Элегическое творчество К.Н.Батюшкова.

К 1802—1803 гг. относится одно из первых творений Батюшко-ва — «Мечта». Вскоре его имя начинает появляться и в печати: в 1805 г. в журнале «Новости русской литературы» было напечатано стихотворение Батюшкова «Послание к стихам моим», печатаются и другие произведения. Что представляли собой первые опыты моло­дого поэта? Уже в стихотворении «Мечта» звучат мотивы, которые станут характерными для поэзии Батюшкова. Поэт призывает мечту, «дщерь ночи молчаливой». Воображением он уносится в Сельмские леса,

Где ветр шумит, ревет гроза, Где тень Оскарова, одетая туманом. По небу стелется над пенным океаном.

Из этого мира оссиановской поэзии поэт переносится мечтой к люби­мой женщине, «одетой ризою прозрачной, как туманом». Погружаясь в эти «романтические» туманы, поэт забывает печальную действи­тельность, хижину свою начинает считать дворцом, «горесть» называ­ет «сладостной» (тот же мотив, что и у В. А. Жуковского). Мечта способна дать утешение даже невольникам, руки которых отягчены цепями. Счастье мечты поэт-романтик противопоставляет «пустому блеску славы» и «блистанью сует». Возникает антитеза «света» и «скромной сени», где поэт обретает «мир, вольность и спокойство». Отсюда вытекает одно из положений романтической поэтики: «Меч­танье есть душа поэтов и стихов». Через полтора десятилетия, перерабатывая «Мечту» для сборника своих произведений, Батюш­ков сохраняет общую концепцию стихотворения и все его мотивы. Поэт-романтик остается верен культу мечты, услаждавшей его пре­бывание в «краях изгнанников» (в Финляндии). Тяготение к «мечта­тельному» миру охватывает теперь поэта еще более властно:

Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня? Где тот счастливый край, та мирная пустыня, К которым ты стремишь таинственный полет?

Очень скоро романтический мир поэта-эпикурейца, противопо-1 ставляемый им реальной действительности, приобретает конкретные? очертания, определяющие своеобразие батюшковского романтизма. «Манифестом» этого романтизма явилось напечатанное в 1806 г.] стихотворение «Совет друзьям». Через несколько лет Батюшков сно-ва обращается к этому стихотворению и печатает его новую редакцию под заглавием «Весёлый час^ (1810), сохраняя, как и при переработ­ке стихотворения «Мечта», его основное содержание. В стихотворе­нии «Веселый час» поэт проповедует свою жизненную философию. Счастье, обещаемое мечтой, заключается в наслаждении, в земных радостях:

Скажем юности: лети! • Жизнью дай лишь насладиться, Полной чашей радость пить.

Эпикурейская философия жизни связана у Батюшкова с опреде­ленными мировоззренческими предпосылками. «Умру, и все умрет ее а мной!..» — в полном противоречии с характерными для романтизма Жуковского упованиями на загробную жизнь заявляет поэт. Набра­сывая пейзаж в духе Жуковского: «...уж месяц над рекою, почили рощи сладким сном», поэт не призывает друзей «здесь искать покою». Счастье в другом:

О, радость! радость! Вакх веселый Толпу утех сзывает к нам.

Для романтизма Батюшкова характерно стихотворение «Элизий» (1810, опубл. 1834), ранее печатавшееся под названием «Отрывок из элегии», в котором поэт выражает надежду, что жизнь, ценная земны­ми радостями, сменится посмертным наслаждением в том Элизии,

...где все тает Где, любуясь пляской граций.

Чувством неги и любви, Нимф, сплетенных в хоровод,

Где любовник воскресает С Делией своей Гораций

С новым пламенем в крови. Гимны радости поет.

...

Как это не похоже на мечты Жуковского о загробной встрече с люби­мой!

Через некоторое время Батюшков возвращается к затронутому ранее сюжету: в 1814 г. появляется его историческая элегия «Переход через Рейн». Более широко, чем это было в стихотворении «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года», рисуется здесь один из эпизодов заграничного похода русской армии. Находясь на берегу

Рейна, Батюшков вспоминает исторические эпохи и события, свидете­лем которых была эта река. История пробуждает гражданские, «дерзновенные» чувства поэта и воина.

Все, все — и вид полей, и вид священных вод, Туманной древности и бардам современных,

Для чувств и мыслей дерзновенных И силу новую и крылья придает.

Автор сознает себя участником больших исторических событий:

И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов. Под знаменем Москвы, с свободой и с громами!..

По концепции и стилю это стихотворение более органично, чем оба предыдущих. Романтическая субъективность не вступает здесь в про­тиворечие с объективным содержанием элегии. Привычные образы и обороты «высокой» поэзии (опять «и се», «по манию вождей», «шле-. мы воев оперенны» и т. п.) ассимилируются стилем формирующейся гражданской поэзии романтизма («за честь своих граждан», «страну, обильиу славой, воспоминаньем древних дней», «святая к родине любовь», «любовь и честь в душах суровых пробудились», «бич свобо­ды» — имеется в виду Юлий Цезарь). Стихотворение «Переход через Рейн», как и послание «К Дашкову», сближало Батюшкова с предста­вителями гражданской поэзии 10-х годов — Н. И. Гнедичем, Ф. Н. Глинкой, В. К. Кюхельбекером.

Новые ноты можно расслышать уже в некоторых стихотворениях 1814 г. Так, в элегии «Тень друга» Батюшков рассказывает о том, как ему («то был ли сон?») явился погибший на поле сражения друг, и поэт, в противоречии со своими прежними эпикурейски-материали­стическими настроениями, готов признать, что «не все кончается смертью» — так сказано в предпосланном стихотворению эпиграфе из Проперция. Элегия полна скорбного чувства, тихих раздумий и нисколько не похожа на вакхические песни раннего Батюшкова. К этой элегии близко по настроению, по тону стихотворение «На развалинах замка в Швеции» (1814). Поэта поражает контраст между той бурной жизнью, которой жили когда-то обитатели замка, и воцарившимися теперь в этих местах безмолвием, покоем, запусте­нием. Утешение можно найти лишь в воспоминании о героях прошло­го, «сынах и брани и свободы».