Главное, но не первое.

Отдельные места Евангелия наводили Толстого на мысль о неточности перевода, и он решил сопоставить их с греческим оригиналом. Несоответствия, действительно, обнаружились, и тогда Толстой решил перевести все четыре евангелия Нового Завета заново. Изучая греческий текст Евангелия, он соотносил наиболее трудные места с их переводами на латинский, немецкий, французский и английский языки. Его целью было вернуть изначальный смысл словам и выражениям, значение которых в переводе церкви, как он полагал, было искусственно привязано к ее догматике. Исследованием евангельского текста Толстой занялся сначала для себя, но уже скоро он пришел к решению вынести результат своих изысканий на обсуждение. Он хорошо знал, что был не единственным, кого церковные догмы и канонические толкования евангельских положений отталкивали от доставшейся от предков религии и заслоняли в ней главное. В трактате "В чем моя вера?" Толстой выразился на этот счет следующим образом: "...учение церкви не только не отрицало того, что казалось мне главным в учении Христа, но вполне признавало это, но признавало как-то так, что это главное в учении Христа становилось не на первое место". Евангелие называет главным любовь к Богу и ближнему (Мф.22:37-40). Одно неотделимо от другого, и эта взаимосвязь имеет в христианстве принципиальное значение. Любовь к ближнему в христианстве - самое значительное проявление любви к богу. Она не этическая норма, а состояние сознания, противоположное эгоцентризму. Все религии мира учат человека преодолевать свой эгоцентризм, который задается его инстинктами и поддерживается принятыми в обществе установками. Эгоцентризм сужает сознание и является основным препятствием для познания трансцендентной реальности, как бы она ни представлялось, в образах Бога-субъекта или без них. И потому, прежде чем рассуждать о запредельном, надо выйти за пределы собственного эгоцентризма, и любовь к ближнему выведет оттуда всякого человека самым лучшим образом. Эта мысль становится обертоном всей духовной прозы Толстого. В статье "Единая заповедь", написанной им незадолго до своей кончины, он смог в одном абзаце выразить суть христианства и его место в мировом религиозном наследии: "Вера в заповедь любви в том, что Бога мы можем познавать только в себе. И познаем мы Его только той стороной, которой Он открывается нам. Открывается же Он нам любовью. Так что хотя и знаем мы Его далеко неполно, только одной стороной Его, той, которой Он открывается нам, мы несомненно знаем об Его существовании, и о том свойстве Его, которое мы сознаем в себе, и о том, чего Он хочет от нас. Вера эта много раз была выражаема во всех религиозных учениях мира, начиная с самых древних египетских, индусских, так называемых языческих даже, и в особенности с особенной определенностью выражена в учении Христа". Мудрая простота Евангелия не требовала, в глазах Толстого, богословских толкований - главное в христианстве можно было понять и без них. Он, конечно же, сознавал, что это воззрение неминуемо вызовет сопротивление не только церкви, но и многих верующих, живущих, того не сознавая, с религиозным комплексом неполноценности. В трактате "В чем моя вера?", написанном вслед за "Соединением", он говорит об этом следующее: "Бог этот, нас приучили так думать, должен был сказать что-нибудь таинственно-мистическое, такое, что трудно понять, что можно понять только помощью веры и благодати, и вдруг слова Бога так просты, так ясны, так разумны. Бог говорит просто: не делайте друг другу зла - не будет зла. Неужели так просто откровение Бога? Неужели только это сказал Бог? Нам кажется, что мы это все знаем. Это так просто".