ЖАНУ МАРНО
7 февраля 1906 г.
Эрмитаж
Мой дорогой Марно,
Уже несколько дней назад мне следовало поблагодарить Вас; я отложил это до личной встречи, но мне хочется поскорее сказать Вам, насколько Ваша статья утешила меня после заметки в «Le Temps». И не тем, что в ней содержатся похвалы мне (хотя и это приятно), а тем, что Вы лучше поняли мои устремления. «Изысканный, манерный, вычурный, расслабленный»... К черту! Неужели я до такой степени ошибаюсь на свой счет!
В моих последних пьесах Вы увидели нечто другое, и за это я Вам благодарен. Работа, к которой я сейчас приступаю, это
не миниатюра, а большой вальс [sic!], как бы дань памяти великого Штрауса, только не Рихарда, а другого — Иоганна. Вы ведь знаете мое пристрастие к этим чарующим ритмам; я считаю, что радость жизни, выраженная в танце, куда глубже, чем пуританизм франкистов1. Отлично знаю, какой прием ждет меня у адептов этого неохристианства, но мне это безразлично.
Постараюсь заглянуть к Вам в воскресенье к концу дня. Передайте выражения почтения всем Вашим. Еще раз благодарю.
С сердечным приветом Ваш
Морис Равель
Эти строки показывают, что у Равеля уже теперь появился замысел «Вальса», который увидел свет только в 1919 году. Занятно, что для него великий Штраус — это Иоганн, а не Рихард, хотя он и не отрицал блестящих качеств последнего.
Натура Равеля не приемлет музыки франкистов. Не будем ждать объективных суждений от художника со столь ярко выраженной индивидуальностью. И мог ли яркий бодлерианец Равель быть эклектиком? Не говорил ли Бодлер: «Эклектик — это человек, не знающий любви»?
В июле 1906 г. семья Годебских, на этот раз без Равеля, снова отправляется в путешествие на яхте «Эме», плавающей все в тех же водах: Север Франции, Бельгия, Голландия и Рейнская область.
Композитор пишет своему другу Иде.