X Театр

К этому времени — это был 1965 год — относится мой первый заказ. Режиссёр студии «Союзмультфильм» Раса Страутмане, строгая и суховатая, но очень доверчивая и своеобразная латышка, позвала меня писать музыку к мультфильму «Медвежонок на дороге». Это была история про заблудившегося медвежонка. Слов в ней не было. На протяжении 10 минут надо было передать её музыкальными средствами, да ещё точно попасть в акценты. Это оказалось интересно и не так уж трудно. За неделю я написал партитуру для симфонического оркестра, и оркестр кинематографии под управлением Гамбурга записал её. Вскоре я познакомился с известным ныне, а тогда начинающим театральным режиссёром Театра Советской Армии Леонидом Хейфецом. Ему очень понравилась музыка к «Медвежонку на дороге», но пригласил он меня для работы над совсем другой темой. Он ставил спектакль из жизни американских негров под названием «Блюзы для мистера Чарли» по пьесе Джеймса Болдуина. Надо было сочинить несколько блюзов, а я этого никогда раньше не делал. Мне это и в голову не приходило! Но неожиданно, когда я мылся в ванне, вдруг мелодии блюзов пришли одна за другой. Они очень понравились главному режиссёру театра Андрею Попову, человеку замечательной красоты, таланта и исключительной порядочности. Но политуправление армии, Главпур, по каким-то одному ему ведомым причинам решило, что ставить на главной армейской сцене историю про американских негров не следует. Репетиции прекратили. И здесь Хейфец и Попов сделали гениальный ход. Они разыграли обиду на начальство, и когда в Главпуре спросили, что они хотят поставить, сказали: «Мы хотим поставить „Смерть Ивана Грозного” Алексея Константиновича Толстого». Это была самая крамольная пьеса, вызывающая прямые аллюзии со Сталиным. Если бы театр Советской Армии административно относился к министерству культуры, нам бы показали такого Грозного, что мы бы забыли об этом на всю жизнь. Но советская власть исключительно парадоксальна — Главпур, славящийся своим супердогматизмом, разрешил репетировать «Грозного»! Мой первый театральный спектакль получился просто гениальным. Сумбаташвили сделал великолепные декорации, я сочинил музыку, которую записал замечательный Юрловский хор. Но главное — потрясающая постановка Хейфеца и гениальная игра Андрея Попова. Сегодня в это трудно поверить, но на каждой репетиции и прогонах громадный театр Советской Армии окружала конная милиция, отгораживающая бесчисленные толпы желающих попасть на спектакль. Мы сдавали его восемь раз. Восемь раз приходили генералы из пура, и зрители восемь раз всеми правдами и неправдами проникали в театр, заполняя его так, что у стен стояли гирлянды. Наконец, Главпуру стало ясно, что все, кто могли посмотреть этот спектакль, его уже посмотрели. Запрещать его было бессмысленно. На премьеру пришёл бессменный член Политбюро всех режимов Анастас Микоян. После спектакля он прошёл за кулисы, посверкивая умными глазками, и сказал коротко: «Таким он и был». Объяснять ничего не надо было. Грозного Микоян не знал, а вот Сталина знал очень хорошо.

Я постепенно стал понимать, что в театре очень даже есть чему поучиться композитору. А театр тогда был грандиозный — Таганка, Современник, театр Эфроса, Сатира, театр Гончарова. И везде после такого успеха мне удалось поработать. С Хейфецем вскоре я написал музыку к спектаклю «Тайное общество» («Декабристы»), где познакомился с его автором — Геннадием Шпаликовым. Он был весь рябой и очень некрасивый, но стоило ему улыбнуться, и он совершенно преображался. Жаль, что делал он это очень редко. Вскоре он покончил с собой. Следующий наш спектакль «Часовщик и курица» украинского драматурга Кочерги был исключительно интересен. Кочерга был украинский Булгаков. Но публика спектакль не приняла. Я с Хейфецем стал работать над «Дядей Ваней», где кроме Андрея Попова замечательно играла Добржанская. Но время менялось. На Хейфеца начались наезды. Коснулись они и меня. Неожиданно из Главпура пришла бумага в Театр Советской Армии. В ней сообщалось, что театр пригрел композитора-формалиста и назначалась странная процедура — ревизия моей музыки. Выглядело это удивительно. На первом ряду амфитеатра слева направо сидели генералы из пура, заполняя весь ряд. В центре виднелась маленькая чёрная фигурка — оказалось, театр обратился к своему бывшему заведующему музыкальной частью Тихону Хренникову, и он прислал эксперта — специалиста по песням о Ленине композитора Холминова, автора известной патриотически-эротической песни «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой, Ленин в тебе и во мне». Они начали слушать музыку ко всем моим спектаклям. Это был полный идиотизм, потому что если крутить подряд все музыкальные номера к спектаклю, то там будут то сплошные повторы, то акценты, и понять ничего по ним невозможно. Однако большевики одолевают любые крепости. Одолели и эту. После прослушивания все набились в кабинет директора театра полковника Леонтьева и стали ждать, что скажет Холминов, предварительно себя понемногу накручивая и накачивая. Холминов слушал всё это, потом сказал: «Музыка профессиональная и соответствует театральным задачам». И замолчал. Генералы были разочарованы, а я понял — Тихон не сдал члена Союза композиторов, которым руководил. Надо сказать, что в Союз меня в порядке исключения приняли через год после окончания института.