Дополнительно : Исследовательские способности и IQ

В ряде специальных психологических работ неоднократно зафиксирован факт, признаваемый всеми как парадоксальный. Речь идет об эмпирических исследованиях, рассматривающих соотношения уровней развития интеллекта (выявлявшегося по системе «IQ»), с одной стороны, и исследовательского поведения, с другой. В этих исследованиях специалисты наблюдают, как правило, отрицательные корреляции.

Так, например, А.Н. Поддъяков, опираясь на собственные исследования и исследования ряда психологов (Дж. Бекман, Ю.Гутке, Б.Хендерсон и др.), отмечает, что результаты обследований по тестам интеллекта и по тестам «исследовательских способностей» чаще связаны обратной, а не прямой зависимостью.

Но следует ли из этого, что люди, имеющие высокий коэффициент интеллекта (IQ), непременно должны демонстрировать низкие уровни способности самостоятельного, практического исследования новых объектов, и наоборот — люди, проявляющие высокие исследовательские способности, должны обладать низким интеллектом? Важно и то, как все это соотносится в целом с современными представлениями о детской одаренности.

Примечательно, что указанные различия в особенностях мышления фиксировались еще в начале ХХ века. Правда, в те времена использовалась несколько иная терминология. Так, известный специалист в области детской одаренности профессор Женевского университета Эдвард Клапаред еще в начале ХХ века писал о разнице, наблюдаемой при тестировании, между «понятливостью» и «изобретательностью». Он задался вопросом: что же отличает способность понимания от изобретательности? Вскрывая механизм мышления в условиях каждой из этих ситуаций, Э.Клапаред отмечал: «…то, что дано, и то, что надо отыскать, не одинаково по своей природе в каждом из типов проблем».

Э.Клапаред пишет, что «…в процессе понимания ум наш находится в смятении», потому что не может приспособить своей деятельности к определенным объективным элементам, которые ему даны. Задача состоит в том, что элементы имеются, но что с ними делать, не известно. В процессе изобретения происходит обратное, «ум находится в смятении» потому, что он не располагает объективными элементами, которые позволили бы ему выполнить то действие, которое является его целью. Действие, которое надо выполнить, дано, но объективные элементы, дающие возможность его выполнить, отсутствуют. Здесь задача стоит иначе — найти, как выполнить действие.

Таким образом, «…в процессе понимания ум идет от внешнего впечатления к идее, тогда как в процессе изобретения он идет от идеи к впечатлению» [Клапаред Э. Как определять умственные способности школьников. Л.: Сеятель, 1927, с. 196].
Э.Клапаред справедливо отмечает, что и в повседневном поведении, и в научных, и во всяких других изысканиях эти два процесса теснейшим образом переплетаются. Он даже называет их образно — «двумя стадиями нашего умственного дыхания». Развивая эту мысль дальше, Э.Клапаред подчеркивает, что у разных людей могут доминировать либо способности «понимания», либо способности к «изобретательности», поэтому, отмечает он, существуют «гении понимания» и «гении изобретательности».

Эта давняя идея вполне согласуется с практикой дифференциации научных работников, негласно существующей в научном сообществе. Творцов иногда условно делят на «энциклопедистов», как правило, продуктивно разрабатывающих существующие идеи, и «изобретателей», ликвидирующих белые пятна непознанного. В этой связи примечательно, что в инструкциях по обработке тестов креативности (Дж. Гилфорд, Е.П. Торренс) отмечается, что высокие показатели по параметру «разработанность» демонстрируют испытуемые с высоким коэффициентом интеллекта, при этом высокие показатели по параметрам «оригинальности» и «гибкости мышления» чаще характерны для других испытуемых.

Анализируя причины, заставляющие современных ученых говорить об обратной корреляции коэффициента интеллекта и «исследовательских способностей», уже упоминавшийся психолог А.Н. Поддъяков справедливо отмечает, что основная проблема в нерешенности концептуальных вопросов. «Ни интеллект, ни исследовательское поведение, ни творчество никем не определяются точно…» [Поддъяков А.Н. Исследовательское поведение. Стратегии познания, помощь, противодействие, конфликт. М., 2000, с. 99]. Это справедливо, и, бесспорно, данное обстоятельство выступает одной из веских причин возникающей путаницы. Всем известно, что и определение этих психологических конструктов, и процедуры измерения уровней их развития весьма далеки от теоретически возможного идеала. Но более внимательное рассмотрение данной проблемы свидетельствует о том, что это не единственная причина, поэтому остановимся на этом подробнее.

Несмотря на существенные расхождения, встречающиеся у разных авторов, в современной психологии и понятие «интеллект», и даже понятие «креативность» имеют относительно ясные границы. Эти границы очерчиваются прежде всего процедурами их измерения. Необходимость такого подхода объясняется основными принципами существования самой науки как таковой, в галилеевском смысле слова. Психологические теории, как справедливо подчеркивали многие специалисты в области методологии психологии, являются не субстанциональными, а операциональными (М.Бунге). Поэтому и интеллект, и креативность, как и любые иные психологические конструкты, описывающие психические свойства, процессы, состояния, приобретают смысл лишь в сочетании с описанием процедуры исследования, диагностики, измерения их поведенческих проявлений (В.Н. Дружинин). Все рассуждения об интеллекте, креативности или исследовательских способностях можно считать научно-психологическими ровно до тех пор, пока мы находимся в поле действия инструментов, созданных для их оценки (измерения). Все остальные рассуждения, вероятно, следует относить к философии и другим гуманитарным областям знания.

Существует методический инструментарий, претендующий на то, что он оценивает исследовательские способности. Но проблема в том, что их (как несложно заметить при анализе содержания самих диагностических заданий) неоправданно отождествляют со степенью выраженности лишь одной характеристики исследовательских способностей — поисковой активности. В итоге оценку уровня развития поисковой активности, характеризующую важное, но все же частное проявление исследовательской деятельности, пытаются представить как оценку исследовательских способностей в целом.

Важно и то, что в классических тестах интеллекта, в соответствии с идеологией, выработанной еще основателями этого подхода А.Бине и Т.Симоном, содержатся преимущественно конвергентные задачи, активизирующие логическое, последовательное, однонаправленное мышление. Задача в этом случае решается путем использования формальной логики или применения специальных алгоритмов в виде правил, законов, теорем и др. Как мы уже отмечали, сама возможность разрешения проблемной ситуации, таким образом, делает исследовательский поиск бессмысленным. Этот вид мышления позволяет выстраивать стопроцентный логический прогноз развития ситуации, что лишает ее статуса «проблемной ситуации» и избавляет человека от необходимости проявлять поисковую активность. Данный вид мышления наиболее востребован в стандартных (типичных) ситуациях, требующих алгоритмизированного, автоматизированного мышления и поведения.

return false">ссылка скрыта

Но нельзя не замечать и другого отмеченного выше факта — последовательное, логическое, однонаправленное мышление оказывается необходимо на этапе исследовательского поиска, при анализе опыта, полученного в итоге развития проблемной ситуации. Конечно, в активизирующих исследовательское поведение проблемных ситуациях, характеризующихся неопределенностью и прямо ориентированных на исследовательский поиск, более востребован другой вид мышления, обычно определяемый как мышление дивергентное. Когда мыслительная задача имеет одно условие, а правильных ответов может быть бесконечно много (Дж. Гилфорд).

С точки зрения решения социально-образовательных задач принципиально важно и то, что понятия «интеллект» и «интеллектуальная одаренность» не тождественны современным представлениям о детской одаренности, как интегративном, динамичном показателе, определяющем в конечном итоге потенциал личности, как некий фундамент для последующих выдающихся достижений. В большинстве современных, концептуальных моделей (В.Н. Дружинин, Дж. Рензулли, К.Хеллер и др.) одаренность уже не отождествляется с какой-либо отдельной функцией или комплексом условно выделенных психических процессов. Как это было принято в ряде теоретических моделей прошлого. Она не сводится к «высокому интеллекту» или «высокой креативности» (В.Н. Дружинин). А это делает сопоставления типа «интеллект и креативность», «интеллект и исследовательские способности», «креативность и исследовательское поведение» интересными с точки зрения упражнения в собственных исследовательских навыках, но малопродуктивными с точки зрения психологии и практики образования.

Признавая интегративный характер детской одаренности, большинство специалистов склоняются к тому, что при решении прикладных проблем диагностики и развития в практике образования наиболее востребованы не однофакторные, а многофакторные ее теоретические модели (К.Хеллер). Так, например, включение в большинство современных моделей детской одаренности мотивационных факторов наряду с инструментальными (интеллект, креативность) можно квалифицировать как устойчивую тенденцию.

Другой важной особенностью современного понимания одаренности является то, что она рассматривается не как константная, а как динамическая характеристика. Это понимание привело к созданию теоретических моделей развития одаренности, в структуру которых включены наряду с факторами, характеризующими потенциал личности, еще и факторы внешней среды (Ю.Д. Бабаева, Ф.Монкс, А.И. Савенков и др.).

Любопытно в этой связи и то, что большая часть задач, используемых в традиционном школьном обучении (практически по всем школьным предметам), это задачи конвергентного типа, близкие, по сути, к тем, что используются в тестах интеллекта. Этим объясняется обычно относительно высокая корреляция показателей по тестам интеллекта и тестам учебной успешности. Таким образом, успехи в учении и оценка общего интеллекта, часто служащие основанием для вынесения суждения о степени умственной одаренности ребенка, далеко не полно отражают общую, реальную картину его истинных потенциальных возможностей. Это отчасти подтверждает и одновременно объясняет известный факт — многие люди, демонстрировавшие образцы исследовательского поведения, ставшие выдающимися учеными, художниками, политическими деятелями, вовсе не были не только отличниками, но даже просто хорошими учениками в традиционной школе.

По мнению большинства современных специалистов в области педагогической психологии, одним из ведущих факторов, обеспечивающих позитивную динамику развития детской одаренности, выступает активизируемое исследовательским обучением исследовательское поведение. Этим объясняется столь высокое внимание к теории и методике исследовательского обучения в теоретических и методических работах, посвященных проблемам обучения одаренных детей (А.М. Матюшкин, Дж. Рензулли, Х.Пассов, А.И. Савенков, Н.Б. Шумакова и др.). Поэтому исследовательские методы обучения активно используются в практике работы школ для одаренных детей.

На мой взгляд, особенно любопытно в рассматриваемом противопоставлении уровней развития исследовательских способностей и интеллекта то, что это противопоставление дает неожиданное и весьма правдоподобное объяснение феномену угасания способностей вундеркиндов. Одаренность рассматривается в современной психологии как динамическая характеристика, она не константна и эволюционирует в течение жизни индивида, развиваясь качественно и количественно меняясь со временем. Дети, квалифицируемые как вундеркинды — на основании высоких показателей по IQ (которые, как известно, часто тесно связаны с учебной успешностью), вероятно, в значительной мере теряют свои преимущества к моменту наступления взрослости потому, что не проявляют ярко выраженного стремления к исследовательскому поведению.

8. Диагностика исследовательских способностей.

В значительной мере проясняют проблему обозначенного выше парадокса ответы на вопрос о том, что понимается под «исследовательскими способностями», теми исследователями, которые говорят об обратной корреляции коэффициента интеллекта и уровня развития исследовательских способностей. Это понимание относительно легко фиксируется путем рассмотрения содержания заданий в методиках, ориентированных на их эмпирическую оценку.

Схема эмпирической оценки исследовательских способностей в данных случаях обычно выглядит следующим образом:

1. Ребенку предлагается новый (для него) объект, который он самостоятельно обследовал при минимально необходимом вмешательстве взрослого.

2. Во второй части ребенку предлагается выполнить ряд заданий, выявляющих уровень овладения этим объектом.

Изложенное выше позволяет утверждать, что традиционное тестирование на интеллект, предполагающее оценку способностей к решению моносистемных алгоритмически разрешимых задач, не охватывает всего комплекса умственных способностей. Утверждаемое при этом положение о том, что производится некая интегральная оценка умственных возможностей человека, — явное преувеличение. Фактически выявляется лишь уровень конвергентной продуктивности, то есть один из показателей развития умственных способностей, и при этом не самый важный. А тестирование на уровень развития исследовательского поведения выявляет лишь степень поисковой активности. Она изучается через оценку способностей извлекать новую для себя информацию путем нерегламентированного взаимодействия с реальным объектом, что можно рассматривать как решение комплексных, часто алгоритмически неразрешимых задач.

Таким образом, проводя эмпирические исследования с опорой на эти методики, мы оказываемся в выстроенной ими же методической «ловушке». Частная информация, получаемая в итоге диагностических действий подобного рода, в действительности не характеризует сами обозначенные психические явления. Только понимание одаренности как интегральной личностной характеристики и рассмотрение исследовательского поведения как сложного комплекса, включающего и получение, и обработку информации, добытой в ходе исследовательского поиска, позволяет увидеть эти явления целиком и фактически снимает отмеченное выше противоречие. Рассматривая исследовательское поведение и детскую одаренность в таком широком контексте, мы оказываемся в ситуации, когда это противоречие исчезает. А отмечаемое в специальных исследованиях противопоставление уровней развития интеллекта и исследовательских способностей, ошибочно отождествляемых с поисковой активностью, лишается интригующего налета парадоксальности.

Это позволяет сделать вывод о том, что неадекватным поставленным задачам является не только тестирование на интеллект и присвоение коэффициенту интеллекта (IQ) права считаться универсальной характеристикой умственных способностей, но и методика оценки исследовательских способностей. Большинство специалистов, разрабатывающих эти методики, фактически сводят исследовательские способности к элементарным уровням проявления поисковой активности (элементарному экспериментированию и т.п.). Точнее говоря, речь идет о степени выраженности стремления к манипулированию предметами, а также умении и желании извлекать из этого манипулирования новую информацию. Это, бесспорно, важное и интересное явление, его можно обозначить как поисковую активность, но ни исследовательское поведение, ни тем более исследовательская деятельность этим не исчерпываются. Как мы уже отмечали, исследовательская деятельность, кроме этого, включает в себя и анализ получаемых результатов, оценку на их основе развития ситуации и прогнозирование, в соответствии с этим, своих дальнейших действий.