Глава 13. Последняя остановка воина

 

Воскресенье, 28 января 1962

Около 10 часов утра дон Хуан вошел в дом. Уходил он, когда едва занимался рассвет. Я поздоровался. Он усмехнулся и в шутку пожал мне руку, приветствуя меня с подчеркнутой церемонностью.

— Нам предстоит, небольшая прогулка, — сказал он. — Садись в машину, поедем в одно очень интересное место, и там ты поищешь силу.

Он расстелил две сетки и на каждую из них поставил по две тыквенные фляги: одну — с едой, вторую — с водой. Потом он стянул сетки тонкой веревкой и одну из них вручил мне.

Мы неспешно поехали на север. Километров через сто пятьдесят свернули с Панамериканского шоссе на запад и поехали по мощеной гравием дороге. Мы ехали несколько часов, и за все это время никого не встретили. Мне казалось, что моя машина — единственная на всей этой дороге. Лобовое стекло постепенно покрывалось разбившимися об него насекомыми и пылью. В конце концов наступил момент, когда стало почти невозможно различать дорогу. К тому же был уже вечер, и довольно сильно стемнело. Я отчаянно напрягал зрение, стараясь разглядеть дорогу и очертания впереди, но мне это не удавалось.

Я сказал дону Хуану, что нужно остановиться и протереть лобовое стекло. Он велел ехать не останавливаясь, даже если придется тащиться со скоростью пешехода, высунув голову в окно, чтобы смотреть вперед. Он сказал, что, пока мы не прибудем на место, нам вообще нельзя останавливаться.

В каком-то месте он велел мне свернуть направо. Было так темно и мы поднимали такую тучу пыли, что даже фары не особенно помогали. С содроганием я съехал с дороги. Я боялся, что на обочине — глубокий песок, но она оказалась глинистой и хорошо утрамбованной.

Метров сто я ехал с самой низкой скоростью, на какую только способна машина, высунувшись наружу и рукой придерживая открытую дверцу. Наконец дон Хуан велел остановиться. Он сказал, что мы приехали и что машина как раз стоит за огромным камнем, где ее не видно с дороги.

Я выбрался из машины и пошел вперед, чтобы в свете фар хоть немного осмотреть местность. Я не имел ни малейшего представления о том, где мы находимся. Но дон Хуан выключил фары. Он громко сказал, что у нас нет времени, поэтому нужно запереть машину и немедленно отправляться дальше.

Он дал мне мою сетку с флягами. Было темно, я споткнулся и чуть их не уронил. Дон Хуан мягко, но непреклонно потребовал, чтобы я сел и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Однако с глазами все было в порядке, проблема заключалась не в этом. После того, как я вылез из машины, они быстро привыкли к темноте, и теперь я видел все достаточно хорошо. А мешала мне какая-то непонятная нервозность, заставлявшая меня вести себя так, словно я был слегка невменяем. Я жаждал ясности и принялся с пристрастием допрашивать дона Хуана:

— Куда мы идем?

— Мы должны в полной темноте пешком добраться до одного особенного места.

— Зачем?

— Чтобы точно узнать, способен ты продолжить охоту за силой или нет.

— Это что — тест? Экзамен? Но ведь я могу его завалить, дон Хуан. Что будет тогда? Ты не перестанешь со мной общаться? А учить меня своему знанию?

Он выслушал все вопросы, не перебивая. Но сказал, что то, что мы делаем, — вовсе не тест и не экзамен. Мы ожидаем знака. Если его не будет, значит моя охота за силой оказалась неудачной. В этом случае я буду свободен от каких бы то ни было обязательств, и мне будет предоставлена возможность оставаться настолько глупым, насколько я захочу. Но в любом случае дон Хуан останется моим другом и будет всегда рад возможности видеть меня и со мной общаться.

Мне почему-то стало ясно, что я не справлюсь.

— Знака не будет, — как бы в шутку сказал я, — Я знаю. У меня мало силы.

Дон Хуан засмеялся и мягко похлопал меня по спине:

— Ты не волнуйся, — парировал он. — Знак будет. Я знаю. У меня силы намного больше, чем у тебя.

Он решил, что сказал что-то забавное. Он хлопнул себя по ляжкам, хлопнул в ладоши и расхохотался.

Дон Хуан закрепил мою сетку у меня на спине и объяснил, что я должен идти сзади на расстоянии одного шага и стараться как можно точнее ступать за ним след в след.

Очень драматическим тоном он прошептал:

— Это поход за силой, так что в зачет идет абсолютно все.

Он объяснил также, что, ступая за ним след в след, я буду поглощать силу, рассеиваемую им при ходьбе.

Я взглянул на часы. Было одиннадцать вечера.

Дон Хуан поставил меня по стойке смирно. Потом он взял меня за правую ступню и передвинул ее вперед на расстояние одного шага. Потом сам встал на шаг впереди меня в точно такой же позе и пошел вперед, повторив предварительно свои инструкции относительно того, что я должен пытаться идти за ним след в след. Очень разборчиво он прошептал, что ни на что другое внимание обращать не нужно. Только ступать след в след. Не смотреть ни вперед, ни по сторонам, только вниз, на его ноги.

Начал он очень спокойно и расслабленно. Я без труда следовал за ним, мы шли по относительно твердой земле. Метров тридцать я прошел, следуя шагу дона Хуана и точно попадая след в след, но потом украдкой глянул в сторону и тут же наступил ему на ногу.

Он хихикнул и сказал, что я совсем не повредил ему лодыжку, наступив ботинком на ногу, но если я и дальше буду продолжать в том же духе, то к утру один из нас станет калекой. Очень тихо, но твердо он со смехом сказал, что не собирается из-за моей глупости и невнимательности становиться хромым и что если я еще раз наступлю ему на ногу, он заставит меня разуться и идти босиком.

— Но я не могу идти без ботинок! — громко и хрипло заявил я.

Дон Хуан снова расхохотался, и нам пришлось остановиться и ждать, пока он отсмеется.

Он сказал, что насчет ботинок говорил совершенно серьезно. Мы идем на встречу с силой и мне предстоит к ней прикоснуться, поэтому в каждом шаге должно присутствовать совершенство.

Перспектива прогуляться по пустыне без ботинок напугала меня невероятно. Дон Хуан пошутил, что моя семья, должно быть, относилась к тем фермерским семьям, в которых в обуви чуть ли не в постель ложатся. Разумеется, он был прав. Я никогда не ходил босиком, и прогулка без ботинок по пустыне была в моем понимании чем-то подобным самоубийству.

— Эта пустыня буквально сочится силой, — прошептал дон Хуан. — Не время и не место для боязливости.

И мы снова двинулись в путь. Дон Хуан шел неторопливо, и мне было легко. Через некоторое время я заметил, что мы прошли участок с твердым грунтом и теперь идем по песку. Ноги дона Хуана увязали в нем и оставляли глубокие следы.

Мы долго шли, прежде чем дон Хуан решил остановиться. Он не сделал это неожиданно, а сперва предупредил меня, что сейчас остановится, чтобы я на него не налетел. Почва к тому моменту уже опять стала плотной. Было такое впечатление, что мы поднимаемся вверх по склону.

Дон Хуан сказал, что если мне нужно сходить в кусты, то это следует сделать сейчас. Дальше нам предстоит тяжелый переход, который нужно совершить без единой остановки. Я взглянул на часы. Был час ночи.

После десяти-пятнадцатиминутного отдыха дон Хуан велел мне встать и приготовиться. И мы снова двинулись в путь. Он был прав — переход оказался сущим кошмаром. Мне в жизни не приходилось делать ничего, что требовало бы такой полной концентрации. Дон Хуан шел так быстро и напряжение от сосредоточенности на каждом его шаге было столь огромным, что в какой-то момент я вообще перестал ощущать, что иду. Я шагал словно по воздуху, не чувствуя ни ног, ни земли, и какая-то сила несла меня вперед и вперед. Я был настолько сконцентрирован на своем движении, что даже не заметил, как постепенно начало светать. Просто неожиданно обнаружилось, что мне виден дон Хуан, идущий впереди, и видны его ноги, движения которых мне приходилось всю ночь наполовину угадывать.

В какое-то мгновение дон Хуан неожиданно отпрянул в сторону. Инерция пронесла меня еще метров двадцать. Постепенно шаг мой замедлился, ноги ослабели и начали дрожать. В конце концов я рухнул на землю.

Я поднял глаза. Дон Хуан стоял надо мной и спокойно меня разглядывал. Он совсем не выглядел уставшим. Я же хватал ртом воздух, весь покрывшись холодным потом.

Дон Хуан взял меня за руку и развернул. Он сказал, что восстановить силы можно только лежа головой на восток.

Мало-помалу я расслабился. Все тело ныло, однако постепенно я отдохнул и пришел в себя. Наконец у меня появилось достаточно энергии, чтобы встать. Я хотел взглянуть на часы, но дон Хуан не позволил, прикрыв ладонью мое запястье. Очень мягко, почти нежно, он развернул меня лицом на восток и сказал, что в моем дурацком хронометре нет никакой надобности, потому что мы находимся в магическом времени, и нам предстоит узнать наверняка, способен ли я преследовать силу.

Я огляделся. Мы стояли на плоской вершине очень большого высокого холма. Я хотел было подойти к чему-то, что показалось мне краем площадки или трещиной в скале, но дон Хуан подскочил ко мне и удержал на месте.

Он приказал мне оставаться там, где я упал, пока из-за далеких темных вершин не появится солнце.

Дон Хуан указал на восток и обратил мое внимание на плотную гряду туч над горизонтом. Он сказал, что ветер может вовремя их разогнать, и тогда первые лучи солнца коснутся моего тела. Это будет знак.

Он велел мне стоять лицом на восток, выставив вперед правую ногу, и смотреть в сторону солнца, не фокусируя глаз.

Скоро ноги одеревенели, икры начали болеть. Поза оказалась мучительной, ноги подкашивались, все мышцы ныли. Я держался, сколько мог. Я уже почти упал. Ноги дрожали, когда дон Хуан сказал:

— Хватит!

Он помог мне сесть.

Гряда туч не сдвинулась с места, и солнца, которое уже наверняка взошло над горизонтом, мы не видели.

По этому поводу дон Хуан произнес только два слова:

— Очень плохо.

Я не хотел тут же спрашивать, в чем именно дело, но, зная дона Хуана, был уверен, что он будет в точности следовать указаниям знаков. А в это утро знака не было. Боль в икроножных мышцах улеглась, и я ощутил прилив сил. Самочувствие заметно улучшилось. Я попрыгал, чтобы снять закрепощенность мышц. Дон Хуан очень ненавязчиво посоветовал сбегать на соседний холм, нарвать листьев особого вида кустарника и растереть ими мышцы ног, чтобы снять боль.

С того места, где я стоял, мне хорошо был виден большой пышный зеленый куст. Листья выглядели очень сочными. Когда-то я такими уже пользовался. Мне они, как правило, не особенно помогали, но дон Хуан всегда утверждал, что по-настоящему дружественные растения действуют очень тонко, почти незаметно.

Я сбежал с нашего холма и быстро поднялся на соседний. Добравшись до вершины, я почувствовал, что напряжение было для меня слишком большим. Я пережил несколько весьма неприятных минут, пока ценой огромных усилий пытался восстановить дыхание. У меня заболел живот, я присел на корточки, а потом, скрючившись, опустился на колени и оставался в этом положении, пока не расслабился. Потом я встал и направился к кусту, чтобы нарвать листьев. Но не смог его найти. Я огляделся. Я был уверен, что стою точно на том месте, где видел куст, но ни там, ни где-либо поблизости не было ничего, сколько-нибудь напоминающего именно это растение. Но я в самом деле стоял на том месте, где его видел! Это было единственное место на поверхности холма, которое хорошо просматривалось оттуда, где стоял сейчас дон Хуан.

Я прекратил поиски и вернулся на другой холм. Когда я рассказал, в чем дело, дон Хуан снисходительно улыбнулся.

— Почему ты называешь это ошибкой? — спросил он.

— Потому что там нет никакого куста, — ответил я.

— Но ведь ты же его видел! Верно?

— Мне казалось, что вижу.

— А что ты теперь видишь на том месте?

— Ничего.

На том месте, где я, как мне казалось, видел куст, никакой растительности не было вообще. Я попытался объяснить то, что видел, оптическим обманом, чем-то вроде миража. Ведь я был буквально на грани полного изнеможения и вполне мог поверить, что вижу ожидаемое там, где ничего подобного нет в помине.

Дон Хуан мягко усмехнулся и коротко, но пристально на меня взглянул.

— Не вижу никакой ошибки, — сказал он. — Растение там, на вершине холма.

Теперь наступила моя очередь посмеяться. Я внимательно осмотрел весь противоположный склон. В поле зрения подобных растений не было. То, что происходило со мной, когда я видел куст, было, насколько я понимал, настоящей галлюцинацией.

С невозмутимым видом дон Хуан начал спускаться с холма, сделав мне знак следовать за ним. Вместе мы взобрались почти на вершину соседнего холма и подошли прямо к тому месту, где я видел куст.

Я усмехнулся, поскольку был уверен, что прав. Дон Хуан тоже усмехнулся.

— Сходи на другую сторону холма, — сказал он. — Куст — там.

Я заявил, что склон с противоположной стороны холма не был мне виден, и там вполне может расти такой куст, но это ничего не значит.

Дон Хуан снова кивнул мне, приглашая следовать за ним. Вместо того, чтобы подняться на вершину холма, а затем спуститься на склон, он повел меня в обход и с многозначительным видом остановился возле зеленого куста, не глядя на него.

Он повернулся ко мне, как-то странно пронзительно на меня взглянув.

— В округе, должно быть, сотни таких растений, — пробормотал я.

Дон Хуан, по-прежнему невозмутимо, принялся спускаться по той стороне холма, на которой мы теперь стояли. Мы попытались отыскать еще хотя бы один такой же куст. Но в пределах видимости ничего подобного не было, и только примерно через полкилометра мы наткнулись на второе такое растение.

Ни слова не говоря, дон Хуан повел меня на первый холм. Мы немного там постояли, а потом отправились на поиски растений этого вида в противоположном направлении. Довольно тщательно прочесав местность, мы наткнулись еще на два куста примерно в миле от того места, с которого мы начали поиск. Они росли вместе, одним пятном зелени, более сочной, чем окружающая сухая растительность.

Дон Хуан взглянул на меня с серьезным выражением лица. Я не знал, что думать по этому поводу.

— Очень странный знак, — сказал он.

Мы вернулись на вершину первого холма, сделав большой круг, чтобы приблизиться к ней с другой стороны. Казалось, дон Хуан специально отклонялся от прямого пути, чтобы я убедился — вокруг не так уж мало растений такого вида. По дороге к вершине мы не встретили больше ни одного. Наверху мы молча сели, и дон Хуан развязал свою сетку с флягами.

— Поешь, тебе станет лучше, — сказал он.

Он не мог скрыть удовлетворения. С лучистой улыбкой он потрепал меня по затылку. Я чувствовал, что полностью сбит с толку. Меня беспокоило то, как разворачивались события, но я слишком устал и был голоден, поэтому не пытался по-настоящему все это обдумывать.

После еды я почувствовал, что очень хочу спать. Дон Хуан предложил мне использовать технику сведения глаз и выбрать подходящее для сна место на вершине холма, где я видел куст.

Я выбрал. Дон Хуан собрал на этом месте хворост и выложил им круг, диаметр которого равнялся длине моего тела. Очень аккуратно он сорвал несколько веток и подмел площадку внутри круга. Он только делал метущие движения над поверхностью земли, в действительности ее не касаясь. Потом он собрал все камни внутри круга и сложил их в центре, тщательно рассортировав по размеру на две кучки с равным количеством камней в каждой.

— Что ты делаешь с этими камнями? — спросил я.

— Это не камни, — ответил он. — Это — струны. На них будет подвешено твое место.

Он взял камни из кучи поменьше и выложил их по границе круга. Действуя как каменщик, дон Хуан палкой прочно закрепил в земле каждый камень.

Меня он внутрь круга не пустил, а велел ходить вокруг и наблюдать за тем, что он делает. Я насчитал восемнадцать камней, которые он укладывал по очереди против часовой стрелки.

— Теперь беги вниз и жди у подножия холма, — велел он. — А я подойду к краю и гляну, в подходящем ли ты месте стоишь.

— Что ты собираешься делать?

— Собираюсь бросить тебе каждую из этих струн, — ответил он, указывая на кучку более крупных камней. — А ты должен выложить их на земле, там, где я покажу, таким же образом, как я здесь выложил маленькие. Ты должен действовать крайне аккуратно. Когда имеешь дело с силой, в каждом движении должно быть совершенство. Ошибки здесь смертельны. Каждый из этих камней — это струна, которая может убить нас, если мы оставим ее незакрепленной. Поэтому у тебя нет ни малейшей возможности ошибиться. Твой взгляд должен бить прикован к струне, когда я буду ее бросать и когда она упадет на землю. Если ты отвлечешься хотя бы на мгновение, ты потеряешь струну и не сможешь отличить ее от множества обычных камней, разбросанных вокруг.

Я предположил, что будет проще, если я сам по одному отнесу все камни вниз.

Дон Хуан засмеялся и отрицательно покачал головой:

— Это — струны. Я должен их бросить, а ты — подобрать.

На выполнение этого задания ушло несколько часов. Концентрация, которая для этого требовалось, стала для меня настоящей пыткой. Каждый раз, бросая камень, дон Хуан напоминал мне, что нужно быть внимательным и сфокусировать взгляд. И он поступал очень правильно. Было безумно трудно проследить за камнем, который катился с горы, цепляясь по пути за другие камни и сталкивая их вниз.

Когда круг, наконец, замкнулся и я поднялся наверх, мне казалось, что я вот-вот упаду замертво. Дон Хуан набрал мелких веток и устлал ими землю внутри круга. Он дал мне немного листьев и велел засунуть их под штаны и приложить к коже в области пупка. Он сказал, что они согреют меня и мне будет тепло спать без одеяла. Я вошел в круг и повалился на землю. Подстилка из веток оказалась очень мягкой, и я мгновенно уснул.

Когда я проснулся, был уже почти вечер. Дул ветер, и небо было в тучах. Надо мной висели плотные кучевые облака, но к западу они сменялись тонким покрывалом перистых облаков, и солнце время от времени освещало землю.

Сон освежил меня. Я чувствовал себя обновленным и счастливым. Ветер меня не беспокоил. Мне не было холодно. Подперев голову руками, я осмотрелся. Раньше я не обращал внимания на то, что вершина холма находилась на довольно большой высоте. На западе открывался впечатляющий вид. Я видел огромное пространство: низкие холмы, постепенно переходившие в плоскую поверхность пустыни, протянувшейся до самого горизонта. С севера на восток протянулись хребты коричневых горных вершин. На юге лежали бесконечные цепи холмов и низин, а вдали виднелся синеватый горный массив.

Я сел. Дона Хуана нигде не было видно. Мною овладел внезапный страх; я подумал, что он мог уйти, оставив меня в одиночестве, а обратного пути к машине я не знал. Я снова улегся на подстилку из веток. Меня опять охватил покой, я испытал изумительное ощущение прекрасного самочувствия и совершенно новое для себя состояние: мышление словно отключилось. Я был счастлив. Я чувствовал себя здоровым. Меня буквально затопило странное спокойное возбуждение. С запада дул мягкий ветерок. Он волной пробегал вдоль тела, но холодно от этого не становилось. Я чувствовал его дуновение на лице и за ушами. Это было похоже на мягкие волны теплого прибоя, который окатывал меня, отступал, снова окатывал… Я пребывал в странном состоянии. Оно не походило ни на одно из состояний, знакомых мне по моей занятой, суетливой и неустроенной жизни. Я заплакал. Но не от печали. И не от жалости к себе. Я заплакал от радости, от какой-то неизъяснимой и невыразимой радости.

Мне хотелось остаться на этом месте навсегда. Я, наверное, так бы и поступил, но откуда-то явился дон Хуан и выдернул меня из круга.

— Ну, хватит, ты достаточно отдохнул, — сказал он, за руку поднимая меня с земли.

Очень спокойно он повел меня прогуляться вокруг вершины холма. Мы шли медленно и молча. Позже он захотел, чтобы я осмотрел окружающий пейзаж. Глазами и движением подбородка он указал на небо и горы.

Был вечер, и панорама, открывавшаяся с вершины холма, выглядела потрясающе. Вид ее пробудил во мне ощущения величественного страха и отчаяния. И воспоминание о картинах, которые я видел в детстве.

Мы взобрались на самую высокую точку холма — вершину заостренной скалы, вздымавшейся над площадкой. Там мы сели лицом к югу и устроились поудобнее, прислонившись к камню. Перед нами простиралась поистине величественная картина: холмы, холмы без конца и края.

— Запечатлей все это в памяти, — прошептал мне на ухо дон Хуан. — Здесь — твое место. Утром ты видел, и это был знак. Ты нашел это место с помощью видения. Знак оказался неожиданным, но он явился. Так что тебе придется охотиться за силой, нравится это тебе или нет. Право принятия такого решения не принадлежит людям. Ни тебе, ни мне. Отныне вершина этого холма — твое место, твое любимое место. Все, что ты видишь вокруг, находится на твоем попечении. Ты должен заботиться обо всем, что здесь есть, и все это, в свою очередь, будет заботиться о тебе.

В шутку я спросил, является ли все здесь моим. Он очень серьезно ответил, что да. Я засмеялся и сказал, что это напоминает мне историю завоевания испанцами Нового Света и то, как они делили открытые земли во имя своего короля. Они поднимались на вершину горы и объявляли принадлежащими испанской короне все земли в округе.

— Хорошая идея! — сказал дон Хуан. — Я подарю тебе всю землю, которую может охватить твой взгляд.

Он встал и обвел рукой все, повернувшись всем телом, чтобы замкнуть круг.

— Вся эта земля — твоя!

Я громко рассмеялся.

Он хихикнул и спросил:

— А почему бы и нет? Почему я не могу подарить тебе эту землю!

— Но ты же не владеешь этой землей, — сказал я.

— Ну и что? Испанцы тоже не владели землей, но делили ее и раздавали. Почему ты не можешь получить землю таким же способом?

Я пристально его разглядывал, пытаясь определить, что скрывается за его улыбкой. Он расхохотался и чуть не свалился со скалы.

— Вся эта земля — твоя. Вся, сколько видит глаз, — продолжал он, по-прежнему улыбаясь, — Не для того, чтобы использовать, но чтобы запомнить. Однако вершина этого холма, на которой мы находимся, — твоя. Ею ты можешь пользоваться всю оставшуюся жизнь. Я отдаю ее тебе, потому что ты сам ее нашел. Она — твоя. Бери!

Я засмеялся, однако дон Хуан, казалось, был очень серьезен. Он улыбался, но, похоже, действительно верил, что дарит мне всю эту землю.

— Действительно, почему бы и нет? — спросил он, словно читая мысли.

— Я принимаю подарок! — сказал я наполовину в шутку.

Улыбка исчезла с его лица. Прищурившись, он смотрел на меня.

— Каждый камень и каждый куст на этом холме, особенно на его вершине, находится под твоей опекой. Каждый живущий здесь червяк — твой друг. Ты можешь пользоваться ими, а они — тобой.

Несколько минут мы молчали. Мыслей было необычно мало. Я смутно чувствовал, что неожиданное изменение его настроения является чем-то вроде предупреждения, но не испугался и не встревожился. Просто мне больше не хотелось разговаривать. Слова почему-то казались мне неточными, а их значения — слишком расплывчатыми. Никогда прежде у меня не возникало подобного чувства, но стоило мне осознать необычность своего настроения, как я поспешно заговорил.

— Но что мне делать с этим холмом, дон Хуан?

— Запечатлей каждую деталь в своей памяти. Сюда ты будешь приходить в сновидениях. Здесь ты встретишься со своими силами, здесь однажды тебе будут открыты тайны. Ты охотишься за силой; это — твое место, и здесь ты будешь черпать энергию. Сейчас то, что я говорю, лишено для тебя смысла. Так что пусть пока это останется бессмыслицей.

Мы спустились со скалы, и дон Хуан повел меня к небольшому чашеобразному углублению на западной стороне вершины. Там мы сели и перекусили.

Несомненно, было на вершине этого холма что-то неописуемо приятное для меня. И во время еды, как и во время отдыха, я испытывал неизвестное прежде тонкое наслаждение.

Медные отсветы заходящего солнца ложились на все вокруг. Камни, трава, кусты — все было словно залито золотом. Я полностью предался созерцанию. Думать не хотелось.

Дон Хуан заговорил. Тихо, почти шепотом. Он велел мне запомнить все, каждую деталь, независимо от того, насколько мелкой или незначительной она кажется. Особенно пейзаж, наиболее впечатляющие виды которого открывались в западном направлении. Он сказал, что сейчас я должен смотреть на солнце, не фокусируя взгляда. До тех пор, пока оно не скроется за горизонтом.

Последние минуты перед тем, как солнце коснулось покрывала низких туманных облаков, были поистине фантастическими, в полном смысле слова. Словно солнце подожгло землю, подобно искре, упавшей в сухой хворост, вспыхнувший почти мгновенно ярким пламенем. Кожей лица я буквально ощущал красноту солнечного света.

— Встань! — закричал дон Хуан, с силой потянув меня за руку.

Он отскочил от меня и очень требовательным тоном велел бежать на месте.

Я побежал. По телу поплыло тепло. Тепло было медно-розовым. Я ощущал, как оно струится по небу и собирается над глазами. Вся верхняя часть головы словно пылала холодным огнем, излучая медно-розовое сияние.

По мере того, как исчезало за облаками солнце, что-то во мне заставляло меня бежать все быстрее и быстрее. В какое-то мгновение я ощутил необычайную легкость, я почувствовал, что вот-вот взлечу и унесусь прочь. Дон Хуан крепко схватил меня за запястье. Почувствовав давление его пальцев, я вернулся в состояние уравновешенной собранности. Я плюхнулся на землю. Дон Хуан сел рядом.

Он дал мне отдохнуть несколько минут. Потом встал, похлопал по плечу и знаком пригласил следовать за ним. Мы слезли с заостренной скалы, на которой сидели. Скала прикрывала нас от холодного ветра. Дон Хуан нарушил молчание:

— Хороший знак. Как странно! Он явился в конце дня. Насколько все же мы с тобой разные… Ты в гораздо большей степени, чем я, — создание ночи. Мне больше нравится юное сияние утра. Вернее, сияние утреннего солнца ищет меня. А от тебя — скрывается. А умирающее солнце, наоборот, к тебе благосклонно. Оно омыло тебя своим светом. Оно опалило тебя своим огнем, но не сожгло. Как странно!

— Почему странно?

— Я никогда такого не видел. Знак, если он является вообще, всегда приходит ко мне из обители восходящего солнца.

— А почему так, дон Хуан?

— Сейчас не время об этом говорить, — отрезал он. — Знание — сила. Для того, чтобы о нем говорить, нужно уметь управлять силой. А чтобы этому научиться, необходимо время. Много времени.

Я пытался настаивать, но он резко сменил тему. Он спросил, как у меня обстоят дела со «сновидением».

К тому времени я уже начал наблюдать во сне конкретные места — университет и квартиры своих друзей.

— Когда ты бываешь в этих местах — днем или ночью? — спросил дон Хуан.

Мои сны соответствовали тому времени дня, в которое я обычно бываю в соответствующих местах. В университете — днем, в домах своих друзей — вечером.

Дон Хуан предложил мне практиковать «сновидение» во время дневного сна и посмотреть, удастся ли мне визуализировать выбранное место в том виде, который оно имеет в тот самый момент, когда я сплю. Если я практикую «сновидение» ночью, то и видения выбранных мест должны быть ночными. Переживаемое в «сновидении» должно соответствовать тому времени суток, в которое «сновидение» практикуется. В противном случае это будет не «сновидение», а обычный сон.

— Чтобы облегчить себе задачу, тебе следует избрать вполне определенный объект, который должен находиться в том месте, куда ты хочешь попасть. На этом объекте необходимо сосредоточить внимание, — продолжал дон Хуан. — Например, ты можешь выбрать на этой вершине какой-нибудь вполне конкретный куст и смотреть на него до тех пор, пока он прочно не отпечатается в твоей памяти. И впоследствии ты сможешь попадать сюда в сновидении, просто вызвав образ этого куста. Или, скажем, камня, на котором мы сидели. Или чего угодно другого, что здесь присутствует: Задача путешествий в сновидениях значительно упрощается, если вызываешь образ места силы. Например, такого, как то, где мы сейчас находимся. Но если тебе по каким-либо причинам не хочется попадать именно сюда, можешь воспользоваться любым другим местом. Вероятнее всего, университет тоже является для тебя местом силы. Используй его.

Сначала сосредоточься на любом объекте, который там есть, а потом отыщи этот объект в сновидении. С объекта, который тебя интересует, переводи взгляд на руки. Потом — на любой другой объект и так далее. Но сейчас тебе необходимо полностью сосредоточиться на том, что присутствует здесь, на этой вершине, поскольку это — самое важное место в твоей жизни.

Он взглянул на меня, как бы оценивая впечатление от своих слов.

Я нервно задвигался, меняя позу, а он улыбнулся:

— Мне придется еще не раз приходить с тобой сюда. А потом ты будешь снова и снова приходить сюда сам. До тех пор, пока не насытишься этой вершиной, пока она буквально не затопит все твое существо. Ты сам узнаешь, когда это произойдет. И тогда эта вершина станет местом твоего последнего танца.

— Что означают твои слова, дон Хуан? Что за последний танец?

— Это — место твоей последней остановки. Где бы ни застала тебя смерть, умирать ты будешь здесь. У каждого воина есть место смерти. Избранное место, насквозь пропитанное незабываемыми, исполненными силы событиями, каждое из которых оставило неизгладимый след; место, на котором воин становился свидетелем великих чудес, в котором ему были поведаны тайны; место, где воин запасает свою личную силу. Долг воина — возвращаться туда после каждого контакта с силой, чтобы в этом месте сделать ее запас. Он либо просто приходит туда, либо попадает в сновидении. А в итоге, когда заканчивается время, отведенное ему здесь, на этой земле, и он чувствует на левом плече прикосновение смерти, дух его, который всегда готов, летит в избранное место, и там воин совершает свой последний танец. Он танцует, и единственным зрителем является смерть. У каждого воина своя особая последовательность движений и поз. Они несут в себе силу. Этому своеобразному танцу воин учится в течение всей жизни. Танцу, который воин исполняет под воздействием своей личной смерти. Если сила умирающего воина ограничена, танец его короток. Но если сила воина грандиозна, то его танец исполнен фантастического великолепия. Однако независимо от того, мала его сила или неизмерима, смерть должна остановиться. Смерть не может не стать свидетелем последнего танца воина на этой земле. Этот танец есть рассказ воина о том тяжелом труде, каким была его жизнь, и смерть должна ждать, ибо ей не под силу одолеть воина, пока танец его не будет завершен.

От слов дона Хуана меня бросило в дрожь. Покой, сумерки, величественные суровые картины окружающей природы — все было словно отдельными чертами, соединение которых рождало в воображении фантастические образы последнего танца воина — танца силы.

— Можешь ли ты научить меня этому танцу, невзирая на то, что я — не воин? — спросил я.

— Тот, кто охотится за силой, должен научиться этому сам, — ответил он. — И сейчас я ничем не могу тебе помочь. В скором времени у тебя, возможно, появится достойный противник. Тогда я покажу тебе первое движение твоего танца силы. А все остальные его элементы тебе придется находить самостоятельно, и это станет делом всей твоей жизни. Каждое новое движение ты будешь добывать в борьбе за силу. Так что, собственно говоря, танец воина — это история его жизни, история его личной борьбы, которая растет по мере того, как растет его личная сила.

— И что, смерть действительно останавливается, чтобы посмотреть на танец воина?

— Воин — всего лишь человек. Простой человек. И ему не под силу вмешаться в предначертания смерти. Но его безупречный дух, который обрел силу, пройдя сквозь невообразимые трудности, несомненно способен на время остановить смерть. И этого времени достаточно для того, чтобы воин в последний раз насладился воспоминанием о своей силе. Можно сказать, что это — сговор, в который смерть вступает с тем, чей дух безупречен.

Меня одолело любопытство, и я задал вопрос, который, по правде говоря, был праздным. Я спросил дон Хуана, знал ли он воинов, которые умерли, и известно ли ему, как последний танец повлиял на процесс их умирания.

— Прекрати, — сухо ответил он. — Смерть — это слишком серьезно и фундаментально. Умереть — не просто подрыгать ногами и задубеть.

— А я тоже буду исполнять свой последний танец перед лицом смерти?

— Непременно. Ты охотишься за личной силой, хотя пока что и не живешь как воин. Сегодня солнце явило тебе знак. Все лучшее, что ты сделаешь в своей жизни, будет сделано в конце дня. Очевидно, тебе не по нраву юное сияние раннего света. Путешествия по утрам тебя не привлекают. Но умирающее солнце — темно-желтое слепое солнце — твое. Ты не любишь жару, ты любишь закатное сияние. И поэтому твой последний танец будет совершен на этой вершине в конце дня. И в танце этом будет твой рассказ о борьбе, о битвах, в которых ты победил, и о тех, которые проиграл, о радостях и разочарованиях, обо всем, что было встречено тобой в походе за личной силой. Твой танец поведает об открывшихся тебе тайнах и о чудесах, ставших твоим достоянием. Так же, как сегодня, умирающее солнце опалит тебя, но не обожжет. Будет дуть мягкий теплый ветер, и вершина холма задрожит. И когда танец твой подойдет к концу, ты посмотришь на солнце, посмотришь в последний раз, потому что больше ты не увидишь его никогда — ни наяву, ни в сновидении. А потом — потом смерть позовет тебя, указав на юг. В бесконечность.