НЕОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Миф и знание. Пространство и время в мифологической картине мира. Мифологическое воображение. Миф как «родовая память» человечества. Миф и эволюция социальной памяти. Миф и кризис архаического сознания. Значимость мифа как фундаментальной клеточки генезиса основных видов человеческой деятельности.

Миф является той культурной матрицей, которая на заре истории человеческого общества послужила исходной основой для возникновения в дальнейшем всех основных видов человеческой деятельности, в том числе и научного зна­ния. Следует отметить, что в отечественной и зарубеж­ной литературе имеются различные подходы к вопросу о соотношении знания и мифа. Согласно А. Чанышеву, «знание... как таковое зарождается вне мифа, хотя и в тесной связи с ним». По-иному интерпретирует данный вопрос Е.Солопов, который считает, что «миф - это знание, непосредственно связанное с переживанием, это знание-переживание». Совершенно другой подход у Б.Малиновского, указывающего на необходимость уче­та при рассмотрении первобытного знания того момен­та, что разумное поведение первобытных людей, их Действия согласно теоретическим принципам определе­ны целью деятельности, являющейся ценностью их культуры. Эта ценность как предпосылка их существо­вания «пронизывает» как навыки, так и теоретическое знание. «Научный подход, - пишет он, воплощенныйво всей примитивной технологии, а также в организа­ции первобытных экономических предприятий и соци­альной организации, эта опора на прошлый опыт, имеющая в виду будущее выполнение, есть интеграль­ный фактор, который, надо полагать, действует с само­го начала истории человечества, с тех самых пор, как вид начал свою карьеру в качестве Ьото ГаЬег, Ьото 5ар1епз и Ьото роШлсиз». В первобытном обществе не существовало теоретическою знания, как считает Б.Малиновский. Его в принципе не могло быть, его аналогом являлась мифология.

Мифология имеет свой собственный язык, свои схе­мы и свою логику. В мифах не следует искать «истин­ных версий» или систем - различные версии, часто про­тиворечащие друг другу, могут существовать долгое время параллельно в одной группе. Мифические пове­ствования изменяются, но на большом отрезке времени видна тенденция к систематизации. С течением времени происходит их стандартизация и унификация. Отдель­ные мифы, представляемые обычно в символической форме, начинают образовывать нечто вроде системы.

Мифология фиксирует отношения коллектива с внешним миром и регулирует поведение индивидов в коллективе, ибо миф представляет собой форму зрелой суггестии - одну из форм общения на переломе между миром животных и человеческим обществом. Миф как синкретическая форма осознания мира есть и рассказ, обычно повествовательный, выражающий и органи­зующий верования архаического общества, и ритуал, переносящий события прошлого в настоящее (В.Н. Топоров). Миф затрагивает социальные чувства, действует на эмоции индивида. Миф специфическая форма упорядочения представлений о природе и обще­стве. Любая информация о явлениях природы, культу­ры, социальных сторон жизни коллектива фиксирова­лась как в вербальных, так и в ритуально-предметных формах воспроизведения мифа. «Миф скреплял и освя­щал любые формы человеческой деятельности, пишет А.Левин. Блаюдаря тому, что вся хозяйственная и социальная деятельность людей получала в мифе своевысшее объяснение и высшую санкцию, он служил как бы матрицей памяти, на которой закреплялись полез­ные для человека и человеческого общества знания». Все инновации должны были получить мифологиче­скую интерпретацию, иначе они не могли использо­ваться в обществе.

Мифология является первоначальной формой соци­альной памяти. «В мифах запечатлен сложный донауч-ный опыт культурного развития человечества, - отме­чает А.Тэнасе, - причем опыт не целиком религиозный: наряду с религиозными идеями, культурными обрядами и мистическим ритуалом в них кристаллизуется и пози­тивный познавательный и практический опыт, пред­ставляющий собой реальный прогресс сознания в рас­шифровке тайн мира». Мифология связана с возникно­вением человеческого рода. Окончательное превраще­ние первобытного человеческого стада в чисто соци­альный коллектив - род происходит с установлением экзогамии. Именно с возникновением рода возникает и формируется сугубо человеческая, социальная память. В этих условиях субъектом социальной памяти выступал не индивидуальный член рода, а сам род. Вот почему сознание первобытного человека, первоначально вы­ступавшего как стадное животное, иначе называется в литературе «бараньим», или «чисто стадным», сознани­ем; недифференцированное, оно не проводит четкого различия между человеком и природой. Такого рода сознание называется мифологическим.

Мифологическое сознание, будучи комплексным вы­ражением синкретического первобытного сознания, выступало в качестве интегрального фактора в форми­ровании картины мира на основе элементарных чувст­венно-эмпирических знаний о действительности. Ис­точником возникновения мифологической картины мира прежде всего является низкий уровень развития производительных сил первобытного общества.

Орудия труда первобытного человека были еще на­столько примитивны, что при их помощи обеспечить минимум необходимых для поддержания жизни мате­риальных благ можно было только в процессе коллективной деятельности, Человек в принципе не имел воз­можности существовать вне коллектива сколь-нибудь значительный отрезок времени, выделять себя из кол­лектива реально, а потому не располагал такой воз­можностью и в сознании. Члены первобытного коллек­тива, конечно же, обладали индивидуальными особен­ностями, но как в реальной жизни, так и в сознании решающую роль играли не эти особенности, а принад­лежность человека роду. Данный уровень общественной практики детерминировал не только ступень, но и фор­му познания действительности (мифологию), форму дифференциации объективной реальности. Важным компонентом постижения этой дифференциации дейст­вительности в мифологической картине мира являются представления о пространстве и времени. Отражая ат­рибуты материи, они образуют своего рода координат­ную сетку, благодаря чему человек в рамках определен­ной культуры воспринимает и осознает окружающий мир и создает его картину. Эта картина, в свою очередь, в определенной степени детерминирует мир его ценно­стей и поведение.

Первобытный человек, как свидетельствуют этно­графические, фольклорные и исторические источники, отдавал себе отчет в том, что все элементы действитель­ности взаимозависимы, взаимопроникают и взаимодей­ствуют, что они развиваются во времени и пространст­ве, т.е. к ним применимы представления «раньше» и «позже», «здесь» и «там». Эта стихийная эмпирическая логика трактовала время и пространство весьма кон­кретно, в чувственно-образной форме, всегда в связи с событием, имеющим место в том или ином точно лока­лизованном интервале пространства-времени. Время, подобно всему остальному миру, реально и веществен­но. Поэтому его можно упорядочивать и делить так, как это сделали боги или культурные герои при создании мира: создав небо и землю, поделили время и устано­вили способ его исчисления. Время можно предсказы­вать и изменять его содержание. Время - это конкретная предметная стихия, пряжа на станке богов, которые в лю­бой момент могут прервать нить человеческой жизни. В мифологической картине мира время и простран­ство негомогенны, анизотропны и относительны. Ми­фологическая логика оперирует бинарными оппози­циями: чет нечет, верх - низ и т.д. Так как в основе бинарных отношений лежат чувственные восприятия, то логика чувственных качеств не различает субъектив­ность и свойства Космоса. Поэтому пространство и время переживаются человеческим коллективом и инди­видом, отдельные интервалы пространства и времени получают позитивную, негативную или нейтральную эмоциональную окраску. Некоторые фрагменты про­странства являются сакральными (храмы, гробы, курга­ны, места собраний и т.д.), а обыденное время прерыва­ется интервалами сакрального времени. Любая деятель­ность человека должна совершаться в наиболее благо­приятных пространственно-временных интервалах. Эти свойства в своем единстве создают специфическое си­туационное пространство и время; причем в мифах формировались основы понимания прерывности и не­прерывности пространства, которое считалось конеч­ным. Представления о времени в мифологической кар­тине мира также были тесно связаны с практической деятельностью коллектива. Именно этим объясняется наличие различных моделей мифологического времени.

Словацкий философ Э.Драгунь считает, что в мифо­логии были выработаны циклическая и статическая модели времени. Основой циклической модели мифоло­гического времени является относительное постоянство производственной деятельности - основного компонен­та общественной практики. Ритм общественной прак­тики в принципе не нарушался инновациями, поскольку прогресс в преобразовании мира был чрезвычайно мед­ленным и очеловечивание мира не вызывало заметных, резких изменений ритма природы. В основе, же статиче­ской модели мифологического времени лежит целост­ность, неизменная определенность прошлого, настоя­щего и будущего, обусловленная медленным развитием истории на общинно-родовой ступени общества. Об­щим для обеих Аюделей «является как раз стремление устранить время» (Э.Драгунь).

М.Ахундов указывает на существование трех моде­лей архаического времени: 1) архаическая колебатель­ная модель; 2) циклическая модель, функционирующая в культурах с неизменным прошлым; 3) модель спи­рального времени. Он отмечает, что хотя дая мифа ха­рактерна ориентированность на прошлое, которое было временем творения мифических предков, культурных героев, он выступает гибким средством фиксации и санкционирования накопившихся изменений: «Миф хотя и канонизировал мифическое прошлое, но в силу цикличности времени выступал интертемпоральной структурой и с необходимостью организовывал про­шлое, настоящее и будущее. Это, в свою очередь, давало возможность пересматривать каноны прошлого в соот­ветствии с изменениями социокультурной метрики на­стоящего». Та или иная модель мифологического вре­мени имела вполне определенную практическую (наряду с мировоззренческой, познавательной, эстети­ческой) функцию она представляла собой определен­ную инструкцию для деятельности индивида в рамках коллектива, интегрировала человека (коллектив) с при­родой.

Действительно, поскольку миф как форма культур­ной (социальной) памяти общества фиксировал подчи­ненность течения событий определенным регулярно-стям, постольку представления о времени в первобыт­ном мифологическом сознании имели позитивный пси­хологический момент, заключающийся в стимуляции активности субъекта деятельности, направленной на выживание коллектива. Не случайно в первобытном обществе с его ритуальными обрядами и табу домини­рует миф как форма суггестивного знания, вклю­чающего элемент веры и эмпирическое знание.

В отличие от человека животное обладает инстинк­том, который информирует его о том, как ему вести себя в каждый момент жизни. Мир наблюдений и мир действий у него сопряжены. У человека же эти два мира подверглись значительному удалению друг от друга, с тех пор человек находится в ситуации неопределенности поведения. Таким образом, возникает потребность вснятии этой неопределенности, в принятии безошибоч­ного решения и определении его надежности (Р.Форбс). Именно эта потребность заключена в генезисе не только культуры и техники, но и предсказателыюй деятельно­сти человека. Неопределенность поведения человека связана с формированием его как социального сущест­ва, детерминированного не биологическими законо­мерностями, а трудом, коллективным производством материальных благ и средств к существованию.

Жизнь первобытных коллективов постоянно нахо­дилась под угрозой непредвиденных событии (неудачная охота, засухи и холода, эпидемии и т.д.). Для выживания коллектива необходима прогностическая деятельность. Немецкий психолог Ф. Клике писал: «Знание о том, чего следует ожидать, могло бы устра­нить или значительно уменьшить неопределенность решений, которая, как правило, связана с индивидуаль­ным или коллективным страхом». Для снятия страха в первобытном обществе были разработаны различные церемонии и табу. Табу и ритуальные церемонии в пер­вобытном обществе, представляющие собой предметное воплощение мифа, «как бы размывают временные гра­ницы, переносят события прошлого в сегодняшний день» (Б.Н. Путилов), уменьшая Неопределенность и тем самым снимая страх перед неизвестным. Иными словами, миф служил средством предсказания будуще­го, в нем заложен прогноз авгуровского типа - будущее предсказывается на основе прошлого. Важно то, что миф позволяет воспроизводить явления прошлого в настоящем, чтобы снять неопределенность ситуации, предсказывая будущее, имеющее высокую социальную ценность для жизнедеятельного коллектива. Мифологи­ческое мышление служит человеку инструментом по­знания и освоения окружающего мира. Мифология есть форма, а не содержание, подобно скульптуре, живописи охватывает все, что интересовало и удивляло человека.

Миф, иллюзия имеют материальные основы, коре­нятся в бытии людей. Они - образование мышления, по не присущи самому материальному бытию, а являются следствием неадекватного отражения сущности явлениив мышлении человека. В них схвачены определенные черты объективной реальности, но фрагментарно. В этом аспекте миф не является просто заблуждением. Он дает «чистое» описание некоторой эмпирической сово­купности фактов и явлений. Отвлеченная мысль как результат отражения какой-то стороны бытия в мифе сама становится бытием, т.е. происходит совпадение идеи и обыденного чувственного образа. Мистифика­ция существует только в мышлении, миф же выполняет определенную социальную функцию, ибо имеет опреде­ленный материальный эквивалент, отраженный в нем.

Миф - это метафора, поэтическая интерпретация или драматизация конфликтных сил природы, жизни и че­ловеческого разума, это вибрирующее выражение фан­тазии, ценностей и стремлений архаической культуры. «Мифопоэтический «бриколлаж», интуиция, состав­ляющие основное средство познания в системе архаич­ного мышления, в принципе и в общих чертах вполне соответствуют научно-историческому мировоззрению позднейшей эпохи, по крайней мере в том отношении, что и то и другое равным (хотя и разным) образом удовлетворяли глубоко укорененным теоретическим и интеллектуальным потребностям человеческого бытия, хотя и считали основной своей задачей решение чисто практических вопросов» (В.Н. Топоров).

Магия, аллегория, мораль и табу оживлены и прони­заны мифом. Мифологическая функция глубоко худо­жественна. Метафоры, символы и аллегория лежат в основе мифов. Однако мифы нельзя полностью свести к метафорам, символам и аллегориям. Подобно аллего­рии, народному сказанию и легенде миф отображает игру человеческого соображения и интеллекта. Однако он - нечто большее, ибо «миф - это склад человеческих ценностей и традшщн» (Р. Мукерджи). Миф раскрывает символический мир верований, фантазий, ценностей и норм поведения; он является новым измерением челове­ческого восприятия, вдохновения и мышления, обу­словленных взаимодействием людей и природы. Миф выполняет определенную социальную функцию, позво­ляет проникнуть человеку в ритм природы и социального бытия. В рассматриваемом нами плане пред­ставляет интерес мифологическое воображение, т.е. мифотворческая функция человеческого мышления.

Литература, посвященная мифологии, необычайно богата. Этой проблемой занимались и занимаются А. Лосев, Е. Мелетинский, К. Юнг, Б. Малиновский, К. Кереньи, М. Элиаде, 3. Фрейд, К. Леви-Стросс и др. Для наших размышлений наиболее ценными, однако, являются работы Э. Кассирера, исследования которого не просто охватили мифы, но проникли в природу ми­фологического мышления. Основным признаком мифо­логического воображения, согласно Кассиреру, является отсутствие сознания образа. В мифологическом вооб­ражении происходит полное отождествление образа с реальной действительностью. Кассирер поясняет это на следующем примере: в первобытном обществе танцор выступает в маске бога или демона, не подражая, не играя роли, но в собственном убеждешш и наблюдаю­щих за ним членов племени является богом или демо­ном. «Мифологическое воображение содержит всегда акт веры. Без веры в действительность своего предмета миф утратил бы основу, на которую он опирается» (Э. Кассирер).

В случае мифологического воображения не сущест­вует, следовательно, понятия образа в его собственном значении. Это есть, используя определение Р. Арнхейма, автообраз. Изображения богов в храмах часто так расположены, чтобы посетитель (отметим, посетитель с мифологическим воображением) воспри­нимал их не как образы богов, но как самих богов. Это, однако, не означает, что мифологическое воображение невозможно отнести к реальной действительности. Ми­фологическое воображение вначале должно иметь непо­колебимую опору в действительности. Позже происхо­дит специфическое деформирование реальных фактов, и именно деформирование, т.е. искажение в широком значении данного слова, ибо деформирование является также благородной в своих интенциях идеализацией.

Таким образом, мифологическое воображение выра­жает не столько действительность фактов, сколько действительность потребностей. Только кажется, что в природе мифологического воображения лежит иллю­зорное исполнение выраженных в нем стремлений. Но именно поэтому эти искусственно поддерживаемые по­требности постоянно живут и растут. Реальные потреб­ности удовлетворяются естественным способом «смещения». Воображаемое исполнение, наоборот, уси­ливает их живучесть и увеличивает их воздействие. В крайних случаях доходит даже до того, что возмож­ность реального удовлетворения отбрасывается. По­добное происходит, когда определенные потребности посредством воображения деформированы настолько, что могут «осуществиться» только внутри этого вооб­ражения. Мифологическое воображение становится вследствие этого замкнутой структурой, полностью недоступной для внешних факторов.

Мифологическое воображение является принципи­ально коллективным. В архаических обществах коллек­тив был как творцом, так и потребителем его результа­тов. Творцом в том смысле, что воображение выражало потребности, верования, стремления, чаяния, мечты и т.п. коллектива. Потребителем же потому, что послед­ствия этого воображения для коллектива были предна­значены и им потреблялись. С одной стороны, мир по­требностей возбуждал воображение, с другой - благо­даря воображению, постоянно сохранялся и умножался. Очевидно, определенные потребности, которые миф выражает и на которые отвечает, могут быть в коллек­тиве еще не развиты, не осознаны, скрыты. Миф такие потребности извлекает из подсознания, проявляет, ак­тивизирует и дает толчок их развитию.

Коллективный характер обусловливает схематич­ность мифологического воображения: оно должно быть схематичным, чтобы охватить коллектив. Схематич­ность мифологического воображения обусловлена так­же повторяемостью определенных мотивов, «вечных» потребностей или ситуаций, которые в воображении находят свою манифестацию. Это, перефразируя М. Элиаде, «эталонное», или «архешпнческое», вооб­ражение (но не в юнговском понимании). Схема, архетип или образец (эталон), очевидно, делает жесткой как внешнюю действительность, так и внутреннюю. Но схема, будучи ее специфической регуляцией, обеспечи­вает определенного рода безопасность. Люди чувствуют уверенность, когда мыслят и действуют согласно опре­деленным схемам и правилам.

Эта схематичность имеет решающее значение для функционирования мифологического воображения в архаическом обществе, для поддержания регулярности, порядка в окружающем мире. Вполне понятно, что про­рицатель является центральной фигурой любого тради­ционного африканского общества. В качестве прорица­теля могут выступать знахарь, жрец и вождь. Все они «представляют собой различные аспекты одной и той же насущной проблемы - потребности общества в фи­зическом и социальном порядке» (К.М. Тернбул). Миф создавал воображение сакрального пространства, свое­образного центра мира и сакрального времени, которое не течет непрерывно, но представляет собой элемент возвращения (концепция так называемого «вечного возвращения»). Целью мифа была организация вообра­жения о мире, он становился фактором, влияющим на познавательную деятельность любого типа, позволял интерпретировать как природную, так и социальную действительность, создавая причинность, которая смысл любого вида явлений находила в сверхъестест­венном мире (мифическое время, когда появляются и действуют культурные герои в среде, выступающей иногда в качестве сырого материала). Миф также был связан со сферой живой практики, составлял мотива­цию любого типа деятельности и обычаев, прежде всего ритуалов, являясь важным элементом общественных отношений. Сущность мифа определялась не его от­дельными элементами, но способом их связи в значимое целое. Первобытное мировоззрение выражалось прежде всего в его общей структуре, которая должна была вос­производить строение мира. Эта структура, а не кон­кретный способ ее вербализации, детерминировала тож­дественность мифа. Миф выступал обычно во множест­ве версий, однако если каждая из них кодифицировалаэлементы веры, обязательные для данного общества, то ни один вариант нельзя трактовать как истинный, главный или аутентичный, когда каждая версия выпол­няла религиозную, познавательную и мировоззренче­скую функции, присущие мифу вообще.

Миф в силу своей синкретичности - это прежде всего сфера идеального, это сфера производства сознания. Миф представляет собой систему символов, нагружен­ную семантикой для стабилизации общества. Так, анг­лийский исследователь В.Тэрнер пишет, что мифологи­ческие «символы и отношения между ними - не только ряд познавательных классификаций для упорядочива­ния вселенной ндембу (африканское племя. - Я/7.). Они, кроме того, и это, вероятно, не менее важно - ряд за­поминающих механизмов для пробуждения, направле­ния и обуздания могучих эмоций, таких, как ненависть, страх, любовь и горе. Они также целеустремленно снабжаются информацией, имеют «волевой» аспект. Короче, личность целиком, а не только «мысль» ндембу экзистенциально вовлечена в дела жизни и смерти...». Другими словами, миф - это средство отсечения «вредных» примесей, навыков и знаний, это средство гармонизации и контроля общественной системы.

При таком подходе становится прозрачным рацио­нальный элемент фрейдовской концепции мифа. Со­гласно Фрейду, миф символически воспроизводит ре­альные события, случившиеся в глубокой древности. Миф в качестве элемента «родовой памяти» человечест­ва позволяет индивиду в онтогенезе пережить филогенез человечества. Именно поэтому З.Фрейд строит психо­анализ на мифах об Эдипе, Прометее, первобытной орде и т.д. Фрейдовский человек есть иррациональное существо, находящееся во власти стихии бессознатель­ного. Главным в ортодоксальной фрейдовской системе мысли является изоморфное отношение между элемен­тами индивидуального бессознательного и компо­нентами родового бессознательного. Отсюда следует постулат, что судьба каждого человека есть повторение истории рода, т.е. фактически речь идет о воспроизве­дении психикой индивида родовой психики. «Именноэто родовое бессознательное с его неодолимыми влече­ниями, импульсами, воспоминаниями и табу и довлеет над сознанием и природой человека» (Г.Уэллс). Инди­вид, дескать, является вместилищем родового языка архаических символов, транслятором биологически унаследованного родового бессознательного будущим поколениям.

З.Фрейд разработал учение об универсальном сим­волическом языке бессознательного, исходя из сущест­вования двух типов родовых воспоминаний. Первый тип относится к раннему периоду отношений человече­ской орды и связан с орально-каннибалистской и анально-садистской сексуальными фазами. Такого рода воспоминания являются основой бессознательного «Оно» современного человека. Второй тип родовых воспоминаний слагается из первобытных племенных табу более позднего времени, накладываемых на влече­ния сексуального характера, что было обусловлено ин­тересами общества. Эти врожденные воспоминанпя-запреты, по Фрейду, основные элементы «Сверх-Я» -сознания современного человека.

Фрейдовский психоанализ воспроизводит картину битвы на арене человеческой психики между бессозна­тельными родовыми влечениями-воспоминаниями и бессознательными родовыми табу-воспоминаниями, причем ни одна из сторон не может одержать победу. У Фрейда концепция мифа основывается на социальной памяти, которая по своей форме внешне совпадает с биологическими закономерностями. Как подметил И.Бычко, на ранних этапах человеческой истории «социальные закономерности еще очень долго по внеш­ней форме своего проявления напоминают низшие (биологические, в частности) закономерности...».

Усложнение структуры практики, дифференциация общества обусловили эволюцию социальной памяти. Общественная практика была бы невозможна без суще­ствования постоянно расширяющегося континуума возможностей общения и накопления информации об­щественной системой. В дописьменных обществах со­циальная память функционировала на уровне непосредственного контакта индивидов между собой. Перво­бытные общества традиционной культуры описывают­ся моделью моносемантической культурной группы, в которой для каждого информатора и каждого адресата интеллектуальное содержание и мотивации всех сооб­щений идентичны. С разделением общества на классы и слон возникаю! полисемантические культурные груп­пы, которые состоят как минимум из двух подгрупп с разным социальным статусом, имеющих, по крайней мере, одну общую семиотическую систему и вне ее от­дельные, специфические системы, в частности письмен­ность. Ф.Энгельс в работе «Происхождение семьи, част­ной собственности и государства» поддерживает мысль Моргана о том, что высшая ступень варварства «пере­ходит в цивилизацию в результате изобретения буквен­ного письма и применения его для записывания словес­ного творчества».

В современной науке общепринят тезис о преемст­венности истории человеческого общества. Обществен­ная жизнь воспроизводится в смене поколений посред­ством социальной памяти как совокупности специали­зированных инструментов межчеловеческого общения, являясь существенным аспектом функционирования и развития общества. Объясняется это и тем, что соци­альная память представляет собой не только фиксацию прошлых состояний общественной системы и аккуму­ляцию социального опыта, но и основу прогнозирова­ния будущего. В первобытном обществе мифология как вид социальной памяти выступает в качестве классифи­кации природных и социальных явлений и способствует дальнейшему развитию общества. Нельзя не согла­ситься с Е.Мелетинским, указавшим на «изощренность, операциональную гибкость мифологического мышле­ния, оказавшегося способным к анализу и классифика­циям, которые (как убедительно доказывает Левп-Стросс) сделали возможной неолитическую техниче­скую революцию».

Происходи! кризис архаического сознания, связан­ный с неолитической революцией. О кризисе архаично­го сознания свидетельствует и усиление тенденции кигнорированию концепции гетерогенного пространства и времени, и тяготение к геометризации пространства, на что указывают, например, практика ритуальных измерений (древние традиции Двуречья, Индии, Китая, Мезоамерики) и широкое распространение геометриче­ских символов (круг, квадрат, мандала, крест, свастика, меандр, волюта). В ранних цивилизациях возникают и зачатки первых научных классификаций, вписанных в контекст религиозных концепций и верований, корнями уходящих в древнюю мифологию первобытного обще­ства (В.Н. Топоров).

Действительно, в первобытной цивилизации функ­ционирует триада - родовой строй, миф и изобрази­тельная система. С разложением первобытного и появ­лением классового общества на смену этой триаде при­ходит новая: государство, религия и письменность. Происходит смена мифа религией, включающей в себя моральный момент. Однако во всех религиозных систе­мах, рожденных мифологией каменного века, сохраня­ются идеи древнейшего мифа. Так, идея бессмертной души восходит к древнейшему в истории человечества сюжету о жизни и смерти, запечатленному в росписи палеолитической пещеры Ляско, не говоря уже о том хорошо исследованном факте, что человеческое право­судие, которое зиждется на идее «закона», имеет своим небесным и трансцендентным прототипом космический порядок (М.Элладе). Древний миф является своего рода геном, который выполняет первоначальные функции всех видов духовной культуры фольклора, религии, зачатков научных знаний и т.д., т.е. в основании всех видов человеческой деятельности лежат те или иные мифические прототипы.

В нашем плане существенно то, что древний миф в таких своих вариантах, как астральные мифы, содержит в себе устойчивое ядро познавательного, рационально­го, зачаточно-научного начала. Ведь астральные и кос­мологические мотивы, как установлено в науке, отно­сятся к наиболее общим, стабильным, сходным у перво­бытных племен разных уголков земного шара разделам мифологии. Менее других ее разделов они менялись вовремени и в «пространстве» (в ходе расселения челове­чества по планете).

«Это обстоятельство, - отмечает Б.А. Фролов, -может объясняться, с одной стороны, постоянством объективной основы астральных мифов: повседневно наблюдаемые небесные явления с их регулярной четкой повторяемостью и «одинаковостью» в разных широтах и в разные исторические эпохи самое наглядное и универсальное свидетельство постоянства и закономер­ного характера природных процессов. С другой сторо­ны, объяснение может быть обращено к субъективной стороне дела, к каким-то общим свойствам отражения упомянутых природных процессов в сознании и культу­ре человечества на протяжении его истории или опреде­ленного этапа истории». Последний случай рассмотрен современной наукой, и сделан фундаментальный вывод о том, что мышление представителей «архаических» обществ принципиально не отличается от мышления современных людей, различие заключается лишь в на­правленности, в мотивировке мышления. Именно это обстоятельство следует принимать во внимание при рассмотрении астральных мифов и связанных с ними пещерных рисунков.

Существенным в этой связи является то, что совре­менные исследования первобытных изображений и свя­занных с ними устно-поэтических сюжетов показывают идентичность полученных результатов и данных экспе­риментальной психологии и психофизиологии в облас­ти изучения фундаментальных свойств человеческой психики, которые обнаруживаются в различных формах поведения, в творческой деятельности. Фундаменталь­ные свойства физиологии и психики современного че­ловека в принципе те же, что и во все предшествующие периоды истории человека современного типа (Ното зар1еп8), начиная с верхнего палеолита. Немаловажно то обстоятельство, что установленное экспериментальной психологией постоянство объема оперативной памяти и внимания (он равен «магическому» числу 7 плюс-минус 2) служит основой количественного обозначения исход­ных пространственных и временных структурных делений в астральных мифах и рисунках с эпохи палеолита. Кроме того, целая серия прямоугольных фигур в искус­стве палеолита имеет пропорции 1 : 0,62 - т. е. соотно­шение то же, что и экспериментально установленное основным психофизическим законом (законом Вебера -Фехнера) пороговое отношение в процессе восприятия (в качестве примера можно привести знаменитую пеще­ру Ляско).

«Все это значительно, - пишет Б.А. Фролов в своей работе «Астральные мифы и рисунки», - проясняет ис­токи астральных мифов и рисунков и древнейших науч­ных представлений. Орнаменты и фрески палеолита в их «космобиологических» мотивах явно обнаруживают календарный подтекст, рассмотренный нами примени­тельно к фигурам быков, лошадей, оленей. Кстати, та­кого рода анализ проясняет астральное значение ука­занных животных в послепалеолитнческих астральных мифах и рисунках Евразии: «лунного быка», «солнеч­ной лошади» (на севере, от Скандинавии до Чукотки, «солнечного оленя»). Здесь теперь уже нет необходимо­сти прибегать к психоаналитическим схемам, к концеп­ции «пралогического мышления», но понятна и логика обращения к ним прежде... Так, в рассмотренных при­мерах сюжетов астральных мифов и рисунков палеоли­та выявленные нами и теперь трактуемые как первона­чальные астрономические, биологические, математиче­ские знания, соответствие которых реальным явлениям объективного мира не вызывает сомнений, - эти древ­нейшие представления о мире взаимосвязаны отнюдь не хаотически, не мистически, не по какому-то субъектив­ному произволу, но прежде всего логикой их реальной практической ориентации на удовлетворение специфи­ческих общественных потребностей охотничьих коллек­тивов палеолита - потребностей, тесно связанных с цикличностью природных процессов, соотносимых с ре­альным астрономическим временем».

Вполне понятно, что первоначальный природоведче­ский каркас астральных мифов и рисунков как бы заво­рачивался в кокон причудливых художественных обра­зов и магико-религиозных представлений. Современнаянаука сумела за коконом такого рода ассоциаций вы­явить построения достаточно четких в математическом и астрономическом отношении, сложных в техническом и художественном отношении промысловых и родовых календарей палеолита. «Орнаментально-геометрическая компоновка последних в итоге, замечает Б.А. Фро­лов. - выражает те же идеи, что и центральные компо­зиции пещерных монументальных ансамблей, в кото­рых, в свою очередь, фигуры быков и лошадей и ряды счетно-календарных знаков даны то порознь, то нале­гающими друг на друга. Это также говорит об извест­ной самостоятельности зачаточно-научных представле­ний палеолита и о их взаимосвязях с художественно-эстетическими сторонами астральных мифов и рисун­ков».

Для наших лекций существенным является то, что в конце палеолита представления о природе не огра­ничивались обширным кругом точных эмпирических знании; было достигнуто, очевидно, нечто большее: сформировалась идея Вселенной как единого целого (А.П. Окладников), семиричная «модель мира» с 3 вер­тикальными и 4 горизонтальными делениями, выделя­лись 4 стихни, сходные с «первоэлементами» древнегре­ческих космологических концепций (вода, земля, воз­дух, огонь) (Б.А. Фролов), подлинная сложная предыс­тория науки, множеством корней питавшая ее дальней­ший рост, ее историю.