Глава 3.

Второй сокрушительный удар Серафиминым мечтам был нанесён в Кедровском сельсовете сразу же по прибытии её в деревню.

Председатель сельсовета Степанов Павел Ильич, лет под пятьдесят, копия гоголевского Собакевича, представлял на выбор два варианта местожительства.

Первый - квартира для учителей во дворе школы. Второй - определение на временный постой к местной богомолке Устинье, лично предложившей свои услуги в качестве квартиросдатчицы. За квартиру будет платить, как и положено, сельсовет, а харчеваться может у хозяйки или отдельно - как сама пожелает.

Павел Ильич пошлёпал толстыми губами-варениками, скроил на лице неуклюжее подобие улыбки

(юная красавица ему приглянулась) и выжидательно уставился на приезжую голубенькими, в мясистых складках век, тускло мерцавшими глазками.

Чего тут раздумывать? Ей нужна независимость!

- Пойдёмте смотреть школьную квартиру!

Степанов медлительно оторвал от стула тяжёлый зад, нашарил на столе большой висячий амбарный замок, сразу утонувший в его медвежьей лапище, и, низким глухим голосом неразборчиво бормоча:

«Нельзя же оставлять учреждение… гхм… без присмотра… тут у меня…кха-кха-кха…понимаешь ли, сейф, ну…гхм…деньги, печать, кха-кха-кха…казённое имущество…да! - грузно навис над столом

.Серафима повела глазами по «учреждению». Она сидела на скрипучем «венском» стуле за двухтумбовым канцелярским столом с истёртой и потрескавшейся клеенчатой крышкой, напоминавшей землю в засушливое лето. По левую руку от председателя лежали деревянные счёты, прямо перед ним стояла чернильница-непроливашка с воткнутой в неё ученической ручкой, рядом - массивное пресс-папье; по правую руку упомянутый амбарный замок. Казалось, председатель всегда держит его под рукой, и главная его обязанность заключается в том, чтобы закрывать и открывать своё «учреждение». Здесь же над консервной баночкой из-под килек в томатном соусе возвышалась аккуратнейшая островерхая пирамида из окурков. «А где же сейф?» - подумала Серафима. Взгляд её упал на окно, против которого располагался стол, и остановился на железном сундучке, стоящем на подоконнике, с накладкой, петлей и болтавшимся в ней амбарным двойником. Поперёк окошка, ровно посередине, натянута была верёвочка с задергушками - когда-то белого, а теперь окончательно серого мышиного цвета.

В углу у окна притулился шкаф с покоробившимися,как от сильного зноя, фанерными стенками и видневшимися сквозь стеклянные перекошенные дверцы тощими скоросшивателями. На шкафу красовалась керосиновая лампа с закопчённым стеклом, а из стоявшей рядом проржавевшей кастрюли с ручками вытягивался к засиженному мухами потолку усохший ванька мокрый, уже вполне пригодный для гербария.

Над шкафом косо висел портрет Ленина в самодельной некрашеной деревянной рамке без стекла, а на противоположной стене - трёхглавый плакат Маркса, Энгельса, Ленина в профиль.

Пока она рассматривала «кабинет», Павел Ильич подёргал замок на сейфе, зачем-то задёрнул шторки на окне, поплотнее прикрыл дверцы шкафа, вынул ручку из чернильницы (перо оказалось сухим), выдвинул и задвинул ящики стола.

- Ну, я готов, - деловито прогундосил Степанов и вперевалку двинулся к выходу.

Не дойдя до порога, остановился и, с трудом присогнувшись в пояснице, что, видимо, означало поклон

(«Ишь ты, какой учтивый! - развеселилась Серафима), отрывистым полувзмахом правой руки указал ей на дверь, предлагая выйти первой.

Павел Ильич долго возился с замком, кряхтел, недовольно ворчал про себя, а девушка нетерпеливо переступала с ноги на ногу и поглядывала в ту сторону, где находилась школа и её будущая квартира.Они были рядом, через дорогу. Справа от школы возвышалось двухэтажное деревянное здание магазина с приткнувшимся к нему приземистым амбаром, где хранились бочки говяжьего жира и мешки с солью, крупами, мукой. Слева от школы, через дорогу, серело строение, тоже похожее на длинный амбар.

Председатель теми же полувзмахами то одной, то другой руки обращал её внимание на находящиеся в поле зрения объекты:

- Школа. Магазин - бывший купеческий дом. Анбар. Наш клуб - бывшая церьква. Раньше… кха-кха-кха… хранили зерно, теперь…гхм… клуб. Молодёжь, понимаешь… да!.. А это наш сельсовет! - гордо добавил он, и Серафиму рассмешило, зачем он это говорит, ведь они оттуда только что вышли.

«Видно, любит свою должность», - тронутая эмоциональностью тона, с каким Степанов произнёс «наш сельсовет», подумала Серафима.

Школу она уже видела по дороге к сельсовету. Из-за деревьев нельзя было разглядеть хорошенько, что она из себя представляет, и вот теперь, когда вошли через небольшую калитку на школьный двор, она увидела вблизи место своей трёхлетней (так ей думалось) «отработки», а досконально она с ним познакомилась уже в те дни, когда стала «сеять разумное, доброе, вечное».

- Ну, и где же моя квартира? - стараясь держаться уверенно и солидно, строгим голосом спросила она своего провожатого.

- А вот, - уже знакомым жестом указал Павел Ильич прямо перед собой.Дорожка от калитки вела к вросшей в землю почти по самые окошки избушке. Если бы её приподнять и подставить под основание жилистую куриную ногу, то Серафиму сейчас нисколько бы не удивило появление в низком дверном проёме бабушки Яги с чёрным котищем на костлявом плече.

- И в этом… в этой… - Серафима не могла найти определения своей «квартире», - здесь я буду жить?

-

 

Да вы зря… кха-кха-кха… так напужались… Вполне можно жить… да.

Председатель с силой нажал могучим плечом на массивную тяжёлую дверь. Сколоченную из толстых досок, но та не поддалась. Опять последовало неразборчивое ворчание, как во время возни с замком. Павел Ильич изо всей мочи крутил вправо-влево большое медное кольцо, ввинченное в дверь и позеленевшее от времени.

Звякнула щеколда, и дверь с протяжным скрипом, который Серафима возненавидела с этого момента на всю жизнь, сама, как и подобает в жилище бабы Яги, медленно отошла вовнутрь.

Пахнуло могильным холодом, клопами, мышами и ещё чем-то, не поддающимся описанию.

Провожатый опять учтивым «поклоном» дал дорогу новоявленной квартирантке, но та отрицательно покачала головой.

Угрюмо сопя (рассердился? - промелькнуло в голове), председатель с усилием принагнул монолитный корпус и первым пролез в помещение. Серафима не решалась переступить высокий, из листвяжного горбыля, порог.

Изнутри не слышалось ни звука, ни движения. «Что он там, в подпол провалился?» - девушка решительно встряхнула кудрями и нырнула не то в страшную детскую сказку, не то в кошмарный сон.

Сквозь бархатный пыльный слой, осевший на стёклах двух маленьких оконцев, просачивался с улицы сумеречный свет, и глаза Серафимы, постепенно привыкавшие к полумраку, стали различать молчаливого истукана, стоящего посреди жилища; налево от двери полуразвалившуюся кирпичную плиту с наваленной перед ней кучей разного хлама; закопчённые стены затканы паутиной, а потолок свисает сверху огромной вздувшейся грыжей с бурыми разводами по краям.

- Крыша, видать, протекает… кхм… да… - ожил наконец истукан, видимо, тоже до немоты поражённый открывшейся картиной, перехватив её обращённый к грыже взор.

- Я поняла. И крыша протекает, и плита развалена, и кошмарная грязь, - голос её срывался. - Тут за месяц порядок не наведёшь! Представляю, какой тут холодище зимой, небось все клопы передохнут… Да тут жил ли кто до меня?

- Жили. Марья Иванна с двумя детьми. Ну, гхм-гхм, несуразная женьчина, хучь и учительша. Грязнуля, да… Мальчишки - сорванцы. Плиту разворотили…

«Собакевич» вдруг преобразился. Маленькие глазки его забегали по точёной девичьей фигурке.

- Она ить сюды… хы-ы… хы-ы… мужика подцепить приехала. Суразят иде-то нагуляла, а тут, думает, глухомань. Позарятся на её, образованную. Куды там… хы-ы…. Страшная! Зубья, как…

Хы-ы… хы-ы… у кобылы, торчат. Ну и убралась, откуль приехала. Вот вы… кхе-кхе-кхе… другое дело.

Серафима ошарашено глядела на председателя. Даже и в полумраке можно было заметить, как маслено заблестели медвежьи глазки, как смаяно зашлёпали друг о друга толстые красные губищи, а изо рта полетела веером слюн а. Её передёрнуло от брезгливого отвращения. Резко развернувшись, Серафима опрометью выскочила на улицу.

Солнце уже катилось к закату, коровы брели из стада, пахло парным молоком, жухлой травой и у вядающими берёзовыми листьями. Серыми облачками мельтешили комары.

Господи, даже коровы знают свой дом!.. А я - как бездомная собака… Только теперь почувствовала, как устала. Сосало под ложечкой: с утра во рту не было маковой росинки. Приехала из Усть-Каменогорска, зашла в гороно, потом её посадили в горисполкомовскую легковушку, и она добралась до Кедровки в компании двух инспекторов, едущих собирать в деревне налоги .

Высадили её в начале деревни, а сами инкогнито пошли по дворам. Серафима расспросила встречную женщину с полными вёдрами на коромысле, и та, сверля её жгуче-любопытным взглядом и не снимая с плеч коромысла, добрых полчаса объясняла ей, как пройти к сельсовету, восполняя суетливыми жестами недостаток слов. Серафима терпеливо слушала её - впрочем, впол-уха, потому что с замиранием сердца ожидала, что коромысло вот-вот соскользнёт с плеч и вёдра брякнутся на землю, но коромысло будто прилипло к плечам энергично размахивающей руками бабы, а вода в вёдрах оставалась безмятежно спокойной.

Сейчас ей хотелось одного: обрести крылья и улететь из этой проклятой дыры дoindex>