ВЫНУЖДЕННЫЕ ПРИЗНАНИЯ МАРКСА И ЭНГЕЛЬСА

Неужели, однако, Маркс и Энгельс могли не заметить чудовищной односторонности такого понимания истории, которое

19 Коммунизм отнюдь не может похвастаться се решением: для него самой задачи не существует, ибо в стране «трудящихся» трудятся много и производят мало; излишек труда и излишек производства являются пока что недоступной роскошью.

20 Кстати говоря, ручная мельница существовала и при рабстве, до всякого феодализма; и капитал существовал до паровой мельницы. Ибо только «капиталист» мог построить паровую мельницу.

объясняет все события, все судьбы культурных систем из одной независимой переменной, из развития орудий производства? Мы показали, как отпадает материализм, экономизм и техницизм в силу диалектики взаимодействия всех функций субъекта культуры. Можно ли диалектически принудить марксизм к признанию правильности наших выводов, к признанию безвыходных для него затруднений? До известной степени — да; по крайней мере, Маркс и Энгельс чувствовали эти затруднения.

Легче всего принудить к отказу от материализма. Если бы «материальные производительные силы» означали орудия производства, машины, силы природы, сырье, одним словом вещи, материю, то мы имели бы действительный материализм. Но это категорически отвергается Марксом: производительные силы — это труд и творчество людей, это работа трудового класса («из всех инструментов производства наибольшая производительная сила есть сам революционный класс». «Нищета философии», с. 16340*). Труд и творчество Маркс называет самосозиданием, самовыявлением личности («Selbstbetatigung der Individuen, «Немецкая идеология», немецк[ое] издание, с. 29141'). «Развитие производительных сил» означает «развитие сил самих индивидуумов», или «прогрессирующий характер самосозидания» («fortgeschrittene Art Selbstdetatigung. Там же). Но самосозидание, как нами было уже выяснено, и есть как раз сущность «духа», сущность субъекта воли и знания, созидающего свою судьбу посредством власти над природой и материей21.

Определяющая роль принадлежит вовсе не орудиям и не машинам; они есть нечто «производное», ибо производятся творческим духом; определяющим и первичным является «уменье производить эти орудия и уменье пользоваться этими орудиями» («Диамат», с. 19). Это уменье есть духовный дар, отличающий человека от животного.

Вслед за материализмом, как было нами показано, отпадает «экономизм». И с этим Марксу придется согласиться, ибо если экономика состоит прежде всего из «производственных отношений», то она тем самым состоит из правоотношений. «Существующие производственные отношения, — говорит Маркс, —

21 И истмат, как мы уже упоминали, принужден признать, что существует «духовная жизнь общества» («Диамат», с. 17). Она начинается там, где «стихийный процесс развития уступает место сознательной деятельности людей» (с. 31). Здесь можно говорить о духе и свободе в противоположность материи и необходимости; здесь приходится даже говорить об идеализме, ибо приходится признавать инициативу или огромную роль организующих и мобилизующих идей» (там же).

на юридическом языке означают отношения собственности» (цитата: «Диамат», с. 32)42*. (Produktionsverhaltnisse als Reshtsverhaltnisse римское гражданское право лежит в основе современного производства... «Критика политической экономии». Предисловие.) Во всем этом выражено полное признание правоты Штаммле-ра: право есть организующая форма экономического процесса, ибо без права и власти нет организации, нет, следовательно, и никакого общественного хозяйства (ubi societas, ibi jus43*). Вот почему в основе всякого экономического понятия лежит юридическое понятие (см. выше, с. 290-291).

В силу этого, как мы видели, право и государство вовсе не «возвышается» над хозяйством, но целиком содержит его в себе. Образ фундамента и надстройки явно непригоден. Штаммлер заменяет его соотношением формы и материала: право формирует взаимодействие людей. И Маркс вынужден признать его правоту и прибегнуть к понятию формы: право есть «форма взаимодействия», Verkehrsform, и в истории мы видим развивающийся ряд таких форм (Verkehrsformen) («Немецкая идеология», с. 29144*).

Но что же составляет материю этой формы, что формируется, что организуется при помощи форм? Конечно, действия людей, а не вещей. Право не формирует «орудий производства». Право превращает труд в сотрудничество. При этом оно должно иметь в виду все виды труда и творчества, вовсе не только материальный труд; поэтому выражение Маркса «Selbstbetatigung der Individuen» («самосозидание индивидуумов») лучше выражает всестороннюю и многообразную духовную активность личностей, нежели двусмысленное выражение «производительные силы».

Эта автономная самодеятельность индивидуумов имеет свое развитие и усовершенствование, свои открытия и изобретения, свою прогрессирующую технику. С другой стороны, с изменением труда должны измениться и формы сотрудничества, формы правоорганизации. Но эти две сферы развиваются непропорционально; отсюда происходят конфликты, противоречия между техникой и правом21, которые кончаются «взрывом» (eclat) и далее новой ступенью развития.

Здесь мы встречаемся с некоторым важным социально-историческим наблюдением Маркса, которому придается огромное

22 Или на обычном языке марксизма: между «производительными силами» и «производственными отношениями».

значение и которое возводится в закон (он был нами формулирован выше; см. с. 300).

Для нас важно прежде всего отметить, что этот конфликт техники и права мыслится Марксом не иначе как в тех же самых штаммлеровских категориях формы и материи: материя, подвижная и развивающаяся, разбивает и взрывает форму права — неподвижную и окаменевшую (точнее: отстающую в своем развитии); старая форма взаимоотношений (Verkehrsform) становится оковами (Fesseln) для прогрессирующей самодеятельности (fortgeschrittcne Selbstbetatigung), на ее место должна вступить новая форма, которая, в свою очередь, становится «оковами» и затем заменяется опять другою. («Немецкая идеология», с. 291, 293, 295 и след. То же повторяется и в «Капитале» и в «Теории прибавочной ценности».)

Штаммлеровское противопоставление формы и материи дает возможность установить три положения, уничтожающих экономический материализм:

1) материя, которая здесь формируется, вовсе не «материальна»: она состоит из развивающихся активностей человека, из Sclbstbetatigung;

2) самодеятельность человека, которую право превращает во взаимодействие людей, объемлет все функции духа, а вовсе не одну только технику и экономику;

3) формирующая деятельность права и власти несет ответственность за все исторические конфликты и разрешения, ибо это создает справедливое или несправедливое, гармоническое и/ш конфликтное взаимодействие людей — она, а не сама техника.

Приняв штаммлеровское противопоставление формы и материи, Маркс, в сущности, должен принять все три положения. Но что тогда остается от марксизма? Остается только одно: попробовать утвердить техницизм (т. е. признавать техническое творчество и умение за единственную определяющую функцию духа).

К этому Маркс и приходит: диспропорциональность в развитии техники и права составляет основное содержание истории, ведет к конфликтам и заканчивается революциями, причем сама диспропорциональность принимает формы различных коллизий: «противоречия классов, противоречия сознания, борьба идей, политическая борьба и проч». Все коллизии (Totalitat von Kollisionen) сводятся к этой одной и суть только ее вторичные сопровождения (Nebengestaltcn). Ни одно из этих второстепенных явлений (Nebengestalten) нельзя взять за «базис революции» — такая точка зрения была бы умственной ограниченностью (bornierter Gesichtspunkt) и иллюзией. Все коллизии истории сводятся, по Марксу, к противоречию между производительными силами и формой взаимоотношений (Verkehrsform) («Немецкая идеология», с. 283). А инициатива всех изменений и всех «революций» исходит от производительных сил, т. е. от уровня техники. Она и делается независимой переменной.

Опять мы встречаемся с уродливой идеей «сведения». Спрашивается: какие технические открытия обосновывают борьбу Сократа с софистами или стоиков с эпикурейцами? Борьбу пап с императорами, крестоносцев с мусульманами, Рима с Византией, ариан или монофизитов45* с католиками? Неужели возможно серьезно утверждать, что душевные конфликты, противоречия сознания (например, «не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» или «Zwei Seelen wohnen, ach in meiner Brust»46*... или «страдания молодого Вертера») могут быть сведены к открытию новых орудий производства?

Неужели Маркс не замечал всех этих уродливых нелепостей? Этого нельзя сказать. Сведение всех сложных конфликтов и пертурбаций истории и всех ее разнообразных событий к одной независимой переменной простого и непрерывного технического прогресса вызывает в самом Марксе серьезные сомнения: он недоволен «диалектикой понятий производительных сил и производственных отношений» (в противоположность наивному самодовольству брошюры «О диалектическом и историческом материализме!»), иначе говоря, самым главным: выяснением взаимоотношения техники и права.

Он сам признает следующие затруднения: развитие материальной продукции и технический прогресс совершенно не соответствуют развитию других отраслей культуры, например, развитию искусства. Особенно Греция удивляла Маркса: как возможно такое непревзойденное искусство и такая грандиозная философия при такой примитивной технике и экономике? Странность представляет также соотношение Соединенных Штатов и Европы в смысле образования и культуры («das Bildungsverhaltnis der Vereinigten Staaten zu Europa»). Ясно, что Маркс хочет сказать: высокая техническая цивилизация нисколько не соответствует здесь уровню духовной культуры и общего образования. Наконец, настоящее затруднение (der eigentlich schwierige Punkt) состоит в том, что остается непонятным неравное развитие права, например, отношение римского

гражданского права к современному экономическому производству. В самом деле, при всех изменениях хозяйства и техники в их движении от рабства к феодализму и к современному капитализму основы «реципированного» и сохраненного римского права оставались незыблемыми (от древнего Рима эпохи республики до кодекса Наполеона и до современного права). Странный факт: надстройка осталась при полном разрушении и изменении фундамента! Независимая переменная ничего не изменила! Причина не оказала никакого воздействия на следствие! («Критика политической экономии». X, VII. Немецк[ое] изд. Штуттгарт, 1919 г.).

Маркс, конечно, не мог не чувствовать и того, что замеченная им «диспропорциональность» в развитии техники и права и существование конфликтов между ними начисто уничтожает его любимую идею строгой зависимости и соответствия между развитием техники и права (см. «Диамат», с. 21, 23-24)23.

Результат, к которому приводит неумолимая диалектика, состоит в следующем: технический прогресс, развитие «орудий производства» нисколько не вызывает само по себе прогресса и развития в других сферах культуры (в области права, политики, этики, искусства, философии, религии).

Этим самым техника перестает быть независимой переменной и техницизм как метод понимания истории теряет значение.

Что же остается от марксизма с отпаданием материализма, экономизма и техницизма? От марксизма ничего не остается. Но материя, экономика и техника остаются на своем месте; однако именно только на своем, без права захватывать не принадлежащую им сферу культуры. Исчезают только «измы», посто-

23 Пять форм правоорганизации: 1) первобытный коммунизм; 2) рабовладельчество; 3) феодализм; 4) капитализм; 5) социализм — находятся в зависимости и соответствии с пятью формами техники: 1) каменные орудия, лук и стрелы; 2) металлические орудия; 3) плавка и обработка железа (железный плуг и ткацкий станок); 4) фабрики и заводы, вооруженные машинами; 5) ...здесь нет переворота в технике: социализм имеет ту же технику, как и капитализм. Самая большая социальная революция не соответствует никакой технической революции («Диамат», с. 24-28).

«Зависимость и соответствие» есть как раз строгая пропорциональность. Следствие пропорционально причине. Функциональная зависимость выражает строгую пропорциональность изменений (X равен Fy). He существует «конфликтов» между причиной и следствием; между X и Fy стоит знак равенства. Исторические факты «диспропорциональности» развития и «конфликтов» лучше всего доказывают, что здесь нет причинной зависимости, а есть свободное творческое взаимодействие функций культуры, из которых одна может противоречить другой, одна может обгонять другую.

янно уничтожаемые подлинной диалектикой; конкретное бытие от этого ничего не теряет, ибо оно только искажалось и обеднялось этими «измами». Всякий «изм» есть крайнее преувеличение одной стороны, одного момента в системе бытия при невнимании, при игнорировании значения других моментов.

В этом отношении мы имеем следующее замечательное признание Энгельса: «мы с Марксом виновны в преувеличении экономической стороны вопроса, но у нас не было случая отдавать должное другим моментам, имеющим значение»47* (Письмо № 19 от 1. 10. 1895 г., «Der sozialistiche Akademiker»24).

В этом невольном и неожиданном признании заключено полное осуждение марксизма. Если развернуть все содержание, скрытое в этих немногих словах, то мы получим здесь пройденный нами критический анализ «исторического материализма».