СИПА ГОДЕБСКОМУ

3 августа 1914 г.

Онги Этори, 23, улица Сопит, Сен-Жан-де-Люз

Бог знает, дойдет ли до Вас это письмо, мой дорогой! Хочу надеяться на это, к тому же становится как будто легче, когда пишешь другу.

Вот уже третий день... этот набат, эти плачущие женщины и особенно этот ужасающий энтузиазм молодых людей; а сколько друзей уже ушло на войну, и ни о ком из них я ничего не знаю.

Я больше не в силах выносить этот жестокий, непрерывный кошмар. Я или с ума сойду, или стану одержим навязчивой идеей. Думаете, я перестал работать? Никогда я еще не рабо­тал так много, с таким бешеным, героическим исступлением. Да, друг мой, Вы и представить себе не можете, как мне нужен этот героизм, чтобы побороть другой, быть может, более естественный... Представьте себе, дорогой, ужас этой борьбы, которая не прекра­щается ни на минуту... Кто избавит меня от нее?

Пишите, мне нужно слышать голос друга. Целую всех вас

Морис Равель

Это письмо, обращенное к его другу Сипа назавтра после объявления войны, показывает, как сильно потрясен Равель событиями войны, при­ковавшими к себе все его помыслы.

Во все время военных действий тон писем Равеля необычный: он раскрывает себя в них гораздо откровеннее, чем в предшествующий я последующий периоды. Равель чувствует себя целиком втянутым в эту грандиозную схватку; он включается до конца в трагическую игру, в ко­торой, несмотря на препятствия, ему удается принять непосредственное участие.

Из груди этого человека, всегда столь сдержанного, невольно вырыва­ются раздирающие душу крики. Он охвачен тревогой за брата, от кото­рого долгое время не получает вестей, за Деляжа, Аура, Сорда, Шмитта, для которого ему хотелось бы добиться другого назначения.

Не прекращая работы над Трио, он одновременно прилагает все уси­лия, чтобы попасть в действующую армию, несмотря на свои неподходя­щие физические данные.

Письмо, написанное на следующий день Деляжу, свидетельствует о его смятении.