МОРИСУ ДЕЛЯЖУ

22 марта 1934 г.

Бон Репо, Мон-Пелерен (Веве) Швейцария

Как мне больно за Вас, мой бедный старый друг. Все чаще и чаще я думаю сейчас о своих родителях. А ведь им не при­шлось так страдать, как Вашей бедной матушке.

Приезжайте поскорее: тут совсем не больничная обстановка. Вам обоим будет очень хорошо. До скорого свидания, не так ли?

Целую вас обоих.

Морис Равель

Эти полные нежного сочувствия строки дошли по адресу лишь утром того дня, когда Деляж выезжал из Парижа; Деляж был несколько удив­лен медлительностью своего друга, так как Равель получил извещение о кончине г-жи Деляж неделей раньше.

— Боже мой! — ответил Равель,— Значит, Вы не понимаете, что мне понадобилась целая неделя, чтобы написать это письмо, да и то с по­мощью Ларусса.

В самом деле, хотя он отлично помнил орфографию, ему приходилось искать каждое слово в словаре, чтобы вспомнить начертание букв, со­вершенно выпавшее из его памяти.

Это не мешало композитору каждое утро приходить пешком к Деляжам в пансион Стукки, где они остановились, и вызывать их на улицу, напевая одну из тем Симфонии Бородина, служившую у «апашей» сиг­налом сбора.

Соболезнующее письмо Деляжу производит трагическое впечатление, когда видишь его своими глазами: буквы выведены с трудом и совсем не похожи на обычный почерк Равеля. Особенно горько сознавать, что это было последнее написанное им письмо.

Отныне Равель, с некоторых пор писавший все реже и реже, совер­шенно прекращает переписку. В 1935 году друзья певицы Джейн Батори собрались, чтобы отпраздновать награждение ее орденом; Равель выразил настойчивое желание присутствовать на банкете в честь доблестной ис­полнительницы его первых вокальных произведений и несравненной со­здательницы «Естественных историй».

Но когда любители автографов попросили его расписаться на двух-трех меню, он отказался, так как был не в состоянии начертать даже буквы собственного имени.

Необъяснимая наследственная болезнь обволакивает его мозг туманом, который становится все более непроницаемым и наконец совершенно изо­лирует его от мира. Предписанный ему отдых в Швейцарии не оказал ожидаемого действия. Болезнь развивалась медленно, но неумолимо; она была для Равеля тем более мучительна, что, потеряв речь, он сохранил полную ясность сознания. То было жестокое зрелище для всех его близ­ких. Он лишился даже чувства осязания. Всегда окруженный почитате-

лями, общительный, любимый своими друзьями, Равель внезапно оказал­ся заключенным в темницу полного одиночества.

Однажды его близкая приятельница, г-жа Эрнесто Гальфтер, приехала вместе со своим мужем в Монфор навестить Равеля; в момент прощания выражение его лица говорило, что он внезапно забыл что-то. Тогда он спустился в сад и принес ей цветок; этот молчаливый ароматный дар был трогательным символом всего, что он не мог выразить словами.

Последние четыре года жизни творческие силы совершенно изменили композитору; это была его Голгофа. Близкие люди, в числе которых были не только старые, но и новые друзья, старались по мере сил облегчить его страдания — Деляжи, Ролан-Манюэли, Манюэль Розенталь, г-жа Мар­гарита Лонг, супруги Мейер, супруги де Зогеб и, разумеется, брат Эдуард. с которым его связывали узы глубокой привязанности. В числе преданных и чутких друзей нельзя не упомянуть г-жу Иду Рубинштейн и Леона Лейритца. Добровольно оставаясь в тени, вдохновительница «Болеро» за­думала доставить Равелю редкостное удовольствие: поездку по стране его грез, Испании, которую он знал хуже, чем ему хотелось, а вслед за тем —путешествие в Марокко — на Восток, где жила Моргиана, о кото­рой он не переставал мечтать. Лейритц сопровождал Равеля и заботливо устранял с его пути всякие затруднения.

В феврале 1935 года два друга пересекли испанскую границу и на­правились в Марокко через Мадрид и Альхесирас. Три недели были по­священы Марракешу, где они поселились в Мамунии. Один из сыновей Глауи ¹ устроил роскошный прием в честь Равеля, в одном из своих дворцов, в Атласских горах, с музыкантами, танцовщиками, воинами и великолепными черными борзыми. Затем они посетили Фец с его кошка­ми и горлинками, Рабат с его «Удайя»², потом, на обратном пути,— снова Испанию, с остановками в Кордове, Севилье, Бургосе, Витории, Памплоне, где их ждали Nina de los Peines³, Gante Jondo ⁴, бои быков и встреча с верным Гальфтером.

В течение 1936 года и особенно 1937 года болезнь резко обостряется, хирургическое вмешательство становится неизбежным. Операция была сделана 19 декабря 1937 года. После нее больной впал в летаргическое состояние. 28-го его не стало.

После кончины Равеля, в соответствии с волей его брата Эдуарда, Бельведер заботливо сохраняется в том виде, в каком оставил его хозяин. Э. Равелю в этих заботах благоговейно помогала г-жа Ревело, которая глубоко почитала композитора, преданно ходила за ним и облегчала его отчаяние и тоску в последние годы жизни. Когда и ее не стало, охрану Бельведера доверили г-же Селесте Альбаре, бывшей домоправительнице Марселя Пруста; сама судьба словно предназначила ей жить под сенью знаменитых людей.

¹ Глауи (Аль-Глауи) — известный также под именем Джиляви-паша. Крупнейший феодал Марокко, политический деятель профранцузской ори­ентации, агент французского правительства.

² Удайя — сады в окрестностях Феца.

³ «Nina de los Peines» (ucn.)— «Девушка с гребнями», прозвище зна­менитой андалузской певицы Пасторы Павон.

⁴ «Сante londo» (ucn.) — особый стиль пения в Андалузии.