ОБУЧЕНИЕ 4 страница

— Объясни мне, Евгений, что же все-таки здесь происходит? — До меня никак не доходило значение происходящего.

— Николай, ведь ты знаешь, что я иду на Землю.
Это объяснило мне все.

— А Нелли? Как она? — ужаснулся я при мысли, что она останется здесь одна.

— Нелли последует за мной, — просто ответил мне Евгений и продолжил: — Года через три-четыре
она пойдет на Землю так, чтобы нам встретиться вновь и там быть вместе, а до этого момента будет
жить в Долине Перехода.

Я подумал про себя, что это та местность, где я встретил Ядвигу. И внутренне получил утвердитель­ный ответ. Как будто я сам себе и ответил на постав­ленный вопрос. Пока мы разговаривали, все карти­ны вынесли из дома. А Нелли что-то собрала в дорож­ную суму.

— Куда все это денется, Евгений? — спросил я.

— Картины пополнят имеющиеся галереи и здесь, и в Васильках, и в некоторых других городах. А са­мые ценные уйдут во всеобщее достояние Вселенной с моим именем.

К нам подошла Нелли. Евгений, обняв ее, прижал к себе. Трое людей в белых одеждах ждали, не мешая им вести разговор.

— Нам время уходить, — сказала Нелли со слеза­ми на глазах.

— Я знаю, милая... Николай, не хочу долгих слов прощания. Мы уходим и, наверное, уже не встретим­ся. Будь счастлив!

— Удачи тебе, Николай, — тихо добавила Нелли. И они, как дети, держась за руки, пошли к людям в белых одеждах. Я тоже вышел из дома. Во дворе ме­ня ждал Бен. Он тоже был удивлен происходящим.

— После все объясню, — бросил я ему на ходу, ув­лекая его за собой вдаль от дома, повинуясь все тому же внутреннему голосу.

Отойдя немного от дома, мы остановились и огля­нулись. Евгений все так же прижимал к себе Нелли. Они тоже отошли от дома. И в какой-то миг дом ис­чез... Лишь легкое сероватое облачко зависло в воз­духе на месте дома, которое тут же рассеялось. Мы с Беном вопросительно посмотрели друг на друга. Ни он, ни я не могли объяснить, что это было. Но все тот внутренний голос заговорил во мне: «Было пра­хом и стало им». Во мне в последнее время очень час­то звучал этот голос, идущий откуда-то изнутри. Я еще не знал, откуда этот зов. Несколько позднее его природу объяснит Учитель.

Все, кто был возле дома, резко куда-то исчезли. И мы с Беном тоже отправились ко мне домой. Бену очень понравился мой дом. Он осмотрел все, что его заинтересовало, и не только в доме, но и вне дома. Я не сопровождал Бена и не объяснял, что есть что и почему так, а не иначе. Он сам спросил меня:

— Ник, а почему ты до сих пор один?

— Так вот вышло... — я уклонился от прямого от­вета

— Почему? Разве ты не хочешь быть со своей лю­бимой? — Бена это удивляло, а мне бередило душу.

— Бен, я еще не видел ее, — просто ответил я.

— Но почему, Ник? — не унимался Бен.

— Этого я и сам до сих пор не знаю: видимо, еще не пришло время нашей встречи.

— Как это так? Странно. — Бен как бы разговари­вал сейчас сам с собой, но, обернувшись ко мне, он сказал: — Не отчаивайся, Ник, значит, так угодно Богу. Вы обязательно встретитесь, — заверил меня Бен, а сам ушел, задумавшись о чем-то своем, на улицу, бросив лишь на ходу: — Я посмотрю твой дом с Улицы, ты не против?

— Нет, иди...

Он ушел, и ушел надолго. Это я ощущал внутрен­не- Бен не говорил мне ничего, но, видимо, все чаще задумывался о своих проблемах. На возникающие во­просы теперь он пытался отвечать себе сам. Он взрослел.

Это меня радовало. Было приятно и осознавать, что толчок к этому дал ему я. Бена долго не было, и у меня было время подумать о себе самом, о том от­крытии, что я сделал недавно для себя: я пытался «бежать» от собственного «я», которое не давало мне покоя, исподтишка угнетало меня, ставя безответный вопрос: «Почему я не могу увидеться с Тамарой? По­чему?» Подобные мысли наводили на меня тоску и отчаяние. Собрав все силы, я отбросил прочь от себя всю свою боль. Ведь для меня не было позволено взять его к себе. Решив устроить королевский ужин, я принялся за работу. Когда Бен вошел в столовую, он ахнул от увиденного:

— Ник, ты... просто волшебник!

— Пировать так пировать. — Я искренне был рад неподдельному счастью Бена. Он был в восторге, а для меня это не представляло особого труда... Внут­ренне я порадовался, ведь не так давно самые про­стые вещи были для меня почти недосягаемыми. Те­перь я был сам себе хозяин. Я мог делать все, что ме­ня заинтересует, к чему возникало желание.

Вечер удался на славу. Мы много вспоминали, подшучивали друг над другом, смеялись до слез. Я не стал утром рано будить Бена. Я не мог уснуть сам и слышал, как Бен ворочался с боку на бок, даже что-то бормотал вполголоса, как будто только что пришел в этот мир. «Это от волнения», — определил событие внутренний голос, часто звучащий во мне в послед­нее время. Бен проснулся сам. С вечера мы поели плотно, голода не ощущалось. И мы решили побро­дить по бору. Потом', почувствовав толчок изнутри, Бен сказал:

— Ник, что-то изнутри подсказывает мне, что вре­мя возвращаться — значит, идем.

— Миг — и мы у дома. Заходить в дом я не стал. Учитель Бена вышел встречать нас на улицу. Долгие прощания были ни к чему, и я хотел сразу уйти, но Учитель обратился ко мне: Николай, как вел себя Бенедито?

— Вполне прилично. Я доволен им.

— Так все хорошо? — Учитель Бена был явно удивлен; похоже, он недоумевал, как это Бен может вести себя без изъянов.

— Мне нечего сказать о нем плохого. И мы с Бе­ном рады встрече и возможности побывать вместе.

— Я рад, что он не доставил тебе хлопот.

— Нам всегда с Николаем хорошо, — сказал Бен не без вызова.

— Бен, ты обещал мне...

— Я все помню, Николай, — перебил меня Бен, — не надо больше об этом. Ты как-нибудь приходи еще, ладно?

— Хорошо, я приду еще.

— Тогда до встречи, Николай!

— До встречи, Бен!

И я перенесся к себе домой, где после ухода Бена стало совсем пусто и еще более одиноко и холодно. Я не мог этого вынести.

 

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЗЕМЛЮ

 

Войдя в дом после разлуки с Беном, я ме­тался, не находил себе места, не было желания заняться чем-либо. Я пробовал взяться за учебники, ведь в этих книгах, было вре­мя, я находил успокоение, но теперь... В доме для ме­ня все еще звенел голос Бена, слышались его стре­мительные шаги. Он ходил очень быстро и легко, но не скажешь, что бесшумно. Для меня весь дом жил им. Он коснулся почти каждого предмета, когда ос­матривал мое жилье, и под его рукой все словно ожи­ло. Это было выше моих сил. Я вновь острой болью ощутил одиночество.

Что-то внутри меня шевельнулось, и я услышал: «Иди, пройдись по бору. Это успокоит». Это чувство вывело меня из состояния отрешенности, и я дейст­вительно решил прогуляться, но не в бору, а отпра­вился на облюбованное несколько ранее живописное местечко у реки, которое впоследствии станет самым излюбленным местом моих уединений. Я долго си­дел, глядя, как река мчит свои воды. Постепенно от­влекался от мрака своих дум, и во мне просыпалось что-то новое, почти неизвестное: желание соприкос­нуться со всем живым и мыслящим; приобщиться ко Вселенной, стать ее неотъемлемой частицей, но не простой, бездушной, а живой и творящей во благо

всем.

Возвращаться домой не хотелось, да к тому же у

меня было о чем поговорить либо с Учителем, либо со старцем Николосом. Я решил идти к Николосу, ведь день назад мы с Беном в его саду срезали гово­рящий цветок. И вот я там, куда стремился. Николос обрадовался моему появлению.

— О Николай, я рад тебя видеть в полном здра­вии, — несколько странно обратился он ко мне.

— Приветствую тебя, почтенный старец, — обра­тился я к нему, — если позволишь, поживу у тебя не­которое время.

— К чему такое вступление, Николай? Ведь ты знаешь, что можешь войти в этот дом и оставаться в нем, сколько захочешь, даже если меня не будет.

— Я знаю.

— Что ж, проходи.

Когда мы вошли в дом, старец, указав жестом на вазу с цветком, спросил:

— Это твоя работа?

— Да. Этот цветок срезал я. Но как ты догадался?

— Это моя маленькая тайна. И более того, могу тебе сказать, что ты был не один.

— Я был с Беном, но...

— Здесь уже нет ничего таинственного — простая наблюдательность: грядки в саду обработаны не толь­ко твоей рукой. Кто-то пласты в арыках клал в другом направлении, вот и все, — Николос улыбался, глядя на меня, словно перед ним стоял наивный мальчишка. Меня это не обидело. Я просто был в последнее время несколько рассеян. И вновь услышал где-то внутри го­лос: «Надо взять себя в руки». И я решил спросить об ^этом старца, наверняка он знал природу этого явления.

Старец Николос, — обратился я к нему, — знаешь, в последнее время внутри меня звучит странный голос, который как бы подсказывает мне. И я не знаю, что это и откуда оно идет...

— Ответ прост. Это твой внутренний голос. — Я ус­лышал ответ на поставленный вопрос из уст Учителя и даже содрогнулся, его ведь здесь не было, но...

— Био, ты всегда появляешься внезапно и бес­шумно. Приветствую тебя, — обратился к вошедше­му Николос, глядя поверх моей головы

— Я рад вас видеть, — ответил ему Учитель.
Да, это был именно он. Я встал и повернулся к

двери. С моих уст слетело лишь одно слово:

— Учитель?! — не то вопросительно, не то воскли-цательно.

— А ты кого хотел увидеть? Не Господа ли Бо­га? — пошутил Учитель, приветливо улыбнувшись мне. Конечно, он шутил... От его присутствия у меня поднялось настроение.

— А ты был так сильно погружен в свои мысли, что не почувствовал мой приход. Ты рассеян, надо как-то собраться в самом себе в комочек и жить. По­нимаешь, Николай, надо жить, а не бежать от само­го себя. Далеко не убежишь.

Учитель говорил мне то, что наболело во мне, словно он все это время был со мной рядом и слышал мои мысли. Он прошел в глубь комнаты, снимая на ходу верхнюю накидку. А Николос обратился ко мне:

— Николай, если не в тягость, сходи к колодцу за водой.

— Конечно, я принесу воду. — Взяв в руки резное ведро из дерева, я пошел к колодцу.

День клонился к вечеру. Благоухали цветы. Со стороны села доносилось монотонное гудение — это стремились в свои ульи пчелы. Меня очаровало спо­койствие, разлитое в воздухе, и какое-то время я сто­ял, вслушиваясь в шорохи листвы, щебет птиц, и вдыхал аромат цветов. Спокойствием наполнялась и моя душа. Приятная нега разливалась по всему телу, вновь ощутил желание слиться воедино со всем живым, стать неотъемлемой его частичкой.

Совсем рядом со мной пролетела пчела. Ее жуж­жание вернуло меня к действительности. Опустив ведро в колодец, я, легко вращая ручку на перекла­дине, поднял его. Перелил воду в принесенное ведер­ко и пошел к дому. Подходя, я замедлил шаг, во мне червячком копошилось любопытство: «О чем они го­ворят в мое отсутствие?»

— Я сегодня изрядно вымотался, но узнал то, что хотел, — говорил Учитель.

— Что-нибудь есть утешительное? — спросил его старец Николос.

— Едва ли это можно назвать утешительным, оп­ределен... — я не расслышал кому, — срок в пятьде­сят с небольшим лет.

Я хотел уже войти, решив, что они обсуждают ка­кие-то свои дела, но ответ старца заставил меня за­держаться.

— Да-а, — протянул Николос. — Выходит, Нико­лаю придется еще лет двадцать ждать, если...

— Если, — перебил его Учитель, — она сама не ре­шится за это время на встречу с ним.

Несомненно, разговор шел обо мне. Она — это, очевидно, Тамара. Но почему двадцать лет? И кому

определен этот срок в пятьдесят с небольшим лет? Что это за срок и какая связь между всем этим и

мной? Вопросы проносились один за другим. У меня зашумело в голове от избытка нахлынувших чувств, потемнело в глазах, так что я вынужден был прислониться к стене. Холод стены несколько отрезвил меня « Усилием воли я заставил себя улыбнуться и вошёл в комнату. О чем говорил Учитель со старцем, я более не слышал. Когда же я вошел, старец Николос легкой иронией в голосе спросил:

— Ты случаем не к себе домой за водой ходил?

— Вовсе нет. Закат очень красивый сегодня. За­любовался...

— Я уж хотел за тобой идти, тебя искать, — по­шутил Учитель, испытующе глядя на меня.

Но я словно панцирь надел на себя. Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что я подслушал то, что от меня скрывали. Собственно, зачем? Не лучше ли бы­ло бы мне все знать сразу? Так куда легче, чем жить в полном неведении и ждать неизвестно чего. Обо всем этом я размышлял, сидя с книгой у раскрытого окна. Я отказался от ужина. Мне было не до еды. Хо­телось подумать, побыть наедине с самим собой, но никуда не уходя, а оставаясь рядом с близкими мне людьми. Погрузившись в свои думы, я периодически перелистывал страницы раскрытой книги. Со сторо­ны создавалось впечатление, что я читаю. А мне и не надо было большего.

На следующий день, встав утром с постели, я по­нял, что Учителя не было в доме. За год я привык чувствовать его и не утратил эту способность. Дни проходили спокойно: мы со старцем то философство­вали, то спорили, отдыхая или работая в саду. А од­нажды я все-таки решился вернуться к волнующему меня вопросу о внутреннем голосе:

— Скажи, Николос, откуда идет внутренний го­лос, какова его природа?

— Я даже и не знаю, как объяснить тебе, — немно­го подумав, он продолжил: — Внутренний голос — это неотъемлемая частица тебя, как бы второе твое «я»- внутреннее проявление твоей личности. И еще можно сказать то, что он никогда не ошибается. Только надо уметь слышать его и не подавлять в себе.

— Это может и человек, и дух?

Да, и живущие здесь, и живущие на Земле. Для живущих там мы духи. Но мы все — люди. Только человеку сложно это принять за истину, и он скло­нен называть даже самого себя при переходе в мир иной «духом». По природе своей мы едины, различ­на лишь степень развития. А отсюда — иное мышле­ние, иное строение тела и так далее. Но ты спросил о чем-то еще, я забыл.

— Какова природа внутреннего голоса? — пере­спросил я.

— Его природа такова: это более утонченная суб­станция тебя самого. Это, если можно так сказать, «изысканная личность», твоя собственная личность, но заключенная в более плотную оболочку.

— Какая разница между взаимосвязью живущего на Земле и живущего в этом измерении человека с этой «изысканной» оболочкой?

— Очень часто земной человек не слышит этого голоса или заглушает его настолько, что тот теряет для него всякий смысл. Здесь же он проявляется бо­лее ощутимо. Я подчеркиваю — более ощутимо! По­тому что и здесь не каждому дано его слышать.

— Почему?

— Николай, но ведь это очень просто: все зависит от образа жизни и от силы духа.

— Я как-то не проводил параллель между образом жизни и силой духа.

— А ты подумай, много для себя откроешь инте­ресного. Только подели всех как бы на три категории: сильные, слабые и нечто среднее меж ними. И силою духа каждый по-своему и богат и беден. Знаешь, эта тема для написания книги. Может, кто-нибудь когда- то и напишет ее. Согласись, что среди сил зла очень много сильных духом. Чтобы творить бесчинства, равно как и противостоять им, нужна большая сила воли. Сильная личность, будь она возвышенной или низменной, — сильна! Слабым же можно простить их бессилие. А вот те, кто меж сильных и слабых, страдают больше всего. А отчего страдают? От снедающей внутренней борьбы, — резко ответил я, на что брови у Николоса дугами поднялись вверх, образовав легкие складки морщин на лбу, Я его озадачил.

— Николай, ты так категоричен, словно прошел через это сам, хоть и говоришь, что не задумывался на эту тему.

— Думать-то думал, но не с этой позиции подхо­дил. Да и потом я не могу себя никуда отнести. В чем-то я силен, а в чем-то беспомощен...

— Не надо прибедняться, Николай. Ты очень сильная личность. Но ты проходишь становление и укрепление силы духа. И то, что ты назвал внутрен­ней борьбой, — естественный процесс для каждого в ходе формирования и воспитания духа.

— Но я очень многого не могу подавить в себе, ну хотя бы...

— Не надо перечислять то, что ты не можешь. За­хочешь — научишься. Сможешь преодолеть и возвы­ситься над своими слабостями только благодаря же­ланию быть выше слабости и порока. Здесь тебе ни­кто не поможет. Только ты сам.

— Может, и так, но...

— Не надо никаких «но»... Будь тверд и решите­лен. Поставив цель, иди к ней. Каким бы долгим и трудным ни был путь, постарайся достигнуть желае­мого, при этом лишь не перечь своей совести, чтобы после не было угрызений. А если еще сможешь вни­мать внутреннему голосу, то ты просто счастливчик!

— Я не совсем тебя понял, Никол ос: к чему ты это подводишь?

Отвечу: достигнутая цель — это победа. А побе­да, будь она самой маленькой, всегда приятна. К тому же борьба на пути к цели закаляет волю и дух. А согла­сие с совестью и внутренним голосом возвышает тебя, переводя на новую ступень развития. Вот ты об этом и подумай, примеряя сказанное к себе. А я ненадолго уй­ду. Если не вернусь к утру, то полей грядку с ромашка­ми и клумбы возле дома. Все остальное, что и где есть в доме, ты знаешь. Или я ошибаюсь? — спросил он, ре­шительно направляясь к выходу.

_ Конечно, мне все в этом доме известно. Ведь

твой дом для меня все равно что свой.

— Тогда до встречи!

— Николос, все же не задерживайся.

— Я постараюсь.

— До встречи!

Старец Николос ушел, а я еще долго размышлял над нашим разговором, даже не заметил, как опус­тились сумерки. Николоса не было еще несколько дней. Меня не пугало, что надо было делать в саду, я хорошо знал. Мне же самому многого не нужно, я привык обходиться малым. В эти дни я много раз­мышлял. Мне не сиделось на одном месте, но и оста­вить дом я не мог.

Старец вернулся уставшим, но веселым, Я знал, что он все расскажет сам, без расспросов, или же про­молчит, если мне не надо этого знать, конечно, и здесь есть любопытные и досужие люди, старающие­ся знать все и везде. Но любой, хоть немного уважаю­щий себя человек не станет расспрашивать о том, о чем предпочитает умалчивать собеседник.

— Николай! Я рад, что ты здесь. Я, наверное, за­держал тебя своим отсутствием?

— Ты вернулся веселым, значит, твои дела хоро­ши. А что до меня, я не много потерял. Скорее, при­обрел: было время над кое-чем поразмыслить.

— Если так, что ж, можешь погостить еще.

— Ты вновь куда-то должен уйти?

— Нет, ты же знаешь, я редко отлучаюсь из дома. А почему ты спросил меня об этом? Ты хочешь уйти?

— Да, и если ты не возражаешь, то сейчас.

— Так скоро? — Николос был удивлен. -Да.

 

— Николай, послушай меня, не глупи, побудь лучше со мной или сходи к Учителю.

— О чем ты, старец Николос? Я вполне нормаль­но себя чувствую.

— Я не о твоем теле, а о состоянии души...

— Все нормально, поверь мне, — перебил я его.

— Нет. Здесь что-то не так. Мне не нравится ау­ра, исходящая от тебя. Слишком все взъерошено и очень неспокойно.

— Не удерживай меня, старец. Я обещаю тебе не делать глупостей и вернуться невредимым.

— Куда ты идешь?

— Этого я еще не знаю сам.

— А к Учителю не зайдешь?

— Нет, скорее всего, нет.

— Тогда до встречи, Николай!

— До встречи.

— Если нужна будет помощь, не забывай о нас с Био. Ты слышишь меня?

— Я никогда не сомневался в искренности наших отношений. Пока...

Куда идти? Не знаю. Мною владели ужасные ду­мы и мысли. Все наслаивалось одно на другое. Я пе­ренесся на неопределенное расстояние от дома Николоса и просто брел, не обращая внимания на окру­жающий меня пейзаж. А должно быть, было очень красиво. Но меня не трогали красоты природы... Внутренне я знал, что передвигаться подобным обра­зом небезопасно, и все же я отправился в никуда. Не определив никакой цели, я передвигался. Куда же я попал?

Со всех сторон на меня смотрели горящие глаза, полные злобы и ненависти. Я осознавал, что ненависть вызвана тем, что я чист; тем, что я — яркий блик сре­ди мрака. Из обгоревшей постройки поднялась и вы­шла ко мне навстречу груда тряпья, увенчанная шап­кой сплетенных и слипшихся волос, из-под которых не было видно черт лица. И все в округе зашевелилось _и потянулось ко мне. Нет! Я больше не хотел попадать в подобный переплет; на моем пути было достаточно встреч с нечистоплотностью. Внутренний голос про­кричал мне: «Опасность! Уходи!» Я понимал, что так нельзя передвигаться, пребывая в полной безвестнос­ти о месте нахождения. Но куда? На Землю. Эти мыс­ли удушливой волной захлестнули меня в один миг, в миг, который мог стать роковым. И я метнулся прочь отсюда, ощутив прикосновение к себе непонятного су­щества. Рывок был резким, но, удаляясь, я видел, что оно упало и с воплем протягивало вверх руку с клоком материи от моего плаща.

И вот я на Земле. И тоже непонятно где. Услышав хруст ломающихся веток, я оглянулся и увидел не­сущегося на меня носорога. Я шарахнулся в сторону, но... Животное не заметило меня. Я на Земле, а зна­чит, вне опасности.

Я находился на берегу небольшого залива, порос­шего с одной стороны чем-то вроде камыша. У меня за спиной находился массив леса. Здесь все было мне чуждо, и я перенесся в деревню, где прошло мое дет­ство. Я бродил вокруг селения, не решаясь войти в него, хоть и знал, что меня никто не увидит, что мне ничего не грозит. Но... Мне хотелось вернуться в тело и видимым прийти к тем, кто мне так дорог и близок. А так, что из того, что я их вижу, а они меня — нет. Это было ужасно больно сознавать. В се­ление я в этот вечер так и не зашел. Ночь провел, Удобно устроившись под раскидистым кустом, с ко­торого налетавший холодный ветер срывал послед­нюю листву.

Ближе к рассвету я озяб и вынужден был встать и немножко походить туда - сюда, чтоб немного со­греться. Оставившему мир земной не чужды чувства холода, зноя, когда он вновь приходит на Землю. Так было и со мной. Занимался рассвет, становилось светлее. Пересилив себя, я все же отправился к до­му бабушки. Со времени моего ухода здесь ничего не изменилось. Анфиска уже встала и разжигала са­мовар, ей все никак не удавалось разжечь, лучины гасли одна за другой. «Должно быть, отсырели», — подумал я и улыбнулся, вслушиваясь в ее привыч­ную перебранку с самой собой. Потом, тихо ступая, словно кто-то мог меня услышать, я вошел в бабуш­кину комнату. Она спала, и я стал дожидаться ее прихода. Войдя в комнату, она удивилась, увидев меня.

— Николай, это в самом деле ты?

— Конечно, я, бабушка.

— Но почему ты здесь? Тебе плохо?

— Нет, я просто пришел в гости. — Я не хотел ее расстраивать.

— Николушка, исстрадалась я здесь. Забрал бы ты меня с собой туда. — Она всхлипнула.

— Не в моей это воле, ты же знаешь.

— Да знать-то знаю, устала я...

Внутренний какой-то толчок, и непонятно отку­да застряла в голове фраза: «Уходи, пусть проводит. Пора ей...» Я был в смятении, но эта фраза вертелась и не давала мне покоя.

— Ты чем-то взволнован, Николушка? Что с то­бой? — прижимаясь ко мне, спросила бабушка.

Я слышал шаги Анфиски. Она шла будить бабуш­ку, нам надо было уходить. Откуда в тот миг появи­лось слово «нам» — не знаю. Но...

— Проводи меня, бабушка.

Ты уходишь? Так скоро, Николушка?

— Да, идем. Идем со мной. — И я увлек ее за со­бой. Мы уже были за селом, когда бабушка резко ис­чезла.

Она проснулась, догадался я. И быстро вернулся снова в дом. Бабушка, как была — в ночной сорочке, на коленях стояла перед образами. Она молилась. Анфиска стояла в дверях, с недоумением глядя на нее, она не слышала слов бабушки, зато слышал их я... И вот она встала, тяжело опираясь о стоявший рядом сундук, и сказала, обращаясь к Анфиске:

— Помоги надеть платье.

Анфиска молча помогла ей, а бабушка продолжа­ла, как бы рассуждая вслух:

— Вот и мой час, Анфиска, пробил.

— О чем это вы, прости, Господи?!

— Внук мой приходил ко мне.

— Может, к погоде?

— Да нет. Я с ним ушла аж до околицы, а тут и ты меня разбудила.

— Да будет вам так говорить. Рано умирать собра­лись. Поживите еще.

— Я устала. Пора мне... Ну, да что об этом гово­рить. Господь позовет, без страха пойду... А что там, чай готов?

— Да, давно вскипел, остывает...

И они вышли из комнаты. А я был пригвожден происшедшим к лавке и не мог двинуться. Невольно я стал вестником смерти... Но почему я? Почему я? И как это могло произойти?.. Однако, немного придя в себя, я, да простит меня Господь, порадовался: «Хоть одна любящая душа будет со мной в одном мире...» Придя к такому заключению, я не мог более находиться в доме. Будто бы перестало хватать воздуха и я вышел во двор. Но и здесь мне было мало места. Мне этот большой мир казался

тесным от переполнявших меня чувств и мыслей.

Как-то непроизвольно, повинуясь внутреннему зо­ву, я оказался в Саратове, в том парке, где когда-то познакомился с Тамарой, где встретил столько сча­стливых минут рядом с ней. Я бесцельно ходил по до­рожкам, присаживался на лавочки, где мы часто от­дыхали, вспоминал то, о чем мы говорили. И мне ка­залось, что она вот-вот появится, подойдет, как бывало раньше, сзади ко мне и закроет прохладны­ми руками глаза. Но увы... Это были лишь воспоми­нания. Но как они были живы: я слышал ее голос и чувствовал прикосновение рук. Я слышал трель со­ловья и переклики воробьишек в шумной стае, пере­летавших с места на место...

Я открыл глаза — и все исчезло. Стояла поздняя осень. Небо было хмурым, низко плыли облака. Сры­вался редкий дождь. Я почувствовал себя неуютно и одиноко в пустынном парке, где гуляли ветер да я... И как-то невольно, само собой, меня повлекло на кладбище. Всех, кто читает эту главу, призываю ни­когда не делать этого! Запомните, внушите себе: как бы ни было тоскливо — не возвращайтесь к своим ос­танкам! Зрелище ужасающее, а чувство отвращения после преследует очень долго. Досужий человек может спросить: а как же празд­ники, когда приходят на кладбище поминать ушед­ших? Я отвечу. В отпущенные для помина дни, а еще в день рождения и в день смерти душа не видит смра­да разложения тела и останков. Хотите вы или нет, а в особые дни вас ждут умершие, даже если никто не приходит на кладбище. Если нет возможности быть на кладбище — просто вспомните ушедших до­ма, и они придут к вам домой, туда, где вы есть! Не забывайте ушедших, ибо и сами будете забыты! И ес­ли б вы знали боль сознания, что ты забыт, что о те­бе не вспоминают, вам стало бы страшно. Помните ушедших, вспоминайте о них, думайте, мысленно обращайтесь к ним, потому что они живы! Они нужда­ются в вас более, чем вы, — особенно в первое время после ухода в мир иной.

Не хочу описывать виденное и пережитое мною тот день. Воспоминание и по прошествии многих лет леденит душу. Я был жестоко наказан! Внутренний голос твердил мне: «Остановись, остановись! Одумайся и вернись домой». Но я шел, подавляя в себе этот зов разума. Увиденное и пережитое довело меня почти до безумия. Собрав последние силы, я постепенно удалялся все дальше... я помню только — бежал... ничего не видя в округе и не слыша. Обес­силев, я упал. Больше ничего не помню... Очнулся я от холода.

Шел снег. Первый снег в ту зиму. Он устилал пушистым покрывалом все: и деревья, и пожухлую листву. Земля надевала белый саван. Где я находил­ся, не знаю и не знаю, как долго я пролежал вот так на земле. Меня трясло от холода. Хотелось вер­нуться домой, но — я не мог. Меня слово магнитом что-то невидимое удерживало здесь, на Земле. Я не­сколько раз пытался уйти домой, но не мог спра­виться сам с собой. Казалось, я потерял рассудок, потому что не смог сконцентрироваться мысленно на чем-то определенном. Перед глазами все плыло. Си­лы оставляли меня. Я куда-то брел, не различая мес­та» где иду... Я вышел к какому-то селу, вошел в первую попавшуюся избу, над крышей которой вился дым. Не обращая внимания на людей, зная, что они меня не видят, я прошел к печи. Согреваясь, я приобретал уверенность в себе. Силы возвращались ко мне, но я не мог сдвинуться с места, когда вновь пожелал вернуться домой. Внутренний голос молчал, и я не знал, что делать: меня что-то удерживало на Земле, не давая возможности оставить ее. Когда я согрелся, мысли приобрели ясность. Но я никак не мог вспомнить, как называется состояние, в котором я находился сейчас, а значит, не мог вый­ти из него. Я читал об этом, знал. Но не мог вспом­нить...

Забравшись на русскую печь, которая еще храни­ла тепло и дух выпеченного хлеба, я, устроившись удобно, заснул. Проснулся перед рассветом. В доме все еще спали. Мне показалось, что рядом со мной кто-то есть.

Я присмотрелся и увидел: что-то спало рядом со мной. Я подумал: «Кто это?» И это нечто потянулось и, проснувшись, изумленно посмотрело на меня.

— Ты кто? — спросило нечто.

— Я Николай, а ты?

— Я Хозяин дома, — ответило нечто и встало. Что же я увидел? С полметра высотой маленькое

худенькое существо. Мохнатое, мордочка беличья. Но оно понимало меня, а я его.

— Что ты здесь делаешь, в моем доме? — спросил Хозяин. — Я не знаю тебя.

— Я просто сильно устал и замерз. А здесь я со­грелся и выспался.

— Хорошо, что ты отдохнул. Теперь уходи! — Это прозвучало беззлобно, но решительно и твердо.

— Я не могу сейчас уйти.

— Почему?