Письмо 114

От президентши де Турвель к госпоже де Розмонд Дорогой друг мой, я не в силах побороть беспокойства и, не зная даже,будете ли вы в состоянии ответить мне, не могу не расспросить вас. Хотя вы исчитаете, что у господина де Вальмона нет ничего опасного, я не разделяю тойуверенности в хорошем его состоянии, какой, видимо, проникнуты вы. Нередкослучается, что меланхолия и стремление уклониться от общения с людьмиоказываются предвестниками серьезного заболевания. Телесные страдания также, как и душевные, вызывают потребность в одиночестве, и часто мы упрекаемза дурное расположение духа тех, кого можно только жалеть, как больных. Мне кажется, что ему все же следовало бы с кем-нибудь посоветоваться.Как это вы сейчас, тоже болея, не имеете подле себя врача? Мой врач, которыйбыл у меня сегодня утром и с которым - не скрою от вас - я косвенным образомпосоветовалась, полагает, что внезапной апатией у людей от природыдеятельных пренебрегать не следует. Он же добавил, что болезнь, если еевовремя не захватить, не поддается лечению. Зачем же подвергать такому рискустоль дорогое вам существо? Беспокойство мое усиливается тем, что вот уже четыре дня, как я неполучаю от него известий. Боже мой! Уж не обманываете ли вы меня насчет егосостояния? Почему бы он вдруг перестал писать мне? Если только из-за того,что я неизменно возвращала ему письма, то мне кажется, что он гораздо раньшепринял бы такое решение. Наконец, хотя смешно верить предчувствиям, я уже втечение нескольких дней погружена в такую тоску, что мне просто страшностановится. Ах, может быть, я накануне величайшей беды! Вы не поверили бы - и мне стыдно вам в этом признаться, - какое дляменя огорчение не получать больше тех писем, которые я сама же отказываласьчитать. Я все-таки имела уверенность в том, что он обо мне думает! И я хотябы видела что-то, исходящее от него. Я не распечатывала этих писем, но яплакала, глядя на них; слезы мои текли легче и были не столь горькими, итолько эти слезы хоть немного рассеивали уныние, в котором я нахожусь со днявозвращения. Заклинаю вас, снисходительный друг мой, напишите мне своейрукой, как только сможете, а пока распорядитесь, чтобы мне ежедневносообщали о вас и о нем. Я вижу, что почти ни слова не сказала лично вам, но вы знаете моичувства, мою безграничную привязанность, мою нежную благодарность за вашучувствительную дружбу. Вы простите мне смятение, в котором я нахожусь, моисмертельные страдания, ужаснейшую муку - страшиться бедствий, причинакоторых, возможно, я же сама. Великий боже! Эта доводящая до отчаяния мысльпреследует меня, раздирает мне сердце. Не хватало мне только этогонесчастья, и я чувствую, что рождена лишь для того, чтобы испытать их все. Прощайте, дорогой друг, любите меня, жалейте меня. Получу ли я сегодняот вас письмо? Париж, 16 октября 17...