Виктория Саксен-Кобур-Готекая 1905-1936 5 страница

j Главным воспитателем, надзиравшим за поведением и здоровьем великих (князей, стал граф Н. Салтыков, достаточно ловкий придворный, который в (прежней своей должности гофмейстера гатчинского двора наследника Пав- [ла успешно посредничал между последним и Екатериной, умея улаживать [периодически возникавшие конфликты. Возможно, императрица учитыва­ла, что он окажется полезным в аналогичной роли во взаимоотношениях [уже Александра Павловича со своими родителями. Непосредственным же [воспитателем и дядькой великого князя был генерал Протасов, человек | старых правил, консерватор, отрицательно относившийся к воззрениям глав­ного учителя Александра — Ф. Лагарпа и к принятой последним систе­ме обучения. Сам Протасов добросовестно и зорко следил за повсед­невным поведением воспитанника, отмечая даже мелкие его промахи. В [записках своих он не раз жалуется на «праздность» и «лень» великого > князя, на его нелюбовь к серьезным занятиям и к «прочному умствованию».

I' История России: от Рюрика до Путина


Для обучения внуков Екатерина II пригласила авторитетных и знаю J учителей. Математику им преподавал Массон, географию — Паллас J менитый путешественник и натуралист, физику — профессор Крафт' j ский язык и историю — известный писатель конца XVIII в. М. Мурав/ закон Божий и английский язык — протоиерей Самборский, долгое i мя проживший в Англии.

Отец Самборский весьма шокировал окружающих своим внешним o(J ликом и привычками. Ему, столь привыкшему к условиям европейской жизни, императрица разрешила носить светское платье и брить усы ! бороду, что никак не соответствовало традиционному облику православЗ ного иерея. Впрочем, на свои обязанности он смотрел как на свящеД ный долг, его влияние на воспитанника (он пробыл при Александре н| менее 9 лет) безусловно. Правда, остается гадать о том, насколько сак пребывал твердым в православии сей русский европеец, женатый на ан| гличанке. Н. Бердяев, характеризуя духовный облик Александра I, этого по его определению, «интеллигента на троне», отмечал, что императоп искал «истинное и универсальное христианство, но глубокой православ| ной основы у него не было».

Центральное место и ведущая роль среди наставников Александра Пав1) ловича принадлежала Лагарпу, появившемуся при дворе Екатерины Я рекомендации Гримма. Уроженец Швейцарии, демократ и республиканец по убеждениям, с 1782 г. он состоял при великом князе «кавалером» и учителем французского языка. Через два года он представил записку о задачах воспитания наследника престола. Императрица ее одобрила. Тем! самым Лагарпу была предоставлена полная свобода в течение 11 лет вкла дывать в голову будущего императора те идеи, которые воодушевляла передовых людей Европы. Сам Александр неоднократно заявлял, что всемя что в нем есть хорошего, он обязан Лагарпу.

Человек высокообразованный и вдохновленный гуманистическими прим ципами, Лагарп и в повседневной жизни проявлял честность, прямодушия искренность и неподкупность. Это действовало на воспитанников не ме| нее сильно, чем содержательная сторона проповедуемых им учений. Ла-1 гарп весьма скептически относился к интригам, столь многочисленным пр® дворе Екатерины. За отказ участвовать в одной из них он и был в конц! концов удален от своего питомца раньше, чем это следовало по про| грамме обучения.

Республиканец в роли главного учителя и воспитателя будущего влаЧ телина самодержавной империи — своего рода педагогический парадокч Впрочем, только с точки зрения потомков, а не современников. Воспитч телем графа П. Строганова, одного из друзей и доверенных лиц имперЧ тора Александра в первые годы царствования, являлся француз Ромм, влоЧ ледствии активный участник революции, член Конвента. Дети Н. Салтыков"!

ручались под руководством брата Марата, не одобрявшего, разумеется, [ярого радикализма одного из лидеров якобинцев. Вместе со своими 'воспитанниками он не раз бывал при дворе в обществе Александра Пав­ловича. И все же избранный способ воспитания наследника российско­го престола выглядит эксцентричным решением даже для столь неорди­нарной личности, каковой являлась Екатерина. Успех его, если и [возможен, теоретически может быть достигнут сочетанием идей и зна- 1ИИЙ просвещенной Европы с русской государственной и нравственно- этической традицией. Задача на практике почти невыполнимая, так как [предполагает и в учителях, и, что важно, в ученике способности весьма |и весьма значительные.

[ Будущий император таковыми не отличался. По своим интеллектуальным [возможностям он был человеком «не выше и не ниже среднего уровня» [(В.О. Ключевский), склонный, скорее, к восприятию готового знания, чем к [действительному «образовыванию» самого себя. Не случайно близкий друг I его в юности князь А. Чарторыйский в мемуарах ядовито заметил, что после (удаления Лагарпа великий князь не прочитал до конца ни одной книги из (списка, составленного его учителем для дальнейшего самообразования. I Система обучения, принятая Лагарпом, носила довольно отвлеченный ха­рактер, отражая типичные недостатки европейской рационалистической пе-

■ дагогики эпохи Просвещения, нацеленной на быстрое усвоение большого

■ числа готовых истин. Он объяснял своим воспитанникам латинских и гре- I ческих классиков, английских и французских историков и философов; вел

речь о могуществе разума, о благе человечества и природном равенстве людей, о справедливости; о договорном происхождении государства и пре­имуществах республиканского устройства; о нелепости и вреде деспо­тизма; о гнусности рабства и т. п. Лагарп любил полемизировать с исто­рической действительностью, подбирая подходящие для таких случаев примеры, но не учил понимать реалии жизни, не объяснял ее строй и ход. [Заметим, что это все говорилось и читалось будущему самодержцу в 10- j'14 лет, т. е. раньше, чем следовало бы. Обсуждаемые наставником поли­тические и нравственные коллизии воспринимались как отвлеченные, а мо- |жет быть, и сказочные сюжеты. Они наполняли воображение мальчика чувствами и образами, не соответствовавшими возрасту. I Подрастая, великие князья искренне привязалась к учителю-идеалисту. [Занятия, которые учили, как чувствовать, как вести себя, которые на все [Давали готовые ответы, насыщали сознание благими и гуманными идеями, [стали для них своего рода «эстетическим удовольствием» (В.О. Ключев- Iский), развлечением. Но не более чем развлечением. Ученикам не задава­ясь ни научные, ни житейские вопросы, не ставились задания, которые надо °Ь1ло бы разрешать самостоятельно. Их не учили и не научили думать и Действовать. В лагарповой методе обучения, видимо, отсутствовало то, что


не столь образованный, но добросовестный Протасов и называл ным умствованием».

Но и такое, весьма несовершенное обучение рано закончилось £ j терина II, рассматривая Александра как своего прямого наследника J спешила внука женить, хотя тому не было и 16 лет. Впрочем, и невес 1 баденской принцессе Елизавете, только минуло 14. Возможно, имперД рица стремилась удержать взрослевшего и красивого (в вюртембергскул родню матери) Александра от чувственных соблазнов, многочисленных у ее дворе. К тому же бракосочетание великого князя давало пристойны! повод удалить Лагарпа, в отношениях с которым возникла трещина посла того, как он отказался участвовать в реализации идеи объявления Алей сандра наследником вместо отца.

Обучение будущего императора не получило, таким образом, логическом завершения. Усвоенные им политические и философские идеалы, норму общечеловеческой морали способствовали развитию созерцательной меч] тательности и склонности к умозрительным занятиям. Уже в 1796 г. Алек] сандр чувствовал себя усталым, доверительно высказывая ряду близкий людей, что мечтает о жизни частного лица где-нибудь поблизости от Рейна]

Россия, ее прошлое и настоящее, как это ни странно, оказались на пен риферии содержательной стороны его образования. Даже учитель рус! ского языка и истории Муравьев знакомил ученика в основном с сом ственными рассуждениями о гуманизме, свободе мысли, законное™ заставлял переводить на русский тех же Руссо, Мабли и пр. Если обра! щалось внимание на русскую действительность, то чаще всего как на неразумное явление низшего порядка. Но более ее предпочитали игня рировать. В результате и русского языка будущий самодержец толком не усвоил. Превосходно владея французским, зная английский с младен­чества (его нянюшка была англичанкой), по-русски Александр до конца жизни не мог вести обстоятельного разговора, особенно если предмеа обсуждения был сложным.

Это не просто обстоятельство личной жизни, но отличительная чертя элитной культуры России рубежа XVIII—XIX вв. Образованное русской дворянство в массе своей родным языком владело весьма скверно, преМ почитая в обиходе и устный, и литературный французский, франкоязычна образованного русского общества порождало ситуации парадоксальные! Будущий декабрист Н. Муравьев подростком бежит из дома в 1812 г.| действующую армию и, не умея двух слов сказать по-русски, арестовыва-! ется крестьянами как вражеский шпион.

Генерал граф Кутайсов, смертельно раненный на Бородинском поле, п0С1 леднюю свою волю выражает на французском. И подобные примеры мо j но продолжить. Заметим, кстати, что и рост национального самосознани' в 1820—1830 гг., и окончательное оформление русского литератури°г"

„зыка мало изменили лингвистическую ситуацию в дворянской среде. Вспомним, что идеальная героиня Пушкина, Татьяна Ларина, писала пись­мо Онегину по-французски. А лицо вполне реальное, один из ярких ли­деров раннего славянофильства Ю. Самарин до семилетнего возраста Ко-русски даже не говорил. Он и его единомышленники, по образова­нию просвещенные европейцы, впоследствии брали дорогостоящие уроки (у русских профессоров, чтобы в совершенстве овладеть родным языком. I Таким образом, своими затруднениями с русским Александр I не выде­лялся на фоне современной ему политической и культурной элиты Рос- |сии. И все же ни один из его преемников в этом не был на него похож. |Уже Николай I, его младший брат, говорил по-русски весьма свободно и •правильно, что с одобрением отмечал в своих дневниках А.С. Пушкин. I Итак, образование Александра I следует признать не вполне адекватным ( задачам управления огромной самодержавной империей. Но для государя [ не менее значимы и черты характера. Н.М. Карамзин, часто общавшийся с I императором в качестве придворного историографа, очень любил его как ■ частного человека, но весьма низко ставил как государственного деятеля. I Павел Строганов, один из «молодых друзей» Александра Павловича, ха- I рактеризовал его как натуру ленивую и вялую, испытывавшую большое недоверие не только к окружающим, но и к самому себе.

Во времена занятий с Лагарпом будущий самодержец усвоил к тому же систему завышенных критериев оценки людей, чему немало спо­собствовали «покаянные приемы» педагогики его главного наставника. Александру приходилось письменно каяться в дурных и мелких побуж­дениях своих и поступках, объясняя, против каких мудрых и добрых ис­тин он погрешил. Оставим в стороне вопрос о том, насколько нелицемер- ; ными могли быть такие формы раскаяния у мальчика 12-13 лет. Но нормы [самооценки и оценки окружающих прочно вошли в его сознание. Воз­можно, заслуживает внимания позднейшее суждение А. Чарторыйского относительно того, что Лагарп как наставник был, в сущности, ниже своей j репутации.

И все же лицемерию и лицедейству, столь часто и согласно отмечаемым I современниками и историками, Александр I выучился не у Лагарпа. Раз- I витию этих качеств у гибкого, податливого, не склонного к резким фор­мам протеста подростка способствовала необходимость постоянно при­спосабливаться к нормам жизни двух разительно отличавшихся друг от Друга дворов — екатерининского и павловского. А это — два особых мира, каждый со своей системой ценностей и нравственных координат, со своими особыми требованиями. Если в Зимнем главным воспитателем Александра был просвещенный гуманист Лагарп, то в Гатчине его с 1792 г. стал опекать Аракчеев — надежный и преданный дядька-слуга, который п°яснял питомцу премудрости армейской техники и выучки, облегчая


 

 

трудности выполнения жестких норм отцовского порядка. Доверие безупречно исполнительному служаке, привязанность к нему вполне 1 ределились.

Здесь же, в Гатчине, появился и вкус к военному делу, преимуществен^] I к муштровке войск, к почти балетному строю отрепетированных парад0,| I к совершенным маршам колонн на маневрах. Будучи императором, Алек' I сандр Павлович немало способствовал распространению прусско-гатчид I ской системы обучения и дисциплины на всю российскую армию.

Гатчинский «малый» двор в некоторых отношениях оказался весьма npJ тягателен для Александра: отсутствие пышности, строгая дисциплина и от! четливый порядок, выраженная религиозность — все это более соответство.1 вало принципам, внушаемым Лагарпом, нежели атмосфера екатерининскогя двора. Последний в Гатчине критиковали, что также оказывалось созвуч-1 ным мыслям подростка. Много позже Александр i весьма резко otmcJ чал: «Двор моей бабки испортил воспитание во всей империи, ограничив его изучением французского языка, французского ветрогонства и поро-1 ков и, в особенности, азартных игр».

Влияние гатчинского двора как такового на формирование характера Алек-| сандра I было сравнительно невелико из-за весьма непростых отношения его с родителями. Они еще более осложнись в связи с планом Екатерины 111 передать престол непосредственно внуку. Тот от открытого соперничества с] отцом уклонился, не поддержав намерения бабки. Но недоверие Павла к сыну! усилилось и стало доминантой их взаимоотношений.

Наличие двух центров, двух школ воспитания сформировало особые чер-1 ты характера Александра и стиль поведения. Вынужденный приспо-J сабливаться к двум жизненным укладам одновременно, он рано приобрел! привычку «жить на два ума», вести всему — манерам, чувствам, мыслям, - двойной счет. Впрочем, возможно, был и третий, для собственного употреб-1 ления. Курсируя между Зимним и Гатчиной, он научился быстро менять! обличья и амплуа. Привычка играючи лицемерить превратилась, видимо, >| потребность лицедейства. Обозначилось и'стремление не показываться тем,! кем он был на самом деле. Определился стиль общения, за который про-1 ницательный Наполеон назвал российского императора «северным Таль-1 ма». Но наиболее образна характеристика Ю. Лотмана: «В каждом пере-1 воплощении императора просвечивал тонкий расчет, но невозможно! отрешиться от чувства, что сама способность менять маски доставляла ему.! помимо всего, и глубокое, «незаинтересованное» удовлетворение».

Годы царствования Павла I оказались самым тяжким периодом жизни! Александра Павловича и болезненно отразились на его дальнейшей судп бе. Вскоре после воцарения отец назначил его военным губернатором Пе-| тербурга — главной полицейской властью в столице. По должности о | обязан был участвовать во множестве карательных мероприятий, кот

! pbie одно за другим следовали в отношении верноподданных. Энергией (грубой, жестокой и сильной, необходимой для выполнения такой роли, [Александр не обладал и чувствовал себя совершенно несчастным. Ни с идеологией екатерининского «Наказа», ни с сентиментальными настрое- | ниями мечтательного питомца Лагарпа система павловского деспотизма Г не имела ничего общего.

I В этих условиях и стали еще более прочными и доверительными отно- |шения великого князя с Аракчеевым. Последний умел быть необходимым [наследнику престола. «Аракчеев подучивал войска, вверенные командо- I ванию Александра; рассматривал за него наиболее трудные дела, по ко-

■ торым Александр должен был постановлять решения; вставал до света, I чтобы избавить Александра от раннего вставания и т.п.» (А. Кизевет-

тер). Таким образом, будущий император привык видеть в этом человеке, I охотно игравшем около него роль заботливого дядьки, надежное при-

■ крытие, сначала от грозного и неуравновешенного отца, затем от недо- [вольных подданных.

I Аракчеевское прикрытие давало Александру возможность предаваться иде- [ альным политическим мечтаниям. В 1797 г. в письме Лагарпу изложено же­лание «даровать стране свободу и тем не допустить стать игрушкой в руках

■ каких-либо безумцев». Себя самого в итоге осуществления этой идиллии I он видит частным лицом, живущим уединенно вне пределов России.

• Однако политическая реальность весьма грубо скорректировала иде- I альные конструкции. Александр Павлович, гуманист, либерал, «со- I зерцательный эстетик в политике» (А. Кизеветтер), на пути к престолу пе- I решагнул через труп отца, к убийству которого оказался, пусть косвенно, (причастен. Он знал о готовившемся перевороте за несколько месяцев. I Подозрения Павла в отношении сына, таким образом, имели под собой I реальные основания. Руководители заговора, А. Пален и Н.И. Панин, же- I лая обеспечить свою безопасность, долго уговаривали великого князя дать [согласие на устранение Павла и установление регентства. Александр ко­лебался, но в конце концов уступил, указав и срок выполнения задуман- I ного — ночь с 11 на 12 марта 1801 г. Правда, с Палена Александр взял I клятву, что Павлу Петровичу будет сохранена жизнь. Что это? Проявле- I ние политической наивности 23-летнего наследника? Привычное лицедей- I ство человека, живущего по двойной системе морали? Сказать опреде- I ленно невозможно.

События в Михайловском замке в ночь на 12 марта 1801 г. вылились | не в отречение Павла, а в безобразную расправу над ним. Этот дворцовый I переворот, завершивший целую эпоху во взаимоотношениях русского дво- I Рянства и государственной власти, еще раз обозначил основной их прин- I Чип, остроумно сформулированный язвительной современницей: «Власть j в России есть самодержавие, ограниченное удавкой».

Насильственная смерть отца произвела на Александра неизгладимое |j I чатление, отразившись и на политических действиях его как правителя Р^ сии, и на его личности. Реформы, работа над которыми шла по его по!л ну, оценивались императором и отвергались с оглядкой на «дворянскую] удавку», некогда оборвавшую жизнь Павла. Вспомним, что Карамзин orxpJ то намекнул на это обстоятельство в известной записке 1811 г. «О древ ней и новой России»: «Заговоры да устрашат народы для спокойствия государей! Да устрашают и Государей для спокойствия народов!» Кажет«! ся, он был единственным, для кого подобная дерзость осталась без №.] следствий. А.С. Пушкина за картину смерти императора Павла в юношес-1 кой оде «Вольность» Александр I преследовал многие годы.

Причастность, пусть и косвенная, к убийству отца, видимо, тяжким грузод легла на его совесть. Для человека религиозного, воспитанного на бла-1 городных принципах, привыкшего оценивать свои поступки по лагарпо-1 вым завышенным критериям, это стало основой бесконечных терзаний! Угрызения совести могли бы, в известной мере, компенсироваться реали-1 зацией возвышенных идей, с которыми Александр вступил на престол. Нв| в силу утопичности своей они не были осуществимы. К концу жизни со-] знание вины, как отмечают некоторые биографы Александра I, вылилось! в болезненное настроение, отмеченное глубоким мистицизмом.

В 1801 г. на российском престоле оказался человек, знакомый с пере­довыми идеями Европы, гуманный, либеральный, но имевший весьма смут-1 ное представление о стране, которой ему предстояло править и которую] желал он освободить. Это был человек противоречивый и вечно колеб-1 лющийся. Александр вступил на престол с благими намерениями и с отя-1 гощенной совестью. И присущая ему двойственность, и уже обозначив-! шийся внутренний разлад усугублялись в первые же годы пребывания у| власти, так как в действиях его в качестве императора сразу определился] еще один существенный разрыв — «между конституционными идеалами! и абсолютистскими правами» (В.О. Ключевский).

Предваряя краткое изложение основных политических деяний Алек-1 сандра I, имеет смысл отметить, что и личностные его характеристики, и! условия времени, и политические обстоятельства, при которых унаследовал! он власть, без особой натяжки можно считать неблагоприятными для осу­ществления системных преобразований, в которых уже нуждалась Россия.] И четверть века его царствования — череда вех, отметивших постелен-] ное осознание императором названной выше ситуации, поэтапное круше­ние личных иллюзий, растущее разочарование в собственных возможностях. На ступенях трона акт за актом разворачивалась трагедия несостоятельно­го реформатора, слабого и вечно колеблющегося правителя, талантливо­го, но неудачливого лицедея. И обстоятельства личной жизни самодерЖ" ца оказались сопряжены с событиями эпохи, когда постепенно созревая

мятеж декабристов — трагический слом в жизни российской элиты, и про­исходил не менее трагический поворот судеб многих тысяч крестьян — I насильственное обращение их в военных поселян. [ Вступая на престол, Александр I заявил, что станет царствовать в тради­циях своей великой бабки. В этом заключалась известная доля лицеме- I рия, ибо к правлению Екатерины II, к итогам его он с юности относился | весьма критически, хотя идеи «просвещенного абсолютизма» были ему I близки. К идейному наследству бабки Александр добавил обоснование [принципов правительственного конституционализма. I Конституционные идеи имели достаточное распространение в дворянской | среде начала XIX в. Выявились и разновидности их. Существовал конст­итуционализм аристократический, представленный проектами Н. Панина и его единомышленников, предполагавший ограничение самодержавия са- новной олигархией. К концу 1810-х гг. сформировался конституционализм [декабристов — либералов и революционных мятежников. Он предусмат­ривал как минимум образование в России конституционной монархии в | результате переворота. Конституционализм правительственный определился I в первые годы царствования Александра в результате обсуждения прин­ципов реформ в кружке «молодых друзей» императора. Исходной теоре­тической посылкой его стало признание монарха носителем государствен- [ ного суверенитета. Сам конституционный строй понимался как система [ правовых и политических гарантий существовавшего порядка от потрясе-

■ ний как сверху, так и снизу. Инициатором, активной силой и гарантом вве- К дения конституции должна при этом являться исключительно власть го- В сударя. Привлечение общественных сил, их политическая самодеятельность

■ не предусматривались. В последнем прослеживается родство царского I конституционализма начала XIX в. с политикой «просвещенного абсо- I лютизма», главная мысль которого, по образной характеристике В.О. Клю- I чевского, «все для народа, ничего посредством народа».

I Для Александра I все эти теоретические выводы явились, похоже, свое-

■ образной формой преодоления личностного противоречия между идеа- I лами, с одной стороны, и правами и прерогативами — с другой. В спра- I ведливости такого предположения убеждают его настойчивые попытки I подготовить и даровать России конституцию. Трижды приступали к реше-

■ нию этой задачи: впервые в 1801—1804 гг.; затем, после Тильзитского мира К с Наполеоном, в 1808—1811 гг.; наконец, в 1815-1821 гг., когда полная и I окончательная победа над Наполеоном в Европе уже состоялась. Возмож- I но говорить о вполне сложившемся политическом курсе, который потер- I пел неудачу.

I | годы первого приступа к реформам основную роль в разработке со- I Держания и очередности преобразований играл «интимный» круг друзей | Александра, приверженных тем же политическим идеалам, что и император:

П. Строганов, Н. Новосильцов, А. Чарторыйский, В. Кочубей. В своих ctfj снованиях они исходили не из сложившейся в России социальной u J литической ситуации, а из теоретических представлений о должном ход] дел в стране. Шел поиск форм, выражавших новые идеи, но приемлемы! для российской политической элиты, «невежества» которой друзья имела основания опасаться. Лишь строгая тайна, по их мнению, могла гарантиЛ ровать свободу творчества. Порядок преобразований предполагали сле.| дующий. Сначала реформировать центральную администрацию, которая рассматривалась как инструмент в руках монарха-реформатора. Затем соЗ ставить свод законов, который установил бы всю систему правоотноше! ний в обществе. И лишь венцом этих усилий должно стать дарования конституции, подготовленной сравнительным изучением всех уже существо! вавших «Основных законов». Очертания преобразований определились как] грандиозная утопия, что вскоре осознали и сами ее творцы.

Из всего запланированного была проведена лишь реформа централь! ного ведомственного управления. Коллегии заменили министерствами с] личной ответственностью министров за состояние дел ведомства, чтосло! собствовало дальнейшей централизации бюрократического аппарата и уси­лению контроля монарха за его действиями. Сенат в течение 1801-1803 гг,| превратился в орган административной юстиции, прокуратуры и суда, по! лучив право надзора за чиновниками через губернских и уездных проку! роров, право проведения самостоятельных сенаторских ревизий местной администрации и рассмотрения административно-судебных дел в качестве! высшей инстанции. Что же касалось конституционных планов, то уже d 1804 г. «молодые друзья» Александра I пришли к неутешительному для себя выводу о перспективах конституции в России.

Впрочем, в первые годы царствования Александра I произошла заметная либерализация общества. Был принят новый цензурный устав, ослабели преследования сектантов (духоборов и молокан), расширилась черта ев-| рейской оседлости; право собственности на землю даровано всем сао4 бодным сословиям. Одной из значимых стала реформа школьного дела! в ходе которой сложилась довольно стройная система образовательный учреждений разного уровня. Указом о вольных хлебопашцах (1803 г.Н дворяне получили право отпускать своих крепостных на волю за выкуп!

Однако главная задача — дарование России конституции — не была! реализована. Это, видимо, удручало императора, попытавшегося перИ ключиться на проблемы большой европейской политики и успехами в этой сфере компенсировать разочарования первых лет реформ. Впрочем, ви­новниками неудач он полагал своих ближайших сподвижников, на kotoj рых была возложена основная тяжесть работы над проектами. Так, уже ] первые годы выявился способ его политических действий, отвечавши^ созерцательной и ленивом натуре, желанию нравиться разным силам и лицам, стремлению лавировать между ними и уходить от личной ответ­ственности в случае неудач.

В годы второго приступа к реформам (1808-1811 гг.) общественная си­туация значительно отличалась от первых лет царствования Александра I. В политической элите, в широких кругах дворянства уже складывалась оп­позиция и действиям, и намерениям императора. Она отчетливо прояви­лась после заключения в Тильзите не только мира, но и союза с Наполе­оном. Последнее многими в окружении Александра считалось более позорным, чем все проигранные в 1805-1807 гг. сражения. Во главе этой [оппозиции стояла сама вдовствующая императрица. Более широкие слои [ дворянства выражали недовольство в связи с материальными потерями в | результате присоединения России к континентальной блокаде Англии. Ha­il род, помнивший церковные анафемы в адрес Наполеона, не мог уразуметь, [почему царь стал союзником «врага рода человеческого». В связи с этим [отчетливым недовольством и недоумением в разных слоях общества у [ Александра, по свидетельству современников, стал портиться характер, по­явились приступы раздражительности, свойственное ему упрямство нача- I ло проявляться в неприятных формах (А. Корнилов). [ Нарастание взаимного недоверия и открытой оппозиции создавало ат- : мосферу, малоблагоприятную для преобразований. Задача разработки ново- [ го проекта конституции тем не менее была поручена императором М. Спе­ранскому. Александр сформулировал и основную идею плана. Проект «Введения к Уложению государственных законов» (1809 г.) предусмат- ■ ривал разделение власти на три ветви в центральном и в местном управ- [ лении; введение европейских норм судопроизводства; расширение поли­тических прав среднего сословия; ликвидацию крепостного состояния [путем постепенного уравнения крестьян в правах с прочими сословиями. [По образной оценке В.О. Ключевского, это — «кабинетный опыт русско­го правительства сделать для своего народа то, что на Западе народы [пытались сделать для себя вопреки своим правительствам». Предложен­ный М. Сперанским комплекс реформ был и вполне последователен, и до­статочно умозрителен. Он ориентировался на введение устоев полити­ческой и социальной жизни современной ему Европы, для которых в России [начала XIX в. вряд ли созрели условия. Именно эту мысль пытался обо­сновать Н.М. Карамзин в 1811 г., обращая внимание на разрыв реформи­стских опытов с российской государственной и исторической традицией.

Отличительная черта политики Александра I во время второго тура ре­форм — отчетливо определившееся стремление сочетать несочетаемое. Одновременно с возвышением Сперанского в том же 1808 г. в полити­ческой элите империи вновь появилась уже достаточно одиозная фигура

Аракчеева. «Без лести преданный» граф был назначен военным миц ] стром, и Александр не скрывал, что возвышает его, будучи недовоЛе] генералитетом русских армий в кампаниях 1805—1807 гг. Но это был 1 ответ императора оппозиционному обществу. Если раньше Аракчеев cnj сал его от гнева непредсказуемого отца, то теперь, очевидно, хотелосЗ заслониться им от недовольства двора, бюрократии, более широких слоеЛ дворянства. А.С. Пушкину принадлежит выразительная характеристик] этого противостояния двух взаимоисключающих фигур в ближайшем ом ружении Александра. Встречаясь со Сперанским в 1830-х гг., он говорил последнему: «Вы и Аракчеев стоите в дверях противоположных этого цар! ствования, как гении Зла и Блага». Справедливым представляется суждв! ние А. Кизеветтера о том, что в 1808—1810 гг. имела место попытка oJ новременного осуществления и реформ, и успокоения общества. Однакя ни одной из этих целей достичь не удалось. Оба царских любимца, хотя к] по разным причинам, способствовали дальнейшему росту раздражениям при дворе, и среди бюрократии.