Ритуализация прогресса

Выпускник университета вышколен и отобран для службы среди богатых мира сего. Безот­носительно к утверждениям о солидарности с «третьим миром» каждый выпускник американского колледжа имеет образование, стоящее в пять раз больше, чем средний доход половины человечества. Лати­ноамериканский студент входит в это исключительное брат­ство при условии, что на него потрачено по крайней мере в 350 раз больше общественных денег, чем на гражданина со средним доходом. За очень редкими исключениями, вы­пускник университета из бедной страны чувствует себя удобнее с североамериканскими и европейскими коллега­ми, чем с его невышколенными соотечественниками, и все студенты так академически обработаны, что чувствуют се­бя счастливыми только в компании товарищей по потреб­лению продуктов образовательной машины.

Современный университет дозволяет инакомыслие только тем, кто был проверен и классифицирован как потенци­ально способный делать деньги или стоять у власти. Никто не получит средств, чтобы иметь возможность учиться са­мому или право обучать других, если он не получил соот­ветствующее свидетельство. Школы отбирают для каждого следующего уровня тех, кто на более ранних стадиях игры доказал свою готовность придерживаться установленного порядка. Имея монополию на ресурсы обучения и право раздавать должности, университет всасывает в себя перво­открывателей и потенциальных инакомыслящих. Полученная степень оставляет несмываемый ярлык (с указанием цены) на послужном списке потребителя. Сертифицированные выпускники колледжа могут приспособиться только в том ми­ре, в котором ярлык с указанием цены носят на лбу, поз­воляя определять, чего ждать от каждого. В любой стране уровень потребления выпускника колледжа задает стандарт для всех остальных — будь он человек из приличного об­щества или безработный, он будет стремиться к стилю жиз­ни выпускников колледжа.

Университет, таким образом, имеет влияние на потребительские стандарты на работе и дома, и это происходит в любой части мира и при любой политической системе. Чем меньше в стране выпускников университета, тем большее количество их возросших требований принимается за образец остальной частью населения. Разрыв между потреблением выпускника университета и среднего гражданина в России, Китае и Алжире даже больше, чем в Соединенных Штатах. Автомобили, полеты на самолете и магнитофоны создают еще более заметное различие в социалистической стране, где только степень, а не деньги, как таковые, мо­жет дать такой уровень потребления.

Способность университета устанавливать цели потребителя — это нечто новое. Во многих странах университет приобрел эту власть только в 1960-х гг., так как именно тогда начало распространяться заблуждение равного дос­тупа к общественному образованию. Раньше университет защищал свободу слова человека, но не преобразовывал автоматически его знания в богатство. Быть ученым в Средневековье означало быть бедным, даже нищим. В си­лу своего призвания средневековый ученый, изучивший ла­тынь, становился аутсайдером, достойным наряду с уваже­нием также и пренебрежения крестьянина и принца, бюргера и клерикала. Для того чтобы продвинуться в этом мире, ученый сначала должен был пойти на государствен­ную службу, предпочтительно церковную. Старый универ­ситет был свободной зоной для открытий и обсуждения идей новых и старых. Мастера и ученики собирались, что­бы читать тексты других мастеров, давно умерших, и живые слова мертвых классиков создавали новую перспекти­ву для ошибок сегодняшнего дня. Университет в те времена сочетал академические поиски с общей захваченностью проблемой.

В современном университете, где существует великое множество специализаций, это сообщество разбежалось по мелким группкам, теперь их встречи проходят в студенчес­кой конуре, офисе преподавателей или каморке капеллана. Структурная цель современного университета имеет мало общего с традиционными поисками истины. Со времен Гутенберга дисциплинированная критическая дискуссия переместилась с кафедры в печать. Современный университет утратил свой шанс создать обстановку для столкновения различных мнений, может быть, и анархических, однако спонтанных и кипучих, и вместо этого начал управлять процессом, следующим инструкции и производящим так называемое исследование.

Американский университет со времен спутника пытается догнать Советский Союз по уровню подготовки выпуск­ников. А сейчас и немцы отказываются от академической традиции и строят «университетские городки», чтобы дог­нить американцев. В течение нынешнего десятилетия расходы на среднюю школу планируется увеличить с 14 до 59 млрд немецких марок и больше чем втрое увеличить

расходы на высшее образование. Французы собираются к 1980 г. поднять расходы на школу до 10% ВНП, а Фонд Форда подталкивает бедные страны в Латинской Америке поднять расходы на душу населения для «респектабельных» выпускников до североамериканского уровня. Студенты воспринимают свои занятия как инвестиции с самыми вы­сокими дивидендами, а государства видят в них ключевой фактор своего развития.

Для большинства студентов, которым прежде всего нужна степень, университет не потерял своего престижа, но начиная с 1968 г. он явно утратил свой статус в глазах верующих. Студенты отказываются готовиться к войне, продолжать загрязнение среды и сохранять нынешние предрассудки. Преподаватели солидаризируются с ними в сомнениях относительно законности правительства, его внешней политики, образования и американского образа жизни. Кое-кто отвергает степени и готовится к жизни в контркультуре, вне этого сертифицированного общества. Они, кажется, выбирают путь средневековых Фратичелли и Алюмбрадос Реформации, хиппи и других изгоев совре­менности. Другие признают монополию школ на ресурсы, которые нужны им самим, чтобы строить иное общество. Они поддерживают друг друга, стараясь сохранить досто­инство, подчиняясь академическому ритуалу, формируют, если можно так выразиться, рассадник ереси прямо внут­ри иерархии.

Однако большая часть населения смотрит на эту современную мистику и современных ересиархов с тревогой. Они угрожают экономике потребления, демократии и само­ощущению Америки. Но они не могут отступиться. Малую их часть можно заманить обратно, если проявить достаточ­но терпения и тонкости, например, предложив им препода­вать их ересь. В общем, применяется весь набор средств, который позволяет либо избавляться от диссидентов, либо уменьшать важность университета, который служит им ба­зой для протеста.

Студенты и целые факультеты, подвергающие сомнению законность университета, платят за это высокую цену и, ко­нечно, не чувствуют, что они устанавливают стандарты по­требления или развивают систему производства. Основате­ли таких групп, как Комитет обеспокоенных азиатских ученых или Североамериканский конгресс по Латинской Америке (NACLA), немало потрудились, чтобы миллионы молодых людей радикально изменили свое восприятие действительности зарубежных стран. Другие пытались раз­работать марксистские интерпретации американского об­щества или были ответственными за расцвет коммун. Так или иначе, достижения этих групп заставляют по-новому увидеть, что существование университета необходимо, чтобы обеспечить длительную социальную критику.

В положении университета обстоятельства сошлись та­ким образом, что позволяют некоторым из его членов кри­тиковать все общество. Он дает время, подвижность, дос­туп к сверстникам и информации, а также некоторую безнаказанность — привилегии, не всегда доступные дру­гим слоям населения. Но университет дает эту свободу только тем, кто уже глубоко увяз в обществе потребления и чувствует потребность в обязательном государственном образовании.

Школьная система сегодня выполняет триединую функ­цию, характерную, как видно из истории, для могуществен­ных церквей. Она является одновременно хранилищем со­циальных мифов, средством узаконения противоречий, содержащихся в этих мифах, и центром ритуальных действий, воспроизводящих и поддерживающих расхожде­ния между этими мифами и реальностью. Сегодня вся школьная система, а особенно университет, дает вполне достаточную возможность для критики мифа и для восста­ния против его институциональных извращений. Но ритуал, который требует терпимости к фундаментальным противо­речиям между мифом и социальными институтами, все еще считающимися бесспорными, закрытыми для идеоло­гической критики и социального действия, может перенес­ти этот миф в новое общество. Только полное разочаро­вание и отделение от этого главного социального ритуала, его преобразование могут вызвать достаточно радикаль­ную перемену.

Американский университет стал заключительной стади­ей наиболее всеобъемлющего обряда инициирования, кото­рый мир когда-либо знал. Нет такого общества в истории человечества, которое умело бы обходиться без ритуалов или мифов. Наше, однако, первое, которому понадобились такие тоскливые, затяжные, деструктивные и дорогостоя­щие процедуры посвящения в его мифы. И именно совре­менная цивилизация впервые сочла необходимым как-то оправдать свой основополагающий ритуал инициации, на­зываемый образованием. Мы не сможем начать реформу образования, пока не поймем, что ритуал школьного обуче­ния не обеспечивает ни индивидуального учения, ни социального равенства. Мы не сможем преодолеть потреби­тельский характер нашего общества, пока не осознаем, что обязательное государственное образование с неизбеж­ностью воспроизводит такое общество, чему бы внем ни учили.

Предлагаемый мною проект по демифологизации образования не может ограничиваться университетами. Пытать-
59

ся реформировать университеты, не трогая систему, неотъемлемой частью которой они являются, все равно что решиться перестраивать Нью-Йорк начиная с 12-го этажа.

Большинство реформ, осуществляемых в наше время на уровне колледжей, напоминают строительство многоэтажных трущоб. По-настоящему новые университеты может создать только поколение, выросшее без обязательных школ.