларама в отличие от Дилана живет вместе с Кришной на земле и сохраняет человеческий облик, пока не становится взрослым, самый его уход из этого мира ясно свидетельствует о его зооморфной природе. Однажды, когда он, погруженный в размышления, сидел на берегу морского залива, изо рта его вдруг выполз змей и, оставив его безжизненное тело, устремился в морские волны. «Сам океан поднялся ему навстречу в облике могучего царя змей, чтобы приветствовать гостя, его же собственную высшую аватару — змея вездесущих вод. Змеиная суть божественного героя, исполнив свою миссию, возвращается в хаос после гибели ее временной человеческой аватары».

Универсальность и единосущность сверхъестественного прародителя имеет прямое отношение к мотиву инцеста, который достаточно часто фигурирует в историях о рождении. Этот мотив типичен для зачатия героя, и, анализируя его так, как мы анализировали другие мотивы, мы должны согласиться, что любое зачатие в некотором смысле инцестуально. Ведь если отец божественной искры в каждом человеческом существе по сути един, значит, мать, дитя, отец, жена, растения и животные суть духовные братья и сестры. Инцест, таким образом, «неизбежен в силу родства всего живого ab intra». Ту же истину можно сформулировать космологически: Родство и, соответственно, инцестуальная связь с животными и с природой вообще символизируют первичное единство, существовавшее до раздела живого и неживого, растений и животных, людей и зверей. Не случайно во многих космогонических мифах начало бытия предстает как разделение изначальной цельности надвое — на небо и землю, сушу и воду, мужское и женское. Мифологические первосупруги — это брат и сестра, и от их инцестуального союза происходит все человечество. Насколько нам известно, легенд подобного рода в кельтской традиции не сохранилось, однако следует отметить, что в сагах Мифологического цикла упоминания об инцестуальных союзах не редкость и что некоторые роды Ирландии возводят свое происхождение к родоначальнику, зачатому в инцесте.

Когда наступит конец мира, все многообразие его форм вернется в состояние единения, которое с точки зрения самого мира являет собой хаос. Намек на это, видимо, содержится в одном старинном ирландском заклинании, при помощи которого Племена богини сумели одержать верх над племенем Фир Болг, а сыновья Миля в свою очередь победили Племена богини суть этого сакрального текста сводится к тому, что мир, или время, эпоха, будет существовать, пока не смешаются друг с другом огам и аху, луна и солнце. В другом стихотворном тексте, где богиня Бадб пророчествует о конце мира, среди предвестий гибели назван и инцест.

Сын взойдет на ложе отца,

Отец взойдет на ложе сына,

Каждый станет и братом себе, и зятем.

Таким образом, инцестуальное происхождение героя символизирует присутствие в нем некоего имманентного вселенского начала, альфы и омеги, и для этого начала нет ни брата, ни сестры, ни матери, ни отца, а, в конечном счете, — ни рода, ни вида, ни элемента.

О союзе между братом и сестрой иносказательно свидетельствует процитированный выше поэтический фрагмент «каждый станет и братом себе, и зятем». И слушатели, и рассказчики историй о рождении дивились тому, как инцест загадочным образом запутывает родственные связи и создает категории, которые обыкновенно никак не могут совпасть. В сохранившемся контексте повесть об инцестуальном происхождении Даолгаса была рассказана Финном в ответ на вопрос: кто был сыном собственной дочери? Аналогичным образом намек на рождение Куимине, который появился на свет в результате связи отца и дочери, звучит так

Эта Мугайн была его матерью,

Сам же он был ей братом.

Месс Буахалла была внучкой собственного отца и сестрой собственной матери. В повести о рождении короля Конхобара — в том виде, в каком мы ее знаем, — инцестуальная тема не выражена, однако же друид Катбад называет его «сын мой и внук мой», что может быть верно, только если Несс была его дочерью. Но, пожалуй, самый яркий из ирландских рассказов на эту тему — рассказ о Клотре, которая спала с каждым из трех своих братьев, причем втайне от остальных. В положенный срок у нее родился сын, который был назван Лугайд Риаб Нерг (Lugaid Riab nDerg — Лугайд Красной Полосы), потому что поперек его тела в двух местах проходили красные полосы, отмечая пределы, в каких он походил на каждого из трех своих отцов. Когда мальчик вырос, то в свою очередь зачал с Клотрой сына, названного Кримтаном

Лугайд Риаб Нерг славному Кримтану

Был и отцом, и братом,

Клотра же, пригожая обличьем,

Стала бабушкой собственному сыну.