Глава II. Зона торосов

11 марта

Ясно, временами метет поземка, температура - минус 33 градуса.

Встал в 6.30, с 9.40 в пути.

Жилье у меня сейчас более удобное - просторная, двухслойная палатка. Но к сожалению, в ней холодно, даже когда зажигаю сразу обе конфорки.

Продвигаться вперед по-прежнему ужасно трудно. Непрерывно орудую ломом, но дело идет очень медленно. В полдень подул холодный восточный ветер - метров 10 в секунду. Лицо тут же обморозилось. Опять единственный, способ продвижения вперед - прорубание льда.

До 17.30 прокладывал дорогу собачьей упряжке. Пешком это расстояние можно пройти за час. К тому же на нарты нельзя положить весь груз. Он весит, наверное, около 500 килограммов, а для моих семнадцати собак это тяжело. Приходится преодолевать расстояние дважды. Так прохожу два километра.

Собаки меня все еще не слушаются. Сколько я ни кричу "яя, яя", они меня не понимают. Это еще больше ухудшает мое настроение. К тому же у сучки течка. Два пса уже не могут тянуть упряжку из-за ран, они хромают; пришлось их отстегнуть.

Ветер сильный, от него болят руки и лицо. Даю собакам корм, ставлю палатку, заползаю внутрь и облегченно вздыхаю. Зажигаю две конфорки, ем мясо, сушу промокшие вещи, ремонтирую порванные медведем брюки.

Глубокая ночь. Меня охватывают мрачные мысли. С начала пути я прошел только четыре километра. Гляжу на огонь в печке и думаю о том, что же будет дальше. Мне уже пришлось столкнуться со многими трудностями. Доводящие до безумия торосы! Медведь! Непослушные собаки, которые, вместо того чтобы тащить нарты, только и знают, что дерутся за сучку! Затрудняющий движение неподъемный груз! Кругом одни заботы и проблемы.

Я всерьез испугался своих мыслей. Неужели ищу оправдания для возвращения домой? Надо взять себя в руки! Надо вернуть присутствие духа! Пусть мне сейчас и тяжело, но надо правильно оценить создавшееся положение! Необходимо хорошенько продумать свои действия. А потом восстановить свое мужество. Не является ли создавшееся положение следствием какого-либо упущения при подготовке? Прихожу к выводу, что в случае с медведем и в непослушании собак виноват я сам.

Мой путь начался в Токио. Пролетев через Ванкувер - Иель - Найф, я попал в Резольют. Оттуда направился в поселок эскимосов Каннак в Гренландии. Каннак расположен рядом с Сиорапалуком, где я был во время первой поездки в Заполярье. У меня там осталось много друзей и знакомых среди эскимосов. В Каннаке я приобрел нарты и собак, необходимых для путешествия к Северному полюсу, и опять вернулся в Резольют. Потом отправился на базу Алерт и занялся последними приготовлениями.

Когда я сейчас вспоминаю об этом, то понимаю, что у меня совершенно не было времени спокойно все продумать, не спеша проконтролировать всю подготовку к путешествию.

Взять, например, хотя бы нападение медведя прошлой ночью. Если бы мои собаки были хорошо обучены и сплоченны, то, несомненно, они намного раньше почувствовали бы его появление. И тогда я с ружьем наизготове наверняка смог бы отразить нападение медведя.

А ружье? Если бы я тут же, в Алерте, проверил его, то все бы обошлось без того жуткого страха, который буквально раздавил меня. И почему я не почувствовал приближения медведя до тех пор, пока он не подошел ко мне совсем близко! Не является ли все это доказательством того, что я не способен вынести тяжелую жизнь в полярном крае? Вероятно, я должен был значительно раньше начать подготовку к жизни в Арктике.

С собаками своя история. Незадолго до моего приезда в Каннак английские исследователи Уолли Херберт и Аллан Джилл, намеревавшиеся обойти Гренландию, купили в эскимосском поселке более 30 собак. Кроме того, сотню собак из Каннака и окрестных селений взяли с собой охотники-эскимосы, отправившиеся с группой ученых японских университетов, решивших, как и я, достичь Северного полюса.

Население района Туле в северной части Гренландии, где находится поселок Каннак, составляет всего 600 человек, а упряжных собак имеют самое большее сто эскимосов. И при таких обстоятельствах почти 150 собак было продано буквально перед моим приездом! Какие же надежды я мог возлагать на оставшихся собак! Лучшие охотники этих мест, имеющие самых хороших собак, участвуют в экспедиции японских ученых и ведут собачьи упряжки. Среди этих охотников братья Тарирянгоа - Кари и Каукка (внуки американца Роберта Пири, ступившего первым на Северный полюс).

В Каннаке я мог пробыть не более семи дней. За этот короткий срок мне нужно было переделать массу дел: купить 20 собак, организовать постройку нарт, заказать поясные ремни и всю упряжь для собак и прочее. В результате я безумно устал.

Сначала я обошел поселок и осмотрел всех оставшихся в нем собак. Выделил заслуживающих какого-либо внимания и начал переговоры с их хозяевами-эскимосами. Вести переговоры оказалось очень трудно. О любой собаке хозяева говорили: "Продать не могу". И действительно, эскимосу нелегко расстаться с хорошей собакой: ему без нее не прожить. К тому же у меня совершенно не было времени, чтобы выбирать и торговаться.

Когда я объявил, что покупаю собак, то предложение поступило только от двух человек. Хозяева собак без всякого стеснения твердили одно: "Хорошие собаки! Работники!" А на них только глянешь, и сразу становится понятно, что они не годятся для работы.

Но у меня не было времени. Пришлось покупать собак подряд, без выбора. Я отказывался только от самых плохих.

За три дня пребывания в Каннаке я набрал лишь 16 собак. И тут на мое имя пришла телеграмма от Тома Гроха, менеджера авиационной компании "Кэмбрэк": "140 собак из группы японских ученых погибли во время авиационной катастрофы. Группа намерена немедленно прибыть в Каннак для укомплектования, поэтому целесообразно опередить их в покупке собак..." Погибло сразу 140 собак! Я не мог в это поверить! Но ошибки быть не может, ведь мне об этом специально сообщает Том.

Обеспокоенный, я в тот же вечер опять обошел все дома в поселке эскимосов и купил еще трех собак. Мой приемный отец Инутосоа добавил еще одну собаку - Микисё, присланную из соседней деревни Опару-Ху. Я считал, что Микисё сможет быть вожаком. С превеликим трудом я набрал наконец 20 собак.

Но этим дело не кончилось. На следующий день на местную почту пришла телеграмма от группы японских Ученых: "Купим собак по 850 крон за голову". Во время моего позапрошлогоднего путешествия по Заполярью собака стоила 100 крон. В этом году из-за покупок собак группами Херберта и японских ученых цена на них поднялась до 500 крон.

Я рассчитывал купить собак по 500 крон. Однако когда пришла такая телеграмма от японцев и вся деревня узнала ее содержание, ко мне тут же пришли бывшие хозяева собак с требованием вернуть их обратно. Я наотрез отказывался, но эскимосы не уходили. Они повторяли одно и то же: "Мы просим отдать собак. Наши дети плачут, они просят вернуть любимых собак".

В результате изматывающего торга я вынужден был заплатить еще по 100 с лишним крои за каждую собаку.

После катастрофы группа японских ученых приняла мудрое решение: эскимосы, участвующие в экспедиции, возвращаются в Каннак и покупают собак по 850 крон за голову. Эскимос с эскимосом договорится быстрее. Это и помогло им купить снова хороших, опытных собак.

Но теперь не стоит плакаться. Я же получил телеграфное предупреждение о покупке собак. Надо было заключать сделки без промедления, тогда, может быть, я смог бы собрать более управляемую упряжку.

Пока же Нуссоа, которого я пытаюсь использовать как вожака, силен только в драке и совсем не слышит моих команд. Еще более осложняют путешествие бесконечные торосы.

Но довольно оправданий! Во что бы то ни стало надо идти вперед! Если я не буду продвигаться, моя жалость к себе станет еще больше и мне, в конце концов, может прийти в голову мысль вернуться обратно.

Если все, что поставило меня в такие тяжелые условия, является следствием моих серьезных упущений при подготовке экспедиции, то самому и надо найти выход из создавшегося положения.

Стрелки часов уже показывают два часа ночи. Слышно, как ветер треплет палатку. Мне невыносимо хочется спать, но я думаю о предстоящей завтра тяжелой работе. Смогу ли хоть на сколько-нибудь продвинуться вперед?

12 марта

Ясно. Температура - минус 38 градусов. Ветер западный. Три дня назад начало появляться полярное солнце, но я заметил его только сегодня, когда вышел из палатки. Странно, что я раньше не обратил на это внимания. Солнце, кажется, уже значительно выше поднялось над горизонтом, чем в день нападения медведя. Белое солнце, отражающееся в белом льду, повышает мое настроение. Сегодня я буду видеть солнце уже несколько часов. С каждым днем оно будет светить все дольше и дольше, и наконец наступит полярный день.

Отправился в 10.30 по ровному льду, повел нарты точно на север, но скоро попал в торосы. Поднялся на ледяную глыбу, осмотрелся и увидел, что вдали расстилается довольно-таки ровная ледяная поверхности. Долблю ломом глыбы, делаю дорогу. Задыхаюсь, обливаюсь потом, работаю минут тридцать. Дорогу, сделанную с такими нечеловеческими усилиями, собаки проходят в мгновение ока. Надо опять взбираться на торос и высматривать ровную поверхность. Но на этот раз ничего подобного не видно. Настроение тут же падает. Я опять без передышки бью ломом, прокладывая небольшой кусочек пути. Приходится бесконечно проделывать одну и ту же работу. Я трачу значительно больше времени на поиск наилучшего пути и прорубание дороги, чем на проведение по ней упряжки. Убеждаю себя, повторяя: "Если я хоть немного, продвинусь вперед, то на столько же приближусь к Северному полюсу". И молча продолжаю бить ломом.

Усложняет продвижение и то, что нарты слишком тяжелы. Надо от чего-то избавиться. Разбиваю массивный деревянный ящик для радиопередатчика и выбрасываю его. Радиопередатчик кладу в чемодан. Хоть на три-четыре килограмма нарты станут легче, даже я это сейчас неплохо.

Думаю, что сегодня прошел несколько километров. Устал ужасно. Падаю камнем и тут же засыпаю.

13 марта

Ясно. Температура минус 33 градуса. Ветер западный. Сила ветра - один метр в секунду. Отправляюсь в путь в восемь утра. По-прежнему прорубаюсь сквозь торосы. Иногда думаю, не быстрее ли добраться до Северного полюса пешком?

Я и раньше представлял себе, что Северный Ледовитый океан - страшное место, но увиденное превосходит все, что мне довелось слышать о нем. Основная трудность в том, что здесь совсем нет ровного льда, по которому можно провести нарты. А в торосах собачья упряжка совсем не нужна, она только мешает.

Встречаются самые разнообразные глыбы льда - и большие (до двух-трех метров), и маленькие. Иногда попадаются огромные ледяные блоки весом до 20 тонн. Беспорядочное нагромождение льдин тянется то на 5, а то и на 10 километров.

Среди ледяного хаоса пытаюсь как-то найти дорогу и зигзагами иду вперед. Но найти ровное место трудно, в основном колю лед и прорубаю дорогу.

Паковый лед еще называют голубым. Кое-где он напоминает матовое стекло. Встречается и совсем прозрачный лед. Бесполезно бить ломом по этому льду где попало; надо найти границу между слоями. Различие во времени замерзания морской воды ясно проявляется в слоях льда; каждый из них имеет свой оттенок. Заметив границу между слоями, упорно бью по одному и тому же месту несколько раз. Бью неотступно, настойчиво, и наконец с шумом появляется трещина, откалывается большой кусок льда.

Когда я вижу нагромождения торосов, то вспоминаю кальки (каменные заборы), сложенные вокруг домов шерпов в Гималаях. Но кальки не преграждают дорогу, а торосам нет конца, они тянутся далеко, мешая моему продвижению.

Я продолжаю бить ломом, делаю проход шириной полтора метра, что только немного шире саней. Моих сил хватает на дорогу длиной 500-1000 метров. Вырубив такой отрезок, провожу нарты. Потом пью налитый утром в термос чай, немного отдыхаю и снова вгрызаюсь в лед. Моя работа на Северном Ледовитом океане похожа на труд рабочего-землекопа: "А ну, взяли". Орудуя ломом, думаю: "Смогу ли добраться до Северного полюса?" И в голове опять теснятся предательские мысли о том, что невозможно двигаться вперед, что путешествие необходимо прекратить. Тут же сам себя ловлю на них, и мне становится стыдно. Беру себя в руки и снова работаю ломом. И опять все повторяется сначала.

Целый день занят однообразной тяжелой работой, сегодня на пути ужасные торосы, поэтому приходится прокладывать дорогу сначала "вчерне". Потом, сбросив весь груз, проезжаю туда и обратно на пустых нартах. Получается след, по которому ехать уже немного легче. Накладываю груз и снова еду до конца. Не думаю, что значительно повышается эффективность, но уверен, что легче выдержать и психологически, и физически все нагрузки, меняя как-то вид работы.

Колю лед и буквально обливаюсь потом. Пот замерзает между свитером и рубашкой, примерзает к коритте. Я двигаюсь, и льдинки с шумом падают со спины. И на шапке тоже льдинки пота. Я совершенно белый от покрывшего меня инея.

Сегодня снова работал 11 часов (с восьми утра до семи вечера); большую часть времени бил ломом, но продвинулся всего на пять километров. Северный полюс далеко. Слишком далеко.

Собаки с сегодняшнего дня наконец-то начали понимать "вперед" и "стой". Но вожак Нуссоа совсем не понимает еще "направо" и "налево". Братья Нуссоа, отморозившие поврежденные в драке задние лапы, отстегнуты от упряжки. Они пытаются влезть в нее и бежать рядом с Нуссоа, но, хромая, только сбивают строй. А если спутать упряжку, то собаки не будут бежать дружно. Хлыстом прогоняю отстегнутых. Через какое-то время они опять влезают. Теперь я еще должен следить за тем, чтобы братья были порознь, а это очень хлопотно.

Сначала я собирался сделать вожаком Микисё, как советовал Инутосоа, но Микисё оказался в одиночестве в новой для него упряжке, к тому же он потерпел поражение в драке за Куро. На какое-то время он притих, а сейчас, кажется, уже восстановил свои силы.

Супруги Инутосоа, подарившие мне эту хорошую собаку, очень сердечно отнеслись ко мне, когда я приехал в 1972 году в Сифапарк для обучения езде на собачьей упряжке. Я тоже привязался к этим простым людям и, как мог, отвечал на их любовь. Вскоре пожилые супруги сказали, что берут меня в приемные сыновья, что они оформили какие-то бумаги и получили свидетельство. Приемные дети - весьма обычное явление у эскимосов. Когда свои дети вырастают и отделяются, то берут детей из других семей и усыновляют.

Было очень приятно, что приемные родители меня не забыли и, узнав о моем путешествии к Северному полюсу, приготовили мне много полезных вещей и дали хорошую собаку.

Однако Микисё я не смог сделать вожаком, он не оправдал моих надежд. А виновата во всем была Куро. Течка у нее усиливается. Собаки взволнована уже двое суток, драки не прекращаются. И пока я бил ломом, между кобелями возникает ужасная грызня. Меня это очень мучает. Сейчас из 17 собак тащить сани могут только 11; если бы все собаки были здоровы, то тянуть их было бы куда легче. Температура понижается, поэтому полозья нарт скользят плохо. Нарты проваливаются глубоко в снег; такое впечатление, что едем по песку. На сердце у меня тяжело.

14 марта

Ясно. Температура - минус 34 градуса. Ветер юго-западный. Сила ветра - два метра в секунду.

Я в нагромождении торосов. Двигаюсь по-прежнему с трудом. С самого утра колю лед и пробиваю дорогу.

Оставляю упряжку и иду посмотреть, нет ли где более "легкого" льда. Всего в километре от меня торчит глыба высотой метров 30. Поднимаюсь на нее и оглядываюсь вокруг. Прямо передо мной ровная поверхность диаметром 50 метров, а за ней опять наводящие тоску торосы. Но, сосредоточенно всматриваясь вдаль, вижу простирающуюся на севере ледяную равнину. "Если я наберусь терпения и прорублю еще несколько километров пути, то смогу туда выйти".

На сердце стало немного легче. До 7 часов вечера упорно бил ломом, боролся со льдом.

Сегодня впервые со дня отъезда попытался измерить высоту солнца, достал секстант, но винт примерз и никак не двигался. Повернул его с силой и сорвал резьбу. По радио мне передали мое вчерашнее местоположение - 83°13' северной широты и 71°10' западной долготы. С начала пути я прошел только 20-30 километров.

Закончив работу, собрался поставить палатку, но намокшие перчатки примерзли к рукам. Я их пытаюсь снять, но не могу. Тащу силой - такая боль, что, кажется, срываю кожу с рук. Наконец снял. Поспешно надеваю митоны из нерпы. Будет ужасно, если я отморожу кончики пальцев.

Сегодня было очень тяжело ставить палатку. Мне целый день негде согреться. Утром я сворачиваю палатку и иду до вечера вперед. Согреваюсь только ночью. Правда, иногда днем я пью чай из термоса. Теплый чай из горла опускается в желудок, и холод на время отступает.

Влезаю в палатку, ремонтирую снаряжение, занимаюсь другими делами, и силы мои иссякают. Уже ни тело, ни сердце не двигается. Сейчас влезу в спальный мешок и усну. Тогда можно ни о чем не думать - ни о движении вперед, ни о том, почему продвижение стало невозможно. Сон - единственное спасение.

15 марта

Высокая облачность. Температура - минус 26 градусов. Ветер западный.

Встаю в половине девятого и в палатке обдумываю дальнейший путь. Простая ли работа без конца орудовать трехкилограммовым ломом? Она поглощает всю энергию. Лед не расколется, если бить ломом не в полную силу.

Уже за полдень. Даже сейчас, хотя я очень устал, продолжаю монотонно, как автомат, поднимать и опускать лом. Как бы я ни уставал, замены у меня нет. Пока не прорублю дорогу, не смогу сделать ни шага вперед. Идти ли вперед, стоять ли на месте - зависит только от меня, от моего труда.

Сильно всторошенный лед. Скидываю с саней половину груза и делаю две ездки по одной и той же дороге. Около четырех наконец-то выбираюсь из торосов.

Минут 40 веду нарты по сравнительно ровной поверхности. В 5.30 ставлю палатку. Может быть, я проехал четыре-пять километров. Неужели выбрался из этого опостылевшего мне плена торосов? На душе светлеет от таких радужных мыслей. Считаю, что до сих пор меня спасал мой характер: как бы ни было тяжко, я всегда верил в лучшее.

Сегодня могу раньше, чем обычно, залезть в палатку. Ем не только оленину, но еще и рисовую кашу. Вечером стараюсь наесться досыта, потому что весь день во рту у меня ничего нет, а утром пью только чай с сухарями. Понемногу начинаю чувствовать вкус оленины. Еда для меня сейчас единственное и неповторимое наслаждение.

16 марта

Облачно. Снег. Температура - минус 24 градуса.

Отправляюсь в путь в девять часов утра. Минут 30 спокойно веду упряжку, но затем опять натыкаюсь на ледяные глыбы. Только перебрался через них и немного проехал по ровному льду, как снова они преграждают мне путь. Избегая торосов, еду направо, затем налево, повторяю путь зигзагом. В час дня приближаюсь к трещине, ширина которой превышает 50 метров. Ледок толщиной четыре-пять сантиметров только по краям, а в середине зияет, как открытая пасть, черная-пречерная лента воды. С первого взгляда ясно, что на нартах переехать на другую сторону невозможно. Еду вдоль края: все смотрю, можно ли как-нибудь перебраться? В конце концов понимаю, что надо ждать: или трещина замерзнет, или ее края сомкнутся. Ставлю палатку.

Только подумал, что наконец-то выбрался из всторошенного льда, так теперь полынья. Ужасно! Сегодня я прошел больше 10 километров, и это меня немного успокаивает.

Если ночью температура понизится, то полынья замерзнет, и я смогу провести нарты по молодому льду. Готов молиться, но, к сожалению, именно сегодня температура не понижается.

Грызня у собак по-прежнему ужасная. Дерутся за Куро, рычат, устраивают кровопролитные бои. Хотя собаки голодные, их все равно интересует Куро. Сегодня они съели хлыст из кожи нерпы. Осталось только два хлыста. Впредь надо быть более предусмотрительным!

17 марта

Облачно. Снег. Температура - минус 28 градусов.

Полынья за ночь местами сомкнулась, и я смог перебраться на другую сторону. Все еще тянутся торосы, но уже часто встречаются места с ровным многолетним льдом. Веду нарты так, чтобы, насколько это возможно, обходить всторошенный лед. Пробираюсь по сравнительно легким местам, стараюсь найти ровные участки.

Снег глубокий, в нем тонут и собаки и нарты. Если бы собаки были здоровы, то смогли бы пройти большее расстояние. Но состояние их совсем плохое: у одной оторвано ухо, у другой прокушена нога. Нет ни одной, у которой бы морда не была изодрана. Мне пришлось увидеть собственными глазами жестокость собачьих драк в период течки.

Утром, когда я вышел из палатки, несколько сорвавшихся с привязи собак уже бегали вокруг Куро. А ею безраздельно завладел Нуссоа, пока самый сильный в драке. Но и он уже весь в крови. Сегодня опять пришлось отстегнуть от упряжки четырех собак.

Вечером, когда я переправлялся через полынью, Нуссоа, а за ним еще пять псов упали в воду. Я их тут же вытащил, но шерсть у собак намокла и сразу так замерзла, что ломалась, как стеклянная. Но потом все пришло в норму, и я вновь поразился выносливости ездовых собак.

18 марта

Температура - минус 32 градуса. Ветер западный. Сила ветра - два метра в секунду.

Проснулся в половине восьмого. Проспал на полтора часа больше, чем обычно. Меня совершенно измотал тяжелый труд. Вчера после ужина я лег и тут же уснул. Отправился в путь в 11 часов.

Лед постепенно меняется: молодой сменяется многолетним, чаще встречаются ровные места. При переходе от одного ровного участка к другому попадаются зоны торосов. Преодолеваю их с трудом.

Перед выходом в путь топором сдираю треть досок настила нарт. Это немного их облегчает. Сделанные большим мастером Иккянгвой, они необыкновенно прочны и надежны, но тяжелы. Я сделал их несколько легче, но теперь весь настил в щелях.

Собаки ведут себя все так же. Нуссоа, завладевший Куро, все время лезет к ней. Стоит мне отойти от нарт на разведку, он тут же около нее. Пытается заигрывать с ней даже во время бега.

Еды для меня и собак осталось дня на три. Вечером связываюсь с базой Аврора, прошу 20 марта прислать продовольствие. На базу пришла телеграмма от Иисихори Эйдзабуро из Токио. Слышимость была отвратительной, но кое-что я все же смог услышать: "Сейчас, наверное, Вам очень тяжело, но держитесь до конца. После темной ночи приходит утро. Чтобы ни случилось, к Вам придет удача. Если приходит зима, то и до весны недалеко". Эти слова телеграммы меня очень воодушевили, захотелось, чтобы скорее пришла весна. Но не хочется прихода "собачьей весны".