Европейская безопасность, 1954—1955 гг.: поиски новых подходов

 

Со сменой политического руководства в Кремле после смерти Сталина 5 марта 1953 г. западные лидеры связывали определенные надежды на ослабление международной напряженности. Об этом было заявлено в известной речи президента Д. Эйзенхауэра «Шанс для мира», произнесенной 16 апреля 1953 г., а также в выступлении У. Черчилля в палате общин 11 мая 1953 г. Касаясь вопросов внешней политики, глава консервативного правительства Великобритании, вновь, как и в 1950 г., призвал к неофициальным переговорам на высшем уровне с целью ослабления холодной войны.

Эти настроения совпадали и с высказываниями нового советского коллективного руководства в лице Л. П. Берии, Н. С. Хрущева, Г. М. Маленкова в пользу улучшения отношений СССР и стран Запада (которые в последние годы жизни Сталина характеризовались ожиданием новой войны), а также с некоторыми практическими шагами в сторону снижения напряженности. Содержание беседы В. М. Молотова с послом Великобритании Г. Гаскойнем и бывшим министром торговли Г. Вильсоном, состоявшейся 21 мая 1953 г., показывает, что, хотя и в осторожной форме, министр иностранных дел дал понять собеседникам о наличии у Советского правительства интереса к предложению Черчилля относительно совещания на высшем уровне¹. 2 июня 1953 г., накануне планировавшейся в этом месяце на Бермудах встрече трех западных лидеров, которая в числе прочих вопросов предполагала обсуждение возможного совещания в верхах, Молотову было передано «секретное и личное послание У. Черчилля», которое было затем разослано верхушке советского руководства, начиная с Берии, Маленкова, Хрущева. В этом послании совещание на Бермудах расценивалось как возможность «наведения мостов» между Востоком и Западом, начиная с таких конкретных шагов как решение вопроса о военнопленных корейской войны². Но, как известно, из-за болезни Черчилля и правительственного кризиса во Франции встреча лидеров ведущих западных держав состоялась только в декабре 1953 г., а с 10 по 14 июля 1953 г. в Вашингтоне прошло совещание трех заместителей министров иностранных дел, которое негативно отнеслось к идее совещания глав правительств великих держав и приняло решение созвать совещание министров иностранных дел США, Англии, Франции и СССР по германскому и австрийскому вопросам.

Результат вашингтонской встречи не мог не оказать своего отрицательного воздействия на отношение советского МИДа к предложениям Черчилля относительно созыва четырехстороннего совещания на высшем уровне, а также к идее двусторонней англо-советской встречи в верхах³. Тем более что в советском руководстве преобладала точка зрения, что Великобритания, как младший партнер США в НАТО, находится в полной зависимости от Вашингтона и неспособна самостоятельно воздействовать на изменение враждебной политики Запада в отношении СССР.

Однако и новая западная инициатива относительно совещания министров иностранных дел далеко не сразу нашла отклик в советском руководстве. Об этом красноречиво свидетельствует переписка по вопросу созыва совещания, начало которой было положено нотой госдепартамента США посольству СССР от 15 июля 1953 г.⁴ и которая затем продолжалась в течение 4 месяцев. В подходах советского руководства к австрийскому и особенно к германскому вопросам, являвшимся ключевыми для разрядки напряженности в Европе, продолжали доминировать прежние идеологические установки, сталинская риторика и критика НАТО, ЕОС и Боннских соглашений. Весьма показательной в этом плане явилась характеристика международной обстановки и оценка переговоров с Западом, которые были даны Председателем Совета Министров СССР Г. М. Маленковым на июльском Пленуме ЦК КПСС 1953 г., призванном осудить антипартийную и антигосударственную деятельность Берии, хотя именно на этом партийном форуме началось развенчание культа личности Сталина. В противоречии со своим заявлением на похоронах Сталина о возможности «длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем»⁵ Маленков в своем заключительном слове на пленуме, касаясь внешней политики СССР, акцентировал марксистский тезис о неизбежности обострения отношений между силами коммунизма и капитализма из-за все большей утраты последним влияния в мире. Опираясь на данный тезис, Маленков предостерегал против любых проявлений слабости и колебаний в проведении советской политики мира. «Когда потребуется, — отметил докладчик, — мы пойдем на переговоры с империалистами, на так называемые совещания, но без каких-либо предварительных условий. Мы не при всяких условиях пойдем на совещания, мы не допустим односторонних уступок»⁶.

Но уже 8 августа 1953 г. на 5-й сессии Верховного Совета Маленков недвусмысленно высказался в пользу необходимости разрешения спорных вопросов путем дипломатических переговоров и вновь заявил, что СССР выступает «за мирное сосуществование между двумя системами»⁷. Причина произошедшей смены идеологических установок коренилась не только в благоприятной для группировки Н. С. Хрущева расстановке внутриполитических сил после ареста Л. П. Берии, поскольку, как известно, в германском и югославском вопросах Берия, исходивший из собственных соображений, занимал более радикальные позиции, выступая за единую нейтральную Германию и нормализацию советско-югославских отношений⁸. Весьма примечательно, что глава Советского правительства в этой же речи, не дожидаясь испытания советской водородной бомбы (которое состоялось и успешно завершилось 12 августа под Семипалатинском) заявил об утрате Соединенными Штатами второй ядерной монополии.

Таким образом, смена внешнеполитических акцентов не в последнюю очередь диктовалась фактором усиления советской военной мощи и временным лидерством в создании транспортируемого ядерного оружия, хотя и небольшой мощности — 200—400 килотонн⁹. Именно на увеличении ядерного потенциала СССР и на овладении термоядерным оружием, а не на миролюбивых советских заявлениях, нацеленных, по мнению госсекретаря США Дж. Даллеса, на подрыв единства и силы Западной Европы, было сфокусировано главное внимание американской администрации¹⁰. Докладывая конгрессу США 17 августа о выполнении Программы взаимного обеспечения безопасности (которая стала функционировать с 1951 г.), президент Эйзенхауэр подчеркнул, что при планировании американской обороны необходимо принимать во внимание «неуклонное увеличение способности России к атомному нападению» и то, что СССР не подкрепляет свои жесты в отношении уменьшения международной напряженности конкретными действиями¹¹.

30 октября1953 г. президент Эйзенхауэр одобрил документ Совета национальной безопасности (NSC 162/2), в котором были изложены базовые принципы новой доктрины национальной безопасности США, получившей название «новый взгляд». В соответствии с новой стратегической доктриной, которая в завершенном виде прозвучала в выступлении Даллеса на заседании Совета по международным отношениям 12 января 1954 г., ядерные силы становились основой национальной обороны США при значительном сокращении обычных вооруженных сил¹². Таким образом, облегчалось финансовое бремя содержания американской армии и одновременно укреплялась ее мощь. Суть новой стратегии сводилась к тому, что лучшим способом предотвращения агрессии или ответом на любой враждебный акт советского блока будет немедленный массированный ответный удар с использованием ядерного оружия (доктрина «массированного возмездия»). Иными словами речь шла о возможности превентивного ядерного удара¹³.

return false">ссылка скрыта

Опора на ядерное оружие в системе обороны Запада как средство «сдерживания» советской агрессии и единственный способ предотвращения завоевания Советским Союзом Западной Европы в случае войны стала основой стратегической концепции НАТО. С декабря 1953 г. Военный комитет НАТО приступил к ее разработке, намечая в качестве одной из главных целей дать понять Советам, «что в случае агрессии они немедленно подвергнутся разрушительной контратаке с применением атомного оружия», в том числе водородного¹⁴. В окончательно виде новая концепция была принята Военным комитетом Североатлантического блока 22 ноября 1954 г. (документ MC-48)¹⁵.

Следовательно, к середине 1950-х годов гонка вооружений в холодной войне приобрела крайне опасное ядерное измерение. Однако что касается советских лидеров, то неизменно выступая в ООН и на других международных форумах за запрещение атомного, а затем и водородного оружия, они все еще только продвигались по пути полного осознания его разрушительной силы и гибельных последствий. Прозвучавший в известном выступлении Маленкова 12 марта 1954 г. на встрече с избирателями новый тезис о том, что третья мировая война с применением ядерного оружия приведет к «гибели мировой цивилизации»¹⁶, был подвергнут острой критике на январском Пленуме ЦК КПСС 1955 г. Особенно резко осуждал «грубую ошибку» Маленкова В. М. Молотов, подчеркивавший, что «друзья СССР» (в частности П. Тольятти) восприняли публикацию его речи в «Правде» как директиву ЦК и стали повторять данный тезис¹⁷. По мнению министра иностранных дел, строго придерживавшегося догмы о превращении «третьей мировой войны в гражданскую», «не о “гибели мировой цивилизации”, не о “гибели человеческого рода” должны говорить коммунисты, когда дело идет о новой мировой войне, а о том, чтобы подготовить и мобилизовать все силы для гибели капитализма, для гибели буржуазии»¹⁸. Позицию Молотова разделяли и другие члены Президиума ЦК КПСС, хотя не исключено, что критика данной «ошибки» Маленкова, в числе других его «промахов», была связана с продолжавшейся в советских верхах борьбой за власть и отстранением его от должности Председателя Совмина.

Данная идеологическая установка, занижавшая разрушительный потенциал ядерных вооружений, не могла не накладывать отпечаток на советскую военно-стратегическую доктрину. При Сталине большое внимание уделялось защите от атомного нападения и развитию средств доставки ядерного оружия, но советский лидер не считал атомную бомбу решающим оружием и эффективным противовесом сухопутным войскам и военно-морскому флоту. Постсталинское партийно-правительственное руководство продолжило курс на создание стратегических ядерных сил страны¹⁹ и при этом приступило к пересмотру тактики и науки ведения боевых операций с учетом использования ядерного оружия противником. В конце 1954 г. ядерное оружие впервые было поставлено в военные округа СССР. К 1956 г. высшее советское командование в лице маршалов Г. К. Жукова и Р. Я. Малиновского полагало, что оперативные планы должны базироваться на использовании ядерного и другого оружия массового уничтожения²⁰. Однако разработчики советской военной стратегии в отличие от своих западных коллег полагали, что массированный ядерный удар определяет лишь сроки войны, но не ее характер, т. е. он расчищает путь для наступления сухопутных сил²¹.

Тупик в дипломатических переговорах по вопросам созыва совещания министров иностранных дел во многом был обусловлен принципами политики с позиции силы, которыми продолжали руководствоваться обе стороны. Запад не собирался отступать от своих первоначальных предложений относительно обсуждения германской и австрийской проблем. Советское правительство свете июньских событий 1953 г. в ГДР и разработки новых инициатив по германскому вопросу, в которых выдвигалась идея создания единого временного правительства до проведения общегерманских выборов при одновременном функционировании в этот период в двух германских государствах собственных правительств, в ноте от 15 августа правительствам Великобритании, Франции и США по германскому вопросу предлагало созвать в течении 6 месяцев мирную конференцию для рассмотрения вопроса о мирном договоре с Германией. В отношении же предложения западных держав о созыве в кратчайшие сроки совещания министров иностранных дел Советское правительство полагало, что после подписания 27 июня 1953 г. в Паньмыньчжоне перемирия в Корее создались благоприятные условия для обмена мнениями по более широкому кругу вопросов. Прежде всего, об уменьшении международной напряженности (сокращение вооружений, иностранные базы на чужих территориях и др.)²². Поэтому Советское правительство настаивало на совершенно неприемлемом для США предложении о приглашении на эту встречу КНР в качестве пятой великой державы.

На Западе то упорство, с которым советская сторона продолжала выдвигать встречные условия в отношении встречи министров иностранных дел, было расценено как проявление «страха», а не «силы». В конечном итоге в ноте от 26 ноября 1953 г. советское правительство, руководствуясь интересами ослабления международной напряженности, выразило готовность принять участие в совещании министров иностранных дел США, СССР, Англии и Франции, оговорив лишь два условия: поставить на этой встрече вопрос о созыве в ближайшем будущем совещания пяти великих держав и провести предстоявшую встречу в Берлине. На пресс-конференции 1 декабря 1953 г. Даллес охарактеризовал советскую ноту как дипломатическую и моральную победу Запада и выразил надежду на изменение позиции СССР в германском и австрийском вопросах²³.

Однако, как свидетельствуют дипломатические архивные документы, дальнейшее изменение советской позиции в германском вопросе происходило в ином направлении, чем подразумевалось западными лидерами: решение германского вопроса стало все больше увязываться СССР с созданием системы коллективной безопасности в Европе. Общеизвестно, что идея создания системы коллективной безопасности в Европе выдвигалась советской дипломатией в преддверии Второй мировой войны. Обращение к этой концепции нового советского руководства было связано с активным обсуждением в 1953 г. в западных политических кругах планов предоставления СССР гарантий безопасности в связи с планами создания ЕОС и ремилитаризации Западной Германии. Весьма важным документом в этом отношении является развернутая справка МИД СССР «О проектах предоставления западными державами «гарантий» Советскому Союзу и другим европейским странам», представленная Молотову в январе 1954 г. (хотя краткая справка по этой же тематике поступила в секретариат Громыко уже в октябре 1953 г.²⁴). Авторы документа заместитель министра иностранных дел Г. М. Пушкин и заведующий 3-м европейским отделом МИД В. С. Семенов, предполагая, что западные державы на Берлинском совещании предложат СССР заключить соглашение о «гарантиях европейской безопасности», наибольшее внимание уделяли «плану Черчилля», который в своем выступлении от 11 мая 1953 г. первым поставил вопрос о предоставлении Советскому Союзу «гарантий» безопасности по типу Локарнских соглашений 1925 г. На это газета «Правда» 24 мая откликнулась передовой статьей, разоблачавшей несостоятельность политики Локарно, которая, предоставляя ограниченные гарантии, не решила проблем безопасности в межвоенный период, и в условиях послевоенного мира вновь привела бы к обострению международных отношений²⁵. В то же время, высокопоставленные эксперты не обошли вниманием и «план Аденауэра», и «план Ван Зееланда» и идеи других западных политиков, предлагавших различные конфигурации соглашений²⁶.

В качестве основных выводов в справке подчеркивалось, что западные предложения относительно гарантий безопасности СССР или «гарантий общеевропейской безопасности» «служат лишь прикрытием для планов создания европейской армии и проведения на этой основе ремилитаризации Западной Германии»²⁷, хотя и не отрицалось, что во Франции и других западноевропейских странах имели место настроения общественности в пользу как гарантий против агрессии Германии, так и «опасности» со стороны СССР. При этом авторы документа отмечали, что западные политики проявляли беспокойство по поводу возможности выдвижения советской делегацией на Берлинском совещании таких предложений о системе европейской безопасности, которые отвечали бы национальным интересам французов и отчасти немцев, в частности предложений об активизации франко-советского и англо-советского договоров и их дополнении системой соглашений, которые связали бы Францию и Германию со странами восточного блока.

Таким образом, ввиду возможной постановки западными державами на совещании в Берлине вопросов о гарантиях безопасности для СССР, а также относительно общеевропейской безопасности перед советской дипломатией вставала непростая задача противопоставить западной концепции опоры на ЕОС и НАТО альтернативную концепцию европейской безопасности, которая была бы направлена в первую очередь против планов ремилитаризации Западной Германии и создания европейской армии. О том, что германской проблеме первоначально отводилось приоритетное место в решениях, относящихся к европейской безопасности, можно судить по подготовленному 16 января 1954 г. в МИДе проекту заявления советской делегации на совещании в Берлине, которое носило недвусмысленное название «Германский вопрос и вопрос о европейской безопасности». В этом документе, являвшемся плодом коллективного творчества высокопоставленных дипломатов (среди его авторов были А. А. Громыко, Г. М. Пушкин, Б. Ф. Подцероб, В. С. Семенов, Я. А. Малик), подчеркивалась прямая связь между недопущением возрождения германского милитаризма и созданием в центре Европы очага войны с европейской безопасностью. В качестве второй проблемы, имеющей непосредственное отношение к обеспечению европейской безопасности, была заявлена необходимость ликвидации иностранных баз на территории европейских государств²⁸.

Но в процессе доработки проекта к началу проведения совещания министров иностранных дел в Берлине (25 января — 18 февраля 1954 г.) советское предложение приобрело иное название — «Общеевропейский договор о коллективной безопасности в Европе»²⁹, что отражало сдвиги в выборе приоритетов: на первый план стала выноситься идея коллективной безопасности. Поскольку принципиальные расхождения между СССР и странами Запада по германской проблеме, по словам Молотова, сводились, прежде всего, «к вопросу о германском милитаризме»³⁰, то главным компонентом создания коллективной безопасности в Европе становилось недопущение создания вооруженных сил в ФРГ и ГДР, которые приглашались к участию в системе коллективной безопасности до подписания мирного договора и восстановления единства Германии.

В то же время, в проекте договора подчеркивалось, что его заключение «не затрагивает компетенции четырех держав — СССР, США, Англии и Франции в германском вопросе, который подлежит урегулированию в установленном ранее четырьмя державами порядке»³¹ (т. е. в соответствии с решениями Потсдамской конференции). В Берлине советская делегация выступила с несколькими инициативами, непосредственно касавшимися германского вопроса (в частности о подготовке мирного договора с Германией, о созыве международной конференции по данному вопросу). В целом они шли в русле прежних советских предложений относительно объединения Германии и ее нейтрального статуса.

Как отмечалось на Пленуме ЦК КПСС, обсуждавшем итоги совещания в Берлине, главной целью советской дипломатии на этой встрече министров иностранных дел было «нанести чувствительный удар по созданию Европейского оборонительного сообщества, ибо главные усилия агрессивных американских кругов и их пособников сейчас направлены как раз на осуществление этого плана»³². Примечательно, что в ходе полемики на совещании в Берлине советская делегация, заявляя о несовместимости ЕОС с общеевропейским договором о коллективной безопасности, более терпимо высказывалась в отношении НАТО. По-прежнему не соглашаясь с западной оценкой Организации Североатлантического договора как оборонительного союза, советские дипломаты говорили о возможности изучения вопроса о совместимости Североатлантического пакта с Общеевропейским договором. Более того, не исключалась вероятность «исправления» Североатлантического пакта в таком направлении, чтобы «устранить расхождения в оценках этого пакта»³³.

На наш взгляд, одной из важных причин мобилизации с начала 1950-х годов советской дипломатии на противодействие созданию ЕОС, а также использования с этой целью таких важных инструментов советской внешней политики, как пропаганда и взаимоотношения с западноевропейскими компартиями, являлась существовавшая, в соответствии с договоренностью между западными державами и правительством ФРГ, взаимозависимость между ратификацией Общего (или Боннского) договора 1952 г. и образованием Европейского оборонительного сообщества. Если создание ЕОС потерпело бы неудачу, а к началу апреля 1954 г. договор не был ратифицирован парламентами Франции и Италии, то вступление в силу Общего договора также откладывалось или, по крайне мере, значительно тормозилось. Ведь перевооружение Западной Германии требовало восстановления ее политических прав и интеграции в западное сообщество в качестве почти полноправного партнера³⁴.

Для Советского Союза укрепление экономической, политической и военной мощи западногерманского государства представляло потенциальную угрозу, поскольку с созданием европейской армии Франция, как одна из великих держав, лишалась возможности иметь свою национальную армию, в то время как позиции Западной Германии укреплялись и со временем лидерство в ЕОС могло прейти к ФРГ. Кроме того, вхождение ФРГ в ЕОС означало закрепление раскола Германии, поскольку западные лидеры не согласились бы с неучастием в этом военно-политическом союзе объединенного государства. Следует также иметь в виду, что в случае вооруженного конфликта в Европе европейская армия передавалась в распоряжение НАТО, что усиливало Североатлантический блок за счет западногерманских дивизий.

Советская дипломатия внимательно отслеживала разногласия, сопровождавшие переговоры о ЕОС, в том числе придавала большое значение ультимативным требованиям Дж. Даллеса на 12-й сессии Совета НАТО, проходившей 14—16 декабря 1953 г. в Париже, где госсекретарь США пригрозил сокращением американской военной помощи Европе, если договор не будет ратифицирован. Поскольку на Францию оказывалось столь неприкрытое давление, а французский парламент переживал в связи с вопросом о ЕОС политический кризис, то советская делегация возлагала определенные надежды на особую позицию Франции на Берлинском совещании.

Таким образом, идея создания коллективной безопасности в Европе изначально была самым тесным образом связана с комплексом вопросов, составлявших «германскую проблему» в той широкой интерпретации, которую она представляла к середине 1950-х годов и в которой вопрос об объединении Германии по мере дальнейшего развития международных событий все больше отходил на второй план.

Выдвинутые советской делегацией на Берлинском совещании условия подписания мирного договора с Австрией также увязывались с перспективой создания ЕОС с участием ФРГ. Настаивая на нейтралитете Австрии, советская делегация под предлогом нового аншлюса предлагала сохранить присутствие военных частей четырех держав на территории этого государства и вернуться к вопросу о выводе войск в 1955 г.³⁵ Уже после подписания Государственного договора с Австрией в мае 1955 г. позиция, которую занимал Молотов, обставлявший заключение этого договора условием сохранения советских войск или же (как было в одном из последних проектов) права СССР на ввод войск в случае угрозы аншлюса, была подвергнута критике Н. С. Хрущевым и другими членами Президиума ЦК. По их мнению, если бы Государственный договор с Австрией был подписан в 1954 г., то Парижские соглашения могли бы вообще не состояться³⁶. Как и следовало ожидать, на Берлинском совещании западные державы отклонили внесенные советской делегацией поправки по австрийскому вопросу.

Советская инициатива создания в Европе системы коллективной безопасности не встретила энтузиазма со стороны западных делегаций. В подготовленном накануне Берлинского совещания английским министерством иностранных дел анализе политики нового советского руководства, несмотря на признание, что Советское правительство стремится избежать войны с Западом, что оно отказалось от жесткой сталинской тактики и стремится продемонстрировать «нормальное» поведение в международных делах, в качестве вывода высказывалось сомнение в искренности советских намерений урегулировать отношения со странами Запада и утверждалось, что стремление СССР к мирному сосуществованию и разрядке носит временный характер и связано со стремлением к укреплению советской мощи и дезориентации стран свободного мира³⁷.

Поскольку содержавшиеся в советской ноте от 26 ноября предложения о рассмотрении на Берлинском совещании проблем европейской безопасности (равно как и проект, представленный на самой встрече министров иностранных дел) апеллировали только к европейским государствам, исключая Соединенные Штаты, и не были проработаны концептуально, аналитики Форин Оффис заключали, что структурно прелагаемая советским правительством коллективная европейская безопасность должна основываться на системе уже существующих двусторонних договоров СССР со странами Восточной Европы, а также на англо-советском и франко-советском договорах о дружбе и сотрудничестве. «Несомненно, что именно таким образом советское правительство надеется обеспечить поддержку идее, что мир и безопасность в Европе могут быть обеспечены без ЕОС и США»³⁸.

Как известно, в противовес советским предложениям о создании системы коллективной безопасности в Европе, в рамках которой предлагалось решение и германского вопроса, западные державы представили 29 января так называемый «план Идена» («План свободного воссоединения Германии»)³⁹. Согласно предложению английского министра иностранных дел А. Идена, объединение Германии должно было проводиться на основе свободных общегерманских выборов (при активном участии оккупационных властей в разработке избирательного закона и под наблюдением контрольный комиссий) и создания общегерманского правительства, которое должно было взять на себя все обязательства ФРГ и советской зоны Германии и заключать другие международные соглашения по своему выбору. Несмотря на последующую трактовку предложения Идена западными державами на совещании в Берлине в том духе, что общегерманское правительство «будет свободно» в выборе между обязательствами ФРГ и советской зоны Германии, т. е. сможет отказаться от участия в западном блоке, официально это не было зафиксировано. И для советских участников было очевидно, что имеется в виду включение объединенной Германии в западный блок⁴⁰. Иными словами, «план Идена» был в целом неприемлем для советской стороны, которая противопоставила ему свое предложение о временном общегерманском правительстве, ориентированном на усиление роли самих немцев в деле объединения Германии, а также предложение о выводе оккупационных войск с территории ФРГ и ГДР до проведения выборов⁴¹.

Отсутствие договоренностей министров иностранных дел четырех держав по основным европейским проблемам (за исключением выражения согласия участников встречи содействовать успешному разрешению проблемы разоружения) не означало, что совещание в Берлине было безрезультатным. Оно сыграло свою роль в ослаблении международной напряженности. Важным итогом совещания и определенной победой советской дипломатии явилось решение о созыве 26 апреля 1954 г. в Женеве совещания с участием КНР, КНДР, Республики Корея и других заинтересованных сторон по мирному урегулированию корейского вопроса, а также по восстановлению мира в Индокитае.

Что касается Европы, то после Берлинского совещания Советское правительство внесло коррективы в свои инициативы о коллективной безопасности. В нотах от 31 марта 1954 г. правительствам США, Англии и Франции не только выражалось согласие на участие Соединенных Штатов в общеевропейской системе безопасности, но и выдвигалось предложение о вступлении СССР в НАТО. Данная инициатива не встретила поддержки западных держав, которые в ответных нотах заявили, что участие СССР в Атлантическом пакте «изменило бы характер Североатлантического блока». Именно эту цель и преследовало советское предложение об «исправлении» НАТО, модификации Организации Североатлантического договора в общеевропейскую систему безопасности.

Вся цепочка известных к настоящему времени фактов, связанных с возникновением и эволюцией идеи создания системы коллективной безопасности в Европе, свидетельствует, что в советском руководстве к середине 1950-х годов наметился отход от опоры на систему двусторонних договоров как основу обеспечения европейской безопасности (с учетом того, что после создания НАТО договоры, заключенные СССР с Англией и Францией, утратили свою ценность как гарантия безопасности)⁴² и поворот в сторону модели многосторонних союзов, независимо от принадлежности участников к различным социальным системам.

Избрав в качестве альтернативы западным планам созданию ЕОС и ремилитаризации Западной Германии концепцию европейской безопасности, советское руководство упорно придерживалось этой линии, несмотря на отсутствие интереса к данной формуле со стороны западных держав. В этом плане весьма показательно содержание беседы В. М. Молотова с новым премьер-министром Франции П. Мендес-Франсом, состоявшейся 21 июля 1954 г. Пытаясь убедить французского премьера в том, что его страна способна вести более самостоятельную политику в германском вопросе, чем принимать участие в ЕОС, Молотов всячески стремился подтолкнуть собеседника к поддержке советского плана обеспечения европейской безопасности, который предусматривал запрещение вооружения Западной и Восточной Германии до подписания мирного договора. Однако глава французского правительства весьма откровенно заявил, что последнее советское предложение об обеспечении коллективной безопасности в Европе «не получило одобрения даже в принципе. Поэтому оно не может быть использовано сейчас как основа и нужно было бы идти другими путями»⁴³.

Отклонение французским Национальным собранием 30 августа 1954 г. договора о Европейском оборонительном сообществе было расценено советским руководством как «важное событие в политической жизни Европы», расчищавшее путь к созданию системы коллективной безопасности. Однако в Заявлении МИД СССР, которое было утверждено решением Президиума ЦК КПСС от 9 сентября, не только подробно излагался новый советский подход к решению германского вопроса в рамках создания системы коллективной безопасности, но и выражались опасения относительно намерения «сколотить новую комбинацию западных держав» с участием Англии⁴⁴.

Такая альтернатива наднациональной структуре ЕОС (которая вызывала столько разногласий среди его участников и особенно недовольство националистических сил во французском парламенте), была впервые предложена Мендес-Франсом 23 августа в переговорах с британскими лидерами. Однако после провала ратификации Национальным собранием Парижских соглашений 1952 г. Великобритания перехватила инициативу у Франции, которая, по словам Ж. Монне, «сама себя заблокировала»⁴⁵, и приложила немало усилий, чтобы найти другой путь перевооружения ФРГ и вовлечения ее в западный блок⁴⁶. Активная позиция А. Идена на Лондонском (28 сентября—8 октября) и Парижском (19—23 октября 1954 г) совещаниях представителей Англии, Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга, США и Канады, пообещавшего держать 4 английские дивизии и средства тактической авиации на Европейском континенте, способствовала согласованию позиций относительно окончания оккупационного режима в Западной Германии, ее перевооружения в рамках модифицированного Западного союза и вступления в НАТО. США также обещали расширить гарантии безопасности западноевропейских держав.

23 октября 1954 г. в столице Франции были подписаны новые Парижские соглашения об изменениях и дополнениях к Брюссельскому договору 1948 г. и создании Западноевропейского союза (ЗЕС) с участием ФРГ; протокол о принятии ее в НАТО; протокол о прекращении оккупационного режима в ФРГ и 5 дополнительных протоколов о вступление в действие конвенции об отношениях между тремя западными державами и Федеративной Республикой Германия, которые вносили изменения в Боннский договор 1952 г. Согласно новым Парижским соглашениям, ФРГ предоставлялся суверенитет, включая создание национальной армии. В то же время сохранялись некоторые ограничения ее свободы действий, такие, как право нахождения вооруженных сил западных держав на ее территории, сохранение права Англии, Франции и США на вмешательство в случае угрозы демократической системе, а в области внешней политики — во все вопросы, касавшиеся объединения Германии. Самые главные ограничения в военной сфере были связаны с ядерным оружием. Правительство ФРГ обещало не производить и не размещать ядерное оружие на свой территории. Со стороны ЗЕС предлагалось осуществление контроля за этим и другими ограничениями военной мощи Западной Германии. Вхождение в НАТО (где доминировали Соединенные Штаты и где после провала планов создания ЕОС начали осуществляться реформы, усиливавшие роль верховного главнокомандующего силами союзников в Европе) также накладывало определенные ограничения на независимость действий ФРГ.

По мнению М. Трахтенберга, базировавшаяся на Парижских соглашениях западная система безопасности, главным условием функционирования которой являлся режим контроля за свободой действий ФРГ и активное участие США в европейских делах, в значительной степени снимала опасения Советского Союза относительно возрождения германского милитаризма и могла служить основой стабильности на континенте⁴⁷.

Однако еще в преддверии подписания Парижских соглашений советские дипломатические эксперты оценивали планы предоставления Западной Германии ограниченного суверенитета «как средства, направленные на использование ее в агрессивных группировках западных держав с сохранением фактической оккупации Западной Германии иностранными войсками, что несовместимо с задачей восстановления единства Западной Германии и интересами безопасности в Европе»⁴⁸. В целях противодействия западным планам и продвижения по пути реализации советской концепции объединения Германии на основе ее нейтрализации предлагалось использовать популярность лозунга предоставления полного суверенитета Германии среди широких слоев ее населения и выступить с заявлением Советского правительства, а также опубликовать четырехстороннюю декларацию «О суверенитете Германии»⁴⁹. В выводах аналитической справки о сравнении ЗЕС и ЕОС, которая была подготовлена в МИДе и направлена Молотову, утверждалось, что новый план создания ЗЕС «меньше связывает Западную Германию в рамках военной группировки под эгидой США, чем план создания ЕОС»⁵⁰.

После подписания Парижских соглашений советская дипломатия предприняла ряд шагов, чтобы, по возможности, помешать их ратификации⁵¹, акцентировав особое внимание на общественном мнении Франции. Так, учитывались имевшиеся в стране настроения в пользу сближения с СССР и опасения, что в случае отказа Советского Союза от франко-советского договора Франция будет изолирована с Востока. Но главные усилия советской пропаганды были направлены на реализацию предложений, содержавшихся в советской ноте от 24 июля 1954 г. о созыве общеевропейского совещания для рассмотрения вопроса о коллективной безопасности. Отрицательная позиция западных держав в отношении данной инициативы была изложена в их ответных нотах в конце августа 1954 г. Если судить по проекту советской ноты, которая была направлена правительствам европейских государств, США и КНР 13 ноября и призывала к созыву 29 ноября совещания в Париже или Москве, то французское правительство ранее склонялось к участию в совещании⁵². Но затем французский парламент отклонил предложение о посылке французской парламентской делегации на совещание. 22 ноября 1954 г. Мендес-Франс в своем выступлении на 9-й сессии Генеральной Ассамблеи в ООН публично отверг советское предложение о созыве совещания и выдвинул встречное предложение о созыве конференции четырех держав в мае 1955 г. после ратификации Парижских соглашений, мотивируя это тем, что при наличии сложившихся и противостоящих друг другу блоков будет легче обсудить вопрос о сокращении вооружений.

Тем не менее, несмотря на обструкционистскую позицию западных держав, в Москве 29 ноября — 2 декабря состоялось совещание восьми европейских государств, входивших в восточный блок. В декларации, принятой участниками московского совещания, было заявлено, что в случае ратификации Парижских соглашений они «осуществят совместные мероприятия в области организации вооруженных сил и их командования, равно как и других мероприятий, необходимых для укрепления своей обороноспособности»⁵³. Таким образом, на повестку дня выдвигалась проблема создания организационных структур военного сотрудничества СССР и стран народной демократии. Военно-организационный комитет, который функционировал с 1951 г. как орган координации, уже не отвечал новой ситуации, складывавшейся в Европе в связи с приемом ФРГ в НАТО и завершением консолидации западного военно-политического блока.

Итоги Московского совещания внимательно изучались западной дипломатией и разведкой. В Форин Оффис на основе решений совещания и анализа военных статей договоров СССР с восточноевропейскими союзниками высказывалось предположение о реальной угрозе создания Организации Восточноевропейского Договора (по типу НАТО) и усилении вооружения стран советского блока в случае ратификации Парижских соглашений⁵⁴.

Любопытно, что на секретной карте-схеме о расположении дивизий в странах — сателлитах СССР на 1 января 1955 г. была отмечена и Югославия. По подсчетам военных экспертов Форин Оффис, на ее долю приходилось 29 дивизий, тогда как общее число дивизий в восточноевропейских странах оценивалось как 75—76⁵⁵. В усилившемся к середине 1950-х годов соперничестве западного и восточного блоков за привлечение этого балканского государства на свою сторону идеологическое родство и сходство политических режимов Югославии и СССР не позволяли западным экспертам считать первую полностью прозападной, несмотря на то что Югославия в феврале 1953 г. совместно с Грецией и Турцией подписала соглашение «О дружбе и сотрудничестве». 9 августа 1954 г. это соглашение было дополнено Договором о союзе, политическом сотрудничестве и взаимопомощи (по мнению Москвы, Балканский пакт преследовал цель «теснее привязать Югославию к Североатлантическому блоку»⁵⁶). Кроме того, в 1954 г. Москва активизировала начавшиеся после смерти Сталина усилия по нормализации советско-югославских отношений. 31 мая 1954 г., после завершения в Лондоне итало-югославских переговоров относительно проблемы Триеста (которая служила важным препятствием на пути вхождения Югославии в НАТО), Президиум ЦК КПСС принял специальное постановление «О необходимости не допустить вовлечения Югославии в американский лагерь»⁵⁷. После этого 22 июня Хрущев направил правительству И. Броз Тито первое письмо с призывом нормализовать двусторонние отношения в полном объеме.

По оценкам спецслужб госдепартамента США, намерения Советского Союза создать координационный военный орган в качестве ответной меры на Парижские соглашения носило «оборонительный характер»⁵⁸. Гораздо большую озабоченность в свете недавнего отказа французского парламента от ратификации договора о ЕОС вызывали шаги Москвы, направленные на воздействие на политические круги и общественное мнение Франции как наиболее «колеблющегося члена западного сообщества»⁵⁹. Одним из важных средств «нажима» на Францию являлись новые советские заявления (в ноте французскому правительству от 16 ноября; в речи Молотова 10 декабря 1954 г. по случаю 10-й годовщины советско-французского договора; нотах французскому и английскому правительствам от 20 декабря) о нарушении статьи VII союзного договора о неучастии в любых враждебных СССР коалициях, а также относительно возможности денонсации договора с Францией в случае ратификации Парижских соглашений. Для французского общественного мнения и тех политических кругов, которые опасались усиления ФРГ, получившей достаточную степень суверенных прав и ставшей членом НАТО, подобные предупреждения не были пустым звуком, поскольку франко-советский договор, несмотря на его девальвацию за годы холодной войны, все же являлся для Франции определенной гарантией ее безопасности в Европе⁶⁰.

Три события, последовавшие одно за другим в мае 1955 г. — ратификация Парижских соглашений 5 мая; денонсация советско-английского и советско-французского договоров 1942 и 1944 гг. 7 мая; создание Организации Варшавского Договора (ОВД) 14 мая, ¾ подвели окончательную черту под оформлением биполярной структуры послевоенных международных отношений и расколом Европы на два противостоящих военно-политических блока. Но одновременно 1955 г. стал и точкой отсчета нарастания новых процессов в политике холодной войны, размывавших конфронтационную модель во взаимоотношениях стран западного и восточного блоков.

Еще накануне подписания Парижских соглашений западные аналитики прогнозировали, что Советский Союз в своих контрмерах не пойдет дальше уже намеченных ответных шагов в виде военной консолидации восточного блока и аннулирования договоров с Англией и Францией, поскольку будет рассчитывать на то, чтобы в течение того времени, которое, по его расчетам, потребуется для превращения Западной Германии в реальную угрозу и влиятельную европейскую державу, попытаться изменить неблагоприятный для него ход событий⁶¹. Эти прогнозы в значительной мере оправдались. Несмотря на то, что на Совещании европейских государств по обеспечению мира и безопасности в Европе, которое проходило в Варшаве 11—14 мая, необходимость заключения Договора о дружбе и взаимопомощи между Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, ПНР, Румынией, СССР и Чехословакией и создания объединенного командования вооруженных сил государств — участников договора обосновывалась изменениями в международной обстановке и усилением угрозы новой войны в связи с ратификацией Парижских соглашений, одновременно давалось понять, что предпринимаемые оборонительные меры не преграждают путь к дальнейшим переговорам с Западом по проблемам европейской безопасности. Тем более что 10 мая правительство СССР получило ноты западных держав с предложением о встрече лидеров четырех держав. В этот же день, т. е. 10 мая, СССР внес в подкомитет Комиссии ООН по разоружению предложение о сокращении вооружений, запрещении атомного и водородного оружия и устранении угрозы новой войны⁶². Министр обороны СССР Н. А. Булганин, проводя различия между Варшавским Договором и НАТО, особенно подчеркнул его открытость, возможность присоединения к договору всех государств, независимо от их общественного строя.

В ст. 11 текста Варшавского Договора отмечалось, что в случае создания в Европе системы коллективной безопасности и заключения с этой целью Общеевропейского договора о коллективной безопасности, Варшавский Договор утратит свою силу со дня вступления в действие Общеевропейского договора⁶³. Вместе с заявлением главы делегации ГДР Отто Гротеволя (сделанном при подписании договора 14 мая), в котором специально подчеркивалось, что объединенная Германия будет свободна от обязательств по военным договорам, «заключенным до ее объединения»⁶⁴, эти факты указывали на желание советского руководства оставить «дверь открытой» для обсуждения с западными державами на совещании в верхах взаимосвязанных вопросов о создании системы коллективной безопасности в Европе и объединении Германии.

В свете этих намерений следует оценивать и решение совещания о том, что «вопрос об участии Германской Демократической Республики в мероприятиях, касающихся вооруженных сил Объединенного командования будет рассматриваться позднее»⁶⁵. По мнению экспертов Форин Оффис, внимательно изучавших текст договора и сравнивавших его с Парижскими соглашениями, подход к вооруженным силам Восточной Германии являлся предзнаменованием «дипломатического торга относительно объединения и нейтрализации Германии»⁶⁶.

На Западе создание ОВД, с учетом заявлений об утрате ею своей силы после вступления в действие Общеевропейского договора, расценивалось как «инструмент пропаганды», а не «практический план»⁶⁷. Более того, после июльской встречи в Женеве в западных оценках советских предложений о создании системы коллективной безопасности в Европе, предусматривавшей роспуск НАТО, ЗЕС и ОВД, обращалось внимание на то, что после исчезновения Варшавского Договора оставалась бы в неприкосновенности прежняя система двусторонних договоров восточного блока⁶⁸. Это рассматривалось как свидетельство намерений Хрущева изменить в пользу СССР расстановку сил в Европе.

Влияния данной интерпретации не избежал и американский исследователь В. Мастны⁶⁹. Однако в своих последних работах по сравнительной истории НАТО и ОВД, продолжая рассматривать создание Варшавского пакта в контексте не военных, а дипломатических инициатив Хрущева, Мастны делает акцент на том, что создание ОВД отвечало намерениям советского лидера «демилитаризировать» холодную войну, поскольку ликвидация НАТО и Варшавского пакта при создании системы коллективной безопасности давала преимущества Советскому Союзу в невоенных средствах влияния в Европе⁷⁰.

Как показывает анализ документов, подготовленных советским руководством к Женевским совещаниям 1955 г. (о чем речь пойдет дальше) СССР действительно вносил несколько предложений относительно возможности создания системы коллективной безопасности. В результате реализации этих предложений оба военных блока потеряли бы свою актуальность. Однако было бы неправомерным считать Варшавский Договор простым инструментом в этих комбинациях. Его создание, помимо предпосылок укрепления советского блока, испытавшего в 1953 г. в ГДР и Польше первые вызовы со стороны оппозиционных сил, предопределялось процессом консолидации западного блока, одним из важных элементов которого было вовлечение Западной Германии в систему европейской интеграции и в НАТО.

Наряду с такими международными событиями, как урегулирование корейского вопроса и договоренность об окончании военных действий в Индокитае на конференции в Женеве 1954 г., важным вкладом в создание атмосферы, благоприятствовавшей созыву 18—23 июля 1955 г. в этом же городе конференции глав правительств четырех держав, стали советские дипломатические инициативы. Компромиссная позиция СССР на заключительном этапе переговоров по австрийскому вопросу способствовала подписанию 15 мая 1955 г. Государственного договора с Австрией, в соответствии с которым она восстанавливала свой суверенитет и независимость и в дальнейшем приобретала статус нейтрального государства. Важное значение имела и поездка правительственной делегации СССР в Белград 26 мая — 2 июня 1955 г., в результате которой были нормализованы советско-югославские отношения. Кроме того, 8 июня советское правительство пригласило федерального канцлера ФРГ К. Аденауэра посетить с визитом СССР. Это предложение, вызвавшее немало опасений у западных политиков относительно возможной двусторонней договоренности правительств СССР и ФРГ по вопросу объединения Германии, шло в русле избранной советским руководством тактики ослабления неблагоприятных для СССР и его союзников последствий ратификации Парижских соглашений.

Как свидетельствуют российские архивные документы, советское руководство, полагая, что главной задачей совещания является «смягчение международной напряженности и содействие созданию необходимого доверия», в числе приоритетных проблем выделяло вопросы сокращения вооружений и запрещения атомного оружия, создания системы коллективной безопасности в Европе, вывода всех иностранных войск с территории европейских государств. «Что касается германского вопроса, ¾ отмечалось в проекте директив Президиума ЦК КПСС советской делегации, ¾ то его не следует выдвигать по нашей инициативе, не возражая однако против обмена мнениями по этому вопросу, если он будет поставлен»⁷¹. Это находилось в противоречии с предварительно намеченной представителями трех западных держав повесткой дня совещания, где на первом месте стоял германский вопрос.

Почему же после ратификации Парижских соглашений вопрос о приоритетах в соотношении взаимозависимых проблем обеспечения европейской безопасности и воссоединения Германии приобрел столь острый характер? Обращение к архивным документам, которые перед совещанием в верхах готовились в МИДе и состоявшем при нем Комитете информации, позволяет прояснить, чем руководствовались советские лидеры, выдвигая на первый план новые предложения о создании системы европейской безопасности. Помимо очевидного для Советского правительства факта, что по германскому вопросу у западных держав и СССР имелось меньше всего точек соприкосновения⁷² и что это грозило срывом встречи глав правительств со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями (для Советского Союза и международной обстановки в целом), важное значение имели другие соображения, имевшие прямое отношение к ситуации в Европе. С помощью агентурных данных и других сведений советские лидеры были информированы, что в основу согласованной позиции США, Англии и Франции, которая разрабатывалась комитетом экспертов с участием представителей Западной Германии, будет положен откорректированный (с учетом советских предложений о создании Временного общегерманского правительства до проведения общегерманских выборов и внесением некоторых других поправок) «план свободного воссоединения Германии» («план Идена»)⁷³.

Однако не случайно большая часть аналитической информации посвящалась особенностям позиции Англии и Франции. В отличие от США эти великие державы проявляли интерес к временному компромиссному соглашению по Германии на основе закрепления существующего статус-кво (т. е. разделенной Германии) и ограничения вооружений Западной и Восточной Германии в рамках европейской гарантийной системы (посредством создания нейтральной зоны на границах двух Германий или демилитаризованной зоны в объединенной Германии; подписания пакта о ненападении между западным и восточным блоками с предварительным решением об объединении Германии). Причем подчеркивалось, что во французских правящих кругах тенденция к закреплению раскола Германии проявлялась гораздо сильнее, чем в Англии, поскольку Франция опасалась создания мощной объединенной Германии, а также не хотела дальнейшего усиления международной напряженности ввиду ее уязвимого стратегического положения и ослабления позиций в колониях⁷⁴. Смысл всех приведенных в документах неофициальных высказываний сотрудников французского министерства иностранных дел и ряда политических деятелей сводился к тому, «что достижение договоренности между западными державами и СССР о взаимных гарантиях статус-кво в Германии фактически лишило бы смысла парижские соглашения, хотя формально они продолжали бы оставаться в силе»⁷⁵.

Кроме того, советскому руководству было также известно, что К. Аденауэр также стремился затянуть проблему объединения Германии. Эта установка нашла отражение в подходе экспертов западногерманского МИД к предложениям о создании системы европейской безопасности. Предлагая нейтрализацию НАТО и Варшавского пакта путем создания промежуточных блоков (с участием и некоторых стран Восточной Европы), боннская рабочая группа делала ставку «на сохранение статус-кво, т. е. раскола Германии до какого-то благоприятного для воссоединения момента» и на «изоляцию» ГДР, которая не могла входить ни в один союз с участием ФРГ⁷⁶.

Отмеченные разногласия в подходах западных держав к германскому вопросу и проблемам обеспечения европейской безопасности давали основание надеяться на достижение СССР договоренностей с Францией и Англией на двусторонней основе в обход тех договоренностей западных держав, которые уже были достигнуты. Из поступившей советскому руководству информации о переговорах министров иностранных дел трех западных держав в Париже и Вене (май 1955 г.) было ясно, что в противовес ожидаемой советской инициативе на Женевском совещании, Запад попытается противопоставить предложение о включении объединенной и перевооруженной (в качестве члена НАТО) Германии во всеобщую систему взаимных (с участием США) гарантий против агрессии⁷⁷.

Таким образом, содержание аналитических записок позволяет сделать вывод, что к началу работы совещания в Женеве советское руководство рассматривало сохранение разделенной Германии в качестве исходного принципа своих новых предложений по созданию системы коллективной безопасности в Европе. В число первоочередных целей ставилось противодействие претворению в жизнь Парижских соглашений, а воссоединение Германии оказывалось отдаленной перспективой. Так, в проекте директив советской делегации подчеркивалось, что в случае, если западные державы попытаются связать новые советские предложения по созданию системы коллективной безопасности в Европе с германским вопросом, то необходимо «исходить из того, что это два самостоятельных вопроса»⁷⁸. Их взаимосвязь, как разъяснялось в утвержденном ЦК КПСС проекте «Общеевропейского договора о коллективной безопасности», проявлялась в том, что создание системы коллективной безопасности должно было способствовать скорейшему разрешению германского вопроса, поскольку в этом случае объединение Германии осуществлялось бы на мирных и демократических началах. Однако предлагаемый Общеевропейский договор, отмечалось в данном документе, «не затрагивает компетенции четырех держав в германском вопросе», т. е. непосредственный процесс урегулирования должен был осуществляться в соответствии с установленным ранее четырьмя державами порядке⁷⁹.

В проекте директив советской делегации плодотворное рассмотрение германского вопроса в качестве самостоятельной проблемы обусловливалось принятием мер по «предотвращению» превращения Западной Германии в милитаристское государство в составе НАТО и обязательством объединенной Германии не входить в военные блоки. Данная позиция шла вразрез с согласованным официальным подходом западных держав, настаивавших на первоочередности свободного объединения Германии и затем уже на реализации по ее выбору права на участие в коллективной обороне. Иными словами, подразумевалось вхождение единой Германии в НАТО и предоставление СССР «гарантий безопасности».

Единственное, что могло бы стать практической основой для переговоров по германскому вопросу, — это намеченное в директивах ЦК предложение главам правительств трех держав содействовать сближению обеих частей Германии в свете уже проявленной СССР инициативы в отношении установления дипломатических, торговых и культурных связей с ФРГ⁸⁰. Но на этом пути существовала труднопреодолимое препятствие в виде «доктрины Хальштейна», согласно которой переговоры с ГДР и ее признание влекли за собой разрыв отношений с Федеративной Республикой Германии. Следовательно, договоренность по германскому вопросу на Женевской конференции изначально была обречена на провал⁸¹. Однако для советского руководства было крайне важно помешать дальнейшей реализации Парижских соглашений. Продолжение процесса интеграции ФРГ в военно-политический блок таило в себе опасность дальнейшего укрепления позиций Западной Германии в Европе, приближало НАТО к границам восточного блока и вносило существенные изменения в соотношение сил на Европейском континенте.

Подготовленные к Женевскому совещанию советские предложения по созданию системы коллективной безопасности в Европе исходили не только из посылки существования в течение неопределенного времени двух Германий, но и вырабатывались с учетом сложившейся после ратификации Парижских соглашений реальности вхождения Западной Германии в НАТО и ГДР в ОВД. В отличие от советских инициатив на Берлинском совещании новые, более гибкие советские предложения предусматривали поэтапную (двухступенчатую) организацию системы коллективной безопасности. В Общеевропейском договоре по созданию данной системы предусматривалось, что на первом этапе (в течение 2—3 лет) сохранялись военно-политические союзы, образованные в соответствии с Североатлантическим договором, Парижскими соглашениями и Варшавским Договором. Однако государства, подписавшие Общеевропейский договор, в том числе США, ФРГ и ГДР (до воссоединения двух последних в единое государство), должны были воздерживаться от применения военной силы и разрешать все споры мирными средствами. До достижения соглашений о сокращении вооружений, запрещении атомного оружия, вывода иностранных войск с территории других государств участники договора брали бы на себя обязательства не проводить мероприятий по увеличению их вооруженных сил на территории других европейских государств на основании ранее заключенных ими соглашений. На втором этапе прекращали свое действие Североатлантический договор, Парижские соглашения и Варшавский Договор и созданные на их основе группировки государств заменялись общеевропейской системой безопасности⁸².

Помимо этого были разработаны предложения о заключении договора между государствами — участниками НАТО, ЗЕС и ОВД (это перекликалось с идеями, которые высказывались некоторыми западными политическими деятелями еще в начале 1950-х гг.). В соответствии с представленным на совещании документом «Основные принципы договора» в числе обязательств договаривающихся сторон было неприменение первыми вооруженной силы друг против друга и консультации по тем спорным вопросам, которые создавали угрозу миру в Европе.

В вопросах обеспечения европейской безопасности советское правительство предусматривало и шаги, направленные на укрепление двусторонних отношений с западными державами. В первую очередь с Францией как крупной европейской державой, вместе с СССР, несущей «особую ответственность за обеспечение мира и безопасности в Европе». Не исключалась даже возможность рассмотреть вопрос о замене аннулированного советско-французского договора новым соглашением, если таковой будет поднят во время переговоров с премьер-министром Франции Э. Фором и министром иностранных дел А. Пинэ. Но предпосылкой к заключению нового политического договора между двумя странами должны были стать шаги французского правительства, «направленные к приостановке осуществления Парижских соглашений»⁸³.

Ожидания советского руководства (которое в лице французской стороны пыталось найти союзника в поддержке своих предложений о европейской безопасности и было готово содействовать интересам Франции в реализации решений Женевской конференции по Индокитаю и не осложнять ее положения в связи с началом войны в Алжире) не оправдались. На совещании глав правительств в Женеве Франция по основным вопросам блокировалась с английской и американской делегациями⁸⁴. В ходе обсуждения советских предложений Фор придерживался точки зрения, что Парижские соглашения уже содержали гарантии безопасности СССР. Тем не менее он затронул вопрос о возможности заключения пакта пяти держав о взаимопомощи в случае агрессии против кого-либо из участников пакта. Но выдвинутые советской делегацией условия включить в число участников пакта Польшу, Чехословакию и Югославию, равно как и предложения французского премьер-министра включить в пакт объединенную (по «плану Идена») Германию⁸⁵ сделали это предложение нежизнеспособным.

В целом участники Женевского совещания не смогли согласовать свои позиции ни по одному дискуссионному вопросу: германскому, европейской безопасности, разоружения, контактах между Востоком и Западом. Тем не менее сам факт созыва совещания в верхах, возобновление личной дипломатии на высшем уровне после десятилетнего перерыва и деловая обстановка обсуждения спорных международных проблем продемонстрировали возможность альтернативного холодной войне развития отношений между странами западного и советского блоков, прежде всего создания «условий доверия» во взаимоотношениях государств различных социальных систем⁸⁶. В то же время в Женеве прошли апробацию те идеи и предложения, которые, как справедливо заметил итальянский исследователь холодной войны Э. ди Нольфо, «оставят свой след и дадут свои плоды годы спустя»⁸⁷. Среди них он выделяет «план Идена» (как западный вариант решения германского вопроса), советские предложения по созданию демилитаризованной и нейтральной зоны в центре Европы (как предпосылка для воссоединения Германии) и проект Д. Эйзенхауэра о взаимном, беспрепятственном проведении аэрофотосъемок с целью инспекции выполнения программы разоружения (план «открытого неба»).

Поскольку Женевское совещание носило совещательный характер, то исполнять его директивы было призвано совещание министров иностранных дел, которое должно было собраться в Женеве 27 октября — 16 ноября 1955 г. В подготовительной работе к совещанию министров иностранных дел значительное место отводилось германскому вопросу и проблеме европейской безопасности, с учетом итогов ее обсуждения, а также визиту К. Аденауэра в Москву в августе 1955 г., в результате которого были установлены дипломатические отношения между СССР и ФРГ⁸⁸. В заключении одного из документов Форин Оффис подчеркивалось, что Великобритания могла бы вступить в Пакт безопасности как на двусторонней основе (между НАТО и ОВД), так и на многосторонней основе, т. е. включающей все страны — участницы Атлантического и Варшавского договоров и другие европейские государства. Допускалась возможность заключения подобного пакта до объединения Германии, но при единственном условии, если Советский Союз примет «план Идена»⁸⁹.

Позиция Дж. Ф. Даллеса, не желавшего официального признания Варшавского пакта, но понимавшего, что это реальность, с которой необходимо считаться, сводилась к требованию конкретизировать западные предложения относительно объединения Германии на основе «плана Идена» и только в этом контексте решать проблемы европейской безопасности. По мнению госсекретаря США, соответствующий договор мог быть подписан между членами ЗЕС (в число которых входила бы объединенная Германия), США, Канадой и ОВД, исключая Албанию. Причем договор объединял бы указанные государства на индивидуальной основе, но санкции предусматривались в случае агрессии одного из блоков. Свои предложения Даллес назвал, по существу, локарнской концепцией, однако предостерегал против использования этого термина публично⁹⁰.

Накануне встречи министров иностранных дел в Женеве советское руководство, опираясь на дипломатические источники и агентурные данные, самым внимательным образом следило за выработкой позиции западных держав в германском вопросе и в отношении проблемы европейской безопасности. Об этом свидетельствуют те аналитические записки, которые готовились в МИДе, Комитете информации и КГБ в связи с совещанием министров США, Англии и Франции в Нью-Йорке 27—28 сентября, заседаниями рабочей группы экспертов трех западных держав в Париже 1020 октября и совещанием министров иностранных дел 24—25 октября⁹¹. Эти материалы поступали в ЦК КПСС лично Н. С. Хрущеву. Таким образом, советскому руководству была хорошо известна точка зрения западных экспертов, что по проблемам европейской безопасности и германскому вопросу позиции СССР и Запада оставались диаметрально противоположными. Западные эксперты исходили из того, что пока Германия будет оставаться разделенной в Европе не может быть достигнута эффективная система безопасности и что Запад не может пойти на роспуск НАТО и ЗЕС⁹².

Тем не менее советская дипломатия не исключала возможности сближения позиций СССР и западных держав на совещании министров иностранных дел в Женеве в том случае, если в вопросе обеспечения европейской безопасности западные делегации не будут выдвигать в качестве превентивного условия принятие советским правительством их плана объединения Германии. Определенные надежды связывались с наличием в правящих кругах Англии и особенно Франции тенденции в пользу достижения договоренности с СССР о модус вивенди* в Европе «при сохранении статус-кво в Германии»⁹³.

 

 

## *Способ уживаться друг с другом (лат.), соглашение, компромисс.