Сомнения.

Конфессиональное христианство допускает сомнения, но видит в них - скажем осторожно - мало хорошего. Фома неверующий замечателен лишь тем, что стал верующим. Сомнения верующих для церкви - проявления маловерия. Быть маловерным нехорошо, и если ты такой, то молись, исповедуйся, причащайся. Ну, и конечно же, слушай, что говорят авторитетные люди - батюшки и богословы. Надо ли говорить, что такое отношение к сомнениям далеко от ментальности современного человека. Мы, в нашем просвещенном веке, склонны гораздо больше, чем наши предки, видеть в сомнениях повод для проверки верности как своих, так и чужих убеждений. Сомнения Толстого в существовании какого-то абсолютно правильного христианского вероисповедания привели его к решению перечитать Евангелие. Вдумчивое чтение этого первоисточника всех форм христианства открыло ему глаза на недогматический характер изначального христианского учения. Каждому известно, что церковные догмы пришли в христианство позже, но поскольку они привязаны к определенным местам в евангельском тексте, то проповеди Иисуса и их церковные толкования соединяются в сознании верующих в неразрывное целое. Толстой, читал в этот раз четвероевангелие без оглядки на церковь и потому воспринял связь догматического богословия с содержанием Евангелия совсем иначе: догмы не исходили из высказываний Иисуса Христа, переданных евангелистами - они были пришиты к Его словам. Исследуя Евангелие, Лев Толстой также обнаружил, что его разум, не принимавший догм, церковной иерархии и храмового богослужения, евангельское учение принял самым естественным образом. В Евангелии вообще не было ничего того, что отвергал бы его разум: в его глазах, христианство пришло в мир как раз как разумная религия, которая ориентировала человека на непреходящие ценности и открывало богопонимание, умещающееся в его сознание. Наконец, он нашел там и ту высоту, глядя с которой можно признать межконфессиональные разногласия второстепенным делом. Евангелие увиделось Толстому, прежде всего, книгой мудрости, и мудрость этой книги была на порядок выше всех богословских трактатов вместе взятых.