Глава 21

POV Tom

- Кто это сделал? – помогаю едва стоящему на ногах Кернеру сесть на кровать.

Он выглядел так, что покалывало сердце, и хотелось сжать его крепко-крепко и не выпускать, но сейчас я мог лишь приобнять его за талию, помогая подниматься в комнату.

Чертова бабушка! Слава богу, что она догадалась свалить и оставить нас наедине, а то я не знаю, что делал бы.

- Я упал, - слабо выдыхает. Такое ощущение, словно в нем кончилась какая-то внутренняя сила, – таким бесконечно усталым он сейчас выглядел.

- И на чей кулак? – хмыкаю, не отрывая взгляда от лица, почти полностью скрытого бинтами.

- Я в туалете поскользнулся и упал, - тяжело вздыхает, словно мое присутствие ему в тягость.

- Ага, восемь раз упал или десять? – зло щурюсь и сажусь перед ним на корточки, так, что мне теперь приходится смотреть на него снизу вверх.

- Я правда просто упал, - голос дрожит.

- Билл, - внимательно смотрю, поглаживая рукой обтянутое мягкой тканью домашних брюк бедро, - скажи правду.

- Я упал, - снова этот пустой голос и взгляд.

И так на протяжении двух часов. Я ничего не мог добиться от него. Только «упал» и «упал», но так нельзя было упасть! Я что, похож на идиота?! Упасть так, чтобы изувечить себе лицо, заработать трещины в двух ребрах, сотрясение мозга и сломать руку? Это только если упасть под каток, ну или на худой конец этажа эдак с третьего.

Но он так и не сказал мне ни слова. Я ласково спрашивал, убеждал, просил, умолял, приказывал, требовал, но он ничего не сказал. Все твердил одно и то же, смотря в стену напротив. Такое ощущение, что он меня вообще не слышал и не видел, а был где-то глубоко в себе.

Лишь под конец мне удалось его немного растормошить: заставил включить телефон и позвонить Мел, которая наверняка сходила с ума от беспокойства, и сказать ей, что он заболел краснухой. Он просто повторил все, что я ему сказал, даже не оспаривая и не сопротивляясь. Это решило сразу две проблемы: во-первых, была вполне адекватная причина отсутствия Кернера в школе (которая не породила бы волну глупейших и абсурднейших слухов), а, во-вторых, я получал его полностью в свое распоряжение почти на неделю, потому что Мел избежала в детстве болезни с противными чешущимися пятнами на теле и вряд ли теперь сунется к Биллу, пока тот не «выздоровеет», так что… Хотелось торжествующе орать и улыбаться, но, глядя на такого бледного и несчастного Кернера, это желание почему-то отпадало. Хотя я все равно безумно хотел обнять его и трогать-трогать-трогать, целовать, обнимать, гладить, кусать, но чертова бабушка… Мало того, что не дала нормально «пообщаться», предлагая свой дурацкий чай каждые две минуты, так еще и выгнала меня в шесть часов, мотивировав тем, что Биллу надо отдыхать. Назойливая старуха! Как я понимал сейчас русского студента, зарубившего бабку топором, – я вот сейчас так же сделал бы! Жутко не хотелось оставлять Билла, но пришлось под внимательным цепким взглядом этой грымзы пожать Биллу руку и пообещать ему позвонить, хотя больше всего на свете мне хотелось завалить его на узкую кровать и впиться в губы, хотя бы на двадцать секунд, хотя бы на прощание, но… вместо этого я должен был довольствовать ощущением холодной сухой ладошки в своей и сухими словами прощания.

Я вышел из дома и, пока ехал к себе, пытался проанализировать все произошедшее. Почему-то рядом с Кернером моя хваленая логика отказывала, но как только я оказывался от него дальше, чем на сто метров, все становилось на свои места. Во-первых, он мне нагло врет. Это ясно, как божий день. Его избили, причем он покрывает того, кто это сделал. Почему? Пока не ясно. Может, это еще один его «спонсор». При мысли об этом внутри начала зарождаться глухая ярость, но я постарался усмирить ее. Ничего. Завтра выясним, кто все-таки это был, а пока, чтобы успокоиться, я стал вспоминать, как выглядел его дом. Просто ужасно – вот два слова, которые лучше всего подходили для описания его жилища. Просто ужасно убого, если точнее. Маленький снаружи домишко оказался еще меньше внутри, одна моя комната была больше, чем весь второй этаж этого убогого строения. Ужасные дешевые обои на стенах, темные комнаты, скрипучие полы и крашеные потолки. Я даже немного понимал, почему он так вцепился в Мел – это его шанс пожить нормально. Я бы тоже такой не упустил. Я вообще не люблю упускать возможность сделать то, что нужно мне, и сейчас не упущу, тем более обстоятельства так удачно складывались. Вот бы старая грымза работала, а то с нее может стать взять больничный или отпуск, чтобы ухаживать за больным внучком, несмотря на то, что ему уже 17.

* * *

POV Bill

Я с раздражением посмотрел на макет и написал Алекс, что это никуда не годится: во-первых, слишком крупный заголовок, во-вторых, совсем не тот шрифт, что я утверждал, а в-третьих, ужасный желтый фон, на котором текст был практически нечитабельным. Возможно, в печатном варианте все выглядело бы лучше, но мне хотелось идеала, поэтому я не подтвердил макет. Да еще и бильд-редактор¹ подобрал совсем не те иллюстрации, что я хотел, и по этому поводу тоже пришлось высказать свое «фи» и еще раз подробно расписать, что и как я хочу видеть. В конце концов, это моя статья, и она должна выглядеть так, как ее вижу я, ведь любая мелочь в восприятии текста важна.

Я потер уставшие от долгого сидения за ноутбуком глаза и посмотрел на часы. Они приветливо мигали, сигнализируя о том, что уже второй час ночи и как бы пора спать. Я потянулся, захлопнул крышку ноутбука и пошел к постели. Принятие удобной для сна позы заняло минут пять: надо было лечь так, чтобы не задевать еще ноющие ребра и не мешал гипс.

Я уткнулся носом в прохладную поверхность подушки и поморщился: она пахла Томом. Последнюю неделю он бывал в моем доме настолько часто, что все тут пропахло им и его парфюмом. Удивительно, но он вел себя очень нормально. Не лез, не приставал. Ну почти. Лишь редкие и легкие касания, настолько мимолетные, что от них даже не тошнило.

Он просто приезжал после школы с апельсинами или еще чем-нибудь, рассказывал, что там происходило нового и как идет подготовка к рождественскому балу, приносил домашнее задание и диски с фильмами, объяснял сложные темы. Мы просто общались, как друзья. Я даже стал привыкать понемногу к его присутствию в своей жизни. Единственное, что меня раздражало в нем, так это настойчивость, с которой он пытался выяснить, что на самом деле произошло со мной, но я ничего ему не сказал, сам не знаю почему, и все вопросы сошли на нет.

Конечно, я не мог доверять ему полностью после всего, что он говорил и делал со мной, но сегодня, когда он случайно задремал на моей кровати, я смотрел на него и думал, что, возможно, он просто оступился или как там это называется в умных книжках, что, может, и я вел себя как-то не так. Так хотелось верить, что все люди хорошие, и Том Каулитц в том числе. Каким наивным романтиком я был в тот момент!.. Когда решил, что это все было просто временным помешательством, что такое больше не повторится, что он всегда будет таким добрым и нормальным. Знать бы мне в тот момент, как сильно я ошибался. Но я не знал.

Я настолько привык к его присутствию в своей жизни, что когда сегодня получил большой конверт из Нью-Йоркской школы журналистики, то мне захотелось об этом рассказать не бабушке, не Амели (которую, надо сказать, я не видел целую неделю и совсем не скучал ни по ней, ни по поцелуям, ни по сексу, разве что по минету и то очень редко), а именно ему. Мне казалось, что Том лучше всех должен понять, насколько важно для меня это письмо и это школа, поэтому заснул я, представляя, как завтра расскажу ему все и покажу письмо, как он сначала будет ехидно подшучивать надо мной, а потом скажет, что это очень и очень круто и как он рад за меня….

***

Все утро я не мог найти себе места. Постоянно перечитывал письмо, которое только вчера прочитал, наверное, две сотни раз себе и пять раз бабушке. Она не очень обрадовалась, ведь я должен буду уехать в другой город, но, слава богу, она прекрасно понимала, что это мой шанс и что его нельзя упускать, поэтому, скрепя сердце, разрешила мне ехать. Семестр начинался после Рождества, и я должен был быть в Нью-Йорке десятого января. Последние полгода я буду доучиваться там и сдавать выпускные экзамены тоже. Аттестат, полученный в этой школе, и публикации в «Вог» давали мне почти стопроцентную гарантию получения стипендии в Принстоне.

Я понимал, что поступаю немного нечестно по отношению к Мел, ведь я нарушу наш договор, хотя наши с ней отношения уже давно вышли за его рамки. Я видел, что она влюблена в меня, но сам я не чувствовал ничего подобного, разве что в начале, а сейчас… Мне было просто все равно. Да, она красивая и богатая, да, она классно целуется, и ее все любят, да, с ней хорошо заниматься сексом, да, она очень помогла мне, но… Я просто не любил ее. Даже меньше. Мы не были даже друзьями. Просто знакомые. Точнее, деловые партнеры. Но мне кажется, что она поймет. Она умная и хорошая.

В дверь позвонили. Сердце почему-то екнуло. Том.

Я бросился вниз и распахнул дверь.

- Привет, - Каулитц улыбнулся и прошел внутрь. – Как дела?

- Привет, - киваю и невольно улыбаюсь в ответ. – Нормально.

- А самочувствие? Ребра болят? – он разделся и пошел ко мне, как у себя дома, а я следом за ним, будто тут гость я, а не он.

- Да все нормально, - пожимаю плечами.

- Точно? – разворачивается ко мне и впивается взглядом, заставляя задрожать. Не может быть, я так надеялся, что больше никогда этот взгляд не увижу, никогда.

- Точно, - едва слышно от ужаса выдыхаю, всей душзадрожать. Не может быть, я так надеялся, что больше никогда этот взгляд не увижу, никогда.

- Точно, - едва слышно от ужаса выдыхаю, всей душой надеясь, что мне показалось. Но…

- Отлично. Тогда… - на его лице расползается мерзкая отвратительная ухмылка, и в следующий момент я оказываюсь прижатым к стене его телом, а мои губы накрывают такие мерзкие и отвратительные губы Каулитца, заставляя снова испытать почти забытое чувство отвращения и ужаса.