Внешние факторы победы

Под влиянием идей и опыта Октября быстро нарастало революционное движение в капиталистических странах. Вслед за провозглашением в январе 1919 г. Бременской советской республики возникли Баварская, Венгерская и Словацкая советские республики. Весной 1919 г. премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж в секретном меморандуме с тревогой признавал: «Народные массы Европы, от края до края, подвергают сомнению весь существующий порядок, все нынешнее политическое, социальное и экономическое устройство».

В стремлении воспользоваться накаленной ситуацией в зарубежных странах и раздуть «мировой пожар» пролетарской революции большевики учреждают III (Коммунистический) Интернационал. Его 1 конгресс состоялся в Москве в марте 1919 г. и объединил более тридцати партий и групп коммунистического толка, возникших к тому времени в Европе, Азии и Америке. «Империалистическая система терпит крах,— утверждалось в Платформе Коминтерна.— Брожение в колониях, брожение среди мелких народностей, до того момента несамостоятельных, восстания пролетариата, победоносные революции в некоторых странах, разложение империалистических армий, полная неспособность господствующих классов руководить дальше судьбами народов — такова картина теперешнего положения во всем мире. Человечеству, культура которого подверглась разрушению, угрожает опасность полного уничтожения. Есть лишь одна сила, способная его спасти, и эта сила — пролетариат... Он должен установить действительный порядок — коммунистический порядок. Он должен разрушить господство капитала, сделать невозможными войны, стереть границы между государствами, превратить весь мир в работающее само на себя сообщество, осуществить свободу и братство народов».

Коминтерн дал две установки «мировому пролетариату»: стратегическую — «завоевание политической власти» в своих странах, и ближайшую — оказание давления на буржуазные правительства, в том числе «революционными средствами», чтобы те прекратили интервенцию против Советской России.

Правящим кругам удалось подавить революционные очаги в Западной Европе и тем самым сорвать надежды Москвы на мировую революцию, на захват государственной власти рабочими развитых стран. Но они были не в состоянии помешать косвенной поддержке большевизма. Она выражалась в массовых выступлениях трудящихся зарубежных стран против интервенции под лозунгом «Руки прочь от Советской России!». Последняя тогда вполне искренне рассматривалась ими как «общая родина социализма», как страна, открывшая новую, более справедливую для простых людей эру мировой истории. Международная солидарность с русской революцией стала первым важным фактором, подорвавшим единство действий держав Антанты, ослабившим силу их военного натиска на большевизм.

Вторым фактором явились глубокие противоречия между самими правящими кругами иностранных государств по «русскому вопросу».

В Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии с большой настороженностью относились к одному из основополагающих постулатов белого дела — лозунгу «единой и неделимой России». Правительства этих стран, опасаясь победы белогвардейцев и возрождения великодержавной царистской политики, не спешили оказывать им поддержку. «Они,— говорил В. И. Ленин,— не смели прямо отказать: они — в зависимости от Антанты... Они выжидали, оттягивали, писали ноты, посылали делегации, устраивали комиссии, сидели на конференциях и просидели до тех пор, пока Юденич, Колчак и Деникин оказались раздавленными». Державы Антанты долго и безуспешно пытались снять это противоречие между белым лагерем и буржуазией Прибалтийских республик. Еще меньше они были способны ослабить острейшие разногласия в своих собственных рядах, погасить междуусобицу, разгоравшуюся всякий раз, когда дело доходило до практических попыток установить контроль над рынком и природными богатствами России, определения перспектив ее дальнейшего существования.

Имперские цели Англии, например, побуждали ее последовательно выступать за раздробление России, отрыв от нее национальных окраин, образование там мелких, легко подверженных нажиму извне государств. Франция, хотя и шла в годы интервенции в русле этой политики, испытывала тем не менее весьма серьезные колебания: в ее правящей элите было довольно много влиятельных сторонников возрождения в будущем единой и мощной России как потенциального союзника в Европе против Германии. Но, с другой стороны, именно французские капиталисты, чьи материальные интересы особенно ощутимо пострадали от аннулирования внешних долгов царского и Временного правительств, национализации иностранной собственности в революционной России, стояли тогда на наиболее воинственных и непримиримых позициях в отношении советской власти, в то время как аналогичные интересы их английских коллег побуждали последних все энергичнее искать пути к возобновлению торговых операций с традиционным восточноевропейским партнером.

Одновременно и Англия и Франция с большим неудовольствием и плохо скрываемой завистью следили за действиями США и Японии в богатых природными ресурсами районах Сибири и Дальнего Востока. Они не без оснований усматривали в этом опасность значительного укрепления позиций своих конкурентов на мировом рынке. Подобные же соображения резко обострили соперничество между США и Японией, их борьбу за господство на Тихом океане и его побережье.

Эти и немало других противоречий сталкивали интересы союзных держав, подрывали единство их действий против Советской России.

Надо отдать должное и советской дипломатии: она, в свою очередь, старалась обратить эти противоречия в пользу Москвы и умело разжигала их.

Большевистское правительство многократно предлагало державам Антанты урегулировать отношения на основе признания взаимного суверенитета и невмешательства. Не смущаясь холодным отказом, оно с демонстративным энтузиазмом встречало любые, даже самые робкие и диктуемые очевидными тактическими соображениями инициативы западных столиц в этом направлении. В их числе: предложение президента США Г. Вильсона всем правительствам России провести в феврале 1919 г. на Принцевых островах в Мраморном море конференцию для достижения «какого-либо соглашения или перемирия» (январь 1919 г.); миссия представителя США и Великобритании У. Буллита в Москву, в ходе которой удалось предварительно договориться о сохранении всех «фактически существующих на территории России правительств» и последующем выводе из страны иностранных войск (февраль 1919 г.); план знаменитого норвежского полярного исследователя ф. Нансена по оказанию российскому населению продовольственной и медицинской помощи через особую гуманитарную комиссию из граждан нейтральных государств (апрель 1919 г.). Эти инициативы срывались одна за другой отнюдь не по вине Москвы, что справедливо создавало ей в международном общественном мнении миротворческий образ.

Наталкиваясь на глухую стену отчуждения и внешнеполитической изоляции, возведенную Антантой вокруг России, советская дипломатия быстро нащупала там уязвимое место — нейтральные страны Северной Европы. Уже в 1918 г. РСФСР заключила свыше 20 крупных сделок со Швецией, вела обширную торговлю с Данией. Взаимовыгодное сотрудничество с ними развивалось и в дальнейшем, привлекая завистливое внимание других европейских государств.

В центре дипломатических усилий Москвы неизменно находились молодые буржуазные республики Прибалтики. В конце концов их удалось вывести из-под прямого влияния Антанты и тем самым прорвать кольцо внешнеполитической изоляции новой России. В августе — сентябре 1919 г. большевистское правительство изъявило готовность признать независимость этих государств, а вскоре подписало с ними мирные договоры: в феврале 1920 г.—с Эстонией, в июле 1920 г.— с Литвой, а в августе 1920 г.— с Латвией, в октябре 1920 г.— с Финляндией.

В силу отмеченных выше факторов могущественный антантовский блок так и не смог организовать общий поход всех активных антисоветских сил против России, и на каждом отдельном этапе выступала только их часть. Эти силы были достаточно весомы, чтобы создавать серьезные, подчас смертельно опасные угрозы для большевистской власти, но оказывались слишком слабы, чтобы довести борьбу до победного конца.

Для России гражданская война и интервенция обернулись величайшей трагедией. Ущерб, нанесенный народному хозяйству, превысил 50 млрд. золотых рублей. Промышленное производство сократилось в 1920 г. по сравнению с 1913 г. в семь раз, сельскохозяйственное —на 38%. Почти вдвое уменьшилась численность рабочего класса. Часть пролетариев погибла на фронтах, часть осела в различных государственно-бюрократических структурах или вернулась в деревню. Многие из оставшихся возле погашенных заводских котлов (1,5 млн. в 1920 г. и 1 млн. в 1921 г.) переживали состояние, известное как «деклассирование пролетариата»: перебивались случайными занятиями, промышляли «мешочничеством», «кустарничеством» и т. п. Рабочих все глубже охватывало разочарование, апатия, усугубляемые постоянными нехватками, недоеданием и болезнями. Их «революционное классовое сознание», к которому не без успеха взывала с 1917 г. компартия, явно притупилось. И это в условиях, когда в деревне в результате аграрной революции значительно увеличился слой мелких собственников, всегда критически настороженно взиравших на большевиков. Крестьянство «осереднячилось», в нем сгладилось резкое выделение в сторону кулака (около 3%) ив сторону беспосевщика — сельского батрачества и бедноты (около 35%).

В боях, а также от голода, болезней, белого и красного террора погибло 8 млн. человек. Около 2 млн. человек — почти вся политическая, финансово-промышленная, в меньшей степени научно-художественная элита дореволюционной России — были вынуждены эмигрировать. Под воздействием небывалой жестокости братоубийственной войны деформировалось общественное сознание. В нем удивительным образом уживались вера в светлые идеалы и во всемогущество насилия, революционный романтизм и пренебрежение человеческой жизнью.

Большевизм победил, сохранив государственность и суверенитет России. Однако поддержка, полученная им со стороны непролетарских слоев населения и определенной части рабочего класса, носила ограниченный, условный характер (выбор из двух зол меньшего), что предвещало новые великие потрясения.