Т.И. Заславская. Бизнес-слой российского общества

Он состоит из двух основных категорий:

- собственников средств производства,

- самозанятых.

Те и другие являются предпринимателями, ибо заняты деланием денег. Правда, первые, назовем их <классическими> предпринимателями, занимаются этим все свое время, а вторые - только свободное от основной работы. У первых капиталы крупные, у вторых бизнес мелкий. Первые сами не трудятся, а нанимают других. Вторые, если и получают прибыль в своем бизнесе, добиваются того, эксплуатируя только самих себя. Это называется заниматься индивидуальной трудовой деятельностью (ИТД).

Итак, бизнес-слой - это группа людей, владеющих собственным бизнесом. Он подразделяется на две основные категории - <классических> предпринимателей и самозанятых. Как удалось выяснить в ходе репрезентативного для всей страны исследования, последние в свою очередь подразделяются на еще более мелкие группы. Исследование - это ежемесячный мониторинг, проводившийся ВЦИОМом и Интерцентром в мае-декабре 1993 г. (учитывались данные последних 8 опросов).

В целом статусные портреты бизнес-групп выглядят так:

Предприниматели - частные собственники мелких предприятий и фирм, лично управляющие ими, не совмещая руководство с работой по найму.

Самозанятые - лица, занятые мельчайшим предпринимательством на базе ИТД с помощью собственных средств труда (в основном это инженеры и квалифицированные рабочие).

Бизнес-менеджеры - наемные директора мелких и средних предприятий акционированного и частного секторов, совмещающие управленческую работу по найму с ведением собственного бизнеса.

Полупредприниматели - наемные работники в тех же секторах экономики, не занимающиеся руководством и совмещающие основную работу с предпринимательской деятельностью.

Менеджеры-совладельцы - хозяйственные руководители мелких и средних акционированных предприятий, работающие по найму, но вместе с тем располагающие пакетами акций управляемых предприятий.

<Классические> менеджеры - хозяйственные руководители, управляющие государственными (реже - частными) предприятиями на основе найма, т.е. <за зарплату>.

Интересно, чем они отличаются друг от друга? Менеджеры отличаются от предпринимателей тем, что управляют чужими капиталами (фирмами, предприятиями, <делами>) и принимают решения в более ограниченной сфере. Считается, что вторые самостоятельнее первых, действия которых продиктованы жесткой логикой. Однако в крайне нестабильной рыночной экономике, как это имеет место в России, деятельность менеджеров мало чем отличается от таковой предпринимателей: у тех и других много непредсказуемых ситуаций, оригинальных решений, нестандартных действий. Причина - слабость государственного контроля за деятельностью предпринимателей и менеджеров.

Менеджеры государственных предприятий не являются совладельцами управляемой собственности - это наемные работники, доходы которых зависят от собственных усилий. По сути, они выполняют роль квазипредпринимателей и она выступает для них вынужденной. Иное дело менеджеры акционерных предприятий: на 3/4 они совладельцы (часто имеют даже контрольный пакет). И не случайно: 83% из них сами организовывали свои предприятия и теперь не хотят упускать бразды правления.

Всех менеджеров мы поделили на два типа: <классических>, трудящихся в государственном и частном секторах, и менеджеров-совладельцев, занятых на акционерных предприятиях.

Когда социологи обобщили все данные, перед ними предстала широкая панорама распределения экономически активного населения России. Прежде всего оно распадалось на <бизнес-слой> (11,5% опрошенных) и <работников вне бизнеса> (88,5%). Затем бизнес-слой распался на конкретные бизнес-группы, а именно: предпринимателей (11%), самозанятых (11%), бизнесменов-менеджеров (7%), полупредпринимателей (46%), менеджеров-совладельцев (7%) и <классических> менеджеров (18%).

Конечно, бизнес-слой живет намного богаче остального населения. В нем вдвое меньше бедных и вчетверо больше зажиточных, чем среди лиц, не связанных с бизнесом. И это лишь по самым скромным подсчетам. Но известно, что рэкет, массовые уклонения от налогов и коммерческая тайна заставляют бизнесменов занижать свои доходы - даже от социологов. Последние зарегистрировали почти трехкратную разницу между доходами бизнес-слоя и заработками остальных россиян. И никто не знает, как на самом деле.

Оказывается, что и внутри себя бизнес-слой неоднороден. Там тоже есть свои <бедняки> и <богачи>. Весь он делится на три доходные страты: первую составляют предприниматели, бизнес-менеджеры и самозанятые, вторую - полупредприниматели и менеджеры-совладельцы, а третью - <классические> менеджеры. Как вы думаете, кто из них богаче всех?

Самая богатая - первая группа. Ее доходы превышают средний уровень доходов остальных бизнесменов в 2 раза, а <работников вне бизнеса> - в 5 раз. Более 70% этой группы живут состоятельно или хотя бы зажиточно. Доходы второй страты вдвое выше средних заработков <работников вне бизнеса>.

Самые низкие доходы у <классических> менеджеров, не ведущих частный бизнес. В условиях спада производства, кризиса неплатежей, сложности сбыта продукции 1/5 их живут на уровне бедности. Доходы наемных менеджеров составляют менее половины доходов собственно предпринимательских групп бизнес-слоя. К тому же они лишь на 40% выше зарплаты работников исполнительского труда. Таким образом, никакой вид труда по найму, включая самый квалифицированный и управленческий, не обеспечивает доходов, сравнимых с простейшим предпринимательством.

 

Структура бизнес-слоя России в сравнении
с бизнес-слоем в других постсоциалистических странах (февраль 1993 г.)

 

Бизнес-группы Численность ( % ) ко всем работникам

Россия БолгарияСловакияЧехияВенгрия

Предприниматели 1,21,72,13,22,7

Самозанятые (ИТД) 2,05,46,08,37,6

Полупредприниматели 2,21,21,61,65,0

Менеджеры 5,53,62,03,83,0

Бизнес-слой 10,911,911,916,918,5

Сравнение состава бизнес-слоя в постсоциалистических странах (см. табл.) позволяет разделить их на две группы. Первую составляют страны с развитой рыночной экономикой и зрелым предпринимательским слоем - Венгрия и Чехия, вторую - страны, лишь начинающие переход к рынку - Болгария, Словакия и Россия. В двух первых бизнес-слой составляет 18,5% и 16,9%, а в трех последних - 11,9%, 11,7%, 10,8%, причем Россия является замыкающей. Итак, международное сравнение свидетельствует о сильном отставании России.

Источник: Социологические исследования. 1995. № 3. С.3-11.

Многие ученые пытались разгадать внутренние стимулы предпринимательской деятельности, полагая, что в этом кроется успех в бизнесе. Они наблюдали за поведением выдающихся менеджеров и бизнесменов. В конце ХIХ в. американский философ и психолог Уильям Джемс (1842-1910) выделил два важнейших инстинкта - честолюбие и стремление к соперничеству, которые, как он считал, на 90% определяют успех в деловом предпринимательстве.

В середине ХХ в. американские психологи Д. Макклелланд и Дж. Аткинсон связали успешность в предпринимательской деятельности с потребностью (мотивацией) к достижению.

Потребность в достижении обозначает состояние состязания с некоторым эталоном, внутреннее стремление превзойти его. Предпринимателей характеризует, наряду с активной потребностью в достижении, способность взять на себя ответственность. Аткинсон выделяет три условия, при которых появляется мотив достижения: 1) человек ощущает готовность взять на себя всю ответственность за конечный исход дела; 2) четкое представление о том, чем закончится то или иное действие, принесет ли оно удачу или поражение; 3) ожидание успеха не должно быть четко определенным или гарантированным, но должно быть связано с определенным риском, некоторой неопределенностью. Наибольшего успеха в экономике добиваются тогда и там, когда и где у людей высока сила мотива к достижению. Мотивация на достижение - это потребность делать нечто лучше, чем оно было сделано вчера.

Проведенные в 1964 г. Дж. Аткинсоном исследования выявили любопытный факт: испытуемые, отличавшиеся высоким уровнем потребности в достижении, как правило, гордились своими успехами. Напротив, испытуемые с низким уровнем потребности в достижение довольствовались тем, что избежали неудачи. <Формула успеха> Аткинсона гласила: чем ниже вероятность успеха, тем выше уровень побуждения к нему в связи с его ценой. А в <формуле страха> (перед неудачей) основную роль играли стремление избежать неудачи, расхолаживающая сила возможного неуспеха. Согласно гипотезе Аткинсона, неудача при решении легкой задачи (что равносильно высокой вероятности успеха) более притягательна, чем поражение при решении трудной задачи. Однако предприниматель выбирает, как правило, средний путь, где вероятность достижения успеха равняется 50%. Он стремится достичь успеха и вместе с тем гордится своими победами, что возможно, если успех достижим достаточно трудно. Легкие победы обесценивают результат.

Формула Аткинсона выявляет достаточно сложную структуру <игры ожиданий>. Совершенно очевидно, что если задача слишком трудна, то ее вряд ли можно решить, полагаясь только на свой интеллект. Необходимо и определенное везение. Поэтому говорят, что случай - постоянный спутник предпринимателя. Однако удача выпадает лишь на долю тех, кто не боится рисковать. Рядовые служащие предпочитают твердые гарантии, тогда как делец, бизнесмен постоянно идет на риск, балансируя между страхом перед неудачей и гордостью за преодоленное препятствие.

Б. Вейнер, проводивший свои исследования в 1972 г., обнаружил, что: 1) неудача способна усиливать мотивацию, но только у индивидов с сильно выраженным стремлением к достижению; 2) напротив, неудача подавляет мотивацию у тех, кто обладает слабо выраженным стремлением к достижению; 3) мотивация снижается, когда предприимчивые (с сильной мотивацией на достижение) добиваются успеха; 4) напротив, мотивация возрастает у людей со слабой мотивацией на достижение, если они добиваются успеха.

В обществе могут быть благоприятные и неблагоприятные условия для бизнеса. Если правительственные меры увеличивают вероятность предпринимательского успеха от низшей отметки хотя бы до средней, то бизнес привлекает людей, как с высоким, так и с низким уровнем потребности к достижению. Вероятность успеха должна гарантироваться соответствующими законами, например, направленными на охрану прав собственника. Если же таковых нет и вероятность потерпеть поражение оказывается слишком высокой, то наиболее талантливые люди покидают сферу бизнеса. Это случается, даже если вероятность успеха поднимается от низшей до средней отметки.

А что происходит при дальнейшем росте вероятности успеха? Увеличение этого показателя от средней отметки до высшей делает бизнес неинтересным для людей с высокой потребностью в достижении. Для них более притягательными окажутся другие сферы, где достаточно высок уровень риска и высока степень неопределенности при достижении успеха. Конечно, бизнес не опустеет, но он станет сферой деятельности ординарных людей. Он привлечет людей с высоким уровнем страха перед неудачей. Таким образом, правительственные меры могут поощрять либо смелых и предприимчивых людей, либо трусливых и посредственных. И неизвестно, в каком случае деловая активность принесет большие плоды.

Предположим, что у вас надежда на успех сильнее, нежели страх перед неудачей. В таком случае можно утверждать, что вы относитесь к вполне определенному типу предпринимателей. Что характерно для этого типа? Человек, нацеленный на успех и не боящийся поражения, приписывает победу своим способностям и усилиям, но и неудачу объясняет собственными ошибками и просчетами. Человек с преувеличенным страхом перед неудачей стремится объяснить свое поражение внешними причинами либо невезением. Он не умеет держать удары судьбы и не стремится <взять реванш>. Считается, что для предпринимательской деятельности годятся люди первого типа.

В 1966 г. Дж. Роттером разработал теорию <локуса контроля>, где используется шкала <интернальности - экстернальности>. К интерналам исследователь отнес тех, кто, достигая цель, опирается на внутренние стимулы, а к экстерналам - тех, кто стремится перенести ответственность на внешние обстоятельства. Интерналы верят в собственные способности влиять на внешние обстоятельства и подчинять себе успех, а экстерналы считают, что успех зависит от таких обстоятельств, на которые невозможно повлиять. Понятно, что ответственность берут на себя чаще интерналы: они уповают на собственные усилия, а не на помощь извне. Из их рядов выходят удачливые предприниматели. Интерналы в успехе и поражении винят себя. Экстерналы же успех ставят себе в заслугу, а в поражении винят обстоятельства.

Вопреки распространенному мнению, удачливые предприниматели рискуют умеренно, за смелым решением у них скрывается трезвый учет объективных возможностей и собственных сил. Предпринимателя никак нельзя уподобить безрассудному игроку. Прибыль рассматривается как награда за деятельность в неустойчивом рыночном мире, за риск и умение предвидеть рыночную конъюнктуру.

Предприниматели обладают так называемой избирательной эвристикой, если понимать под эвристикой технологию открытия нового. Способности высококлассного предпринимателя напоминают способного высококлассного ученого: он умеет обнаружить в имеющейся информации дополнительный скрытый смысл. Он обладает нестандартными подходами к решению обычных задач, активнее других сопротивляется давлению внешних обстоятельств, моментально отбирает главное и на этом концентрирует все усилия. Особая черта подобной эвристики - умение найти подходящие именно для данной ситуации действие и время, подобрать нужные ресурсы, кадры и информацию. Пока обычный человек занимается только с одной проблемой, например, подыскивает кадры, предприниматель успевает завершить весь проект или хотя бы его половину. К этому надо прибавить способность предпринимателя находить выход в, казалось бы, безвыходных ситуациях, действовать спокойно и расчетливо в условиях риска и конкуренции.

Многие думают, для предпринимателя (бизнесмена) нет ничего важнее денег и прибыли. Однако социологические исследования показали, что эти мотивы не попадают даже в тройку наиболее распространенных. Неожиданную палитру ценностей и идеалов российских предпринимателей выяснили специалисты Института социологии РАН в 1995-1997 гг. Исследование, проведенное А.А. Возьмителем, Л.Е. Душацким и Е.Я. Таршисом, показало, что мнение о полной меркантильности российских бизнесменов ничем не обосновано. Оказалось, что приобретение богатства считают основной целью только 34% респондентов. Значительно большее количество опрошенных в качестве приоритетного назвало достижение определенного социального статуса и престижа в обществе (55%)1.

Современный предприниматель, как выяснилось, больше озабочен перспективами развития бизнеса, чем получением сиюминутной прибыли. Его отличает высокий уровень мотивации на достижение и, по крайней мере, средний уровень ответственности. Из общей массы населения предпринимателей выделяет предпочтение профессиональных ценностей, отвечающих за формирование деловых мотивов. Последние доминируют как в трудовой мотивации, так и в мотивации жизнедеятельности в целом (соответственно 63 и 73%). Среди предпочтений предприниматели поставили на первое место не прибыль или богатство, а <возможность иметь собственное дело, быть хозяином своей судьбы>, желание найти <новое применение своим знаниям, способностям, умениям>, <успех во всех своих начинаниях>, подлинную самостоятельность в жизни и труде1. В отличие от менеджера, предприниматели видят в ситуациях риска и умении их разрешать высокую ценность. Только на ранней стадии деятельности деньги и прибыль оцениваются как адекватное вознаграждение за риск. В дальнейшем же все больший вес приобретает самооценка, индивидуальное <Я>. Признавая за собой способности умело выходить из рискованных ситуаций, предприниматель нередко ставит выше свое право на поражение, чем чужое право на успех.

Богатство как главная ценность и цель жизни занимает лишь пятую позицию, но как мотив предпринимательской деятельности - вторую. Деньги и богатство как таковые почти не выступают в качестве идеала. Иное дело те блага, которые можно приобрести с их помощью: свобода, ощущение себя хозяином своей судьбы, некоторые властные полномочия.

Статусные ориентации занимают в жизненной мотивации второе место после <дела>. Властные амбиции как мотив оказались непопулярными: их выбрали только 18% опрошенных. Власть в широких масштабах для предпринимателей не является жизненно важной целью: желание участвовать в политической деятельности высказали только 15% респондентов.

Бесспорно, особое место у предпринимателей занимают ценности, связанные с семьей, личной безопасностью и экологией. От 80 до 90% опрошенных заявили, что для них очень важно чувствовать себя в безопасности, не ощущать угрозу насилия, жить в экологически чистой среде, иметь крепкую семью, дать детям хорошее воспитание.

В одном из исследований, направленных на выяснение каналов обогащения, социологи прибегли к опросу экспертов, в роли которых выступили представители зажиточных, малообеспеченных и бедных слоев населения. Оказалось, практически все эксперты (94%) среди факторов, способствующих обогащению, на первое место поставили связи человека (разброс от 97 до 92%). На личные способности указали 85% (разброс мнений здесь был достаточно велик - от 93 у состоятельных экспертов до 72% у бедных, которые, однако, тоже не отрицают у новоявленных богачей личных способностей). Третье-четвертое места получили должность, занимаемая до начала реформ, и предшествующая работа в партгосаппарате - 69 и 62% (при относительно небольшом разбросе мнений). Характерно, что последние места в предложенном наборе факторов заняли связи с криминальными структурами (52%, разброс от 47% до 62%) и помощь родителей, родственников (47%, разброс от 34 до 56%)1.

Специфической особенностью становления высшего класса в постсоветской России стала его криминализация. По мнению М.Н. Руткевича, <оба верхних слоя российского общества 90-х годов - новую буржуазию и новую бюрократию - можно считать криминальными по своему происхождению, способу получения доходов, уже нажитому имуществу, в том числе счетам в заграничных банках, и поражающей воображение иностранных наблюдателей склонности к прожиганию жизни, паразитическому потреблению, жадности к дальнейшему умножению имущества и стремлению к власти>2.

Рост преступности в конце ХХ в. затронул практически все слои российского общества. Ежегодно в 90-е годы официально регистрировалось до 3 млн преступлений, а по экспертным оценкам их было до 10 млн. В местах заключения содержалось более 1 млн. человек, что в пересчете на 100 000 жителей в несколько раз больше, чем в странах Западной Европы. Значительная часть проявлений хулиганства в общественных местах, грубые нарушения правил дорожного движения, мелкое воровство, мошенничество, нанесение телесных повреждений в бытовых условиях на основе пьянства и т.д. оставались незарегистрированными. Не попадала в статотчетность и основная часть хозяйственных преступлений. Теневая экономика по официальным данным производила 25% ВВП, а по оценкам экономистов она достигала 40-50%1. <Характерная черта мелкого и среднего бизнеса в нашей стране состоит в том, что он представляет собой порождение экономической системы нерыночного типа, несет на себе черты <черных> и <серых> экономик, - писала в 1993 г. Л.А. Беляева. - Вследствие этого приоритетное развитие получают непроизводительная, торгово-ростовщическая деятельность, ориентация на сверхприбыль не путем ускорения оборота капитала, а, наоборот, путем создания дефицита товаров. Стремление сохранить монополию в торговле и производстве сочетается с активным взаимодействием с властными структурами. Для него естественно отсутствие рыночной культуры, деловой этики, попрание нравственности, оскорбляющее все общество>1.

Криминализация элиты, срастание власти и организованной преступности имеют две объективные причины - экономическую и правовую. Та и другая указывают на общемировые тенденции развития, первая заключается в неизбежности прохождения периода первоначального накопления, вторая - в росте преступности в большинстве стран мира в конце ХХ в.

Развитие капитализма требует первоначального накопления капитала. В Англии источниками такого накопления явились <огораживание> земель (т.е. ликвидация мелкого крестьянского хозяйства и его превращение в крупное капиталистическое), ограбление колоний, пиратство и т.д. В странах СНГ происходил другой процесс - <огораживание> общественной собственности, т.е. ее раздел между крупными магнатами и недопущение к ней мелких и средних собственников. Специалисты сходятся во мнении, что первоначальное накопление капитала в России происходило путем разграбления и разворовывания государственной собственности. Такой капитализм неизбежно оказывался криминальным. <Создание криминального капитализма привело к резкому падению производства, ухудшению жизненных условий населения и колоссальной, небывалой в истории человечества дифференциации доходов... Те, что наверху и заработали миллиарды (Б. Березовский, М. Ходорковский, В. Алекперов, В. Брынцалов, В. Вяхирев, В. Потанин, В.Гусинский) и миллионы долларов, и те, кто кормятся около них, безусловно, стоят за капиталистический путь развития>1.

Для стадии первоначального накопления характерна безудержная погоня за деньгами. Стремление к наживе любыми путями по своей сути аморально, ибо другие люди рассматриваются при этом только как средство для достижения собственных целей. <Известны возражения, высказанные в свое время М. Вебером К. Марксу, который в <Капитале> отмечал, что в погоне за высоким процентом прибыли капитал не считается ни с чем, готов на любые преступления. Исследовавший роль протестантской этики при превращении бюргерства в буржуазию, Вебер полагал, что подобная беззастенчивость характерна только для <отсталых> стран. Нам представляется, что возражения Вебера имеют известные основания, поскольку в развитых буржуазных странах строгое законодательство, запрещающее чиновникам занятия бизнесом и строго взыскивающее за неуплату налогов, способствует выполнению общепризнанных норм морали или по крайней мере ограничивает их полное игнорирование>2.

Однако в России процесс первоначального накопления шел и идет в условиях несовершенного законодательства и ослабленной правовой системы. Он проходит параллельно с процессом обнищания народа, которое началось с обесценивания трудовых сбережений и гиперинфляции, продолжилось через ваучерную приватизацию и возведение финансовых <пирамид>. Накопление капитала разворачивается по двум направлениям: а) безвозмездное присвоение овеществленного в государственной собственности труда прошлых поколений советских людей, б) эксплуатация живого труда нынешнего поколения россиян. Характерные черты второго способа - <замораживание> номинальной заработной платы на фоне роста потребительских цен, задержка или невыплата пенсий, пособий и заработной платы основной массе бюджетников. За счет этого происходит безвозмездное присвоение доли производимого прибавочного продукта. Так, средняя зарплата в конце 1997 г. составляла около 100-130 долл. ежемесячно, средняя пенсия 55 долл., в то время как цены на основные продукты и промтовары поднялись до уровня мировых. Пособия по безработице были настолько незначительными, что 2/3 лиц, ищущих работу, отказались регистрироваться на бирже труда. Социальные пособия и пособия на детей ничтожны, а во многих регионах они и вовсе не выплачиваются. К концу 1999 г. и средняя зарплата, и средняя пенсия относительно своей покупательной способности значительно снизились.

Время становления русской буржуазии относят к ХVIII в. За период до 1861 г. она прошла две исторические фазы: фазу дворянской буржуазии и фазу крепостной буржуазии.

Еще во времена Екатерины II между дворянством и буржуазией лежала непроходимая пропасть. Дворянство считается <благородным сословием>, занимавшимся управлением государством. Что касается буржуазии, или <средних> людей, то в их число входили и купцы, и промышленники, и ремесленники, и люди так называемых свободных профессий. До царствования Екатерины <купецкие люди> принадлежали к <подлому сословию>, в законодательстве они сливались по своему бесправию с <низшими> классами. Екатерина освободила именитых граждан и купцов первой и второй гильдии от телесных наказаний, расширила их личные и имущественные права. Повышение статуса целого сословия объясняется прозорливостью Екатерины. Она, как и Петр I, понимала, насколько полезно стране развитие промышленности. Екатерина поддерживает также и торговлю. Более двух тысяч новых фабрик прибавилось в России за тридцатилетнее ее царствование. В 1762 г., когда Екатерина взошла на престол, вывоз товаров из России не превышал суммы в 13 млн. руб., а к концу ее царствования он достиг 57 млн. За тот же период ввоз иностранных товаров в Россию увеличился с 8 до 39 млн. руб. Активизация промышленности и торговли способствовала росту уровня жизни и изменению образа жизни русской буржуазии.

Политика правительственной опеки русской индустрии была начата Петром I. Он установил новое крепостное право, согласно которому крестьяне прикреплялись к заводам и фабрикам, обеспечивая их дешевой рабочей силой. Правительства Петра и Екатерины не жалели ни казенных денег, ни крестьян, ни земель для развития промышленности. С момента своего появления буржуазия формировалась как казеннокастовое сословие, развиваясь под контролем государства, постепенно испытывая заботу и внимание с его стороны и одновременно тяготясь этим вниманием.

Способствуя развитию крупной промышленности, правительство одновременно тормозило рост средней и мелкой. Первая была государственной, вторая - частной. Правительство не только облагало промышленников сверхналогами, но утвердило монополию на торговлю наиболее прибыльными товарами. Финансовая система напоминала тысяченогого спрута, который охватывал всю страну и выкачивал в казну все свободные средства. На поддержание госсектора направлялись даже часть заработков и сбережений населения.

Итак, государство всячески поощряло развитие промышленности, тогда как промышленности нужна была рабочая сила. В феодальном обществе единственным ее источником было крепостное крестьянство, владение которым было неотъемлемой привилегией дворянства. Правом владеть крепостными русская буржуазия не располагала. Правительство Петра I пошло на беспрецедентный шаг - разрешило буржуазии владеть крепостными.

Поощряемая царскими указами, буржуазия скупала сотни крепостных у разорившегося дворянства. Селивановский рассказывает в своих записках: <Приобретение было дешево. Дворянство ежедневно продавало людей, семью, мальчика, девочку, лакея, кучера, повара, бабу, а средний класс, трудясь тихо и незаметно, приобретал капиталы и имел все средства покупать людей, разумеется, на чужое имя>1.

Уже Петр 1 начал энергично разрушать сословные преграды, которые мешали дворянству заняться промышленностью, бизнесом, политикой. По мере роста городов и переселения в них дворянства, некогда обитавшего в сельских имениях, по мере развития промышленности, сопровождавшегося принятием соответствующих законов, в России формировалась дворянская буржуазия.

Ее рост поражал иностранцев. Барон Гекстгаузен, посетивший в 40-х годах Москву, писал: <Последнее время Россия сделала необыкновенные успехи в фабричной деятельности. Большая часть дворян обратилась в фабрикантов и заводчиков. Москва, средоточие русской промышленности, превратилась из дворянского города в фабричный>1. Старый дворянин-феодал, презрительно отворачивавшийся от всякого меркантилизма, постепенно вытесняется помещиком-практиком, который увидел в своей собственности источник наживы, отпуская крестьян на оброк.

Если помещик-феодал непосредственно эксплуатировал крепостной труд, то помещик-буржуа стал получать невиданные доходы от предпринимательской деятельности своих холопов. Крепостные крестьяне могли устраиваться на городские фабрики, становиться фабрикантами или купцами, и со всех помещик брал немалую мзду.

Эти обстоятельства сформировали многоуровневую и весьма своеобразную систему социально-экономических отношений. Так, некто, остававшийся в правовом отношении крепостным крестьянином, мог быть в производственном отношении купцом и рабочим, а иногда и предпринимателем, владельцем какого-нибудь дела. Продавцы, покупатели и фабриканты, с которыми он вступал в экономические отношения, относились к нему как к самостоятельному хозяину, хотя он юридически продолжал оставаться закрепощенной собственностью помещика. Противоречие между экономическим развитием и застывшей правовой системой сфокусировалось таким социальным образованием, как крепостная буржуазия. Неограниченная власть давала помещикам возможность отбирать у своих крестьян все, что они приобретали с помощью своей хозяйственной удачливости, сметливости или ловкости. Но этому препятствовали, с одной стороны, невозможность точного контроля над хозяйственными оборотами крепостных предпринимателей, а с другой - стремление сохранить этих предпринимателей как постоянный источник крупных доходов. В итоге помещики не только терпели, но сплошь и рядом поощряли хозяйственную деятельность своих крепостных2.

О том, как сильно успела развиться крепостная буржуазия и как велики были капиталы, находившиеся у нее в руках, косвенно свидетельствуют данные о выкупе крестьян на волю. Особенной высоты оброк достигал в таких центрах быстро развивавшейся промышленности, как село Иваново, прообраз города Иваново-Вознесенска, принадлежавшее графу Шереметеву. <Помещики села Иванова, - читаем мы у историка Гарелина, - не стеснялись с богатых брать и очень крупные суммы за выкуп на свободу... До реформы 1861 г. крепостных семейств на волю выкупилось более пятидесяти. Выкупную сумму в Иванове надо смело положить в миллион руб.>. С некоторых крепостных Шереметев получал такие денежные оброки, каких не собирал средний купец-помещик со всего поместья. В 1818 г. князем Шаховским было отпущено на свободу в Костромской губернии за 10 тыс. руб. две души, а в 1822 г. в той же губернии майором Колычевым - восемь душ за 320 тыс. руб. Сохранились и свидетельства самих помещиков, например М. рассказывал: <У меня был богатый крестьянин, он захотел откупиться.. Мы поторговались и согласились на 16 тыс. руб., но мужик-каналья перехитрил меня: он оказался после в 200 тыс. Я мог бы взять с него тысяч пятьдесят. Вот сестра моя была умнее: она не иначе отпустила одного из своих крестьян, как взяв с него 30 тыс. руб. и взяла славно, потому что капитала оказалось только 45 тыс. руб.>. П. Анненков сообщает в воспоминаниях, как к отцу Н. Огарева явились крепостные села Беломута с просьбой освободить их за огромный выкуп. Один из них предложил за свой выкуп 100 тыс. рублей серебром. Но отец Огарева был барином в старом романтическом стиле и брезгливо отказался от денег, <гордясь тем, что в числе его подданных есть чуть ли не миллионеры>.

Савва Морозов, родоначальник династии московских крезов, был крепостным крестьянином помещика Рюмина, выкупившимся в 1820 г. на волю за 17 тыс. руб. Основателями крупнейших ивановских фабрик были крепостные, откупившиеся на волю за десятки тысяч рублей. В более бедных и непромышленных губерниях крестьяне платили за свой выкуп на волю не десятки тысяч, а тысячи и сотни. В Костромской губернии встречались выкупы в 4 и 5 тысяч руб. за душу. Но такие случаи были редки. В среднем, крестьяне платили здесь за волю 200-650 руб. В Ярославской губернии обычный размер выкупа в начале XIX в. колебался между 219-666 руб.; в Вологодской - между 142 и 500 руб.; в Тверской - от 270 до 575 руб. При Александре I на волю выкупилось в общем 28944 души мужского пола. Из них 900 человек заплатило за выкуп по 139-199 руб.; 7 172 человека по 200-300 руб.; 1 667 человек - около 400 руб.; 14 968 человек - около 500 руб.; 907 человек - менее 600 руб.; 3 187 душ - около 700 руб.; 44 души - от 727 до 757 руб.; 11 душ - по 909 руб.; 20 душ - по 1 045 руб.; 1 душ - по 1 061 руб.; 43 души - по 1 396 руб.; 2 души - по 1 864 руб.; 8 душ - по 4 000 руб.; 2 души - по 5 000 руб.1

В России сформировалась достаточно странная картина: крепостная буржуазия, находившаяся во владении помещика, т.е. оставаясь крепостной, в свою очередь владела крепостными крестьянами. В 40-х годах ХVIII в. некоторые крепостные графа Шереметева имели по 600 и 700 крепостных.

Таким образом, есть основания говорить о трех, а не о двух каналах формирования русской буржуазии. Первый канал пополнения - <подлые> люди, городские мещане, ремесленники и прочий юридически свободный городской люд. Второй канал - дворяне, возводившие в своих владениях фабрики, на которых работали крепостные. Третий - крепостные крестьяне, трудолюбивые и талантливые самоучки, работавшие на оброке, скопившие немалые состояния и выкупившиеся на волю.

Многие помещики ни за какие деньги не соглашались отпускать крестьян на волю, предпочитая иметь в лице крепостной буржуазии постоянную, причем растущую статью дохода. Разбогатевшие крепостные предприниматели строили фабрики, а помещики отдавали им в кабалу других крепостных, за которых крепостные фабриканты уплачивали соответствующий оброк, доходивший до 100 рублей за тягло. При тогдашней ценности денег уплачивать помещику свыше ста рублей в месяц могли только крепостные, по уровню своего благосостояния равные буржуазии. Особенно типичной данная форма социально-экономических отношений была для Центральной России.

В конце XVIII - начале XIX в. развивалась хлопчатобумажная промышленность, центром которой становятся Шуйский уезд и в особенности село Иваново. Крепостные кустари под покровительством помещиков заводят собственные фабрики. В 1825 г. в Иванове насчитывалось уже 125 крупных ситценабивных и бумаготкацких фабрик, достигавшие иногда громадных размеров: на фабрике Грачевой было 900 станов и 103 набивных стола, на фабрике Ямановского - 1000 станов и 110 набивных столов с 1500 рабочими, у Горелина - 1021 стан с 1407 рабочими и т. д. И все эти фабрики принадлежали крепостным или бывшим крепостным гр. Шереметева. <Село Иваново, - пишет М.Туган-Барановский, - представляло собою в начале этого века оригинальную картину. Самые фабриканты, имевшие более тысячи человек рабочих, юридически были такими же бесправными людьми, как и последние голыши из их рабочих. Все они были крепостными Шереметева. Но фактически крупные фабриканты не только свободно владели движимым и недвижимым имуществом (хотя последнее и записывалось на имя помещика), но даже имели своих собственных крепостных>1.

Вся чрезвычайно развитая промышленность села Павлова находилась в руках трех крупных крепостных капиталистов. Фабрикант ситцев Гучков, табачный фабрикант Жуков, Савва Морозов, родоначальник фабричной линии Морозовых, - все они были крепостными, которые умом, трудом и хитростью сумели еще при крепостном праве приобрести крупные состояния и не только освободиться с помощью денег от крепостной зависимости, но еще и обзавестись собственными крепостными.

Помещик обращался со своим богатым крепостным, как с губкою: он давал ему напитаться деньгами, а потом выжимал из него долгими годами и тяжкими трудами накопленные деньги. И несмотря на это, крепостная буржуазия, постоянно откупаясь деньгами, медленно поднималась к богатству. Крепостная буржуазия будила и у зажиточных деревенских жителей и у помещиков новые <городские> потребности, давая толчок к проникновению в хозяйство власти денег, постепенно разлагавшей патриархальный быт. <В Ярославской губ., - рассказывает Заблоцкий, - есть один уголок: Любуши. Несколько мелких владельцев имеют там небольшие поместья и в них богатых крестьян-торговцев, живущих в столицах. Крестьяне эти вздумали наряжать жен своих по столичному и присылать разные моды, так что крестьянка, которая в течение недели жнет хлеб и доит коров, в праздник является в шляпке. Помещики, видя это, начали заставлять своих торговцев посылать и им <моды>, что и исполняется под страхом прижимок и приказа возвратиться в деревню>2.

Одной из основополагающих моделей стратификации современного общества выступает теория менеджерской (управленческой) революции (далее МР). В 1941 г. Дж. Бернхайм, как уже упоминалось выше, написал книгу <Управленческая революция>1, основной смысл которой состоял в утверждении, что класс капиталистов практически вытеснен классом управляющих. По существу, идеи Бернхайма во многом совпадают с мыслями М. Вебера о наступлении эпохи, когда обществом будет править бюрократия. Разница заключалась лишь в том, что господствующей силой в обществе провозглашались менеджеры, а не бюрократы.

Веберовская концепция бюрократии послужила теоретической платформой концепции МР, хотя некоторые ее ключевые положения, по мнению американского социолога М.Цейтлина, восходят к идеям Гегеля и Маркса о сущности и роли корпораций в капиталистическом мире. В конце ХIХ - начале ХХ в., когда Вебер разрабатывал свою социологию бюрократии, теоретики германской социал-демократии Э. Бернштейн и К. Шмидт выдвинули гипотезу о том, что собственность в своей корпоративной форме есть признак наступающего процесса отчуждения сущности капитализма. Согласно этой теории, класс капиталистов постепенно вытесняется административной стратой, интересы которой противоположны интересам собственников.

Суть концепции МР сводится к следующим базисным утверждениям. Правящий класс и класс, являющийся субъектом производства, не идентичны, что подразумевает: 1) как более частный процесс - все возрастающее отделение собственности от контроля, 2) как более общий и универсальный процесс - замещение капиталистов менеджерами2. Выводы, которые следуют из этих положений, многочисленны и довольно противоречивы. Отделение собственности от контроля означает сосредоточение контроля в руках менеджеров, что позволяет им занимать господствующее положение в корпорации. Последнее, в свою очередь, сказывается на переориентации политики корпорации с максимизации прибыли на более <гуманистические> ценности. Сегодня особенно высоко оцениваются такие качества менеджеров, как умение налаживать отношения с людьми, формировать общественное мнение, сглаживать конфликты и т. п. Эффективность усилий в этом направлении оценивается экспертами и служит основанием для материального вознаграждения менеджеров.

Изменение стратегии корпорации можно зафиксировать в следующих, удобных для эмпирического исследования индикаторах. Корпорации, возглавляемые менеджерами, инертны к техническим и социальным нововведениям, избегают риска, предпочитая осторожную стратегию постепенного роста и достижения высоких ставок для менеджеров. Они меньше тратятся на крупные исследовательские программы, менее восприимчивы к колебаниям прибыли и имеют огромные статьи расходов. При этом они более уступчивы во взаимоотношениях с правительством, профсоюзами и общественностью. Поскольку менеджерские корпорации стремятся не к максимальной, а лишь к удовлетворительной прибыли, они имеют достаточно широкий диапазон свободы действий.

Дж. Бернхайм считал, что капиталист-собственник перестал быть необходимой предпосылкой для нормального функционирования производства, а менеджеры - такой же социальный класс, как бюрократы или буржуазия. Собственность, по мнению Бернхайма, это не просто капитал или овеществленный труд, а прежде всего контроль. Если нет контроля, то нет и собственности. Если же контроль находится в руках менеджеров, собственности в прежнем понимании не существует.

Десятью годами раньше сходный тезис был провозглашен А. Берлом и Г. Минсом. Их исследование послужило эмпирическим источником обоснования теории менеджерского капитализма. В подтверждение идеи о том, что разложение атома собственности разрушает фундамент, на котором строился экономический порядок последних трех веков, они привели следующие данные: около 65% крупнейших корпораций США контролируются или менеджментом, или с помощью особого механизма, который включает небольшую группу (меньшинство) акционеров1. Эмпирические данные А. Берла и Г. Минса были положены в основу значительного числа теоретических обобщений при изучении отделения собственности от контроля. Наиболее полное выражение идея МР получила у Дж. Бернхайма, введшего и сам термин <менеджерская революция>. По его мнению, если собственность означает контроль, то их разделение означает исчезновение собственности как социального явления, имеющего самостоятельное существование.

В 1945 г. Р. Гордон при помощи вторичного анализа подтвердил данные А. Берла и Г. Минса, а несколько позднее Р. Лернер, использовав метод Берла-Минса применительно к 500 корпорациям, получил аналогичные выводы. Мысль об особой роли управляющих в корпорации и, соответственно, менеджмента в обществе высказывает в книге <Концепция корпорации> (1946) ведущий теоретик современного менеджмента П.Друкер, предпринявший, насколько нам известно, первое социологическое исследование крупнейшей корпорации <Дженерал моторс>.

Своего апогея интерес к МР достиг в середине 50-х годов. Эта концепция активно обсуждалась в связи с теорией социальной стратификации. В 1953 г. П. Сорокин заявил о трансформации класса капиталистов в класс менеджеров, а Т. Парсонс - о переходе контроля над производством, принадлежавшего когда-то собственникам - семьям корпораций, к управленческому и техническому персоналу. В 1958 г. Д. Белл ввел термин <молчаливая революция> для обозначения МР и дал ей свою интерпретацию. В 1959 г. Р. Дарендорф, виднейший теоретик МР, отмечал, что законная собственность и формальный контроль отныне разделены окончательно и поэтому традиционная классовая теория потеряла какую-либо аналитическую ценность. В 60-е годы поток литературы о МР увеличивается, появляются работы Р. Симеонса, Г. Ленски, Э. Гидденса, Дж. Шумпетера, Р. Самуэльсона, Н. Смелзера1. Совершенно определенно в 1961 г. высказался Д. Белл: частную собственность в США следует считать фикцией.

Таким образом, идея МР, имевшая когда-то самостоятельное и независимое существование, по мере своей концептуализации превратилась в составной элемент более общей теории социальной структуры капиталистического общества. На основании того, что собственники все больше вытесняются и контроль становится не функцией капитала, а технической компетенцией профессиональных менеджеров - лиц наемного труда с постоянным жалованьем, Д. Белл и Т. Парсонс заключили: традиционная теория классов должна быть заменена профессиональной системой, основанной на индивидуальных достижениях, в которой <статус группы> иерархически конституируется в соответствии с ее функциональной значимостью2. Поскольку собственники вытеснены из социальной структуры лицами наемного труда, постольку исчезает классическое противоречие между трудом и капиталом, так как менеджеры (т. е. руководители) и наемные рабочие (т. е. подчиненные), объединенные в рамках одной производственной системы, формально принадлежат к одной социальной группе - наемным работникам. Такое умозаключение позволило Д. Беллу заявить, что частная собственность стала фикцией, а Р. Дарендорфу - элиминировать конфликт между трудом и капиталом из сферы социальных отношений.

Уже в 1959 г. концепция МР была подвергнута критике со стороны известного американского социолога Р. Миллса, который утверждал, что менеджеры и собственники суть не две различные социальные группы, а одна смешанная корпоративная группа1. В 70-е годы все более очевидными становились противоречивость эмпирических данных и неясность теоретической аргументации, на которых основывалась концепция МР, и все более настоятельной - необходимость проверки ее на новом витке эволюции капитализма с использованием новейших технических средств эмпирической социологии. Наиболее успешными оказались попытки, сделанные радикально настроенными молодыми американскими социологами М. Алленом, Д. Джеймсом и М. Сорефом, лидером которых был М. Цейтлин2. Он предпринял тщательный анализ институциональных связей внутри и между корпорациями, отношений корпораций с банками и т.п., чтобы показать, что отделение собственности от управления в крупных корпорациях не отменяет эффективного контроля над ними со стороны капиталистов. Происходит скорее перераспределение ряда менеджерских функций.

В основе тезиса МР об отделении собственности от контроля, согласно М. Цейтлину, лежит концептуальная и аналитическая путаница, проистекающая, по его мнению, из <телеологии бюрократических императивов>. Иначе говоря, по мнению Цейтлина, теоретики МР абсолютизировали бюрократизацию как исторически обусловленный процесс, приводящий к падению власти собственников. Тенденция к бюрократизации предпринимательства и менеджмента рассматривалась ими как показатель присвоения управляющими той власти, которая раньше принадлежала собственникам капитала. При таком подходе смешивались два различных момента: существование огромного бюрократического аппарата в крупных корпорациях, где доля семей-собственников в управлении незначительна, и местоположение или субъект контроля над этим аппаратом1. В частности, Р. Дарендорф из формально правильной предпосылки, что менеджеры в отличие от своих капиталистических предшественников бизнес не основывают и не наследуют, делал недостаточно строгий вывод о кардинальном их различии. Институционализация управленческих функций, ранее единолично выполнявшихся собственником, и распределение их между различными позициями в бюрократическом аппарате вовсе не означают, по мнению Цейтлина, тождественности бюрократического управления и бюрократического контроля2.

М. Цейтлин присоединяется к позиции М. Вебера, которая, по существу, противостоит концепции МР. Он ставит следующие вопросы, на которые должно ответить проведенное им исследование: действительно ли крупные корпорации в той или иной форме продолжают контролироваться собственниками, если ими управляют профессионалы, лишенные собственности? Означает ли возрастание значения управленческих функций повышение роли самих менеджеров в обществе? Конституируется ли при этом особая социальная страта со своими интересами, идеями и политикой, которая противостоит страте семей-собственников?

Серьезные разногласия у исследователей вызывает и критерий контроля: какой долей акций должно владеть меньшинство, чтобы контролировать собственность корпорации? У А. Берла и Г. Минса эта доля равнялась 20%, у Р. Лернера, А. Монсена, Р. Шихана - 10%; а согласно данным Питманского комитета, в условиях существующей в крупных корпорациях распыленности капитала эффективный контроль гарантирован при менее чем 5%. Но даже правильно найденный критерий не обеспечивает требуемой строгости измерения. Цейтлин исходит из того, что современный уровень научной строгости исследования обеспечивается не столько применением универсальных и эффективных математических средств анализа, сколько изучением конкретной ситуации, а также истории корпорации. Только знание критических точек роста корпорации (ее основания, нормального функционирования и расширения) и выявление тех индивидов, семей или коалиций акционеров, которые, находясь на ключевых позициях контроля, оказывали решающее влияние в эти критические моменты, обнаружит истинных субъектов контроля1.

Метод исследования конкретных ситуаций Цейтлина предполагает установление модели холдинга (владения акциями) и ее эволюции, связи с другими корпорациями; формы личных союзов или соединений (интерлокаций) между корпоративными директоратами, а также между главными чиновниками, директорами и главными акционерами; связи с банками как с <финансовыми институтами> и как с самостоятельными агентами. Другими словами, следует детально изучить институционализацию крупной фирмы и классовую структуру, в которую она включена. В современном научном исследовании абстрактные универсальные модели социальной структуры должны быть заменены анализом конкретных классов, связанных с реальными историческими процессами, в рамках которых они сформировались2.

Основной вывод Цейтлина: отделение собственности от контроля - псевдофакт. Исследователь предлагает различать страту как категорию в иерархической системе общества и класс как социальную группу, способную использовать любую экономическую возможность для активного организационного действия. Разделяя тезис Шумпетера, что семья есть истинная единица классовой теории, Цейтлин развивает его дальше. По мнению Цейтлина, классы <конституируются свободными браками> представителей семей, занимающих различное положение в системе общественного производства и отношений собственности, но имеющих сходные экономические возможности, социальные интересы и обладающих определенной <психологической совместимостью>3. Хотя на поверхности американского общества происходит видимое распыление собственности, в глубине идет мощный процесс ее концентрации. Механизмом этого процесса являются браки членов семей собственников с представителями финансовой олигархии. Нельзя не учитывать, что высшие менеджеры крупнейших корпораций, получая огромные суммы в качестве заработной платы, являются к тому же активными держателями акций ряда фирм.

Термин <элитная группа> обозначает совокупность элементов в чем-то лучших, чем остальные. <Свои> для родственников всегда предпочтительнее и лучше <не своих>. В социологии, особенно зарубежной, элитные группы изучены достаточно широко, но точные закономерности вывести крайне сложно. В решение проблемы включились и представители технических наук. Так, российский ученый А. Ефимов, в течение 15 лет исследовавший ряд математических моделей формирования и эволюции элитных групп при испытании радиоэлектронной аппаратуры (отбирались узлы для более ответственного назначения) и получивший хорошие результаты, попробовал распространить статистическую модель на социальные процессы.

Одним из объектов применения стала административная система. Именно на ней проверялась основная гипотеза о том, что <отобранная при помощи эталона элита, предоставленная естественному ходу вещей, могла в зависимости от правил, по которым заменялись выбывающие из нее элементы, оставаться группой лучших, а могла и деградировать, растворяясь в общей массе, а то и превращаясь в <антиэлиту> - собирая в себя элементы, по качеству противоположные исходному эталону>1.

Понятие <элита> не несет в себе позитивного или негативного оценочного значения. Это не группа особо одаренных или очень богатых граждан, не замкнутая корпорация интеллектуалов. В широком смысле она означает эталонные, по каким-либо признакам лучшие или качественные элементы, например, новые марки автомобиля или радиоэлектронной аппаратуры. По существу, система управления - нервная структура любого общества, его <мозговое вещество> - должна вбирать в себя самых лучших, самых талантливых. Иначе общество ждет деградация.

Управленческая элита - это совокупность людей, обладающих ценными для выживания в данном обществе качествами, которые по отношению к населению являются дефицитными. Таким образом, по качествам управленцами могут быть не все. Этими качествами обладает наименьшая часть популяции.

Административная система, характеризующая тип управления в нерыночном обществе, возникала в полном соответствии с этими принципами. Недаром ленинское правительство называли самым интеллектуальным и позже к управлению народным хозяйством привлекались лучшие кадры. Примером непоколебимого, исполнительного и компетентного руководителя служит нарком Онисимов в романе А. Бека <Новое назначение>. И таких руководителей в сталинской администрации были десятки и сотни. Но нужны были тысячи и миллионы. Они-то и определяли качество системы.

Чтобы управление работало как единый организм, оно сплошь должно быть элитной группой, т.е. состоять из лучших представителей нации. В США на формирование и постоянное обновление одной из лучших в мире систем управления - менеджмента - ушли десятки лет кропотливого труда. Для поддержания высокого уровня в стране создано около 600 школ бизнеса, где готовят эффективные кадры руководителей.

Ничего похожего в нашей стране никогда не было. Административная система функционировала иначе. Поколение руководителей, расцвет которых пришелся на годы ленинского нэпа, получили образование еще до революции. Россия, долгое время отстававшая от Европы в области инженерной подготовки кадров, в первые десятилетия XX в. наконец-то имела настоящую техническую интеллигенцию - цвет нации. Отечественные инженеры по уровню технического и гуманитарного образования, демократическим традициям и высокому авторитету в обществе практически не отличались от передовой технической интеллигенции Запада. Это действительно была эталонная группа, которой могла бы гордиться любая страна. В значительной своей массе русские революционеры являлись представителями именно технической науки. Они составили ядро <ленинской гвардии>, позже подвергнувшейся репрессиям в годы культа личности Сталина. После Октябрьской революции немалая часть русских инженеров и управленцев эмигрировала за границу. Однако в стране остались лучшие их представители, не захотевшие оставить родину и разделившие ее судьбу. На их плечи и легла нелегкая задача восстановления экономики в годы нэпа.

Ленинское поколение российских революционеров представляло собой совершенно особое социальное явление. Это были личности закаленные, прошедшие тюрьмы, умевшие руководить людьми в экстремальных ситуациях. У них был опыт руководства мощными дружинами из рабочих. Эти превосходные организаторы-практики, часто имели университетское образование. Если у них было незаконченное образование, то в тюрьмах они его пополняли, потому что политические заключенные, находившиеся в царских тюрьмах и ссылках, чаще всего были очень образованными людьми, имевшими широкий кругозор, обладавшими высокой культурой, знанием иностранных языков и т.д. Пребывание в лагерях с политзаключенными было своего рода магистратурой или аспирантурой - продолжением высшего образования. Не случайно первое большевистское правительство было или самым образованным, или одним из самых образованных в мире кабинетов.

После 1917 г. управленческую элиту составляли два противоположных по своим ценностным ориентирам, воспитанию, образу жизни и стилю руководства крыла: бывшие революционеры-большевики, которые в годы гражданской войны с оружием в руках наводили революционный порядок в стране, и <мягкотелые интеллигенты>, выходцы из старой гвардии буржуазных спецов, чуравшихся всякой жестокости и террора. Одни не могли обойтись без других. Интеллигентам-специалистам, оставшимся в России, нужно было выживать, к тому же они искренне верили в справедливость коммунистических идеалов и необходимость претворять их в жизнь. Большевикам для восстановления народного хозяйства позарез нужны были многочисленные кадры инженеров и менеджеров - представителей мелкой буржуазии и интеллигенции.

Оставшаяся в России после Октябрьской революции интеллигенция верила в обновление России и с огромным творческим энтузиазмом взялась за решение хозяйственных задач. Однако ей не удалось их выполнить. Старых <спецов> презрительно называли <буржуями>, на них устроили политическую травлю. Новые кадры - первые выпускники советских вузов - по существу были недоучками. Уровень технической компетенции, не говоря уже о широком гуманитарном образовании, после революции резко снизился. Система управления действовала со значительным количеством брака: элементарные ошибки, просчеты, недальновидность были обычным явлением. Естественно, что полуграмотные специалисты, рекрутировавшиеся из социальных низов, из безграмотной массы, нуждались в постоянном техническом и управленческом контроле. Между двумя крылами постреволюционной управленческой элиты сформировалось следующее разделение функций: <бурспецы> остаются командирами производства - техническими руководителями предприятий и главными инженерами, а комиссарами по идеологии при них является рабоче-крестьянская интеллигенция, прошедшая школу гражданской войны. Подобный союз, модель которого была позаимствована из Красной армии, не мог сохраниться на долгое время. Он был обречен на разрушение. Слишком разными были партнеры: одни требовали решения производственных задач методом кавалерийской атаки, другие предлагали постепенные реформы с учетом передовой науки и техники. Но политическая власть находилась в руках первых, потому любое промедление оценивалось комиссарами как идеологический саботаж и подлежало революционному разбирательству.

В 1930 г. в Советском Союзе происходит Великий перелом (в США на эти годы приходится Великая депрессия). Советский поворот совершился в сторону создания группы функционеров. Изменяется качественный состав управленческой элиты. Абсолютная централизация власти потребовала идеологической <чистки> кадров, руководители крупнейших предприятий и строек утверждались ЦК партии, проходили тотальную проверку на лояльность и преданность. Главным критерием стали не профессионально-технические знания, а идейные качества. Формировалась особая должностная прослойка - номенклатура, т. е. высшее звено управленцев, отделенных от остального корпуса работников особой процедурой включения и удаления ее членов. Складывались первые предпосылки вырождения элитной группы, формировался такой механизм, который делал ее вырождение необратимым процессом. Создавалось <замкнутое сообщество> руководителей.

Как только репрессии коснулись ленинской гвардии и старых <спецов>, на освободившиеся места стали приходить управленцы, главным требованием к которым был не столько профессионализм, сколько политическая надежность. Видимо, есть основания сказать, что на место революционных романтиков пришло поколение оппортунистов и тех, кто готов был поживиться плодами революции. Управленческую элиту стали пополнять элементы более низкого качества, чем раньше. Хотя тотального вырождения управленческой элиты не произошло, но на первый план выдвинулись ценности, чуждые собственно системе управления. Они были привнесены из сферы политики: беспрекословная вера в правильность любого решения партийного руководств, революционная дисциплина, беззаветная преданность делу. Закладываются основы волевого стиля управления, в последствии переродившиеся в авторитарный стиль. <Блестящее поколение> советских руководителей после 1937 г. начинает исчезать в лагерях и сталинских застенках. Следующее <блестящее поколение> выдвинула война. <И вновь сразу после войны потерпело урон и оно. Формы на этот раз были избраны более разнообразные - от <простого> отстранения, как, например, И.А. Лихачева, до тюрем и расстрелов (ленинградское дело)>1.

Только экстремальные условия войны заставили нарушить принцип негативного отбора кадров, господствовавший не только в армии. Часть репрессированных военачальников и хозяйственных руководителей была возвращена на прежние должности. Из среды рядовых рабочих, служащих и солдат в ходе войны выдвинулось талантливое поколение управленцев.

В экстремальных условиях войны к власти и управлению стали приходить, начиная от командира взвода до директора предприятия, более качественные специалисты, чем раньше. Произошло оздоровление управленческой элиты, и войну СССР выиграл на подъеме творческих сил, который продлился в послевоенный период восстановления народного хозяйства.

Однако уже к началу 50-х годов сформированное военным временем <блестящее поколение> управленцев постепенно сошло на нет. Политическое руководство страны вернулось к принципу негативного отбора кадров. Основным критерием теперь стали не деловые качества, а анкетные данные. Кадровые решения и перемещения держались в секретности, что оказалось на руку тем, кто делал карьеру с <черного хода>, по знакомству.

Практика негативного отбора кадров и эскалация привилегий для высшего эшелона руководства со временем не исчезли, а еще больше укрепились. В результат возникла коррупция, знаменовавшая собой нравственное и политическое разложение управленческих кадров. Шаг за шагом из управленческой элиты, призванной привлекать лучших профессионалов страны, удаляются именно лучшие претенденты на руководящие посты. Элита пополняется не просто средними, а худшими представителями, которые постепенно становятся преобладающим большинством.

Это поколение партийных функционеров превосходно знает правила закулисной интриги, но совсем не знает правил эффективной работы. Кризис идеологии к 1985 г. углубился настолько глубоко, что под сомнение были поставлены даже основы социализма. С 1985 по 1989 г. заканчивается процесс вырождения управленческой элиты советского образца. Ей на смену приходит новая элита - более молодая и более нахрапистая.

Сегодня возможно лишь обозначить отдельные штрихи нового процесса, а целостная картина будет воссоздана, видимо, только по прошествии времени. В частности, есть все основания утверждать, что к власти продвинулся тот эшелон, который в 70-е годы находился в тени. Это так называемые вторые лица, дождавшиеся своего часа. Они вошли во власть с совсем иными намерениями и ожиданиями. Они уже поездили по заграницам, видели жизнь тамошней элиты, им тоже захотелось иметь легальную собственность, рычаги управления, которые были у них в руках. Монополия КПСС была препятствием, и они потихонечку стали готовить контрреволюцию. В сущности уже внуки первых революционеров осуществили ее бескровно - переход в обратную сторону, от социализма к капитализму. Но, видимо, не учли инерцию общественного брожения, ибо наверх полезли все, кого они не могли контролировать. Вот это вот - самая страшная ситуация для людей, привыкших держать все время все под контролем.

Конечно, такой уродливый номенклатурный капитализм мало принес пользы стране. Он только обогатил небольшую верхушку, которая для подстраховки держит свои капиталы на иностранных счетах и постоянно поглядывает за кордон: не пришло ли время бежать. Уродливый - но другого и быть не могло. Партийная номенклатура в нужное время оказалась в нужном месте, и когда после 1985 г. начали делить общественную собственность, они стояли в первых рядах. Жаль, конечно, что не мы оказались на этом месте. Но хорошо, что оказались там именно это, а не другое поколение руководителей. Другое, идеологически выдержанное, просто так позиции капитализму не сдало бы. Результатом могла быть гражданская война. А это молодое поколение советских функционеров, не обремененное грузом идеологических норм, очень быстро смекнуло, в чем его выгода. Преданность доллару, а не идее, спасла страну от кровавой бойни. Управленческий опыт, накопленный за советские годы, сослужил им добрую пользу. Они оказались эффективными хозяйственниками и бизнесменами. Примерно с 1989 г., когда у нас открыто начали строить капитализм, произошло качественное улучшение управленческой элиты. Об этом свидетельствуют результаты социологического обследования.

Они показывают, что по уровню образования старая коммунистическая элита ни в какое сравнение не идет с новой, так называемой демократической элитой. Сейчас это доктора наук, кандидаты наук - высшая управленческая и научная знать. Банки создают доктора и кандидаты экономических наук, либо их привлекают для непосредственной консультативной помощи. Крупными корпорациями руководят тоже при их помощи. Наконец-то заработало то, что не работало раньше - образовательный уровень. Мы помним, что Октябрьскую революцию делали образованные люди. Их уровень образования превосходил средний по стране и не уступал среднему уровню русской интеллигенции. Но точно так же и последнюю революцию 90-х годов совершали образованные люди. Они, как и большевики, сформировали чуть ли не самое культурное за всю историю страны правительство.

Таким образом, можно говорить о том, что в современной России происходит не деградация, а повышение качественного состава управленческой элиты. Если наглядно представить историческую динамику управленческой элиты, то она предстанет в виде ломаной кривой (см. схему 5.1). Возможно, сравнительный межстратовый анализ покажет сходство кривой, характеризующей развитие управленческих элит в Англии, США, Германии и России.