You Can Win

Июнь 1985года. Хотя сингл "You're My Heart, You're My Soul" только в Германии разошёлся миллионным тиражом, профессиональное видео так и не было снято. Всё, что имелось - только слепленные из кусочков отрывки, снятые в каком-то подвале. Из-за этого мы быстро скатились с первого места.

 

Наш второй сингл "You Can Win" фирма звукозаписи хотела раскрутить на всю катушку. Фирма выложила на бочку 30 000 марок для съёмок супер-клипа - по тем меркам приличная сумма, сейчас это звучит смешно. Теперь Modern Talking тратит в 20 раз больше на съёмки видеопродукции.

 

На съёмки мы отправились на баварскую киностудию. В одной сцене мы с Томасом должны были объехать вокруг студии на какой-то развалюхе. Но тут включилась Нора и заявила: "В этой коробке могут разъезжать всякие шлюхи, но не мой Томас."

 

Машину поменяли на чёрный "Ягуар-кабриолет". Мы собирались влезть в машину, но Норочка почувствовала себя в ударе.

 

"Они не поедут вместе в одной машине" - заявила она.

 

Режиссёр решил, что это шутка. "Как это, они не поедут вместе в одной машине? Что же им, пешком идти то ли?"

 

А Нора ответила: "Томас и этот Дитер действительно не поедут вместе в одной машине. Когда мы дома, я езжу с Томасом, а Дитеру там не место".

 

Это взбесило меня вдвойне. Я был оскорблён и как бы отброшен на второй план, ведь Томаса я считал своим. Это я его нашёл, это был мой маленький принц. А тут явилась какая-то Нора и заявляет, что он принадлежит ей. С другой стороны, я злился на Томаса, за то, что он позволил сделать из себя раба и во время всех стычек оставался в стороне.

 

"Ты же не её тень! Не позволяй ей превратить тебя в тряпку!" - подталкивал я его. Но он просто не способен был выслушивать, как критикуют Нору. Он вообще отказывался что-либо слушать. Девиз моих родителей гласил: "Поговорить можно обо всём!" Ерунда, скажу я! Меня больше устраивал девиз Блуме, главы фирмы: "Объясни чокнутому, что он чокнутый!"

 

Дело стало принимать гротескные очертания. "Послушай-ка, - уговаривал режиссёр Норочку - мы же не можем доснять видео, пока ты сидишь в машине. Нам придётся прервать съёмки.

 

"Мне всё равно" - ответила Норочка капризно.

 

Дело закончилось тем, что пригнали третью машину, Порше-кабриолет, голубой металлик. Впереди сидел за рулём Томас, на заднее сиденье взгромоздилась Нора, прикрывшись каким-то старым одеялом. Гармония съёмок нарушилась, но зато господин Андерс наконец-то поехал, и съёмки продолжились.

 

И если мы думали, что худшее уже позади, то жестоко ошибались. Фроляйн Баллинг ещё не закончила со своими ссорами и жалобами. Следующий спектакль назывался "О, я сейчас упаду в обморок и умру!" Мы въехали в подземный гараж отеля "Holiday-Inn" на Леопольдштрассе, разумеется, в разных машинах. Норочка с Томасом впереди, а следом я с Энди и двумя боссами из фирмы звукозаписи. Это был своего рода эскорт, обеспечивавший мою безопасность, чтобы Томас, Нора и я не растерзали друг друга на куски. Мы встретились внизу в подземном гараже, и началось! Норочка закричала: "Ууу, ууу, у меня в глазах темно!" - и свалилась.

 

Я подошёл к шефу: "Дай же ей, наконец, пощёчину, и пусть подымается!" Никто не шевельнулся, а я вошёл в раж: "Да не позволяйте же бабе издеваться над вами! Это же всё игра!"

 

В маленькой сумочке от Луи-Виттона Нора вечно таскала с собой крошечного вертлявого невротического йоркширского терьера по кличке Черри. Может, его звали как-то иначе, у неё было штук пять этих тявкающих тварей. Если кто не знает, как они выглядят, поясню: таких же таскает за собой повсюду Рудольф Мосгаммер. И в то время как Норочка лежала на полу гаража, а Томас выл, склонясь над ней: "Норочка умирает! Норочка умирает!" - а та как раз слегка приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, какое впечатление производит спектакль, в этот момент терьер выбрался из своей сумочки, взволнованно пища обежал вокруг Норочки и насрал подле её головы.

 

А я: "Эй, вы что здесь, больные все, что позволяете бабе водить себя за нос? Пусть заканчивает спектакль! Что это за глупости?"

 

В конце концов, Энди, мой приятель, отнёс даму наверх, в её комнату, пришлось ему ещё и помочь, так как Норочка оказалась тяжеловата.

 

На тот самый вечер в отеле была запланирована конференция фирмы звукозаписи. 500 приглашённых, должны были приехать музыканты и зарубежные партнёры. Возвели золочёный помост, было задумано вручить нам в честь сенсационного успеха "You're My Heart, You're My Soul" кроссовку и лаковую туфлю. Томас всё ещё сидел у постели Норы, держал её за руку и отказывался покинуть её. Итак, я один вышел к пятистам гостям и сказал: "Гм, ну да, итак... Пусть вас не удивляет, что Томаса с нами нет. Малыш простудился на съёмках, ему сейчас совсем худо... К тому же, нам завтра лететь во Францию... и ещё... Мне очень жаль... Но такого толстокожего фрица как я ничто не свалит, потому-то я здесь".

 

Впоследствии это стало моим обычным ответом: "Томас болен". И если спрашивали журналисты, до которых дошли слухи о наших ссорах, даже тогда я отвечал: "Нет, мы понимаем друг друга отлично, просто Томас заболел".

 

В Париже, где было распродано 800 000 копий "You're My Heart, You're My Soul" и мы слыли героями, должно было состояться наше выступление в телепередаче "Champs-Elysees", ведущей была сама Дезире Нозбуш. Воскресный вечер, лучшее время, машина телевизионщиков уже вертела во все стороны своими спутниковыми тарелками. В 20 часов 12 минут Норочке разонравилось, что поведёт шоу особа женского пола. Без лишних церемоний она увела своего благоверного.

 

"Где Ваш коллега?" - по-французски заорал на меня продюсер. Углы его рта покрылись хлопьями пены, как у спортсмена, пробежавшего 700 километров; язычок в глотке беспрестанно дёргался, а кадык ходил вверх-вниз. Я сказал: "Экскьюз-муа, а я-то здесь при чём? Я-то здесь, а мой коллега - это тот, которого нет." В конце концов приплёлся ещё и шеф из фирмы звукозаписи, всё орали невпопад. Я изрёк только: "Поцелуйте меня в задницу!" и тоже ушёл.

 

Несколько недель спустя нам снова предстояло выступить во Франции, в шоу Мишеля Друкера, своего рода французский Томас Готтшальк. Томас снова отказался, зато на этот раз выдумал благовидный предлог, за это честь и хвала. Но на этот раз я раздобыл дублёра, какого-то парня с длинными чёрными волосами, который умел шевелить губами под фонограмму. У французов он сошёл за Томаса.

 

Но что-то, кажется, до французов дошло. Ибо когда телепромоутеры нашей фирмы предлагали выступить Modern Talking во Франции, телевизионный босс быстренько отказался: "Non! Non! Merci beaucoup! Нет, спасибо, больше ни за что!"

 

50 000 марок и малина.

Если бы меня сейчас спросили, почему Нора была такой, какой была, я бы сказал: она была маленькой девочкой, играла в куклы в детском саду, а на следующий день поменяла своих Барби на Дитера Болена и сотрудников фирмы. Маленькая дерзкая девчонка, которая привыкла, что люди пляшут под её дудку. Она просто проверяла границы своих возможностей и проверяла, что будет, если она, скажем, пойдёт к Блуме и скажет: "Или мы получим белый роллс-ройс с зелёными сиденьями, 50 000 марок и малину или мы не придём". И тот, конечно, покорялся необходимости и говорил: "О'кей, о'кей, золотце, не волнуйся! Ты получишь всё, что пожелаешь". А как бы ещё он мог отреагировать? Пластинка принесла ему несчётное количество миллионов, что по сравнению с этим белый роллс-ройс и малина? В этой индустрии бытует поговорка: "Сделай артиста счастливым!". А позиция Блуме была: "Пока с Томасом Андерсом в концерн текут миллионы, я, если понадобится, вызолочу его сортир".

 

Нам предстоял концерт под открытым небом в Бельгии, собралось 25 000 зрителей. И снова Томас отказался в последний момент. К счастью, за границей из Modern Talking знали только пару ботинок с обложки сингла "You're My Heart, You're My Soul". Ни одна душа не знала, что Modern Talking - дуэт. Я один стоял на сцене, сходу выдумывая слова приветствия: "Бонжур, Брюссель! Здравствуй, Бельгия! Я счастлив, что вы все здесь собрались! Поехали!" - и заиграл, открывая рот под фонограмму вместо Томаса.

 

Наконец, было ещё одно выступление в Стокгольме, вести концерт должна была какая-то женщина. У Норы в этот день крыша уехала совсем далеко, и дамочка распорядилась: "Моего мужа не будет объявлять никакая женщина! Или ведущую сменят на конферансье мужского пола или мы улетим назад." На что шведы помахали рукой: "Что ж, пока, неудачники!"

 

Вот так я видел, что рушатся мои надежды. Казалось, угрожают моему счастью, я снова не был уверен в завтрашнем дне. Я смотрел на Нору и слышал, как она - вжик-вжик - резала на части дело всей моей жизни.

 

Cheri Cheri Lady.

Октябрь 1985 года. Всего 7 месяцев прошло после "You're My Heart, You're My Soul", а у наших критиков уже желчь пошла изо рта: свет увидела "Cheri Cheri Lady", третий номер один. Успех первых двух был сенсацией, а теперь музыкальный мир на ушах стоял, и в этом исключительно заслуга Томаса. Написав песню, я хотел, было, выкинуть её в корзину для бумаг, ибо счёл чересчур простой. Но Томас выудил её из мусора и предложил: "Это клёво, давай всё-таки запишем её!" За это я и теперь готов целовать ему ботинки.

 

Между тем Норочка не отказывала себе ни в браслетах из чистого золота, ни в цепочках от Картье. Когда она приходила, слышно было за километр - бряк-бряк-бряк. Она выглядела, как женщина племени маа из Кении, на ней, случалось, висело миллиона на два побрякушек.

Мы прилетели на музыкальный фестиваль в Сан-Ремо. Сразу по прилёте Томас и Норочка затворились в номере, двери на замок, телефон прочь, окна тщательно занавешены, не только гардинами, но и простынями. Никому нельзя войти. Никто не мог поговорить с ними. Чтобы не возникло недоразумений, расставлю точки над "i": они там играли в настольные игры - в гальму, веришь-не-веришь, мельницу. Как-то во время игры у обоих разыгрывался голод, и, возможно из-за того, что Нора не могла прочесть меню, они заказали всё подряд, всё, что было. Четыре официанта катили через холл громадный столик на колёсиках, уставленный яствами. Томас с Норой приоткрыли серебряные крышки, потыкали всюду вилкой: "Да, это хорошо... да, и это тоже... а остальное унесите отсюда!" Кельнеры прикрыли всё крышками, два блюда остались, а остальные 98 отправили на кухню. Платить пришлось нашей фирме.

 

В некоторых заграничных поездках нас сопровождал Гилле Гиллекамп, человек, которого и впрямь ничто не могло вывести из равновесия. Человек с железными нервами, вот был бы подходящий супруг для Норочки! Его основной обязанностью было следить за её настроением и успокаивать её, с чем он блестяще справлялся. Как-то раз Нора решила отправиться по магазинам, а Галле был единственным, кто владел итальянским. Она ворковала, как голубка, сразу стала мягкой, как масло. Гилле звонил, искал, делал то и это и, в конце концов, отвёз её вместе с Томасом в магазин свадебной моды в центре Сан-Ремо. Там она откопала себе свадебное платье стоимостью 30 000 марок - и сразу в отель. Ни спасибо, ни пожалуйста, дверь на замок, телефон прочь, жалюзи опущены. С того момента Нора забыла о Гилле и снова вела себя не вежливей чурбана.

 

Top of the Pops.

Март 1986 года. Мы поехали в Англию, где "Brother Louie" за одну ночь покорил чарты - наш четвёртый хит и третий альбом. В Лондоне мы остановились в отеле "Дорчестер", сарае высшего класса как раз напротив Хайд-парка. И когда я утром спускался к завтраку, чтобы съесть яйцо, кельнер в ливрее сказал: "No, no, no, no, Sir!" Я спросил: "Что значит - no?", последовал ответ: "Вам нужно надеть галстук".

 

Как каждый молодой исполнитель, конечно же, я мечтал попасть в чарты Англии. Передача, в которой нам предстояло выступить, называлась "Top of the Pops". На острове она уже лет 10 была священной коровой поп-музыки, но в Германии до того совершенно неизвестна. Мы вошли в зал, где должны были проводиться съёмки, загримированный под дискотеку: светомузыка и сексапильно разодетые хиппи. Мы должны были стоять наверху, на сцене, а все танцевать внизу. Но тут прибыла Норочка и возмутилась: "Эй, да здесь же танцуют девчонки!"

 

Парень, руководивший съёмками, ответил: "Ну да, логично, что здесь танцуют девчонки. Девчонки и парни. Не верблюды же!"

 

А Нора на это: "Пусть все убираются. Никто не будет здесь танцевать, когда выступает Modern Talking. Когда выступает Modern Talking, студия должна быть пуста." Ей не требовалось особого повода, главное - всем мешать и побольше важничать. В принципе, как Верона Фельдбуш: эта обязательно поедет назад, когда все другие едут вперёд.

 

К тому же надо знать: когда в Англию приезжают музыканты из Германии, это выглядит так же, как если в Германию едут певцы из Польши. Могут, наверное, и спросить: "Вы украли эту песню?" Но никогда не скажут с уважением: "Круто, вы на первом месте!" Так что Нора со своим приказом "Все вон!" до смерти насмешила англичан, которые потом оборвали все провода своими звонками в BMG в Германию. Они хотели выкинуть нас из передачи. Я уж не знаю, что пришлось пообещать BMG создателям Top of the Pops, во всяком случае, был найден какой-то компромисс: половину девчонок убрали, и Томас согласился выступать.

 

Ёб..ный Ганс.

Нам предстояло ещё одно выступление на "Ипподроме", популярнейшей дискотеке Лондона. От радости я мог изречь только: Вау! И снова - вау! Вау! Вау! Там на самом деле пели все те, кто был популярен в 80-е: Джорж Майкл, Bananarama, Ким Уайльд. Но вот чего мы не знали: Нас объявили как парочку гомиков, которые помимо любви занимаются музыкой. Со времён Pet Shop Boys и Bronski Beat такие группы пользовались бешеной популярностью. Но, как говорится, до нас-то это не дошло. Потный и нервный стоял я за сценой, ожидая, пока нас вызовут. Мы с Томасом выстроились по стойке "смирно", слушая голос ведущего, который говорил: "...ра-ра-ра...Modern Talking...ра-ра-ра...! Поприветствуем их..." Сигнал - наш выход!

 

Мы пошли, но, ещё не дойдя до сцены, я оглянулся, и вдруг сообразил: Томас улизнул. Я стоял в одиночестве на сцене и видел три тысячи лиц перед собой. Музыка пошла, Томас исчез, а я думал: Что же происходит, старина? Впоследствии выяснилось следующее: не мы, так Нора выяснила, что это мероприятие являлось, по сути, вечеринкой для педиков. Конечно, фирма подложила нам свинью, не предупредив ни о чём, но менять что-либо было поздно. Секунд тридцать постоял я беспомощно на сцене, а потом народ начал свистеть, и я смылся.

 

Томас тотчас же побежал к машине, а меня не выпускали из дискотеки. Меня ругали последними словами, правда, мой английский тогда не слишком хорош, так что понял только три слова: "Задница" и словосочетание "Ёб..ный Ганс". У меня в глазах стояли слёзы. Англия, я верил, могла бы стать нашим трамплином в мир. У меня в голове заранее крутился целый фильм: блестящее выступление на "Ипподроме", первое место в английских чартах и четыре недели спустя - потрясающий успех в Америке. Вместо этого меня оплевали и готовы были разорвать на части. Я выучил ещё три слова по-английски: "Фашист, вали отсюда!"

 

Я отправился в свой номер. В эту ночь мне предстояло быть самым одиноким человеком на земле. В животе начались сумасшедшие боли. Я сидел, скрючившись, как жареная сосиска и беспрерывно думал: "Вся моя карьера! Всё, ради чего я трудился! Всё это разрушено!" В такую ночь, в такой ситуации, когда ты сидишь один на гостиничной кровати, и только телевизор бормочет что-то, всё становится огромным. Твоё горе. Твой страх. Твои сомнения. Я думал: Что же, ты выбросишься сейчас из окна? Погубишь себя? Но, слава Богу, вместе со страхом, сомнениями и горем во мне просыпалась трусливая крыса. Я остался сидеть на кровати и ничего не сделал.

 

Так дальше и пошло. Мы выступали в какой-то передаче под названием "День для окружающего мир". Томасу предстояло сидеть за белым роялем и играть. На крышке рояля лежала алая роза. За пять минут до начала выступления Нора ворвалась за кулисы, схватила розу с рояля и принялась топтать и мять её, как Обеликс, который до тех пор прыгал по римлянину, пока тот не уходил по уши в землю. "Никто не имеет права дарить моему мужу алые розы".