Прямые тактики речевого воздействия

Элокуция начинается с обсуждения вопроса о том, каким образом разные тактики речевого поведения ведут к речевому успеху. При этом имеется в виду, что - при обилии видов конкретных речевых тактик - всю их совокупность можно в конце концов соотнести с одним из двух родов:

прямые тактики речевого воздействия,
косвенные тактики речевого воздействия.

В этом параграфе мы обсудим преимущества и недостатки прямых тактик речевого воздействия на фоне косвенных тактик. Сами же по себе косвенные тактики речевого воздействия составят содержание § 3.

Вопрос о возможностях прямых и непрямых тактик - вопрос чрезвычайно сложный и замыкающийся фактически на два круга проблем: проблемы искренности и проблемы эффективности высказывания.

Прямая тактика речевого воздействия есть тактика открытого типа. Предполагается, что, пользуясь открытыми Тактиками, говорящий сообщает слушателю просто и непосредственно то, что имеет в виду. О подобного рода речевых тактиках точно высказался один из выдающихся современных лингвистов Дж. Серль:

"К простейшим случаям выражения значения в языке относятся такие, при которых говорящий, произнося некоторое предложение, имеет в виду ровно и буквально то, что он говорит. В таких случаях происходит следующее:

говорящий стремится оказать определенное... воздействие на слушающего; он стремится сделать это, побуждая слушателя опознать его намерение с опорой на имеющиеся знания о правилах, лежащих в основе производства высказываний. Известно, однако, что подобная семантическая простота присуща далеко не всем высказываниям на естественном языке: при намеках, выпадах, иронии, метафоре и т. п. значение высказывания данного говорящего и значение соответствующего предложения во многих отношениях расходятся..."[34]

Высказывание это интересно не только в том отношении, что фиксирует дистанцию между прямыми и непрямыми способами выражения значений в языке. Оно еще и квалифицирует первые как "простейшие", что для понимания сути прямых тактик воздействия на слушателя чрезвычайно интересно.

Видимо, их действительно можно считать "простейшими" - в том отношении, что они практически не могут быть видоизменены. Раз и навсегда найденная форма сохраняется не потому, что она удачна или представляется таковой, а потому, что она не может быть другой: повторим, прямые значения языковых единиц не подлежат варьированию.

Первое, что в этой связи приходит на память» это лозунги советского периода отечественной истории: "Превратим Москву в образцовый коммунистический город!", "Все, что намечено партией, - выполним!" "Родине - наш ударный труд" и проч. (В настоящее время, кстати, - в качестве, может быть, запоздалой реакции на "лозунговый" тип подачи сообщения распространены, обращения прямо противоположного типа, вообще лишенные какой-либо декларативности, с откровенной надписью - "Просто так!".)

Однако на самом ли деде так плохи лексические повторы? Не имеет ли смысла оценить в них хотя бы такое явное достоинство, как точная и регулярная отсылка все время к одному и тому же объекту? Между прочим, прежде всего (хотя, разумеется, и не исключительно) такие повторы придают сообщению то важное свойство, которое в современной литературе по лингвистике обозначается словом "связность".

Исходя, в частности, и из этого достоинства прямых тактик речевого воздействия, многие предпочитают именно их, ценя, однако, не только их "точность и последовательность", но и неконфликтность по отношению к критерию искренности. Так, среди журналистов (особенно начинающих) считается едва ли не само собой разумеющимся, что прямые тактики речевого воздействия наиболее предпочтительны, прежде всего, как показатели "честных" коммуникативных стратегий.

Это мнение было бы справедливо в том случае, если бы за всеми косвенными тактиками речевого воздействия скрывались "нечестные", предосудительные речевые цели. Однако, разумеется, это отнюдь не так: косвенные тактики речевого воздействия вовсе не базируются на том, что любая речевая цель, которую мы не называем прямо, не может быть названа прямо в силу ее "недоброкачественности".

Другое дело, что высказанное косвенно по причинам собственно семантического свойства часто не может быть "переведено" на язык прямых формулировок. Но утаить речевую цель отнюдь не обязательно означает "приготовить неприятный сюрприз": часто прямое называние речевой цели просто расстраивает взаимодействие (ср.: "Сейчас я похвалю Вас..." или "В следующем моем высказывании я высоко отзовусь о Ваших способностях..." и проч.).

Тем не менее, практика показывает, что в большинстве речевых ситуаций говорящие даже не сомневаются в необходимости прямо формулировать свою речевую цель: дескать, давайте называть вещи своими именами. Подлинные ("свои") имена вещей едва ли действительно кому-нибудь известны.

Это, кстати, прекрасно понимала классическая риторика. "Уже представители философской школы элеатов (VI - V вв. до н. э. - Е.К.}), поставившие под сомнение тезис о естественной и необходимой связи между названием (словом) и вещью, выдвинули концепцию условности такой связи, которая предполагала принципиальную возможность конструирования ее новых форм, отличных от существующей... Признание возможностей разных форм языкового выражения одного и того же содержания привело к идее выбора стилистически отмеченных форм и к использованию их с целью убеждения слушающего, руководства его душой. Таким образом, сам язык через его фигуры становился средством психического воздействия на слушателя".[35]

Здесь важно подчеркнуть, что варьирование форм выражения оказывается законом самого языка. Действительно, если связь между словом и вещью произвольна (это их отношение выдающийся лингвист Фердинанд де Соссюр назвал "асимметричным дуализмом языкового знака"), то "имен вещей", которые отвечали бы сущности вещей/просто не существует. Любое имя, с этой точки зрения, условно, то есть вариабельно.

Иными словами, проблема выбора между прямыми и непрямыми формами воздействия на слушателей отнюдь не сводится к лингвистически безответственной и творчески бескрылой формулировке "давайте называть вещи своими именами". В современной лингвистике проблема эта выглядит, например, как сложнейшая проблема соотношения прямых и Косвенных речевых актов. Занимающиеся этой проблемой утверждают, что существуют такие коммуникативные ситуации, в которых прямой речевой акт невозможен или нежелателен. Вообразим себе хотя бы некоторые из таких коммуникативных ситуаций.

Ситуация А

Вы впервые приходите в качестве гостя в дом, с хозяевами которого вы едва знакомы. Вас сажают спиной к открытому окну, из которого дует. Вам ' кажется, что следует закрыть окно.

Как может быть сформулировано в речи это ваше желание?

Ситуация Б

Ваша невеста приготовила к какому-то торжеству пирог. Пирог сильно недосолен. Соли на столе нет* Вы считаете, что соль необходима.

Как вы обозначите в речи ваше мнение?

Ситуация В

Ваш друг приглашает вас провести вечеринку вместе с ним. Компания, в которую вас приглашают, не устраивает вас, но состоит из людей, которые дороги вашему другу, Вы чувствуете себя вынужденным отказаться,

Каким образом ваш отказ Может быть представлен в речи?

Перечисленные ситуации относятся к кругу этикетных (то есть конвенциональных, "договорных") речевых ситуаций. Именно на их примере удобно показать явную предпочтительность косвенных форм выражения прямым. Так, прямая тактика предполагает в первом случае (ситуация А) просьбу "Закройте, пожалуйста, окно", обращенную к хозяину дома; во втором случае - просьбу к невесте "Принеси, пожалуйста, соль" (ситуация Б); в третьем случае - высказывание, адресованное к другу: "Меня не устраивает твоя компания" (ситуация В). По-видимому, это единственно возможные формы обозначения соответствующих речевых намерений прямо. Однако мало кто сочтет их приемлемыми;

В самом деле, ситуация А, скорее всего, будет решена вами следующим образом: "Вам не дует?" (обращение к соседу) или "Сегодня холодный вечер" (высказывание в пространство), или "Синоптики обещали потепление" (высказывание в пространство), или "Не лучше ли нам закрыть окно?" (приглашение к участию в обсуждений проблемы) и т. д.

Применительно к ситуации Б вы выберете, вероятнее всего, что-нибудь вроде: "Что-то мне сегодня все кажется несоленым" или "Я всегда все солю дополнительно", или "У тебя не найдется соли?" (последняя форма предполагает, разумеется, не праздный интерес к тому, есть ли в доме соль, а намерение получить ее) и т. п.

Ситуация В может быть наиболее успешно преодолена посредством формулировок типа: "Я очень занят сегодня вечером" или <4Спасибо, лучше в другой раз", или "Боюсь, что я буду себя чувствовать не в своей тарелке".

Показательно, что для всех ситуаций предложена не одна, а сразу несколько косвенных тактик, в то время как вариации на прямой форме (при сохранении нужного нам смысла) не были столь уж очевидно возможными. Кроме того, в каждом из случаев оперирование прямыми формами, строго говоря, было исключено.[36]

Приведенные случаи, как представляется, хорошо демонстрируют разницу между неварьирующимися прямыми тактиками речевого воздействия и прекрасно поддающимися варьированию косвенными тактиками. Кстати, невозможность варьирования прямых форм выражения (одно слово, одно словосочетание, одно предложение) прекрасно согласуется с известной мыслью академика Л. В. Щербы насчет того, что в языке нет синонимов есть плохое знание языка.

Так оно и есть: варианты прямых форм выражения не могут продолжительное время сосуществовать в языке. Либо один из них отмирает через короткое время, либо варианты эти, в конце концов, расходятся в значении или употреблении. А вот одной прямой возможности соответствует, как угодно много косвенных.

Тем не менее, опыт показывает, что современный носитель языка, более иди менее хорошо владеющий прямыми формами выражений, часто оказывается совершенно беспомощным перед косвенными. Фактически любая из косвенных тактик оказывается не вполне точной. Может быть, это одна из причин, в силу которых из речевого обихода постепенно исчезают искусства, связанные с косвенными речевыми тактиками:

искусство комплимента

(реакция на комплимент чаще всего искажена: ср. "Как вы сегодня хорошо выглядите!" - 2А обычно я/ что же/ плохо выгляжу?" "Какое красивое платьев - "А сама я /по-вашему/ некрасивая?"; "Очень тонкое замечание!" - "Я вообще тонкий человек" и др., свидетельствующие, что вместо того, чтобы принять комплимент как подарок (а комплимент по сути своей и есть подарок) и поблагодарить за него, адресат начинает тут же требовать еще большего подарка);

искусство намека

(реакция на намек, как правило, столь же причудлива: при намеке совершенно обычным считается спросить: 'Простите/ вы на что-то намекаете? Но что?" или: "Если я правильно понял ваш намек/ то вы имели в виду следующее: при этом ясно, что, если говорящий ответит на вопросы или подтвердит догадки, намек как таковой перестанет быть намеком);

искусство шутки

(в ответ на шутку (особенно часто на не очень удачную) слушатель считает само собой разумеющимся задать, например, вопрос: 'Извините/ вы пошутили?" или констатировать: "Я надеюсь, это была утка" и даже предупредить: 'Я позволю себе пошутить, хотя очевидно, что шутка, предлагаемая или рекомендуемая как таковая, чуть ли не наполовину утрачивает свой "заряд").

Стало быть, во всех этих '"искусствах" (а их, разумеется, гораздо больше, чем перечислено) как раз и предполагается неназывание прямой речевой цели. Это так называемые импликтивные искусства. Под импликацией в лингвистических теориях, базирующихся на риторике, стало принято понимать то, что по-русски довольно неуклюже можно обозначить как "подразумевание "

Отсюда слово "'имплицировать" означает подразумевать, иметь скрытый замысел/умысел. А значит, импликация и есть именно то, против чего выступают приверженцы прямых тактик речевого воздействия на слушателей. Импликация рассматривается как своего рода "камень за пазухой" (хотя, повторим, за пазухой далеко не всегда камень - иногда там может оказаться цветок!).

Открытые тактики избегают импликаций - внешним образом они маркируются как "честные", то есть отвечающие критерию искренности, поскольку искренности есть презентация в сообщении подлинной речевой цели.

Так, стремясь соответствовать критерию искренности, я, досылая бойца на верную смерть, должен сказать ему: "Иди и умри!" Обольщаться насчет того, что боец так и сделает, возможно, разумеется, далеко не всегда, но при этом у меня не будет сомнений, что приказ мой был понят правильно: я презентировал мою речевую цель в открытую.

С другой стороны, если я, опять же посылая бойца на верную смерть, говорю ему: "Вперед, туда тебя зовет Родина!", у меня больше оснований надеяться, что боец ринется вперед. Но произойдет это не потому, что второй тип приказа эффективнее, а потому, что моя подлинная речевая цель стыдливо прикрыта патриотическим лозунгом.

Данный - амбивалентный - пример позволяет судить как о некоторых преимуществах, так и о некоторых недостатках прямых тактик речевого воздействия. А то, что преимущества есть и здесь, и там, очевидно - и мы вовсе не считаем нужным приоритировать косвенные тактики речевого воздействия по отношения к прямым, или наоборот. Следует просто знать, чего опасаться в каждом из случаев.

В частности, понятно, что прямые тактики речевого воздействия действительно дают слушателю определенное и точное представление о том, к чему склоняет его говорящий: гадать, что он имеет в виду и "правильно ли я его понимаю", в случаях подобного рода не приходится. Слушатель может, что называется, не поверить ушам своим ("То есть как это – "иди и умри"? Вы в сомом деле приказываете мне расстаться с жизнью?"), но это будут не сомнения в том, правильно ли он понял высказывание, а сомнения в том, действительно ли говорящий имеет право на "санкции" такого типа.

Не нужно быть психологом, чтобы понять, реакции какого плана провоцируют прямые тактики речевого воздействия. Разумеется, это во многом вопрос формулировок, в частности, и вопрос их объяснений (так, "Иди и умри!" есть более жесткая формулировка, чем "Иди и умри - поскольку...). Но даже учитывая данный аспект, реакция протеста слушателя не будет самой неожиданной из всех возможных реакций: в нашем примере, скажем, протест чуть ли не естественен!

Разумеется, вызвав у слушателя реакцию протеста, я не могу счесть, что воздействие мое на него было особенно эффективным. Конфликтные отношения, возникающие между партнерами по коммуникации, свидетельствуют, как правило, о том, что акт взаимодействия находится под угрозой срыва. И это, надо сказать, одно из самых естественных следствий воздействия на слушателей прямыми тактиками речевого поведения.

Единственное, на что принято (и, кстати, небезосновательно!) уповать в речевых ситуациях подобного рода, - это сила доводов говорящего. Если ему действительно удается обосновать необходимость соответствующих императивов достаточно убедительно, то есть фактически вынудить собеседника на согласие, - можно рассчитывать, что прямая форма воздействия на слушателя приведет к желаемому результату.

Вот почему оперирование доказательствами - это то, что в таких случаях определенно требуется от говорящего. Предполагается и то, что, строя доказательство, слушатель постарается не допустить логических ошибок во избежание опять-таки срыва речевой ситуации. Вне всякого сомнения, не закрыт говорящему и путь к. фигурам. Важно только отдавать себе отчет в том, что обращение к фигурам будет означать смену речевой тактики: с прямой на косвенную.

Если мы все же остаемся при прямой тактике речевого воздействия, следует помнить еще и о следующем. Прямая тактика воздействия на слушателя фактически! предполагает вертикальную модель речевого взаимодействия. Вертикальная модель, как уже говорилось, есть взаимодействие по линии сверху вниз (или снизу вверх). При таких отношениях между говорящим и слушателем говорят об иерархически структурированной коммуникации.

Причем более высокий уровень иерархии занимает в обычных случаях говорящий. Находясь как бы над слушателем, говорящий выступает по отношению к нему в роли "высшей инстанции", своего рода подавляющего начала. Ясно, что о равноправии партнеров по коммуникации при таких условиях говорить просто ни к чему. Все, что в условиях вертикальной модели взаимодействия предлагается слушателю, - это выслушать установку и начать действовать в соответствии с ней. Критическое отношение к сообщению исключается.

Как следует из сопоставления признаков вертикальной модели речевого взаимодействия с прямыми тактиками речевого воздействия, именно они и оказываются лучше всего приспособленными к ситуациям с иерархическими отношениями собеседников. Ведь прямая тактика речевого воздействия, в сущности, тем действеннее, чем более пассивная роль остается на долю слушателя.

Если слушатель, как это полагается в армии, "действует, не переспрашивая и не обсуждая приказа", говорящий может чувствовать, что действительно справился с задачей. Кроме прочего, это означает еще, что ему, говорящему, удалось найти адекватные формы воздействия на собеседника: ведь "не переспрашивают и не обсуждают приказа" не только тогда, когда "слепо подчиняются", но и тогда, когда понимают содержание высказывания. Потребовать от слушателя броситься выполнять распоряжение, смысла которого он не понимает, есть акция довольно безрассудная и даже грозящая иногда обернуться против самого говорящего.

Вот почему чрезвычайно важно не просто выбрать прямую стратегию речевого взаимодействия, но и найти действительно достойные ее средства. Когда адресату не удается распознать значений слов, действия, предпринимаемые адресатом, оказываются чисто формальными и, как правило, лишенными смысла. Характерный пример - ситуация из времен, когда автор данного учебного пособия был на педагогической практике в средней школе. В абсолютно пустом коридоре в самом разгаре занятий у двери одного из классов рыдал первоклассник, утешить которого было невозможно. На вопрос о том, что случилось, он сказал: "Учительница выгнала меня!" - "За что?" - "За разложение-учебного-процесса". Едва ли имело смысл просить у первоклассника комментариев: у него действительно не было возможности понять, в чем состоял его проступок.

Как видно, в частности и из этого примера, "'простейшие", по Серлю, выражения значения предполагают некоторую облигаторику в отношениях между говорящим и слушающим (выполняющим). Иными словами, лобовые, что называется, формулировки обязывают к совершенно нетворческому восприятию: креативные реакции в ситуациях подобного рода исключаются.

Возникает вопрос: действительно ли мы ищем в слушателе адресата, усваивающего "ровно столько", сколько мы намерены передать и передаем ему, именно в том качестве; или нам нужен слушатель-собеседник, способный "на ходу" перерабатывать информацию в "полезный продукт, даже за счет отрицания, может быть, самых дорогих нам установок? "Оказывайте доверие лишь тем, кто имеет мужество вам перечить, кто предпочитает ваше доброе имя вашим милостям", - эти слова принадлежат Екатерине II и, кажется, точно определяют тип идеальных отношений между партнерами по речевому, в частности, акту.

Стало быть, гипотетически (!), результативность и, в конечном счете, эффективность речевой тактики - прямая производная от степени творческой активности слушателя. Творческая же активность его несовместима со слепым подчинением пусть даже самой благородной и надежной концепции говорящего.

То, что сформулировано прямо, можно лишь принять или отвергнуть. То, что сформулировано косвенно, нуждается в осмыслении. Вот почему, приглашая слушателя в собеседники (то есть строя горизонтальную модель речевой ситуации), мы должны обеспечить ему возможность действительно участвовать в "конструировании" содержания сообщения, а не создавать иллюзии сотрудничества, при которой одна из "сотрудничающих" сторон фактически лишена каких бы то ни было прав.

Притягательность "доброкачественного" сообщения определяется, в частности, уровнем доверия, оказываемого говорящим слушателю: может быть, этим и объясняются в высшей степени продуктивные попытки современных исследователей рассматривать "хороший" акт речевого взаимодействия как диалог между "отправителем" и "получателем" сообщения.[37] Возможность же такого диалога, как следует из сказанного выше, обеспечивается во многом избранной нами - прямой или косвенной – тактикой речевого воздействия.

Притом что прямые тактики речевого воздействия на слушателей, как правило, не вступают в конфликт с критерием искренности (в противном случае тактика просто перестает быть прямой!), уровень их эффективности постоянно ставится под сомнение. И, прежде всего именно в силу их недемократичности как следствия реализации вертикальной модели речевого взаимодействия.

Собеседнику редко нравится/когда говорящий откровенно принуждает его к чему бы то ни было. Кстати, исследования в области рекламы давно уже показали, что в рекламных жанрах лучше всего воздерживаться от любых императивов, поскольку глаголы в формах "храните (деньги в сберегательной кассе)", "спрашивайте (в аптеках города)", "покупайте (только у нас)" и др. ничего, кроме раздражения (или, в лучшем случае, вопроса типа: "Чего ради?") у адресата не вызывают.

Поэтому, например, даже при прямых тактиках речевого воздействия не всегда рекомендуется формулировать коммуникативную цель предельно прямо - тем более что выбор даже из крайне ограниченного набора прямых форм выражения все же бывает время от времени возможен. Скажем, существует некоторая разница между прямыми выражениями (представленными в градации): "Пошел вон!", "Выйди отсюда!" и "Уходи, пожалуйста!".

К сожалению, однако выбор такой действительно есть далеко не всегда: в набор характерных признаков прямых тактик речевого воздействия, как неоднократно утверждалось выше, входит затруднительность и часто прямая невозможность их варьирования. То есть сообщение, которое в каждом конкретном случае с их помощью допустимо построить, обычно нельзя сформулировать как-нибудь еще. Происходит это, прежде всего потому, что прямые тактики речевого воздействия предполагают использование слов в прямых (а не переносных) значениях. Прямых же значений у слов, как известно, насчитывается, мягко говоря, далеко, не десятками.

К примеру, если ваша цель — попросить кого-то вернуть одолженные у вас деньги (допустим, терпеть ситут быть прямой!), уровень их эффективности постоянно ставится под сомнение. И, прежде всего именно в силу их недемократичности как следствия реализации вертикальной модели речевого взаимодействия.

К примеру, если ваша цель — попросить кого-то вернуть одолженные у вас деньги (допустим, терпеть ситуацию дальше у вас уже действительно нет возможности), то трудно сказать, что от обилия прямых способов обозначить просьбу у вас разбегутся глаза. Со всей очевидностью на роль прямых способов претендует лишь речевой комплекс "(пожалуйста) верните (возвратите, отдайте) мне деньги". Остальные же возможности (во всяком случае, подавляющее большинство из них!) обнаруживают "косвенную подкладку". Это все варианты от беспомощного "Не будете ли вы так добры..." (косвенный потому, что уровень доброты собеседника вас в данной ситуации мало интересует) через нейтральные типа "У Вас теперь получше стало с деньгами?" и до оскорбительно-атакующего "Тебе еще не надоело жить на мои деньги?".

Само собой разумеется, что (для эффективности прямой тактики) необходимо, чтобы отбираемые говорящим слова точно реферировали к речевой ситуации: скажем, как бы выразительно ни смотрели вы на собеседника, одолжившего у вас два рубля десять лет тому назад, ему мало поможет понять вас прямое выражение типа "Сделайте это, наконец!" - даже если, с вашей точки зрения, оно более чем "в лоб" выражает вашу коммуникативную цель,

Таким образом, требования к эффективным прямым тактикам речевого взаимодействия состоят в следующем:

сообщение предполагает, что коммуникативная цель говорящего не является предосудительной (то есть, может быть указана в сообщении без ущерба для последнего);

сообщение формулируется предельно четко и допускает лишь одно верное толкование;
сообщение аргументировано или, по крайней мере/подлежит аргументации в случае необходимости;
аргументы - в том случае, если они есть, не содержат логических ошибок;
языковые единицы, отбираемые для сообщения, точно реферируют к речевой ситуации;
языковые единицы, отбираемые для сообщения, в идеале однозначны, а выражаемые ими понятия определены и градуированы точно.