Организация АДД 5 страница
— Нужно будет организовать нам трассу на Аляску, скажем, в Фербенкс.
И, поручив Голованову это дело, добавил:
— Может быть, нам с вами придется слетать в Квебек. Но это между нами... Вскоре Сталин спросил:
— Как лучше и быстрее попасть в Вашингтон самолетом? Я полечу к президенту Соединенных Штатов Америки Рузвельту. Об этом знают трое: я, вы и Вячеслав Михайлович Молотов.
— Я тебе скажу следующее дело, — говорит Голованов, имея давнюю привычку часто повторять эту фразу в беседе и при этом что-нибудь крутить в руке — авторучку, расческу (сейчас это была березовая щепка), — если это сказал Сталин, так оно и было: знали действительно трое.
...И Голованов стал прикидывать все возможные варианты полета в Вашингтон по разным направлениям и на разных самолетах. Полет через Аляску был бы слишком долгим и требовал большой подготовки. Лететь через Иран тоже далековато, да и неизвестно, как к этому отнесутся государства, над территориями которых прошла бы трасса...
Голованов остановился на самом, казалось бы, парадоксальном варианте: лететь на одиночном четырехмоторном бомбардировщике ТБ-7 (Пе-8) из Москвы в Лондон, потом через Исландию и Канаду — в США. [257] Это был рискованнейший шаг — полет над Европой, занятой противником! Тем более, что на борту должен быть сам Сталин. Голованов считал эту трассу наиболее выгодной и безопасной, потому что даже если немецкая агентура каким-то образом пронюхает о готовящемся визите советского руководителя в Америку, то вряд ли кто подумает, что русские пойдут на такой риск, как длительный полет над вражеской территорией.
Сталин согласился с этими доводами и сказал Голованову:
— Мы вам верим и на вас полагаемся. Действуйте, как найдете нужным, так как вы в первую очередь несете ответственность.
Голованов стал разрабатывать утвержденную трассу. Генерал-лейтенант, командующий стратегической авиацией Ставки Верховного Главнокомандования, он прятал в стол карту маршрута, когда в кабинет входил даже его заместитель или начальник штаба, — настолько велика была секретность намеченного дела...
12 апреля 1942 года в Москву приходит послание:
«ЛИЧНО ОТ ПРЕЗИДЕНТА Г-НУ СТАЛИНУ
К несчастью, географическое расстояние делает нашу встречу практически невозможной в настоящее время. Такая встреча, дающая возможность личной беседы, была бы чрезвычайно полезна для ведения войны против гитлеризма. Возможно, что, если дела пойдут так хорошо, как мы надеемся, мы сможем с Вами провести несколько дней вместе будущим летом близ нашей общей границы возле Аляски. Но пока что я считаю крайне важным с военной и других точек зрения иметь что-то максимально приближающееся к обмену мнениями.
Я имею в виду весьма важное военное предложение, связанное с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем западном фронте. Этой цели я придаю огромное значение.
Поэтому я хотел бы, чтобы Вы обдумали вопрос о возможности направить в самое ближайшее время [258] в Вашингтон г-на Молотова и доверенного генерала. Время имеет большое значение, если мы должны оказать существенную помощь. Мы предоставим в их распоряжение хороший транспортный самолет, и они смогут совершить перелет туда и обратно в две недели...»
Сталин ответил 20 апреля 1942 года:
«Разрешите поблагодарить Вас за послание, которое я на днях получил в Москве.
Советское правительство согласно, что необходимо устроить встречу В. М. Молотова с Вами для обмена мнений по вопросу об организации второго фронта в Европе в ближайшее время. В. М. Молотов может приехать в Вашингтон не позже Ш — 15 мая с соответствующим военным представителем.
Само собой понятно, что Молотов побудет также в Лондоне для обмена мнениями с английским правительством...»
Из этих писем видно, что желания Сталина и Рузвельта совпали, однако инициатива встречи теперь исходит от Рузвельта.
«Если дела пойдут так хорошо, как мы надеемся...», — пишет американский президент. Существенное условие. Оно-то и не позволило полететь Сталину в Вашингтон. Ситуация на фронтах к апрелю осложнилась, и покидать капитанский мостик было нельзя. Видимо, понимая это, Рузвельт просит направить в Вашингтон Молотова.
А может, Сталин испугался лететь? Нет, он был не робкого десятка. Об этом мне не раз говорили и Голованов, и Молотов, знавший Сталина 42 года...
— Прежде чем осуществить этот перелет, — вспоминал Голованов, — я отправил в Лондон мой лучший экипаж во главе с майором Сергеем Асямовым. Вторым пилотом был Пусэп, а штурманами — — Романов и Штепенко.
Это был пробный полет, истинной цели которого летчики не знали. Асямов под большим секретом сказал Пусэпу, что у англичан закуплена партия [259] четырехмоторных самолетов, и в ближайшее время нужно будет возить в Англию наших летчиков, чтобы перегонять эти самолеты. Вот, мол, начальство и решило проверить, справимся ли с этим заданием...
Утром 29 апреля огромный петляковский бомбардировщик ТБ-7, пробыв в воздухе 7 часов 10 минут, приземлился на аэродроме Тилинг в Шотландии. Союзники тепло встретили русских летчиков, и вскоре на пассажирском самолете «Фламинго» доставили в Лондон. Посол в Англии И. Майский сообщил о благополучном прилете экипажа, о чем Голованов доложил Сталину. Но радость была преждевременной. Случилось непредвиденное.
На другой день по просьбе англичан майор Асямов на том же небольшом «Фламинго» вылетел в Тилинг — там собралось много желающих посмотреть невиданный советский бомбардировщик ТБ-7. Затем союзники решили показать русскому пилоту свою боевую технику в Ист-Форчуне. На обратном пути в Лондон «Фламинго» воспламенился в воздухе и развалился на части. Все десять человек, находившихся на борту, погибли — английский экипаж, два офицера и три члена советской военной миссии. Погиб майор Асямов, всеобщий любимец, замечательный человек, летчик «чкаловского типа».
В 1971 году вместе с маршалом Головановым мне довелось быть на тридцатилетнем юбилее дальнебом-бардировочного авиационного полка, в списки которого навечно зачислен майор С. Асямов. Там я и познакомился с Энделем Карловичем Пусэпом, седым, усатым ветераном.
«Ты знаешь, я его не узнал!» — сказал мне Голованов. А я вспомнил фотографию бравого молодого летчика с только что полученной Звездой Героя — 1942 год. Пусэп в составе экипажа легендарного Михаила Водопьянова одним из первых в августе 1941 года летал бомбить Берлин. На обратном пути пришлось на подбитом самолете совершить вынужденную посадку и. пробираться к своим через линию фронта по эстонской земле. Летчиков спасло то обстоятельство, что Пусэп — эстонец и на родном языке поговорил с мальчишкой-пастухом, который показал правильную дорогу... [260] Пусэпа я увидел в парадном строю ветеранов на бетонке аэродрома. Когда они с возвышающимся над всеми двухметровым Головановым направились к строю современных боевых летчиков, грянул оркестр. Командир полка отрапортовал:
— Товарищ Главный маршал авиации! Гвардейский Орловский полк тяжелых бомбардировщиков дальней авиации построен по случаю тридцатилетнего юбилея!
— Здравствуйте, гвардейцы! — тряхнул стариной бывший первый командир этого полка, ставший их маршалом.
Когда он обошел строй, последовала команда:
— Ветеранам части принять Боевое Знамя!
Солнечные лучи рябят бетонку, сверкают на лаковых козырьках парадных фуражек, на трубах оркестра, на золоте букв Боевого Знамени, на серебре слезинок, что вспыхнули у многих, ибо редкое сердце не дрогнуло, когда седой Пусэп высоко над головой поднял красное бархатное полотнище, ветер подхватил, развернул его, и колонна ветеранов во главе со своим легендарным маршалом двинулась по квадратам бетонки мимо широких капониров и огромных современных «Ту» — «бэкфайеров». За ними по эскадрильям синими сверкающими квадратами по белой бетонке прошел полк — второе, третье после них поколение летчиков-дальников, а небо над шагающими колоннами разорвал гром взлетевших «Сухих». Это соседний истребительный полк каскадом высшего пилотажа приветствовал своих друзей — бомбардировщиков...
Но я отвлекся, да и не мог не отвлечься от своего основного рассказа, потому что все дорого, все ярко озарено в памяти... Был торжественный ужин, и я сидел за столом рядом с Пусэпом. Эндель Карлович — маленький, собранный — и за столом все делал как-то по особому аккуратно, тщательно.
— Мы среди экипажа решили разыграть на спичках, — сказал он мне, — кому лететь с англичанами в Тилинг. Я вытащил спичку с головкой, и это означало, что полетит Сережа Асямов. А то бы сейчас он тебе рассказывал об этом, а не я.
Почему погиб Асямов? Голованов был убежден, что дело здесь нечистое. В английском руководстве, [261] считал он, не были заинтересованы в визите советского представителя. Гибель Асямова произвела сильное впечатление на Сталина.
— Ну и союзнички у нас! — сказал он. — Только и смотри за ними в оба!
Этой фразы нет в мемуарах Голованова. Она не прошла через «инстанции».
— Ну что же нам делать теперь? — спросил Сталин у Голованова. — Встреча с Рузвельтом должна обязательно состояться! Вы еще что-нибудь можете предложить?
— Могу, товарищ Сталин, — ответил Голованов. — Летчик Пусэп, находящийся сейчас в Англии, является командиром корабля. Он полярный летчик, привыкший по многу часов летать на Севере без посадки, да и во время войны ему приходилось подолгу быть в воздухе, поэтому он один приведет самолет домой. Здесь мы пополним экипаж, и можно будет отправляться в путь.
— Вот как! А вы уверены в этом?
— Да, уверен, товарищ Сталин.
— Ну что ж, действуйте!
«Англичане-то не знали, что Пусэп — тоже командир корабля, — говорил мне Голованов. — Представляешь, как они удивились, когда тяжелый четырехмоторный бомбардировщик с одним пилотом поднялся в воздух и через несколько часов благополучно приземлился в Москве!»
...Экипаж пополнили опытным летчиком капитаном Обуховым, который занял место второго пилота. А командиром стал Пусэп.
5 мая 1942 года генерал Голованов вызвал к себе экипаж.
— Вы уверены, что гибель майора Асямова была случайностью? — спросил он у Пусэпа.
— Вместе с нашими людьми в катастрофе погибли пять английских старших офицеров, — ответил Пусэп.
Голованов опустился в кресло, задумался, но вскоре энергично поднялся и сказал:
— В ближайшие дни вам придется выполнить еще одно сложное и ответственное задание... А за рубежом придется отказаться от чужих самолетов. Если окажется необходимым, поезжайте на поезде или на машине.
К 10 мая самолет был еще раз осмотрен, проверен [262] комиссией и признан готовым к дальнему перелету. Сталин ведь обещал Рузвельту — 10–15 мая. Однако принимать самолет в Англии не торопились. И все-таки 19 мая вылет состоялся.
Едва экипаж сел поужинать в летной столовой, вызвали командира:
— Товарищ Пусэп, с вами желает поговорить «хозяин»!
Пусэп не понял, о каком «хозяине» идет речь, но уже издали увидел вокруг своего самолета десяток автомашин. Группа людей в шляпах надевала летную амуницию. Возле генерала Голованова человек в песне застегивал молнию комбинезона. Пусэп сразу узнал по портретам, знакомым каждому школьнику, — Молотов!
— Такой молодой, а уже майор! — с улыбкой сказал Вячеслав Михайлович, пожимая руку пилоту.
Экипаж и десяток пассажиров заняли места в бомбардировщике, и он пошел на взлет. Чтобы не выдать месторасположение своего аэродрома, если карта маршрута попадет к противнику, начало трассы было нанесено от Загорска, а до этого исходного пункта нужно было знать курс наизусть. Главный пассажир летел под именем «мистер Браун»...
Многочасовое путешествие на необорудованном для пассажиров бомбардировщике — непростое дело. Самолет не был герметичным. Значительную часть маршрута пришлось лететь на большой высоте при низкой температуре и недостатке кислорода. Пассажиры пользовались кислородными масками. Многих клонило в сон, но члены экипажа постоянно следили, чтобы никто не уснул, потому что могла перегнуться трубочка кислородного прибора. Разумеется, особое внимание уделялось «мистеру Брауну», которому тоже пришлось изрядно померзнуть, хоть он и был в меховом летном обмундировании: температура внутри самолета равнялась наружной и порой достигала нескольких десятков градусов ниже нуля по Цельсию.
Когда пролетали линию фронта, на самолет обрушился шквал зенитного огня, дальше летели над территорией, оккупированной противником, ускользали от немецких истребителей, попадали в болтанку. Пассажиры это ощущали, но, может, к счастью, почти [263] ничего не видели: в их распоряжении было только одно маленькое окошечко.
Но в целом все шло нормально. И вдруг — в четвертом моторе утечка масла! Струя потекла по правому крылу. Чтобы сократить время полета, пришлось изменить курс, но штурманы Романов и Штепенко все же вывели самолет к побережью Шотландии, и он приземлился на уже знакомом аэродроме Тилинг.
Вереница машин увезла «мистера Брауна» и его спутников в город Данди, где их ждал специальный поезд. Но и поезд не довез их до Лондона. Он остановился на маленькой глухой станции, где «мистера Брауна» встретил министр иностранных дел Великобритании сэр Энтони Идеи, и уже на автомобилях делегация прибыла в английскую столицу. Вот так. Почище, чем в детективных романах.
Трудная была задача у «мистера Брауна». Главный вопрос — открытие второго фронта в Европе в 1942 году. Но английский премьер Уинстон Черчилль и слушать об этом не хотел. Вот что говорил мне сам В. М. Молотов:
— В 1942 году я был участником всех переговоров по второму фронту, и я первый не верил, что они это могут сделать. Я был спокоен и понимал, что это для них совершенно невозможная вещь. Но, во-первых, такое требование нам было политически необходимо, а, во-вторых, из них надо было выжимать все. И Сталин тоже не верил, я в этом не сомневаюсь. А требовать надо было!.. Для нас их бумажка имела громадное политическое значение. Ободряла, а это тогда много значило... От них ждать помощи в деле защиты социализма? Большевики были бы такие идиоты! А вот чтобы их прижать: вот вы какие подлецы, говорите одно, а делаете другое, это и перед их народом ставит их в трудное положение, народ-то все-таки чувствует, что русские воют, а они — нет. Потом, не только не воюют, но и пишут, и говорят одно, а делают другое, это их разоблачает перед народом: что же вы жульничаете? Веру подрывает в империалистов. Все это нам очень важно... Конечно, мы не верили в такой второй фронт, но должны были его добиваться. Мы втягивали их: не можешь, а обещал...
Подписать коммюнике об открытии второго фронта Черчилль наотрез отказался. [264] Другой важной задачей для Молотова было добиться заключения договора между СССР и Великобританией, и этого он добился.
— Я подписал договор в Лондоне в присутствии Черчилля, — говорит Молотов. — Подписывал Идеи и я — о союзе, об организации союза стран для подготовки мира в будущем; о том, чтобы совместно кончить войну и совместно организовывать мир...
Жили в Чекерсе. Километров пятьдесят — шестьдесят от Лондона. И там я устроил обед в первый день приезда. Черчилль и Идеи были, я и мои. Какой-то небольшой сад. Небогатое старинное здание. Подарил, значит, какой-то старый дворянин правительству — пользуйтесь! Резиденция премьер-министра. Ванная есть, а душа нет. Вот я у Рузвельта был, я же ночевал в Белом доме. У Рузвельта устроено все по-настоящему, у него и ванна с душем... Черчилль в Москве умилялся, что у нас вода течет из кранов в изобилии и, когда умываешься, не принято затыкать раковину...
— Мы настаивали на документе о наших послевоенных границах, — продолжает Молотов. — Деталей не помню, а сущность помню, конечно. Мы настаивали все время, я напирал на это. Сталин в 1941 году, потом я прилетел с проектом в 1942-м... Черчилль: «Это мы никак не можем». -Я так и вертелся туда-сюда. Послал Сталину телеграмму. Отвечает: «Согласись без этого». Я — вперед. Все упиралось в признание за нами Прибалтики. Они не соглашались. А когда мы от этого отошли, — конечно, это было необходимо в тот момент, — они удивились. Черчилль был поражен. Идеи обрадовался очень, что мы пошли ему навстречу.
Когда Идеи приезжал, Сталин все время на самолюбие бил, что тот сам, без консультаций, не может решить этот вопрос...
Пришлось нам уступить. Оставить этот вопрос открытым. Открытым. Вот только теперь, в нынешнем положении, Англия и Америка впервые официально признали наши границы с Прибалтикой. Поздно, но признали...
Президент Форд сказал: «Безобразие, что Прибалтика до сих пор не имеет независимости, но политика требует не вмешиваться».
То, что американцы признали Прибалтику нашей, [265] большой шаг в нашу пользу. Они ни за что не хотели. Шаг вперед, большое дело.
...Частично выполнив свою задачу в Лондоне, «мистер Браун» собрался лететь в Вашингтон. Англичане дали своего радиста, веселого толстяка Кэмпбела с большим желтым портфелем, где, как он выразился, у него «лежит все радио мира». Так у Пусэпа, честно говоря, вопреки желанию, появился новый, четырнадцатый член экипажа — радист, который впоследствии хоть и не всегда мог связаться по радио с нужным аэродромом, но сразу после знакомства начал свою деятельность с безмолвного, но понятного во всех концах земного шара жеста, и весь экипаж направился в бар...
Когда самолет подготовили к дальнейшему полету, в диспетчерской аэродрома появилась необычная надпись мелом на доске: «Самолет ТБ-7, командир Пусэп, прибыл из Советского Союза, направляется в Исландию».
Да, следующая посадка намечалась в Исландии, а конечный пункт маршрута английской службе движения знать было необязательно.
Дальнейший полет проходил над океаном, и «мистеру Брауну», как и другим пассажирам, пришлось надеть на себя «мисс Мэй» — спасательный воротник, который, когда его надували, оттопыривался на груди и, по утверждению знатоков, был очень похож на бюст голливудской кинозвезды мисс Мэй.
— Дали нам резиновые лодки, скамеечки поставили, — вспоминал Молотов.
— Мне рассказывал Пусэп, — говорю я Молото-ву, — что англичане, разрабатывавшие маршрут от Лондона до Америки, дали вам такую конечную точку, чтоб вы там не сели. Но во время промежуточной стоянки в Рейкьявике Пусэп познакомился с американским полковником Арнольдом, который, узнав, что русские собираются сесть на острове Ньюфаундленд, сказал: «Не летите туда. Вы там не сядете. Там все время меняется погода. Садитесь вот здесь. — И Арнольд отметил на карте аэродром Гус-Бей. — Только никому не говорите, что я вам посоветовал. Это наш секретный аэродром. Там еще идет строительство, условия спартанские, но виски и консервы имеются.
ф. Чуев [266] Я знаю, кого вы везете, — добавил американский полковник. — Не летите на Ньюфаундленд, куда вам предлагают англичане, вы там в тумане разобьетесь, а в Гус-Бее сядете нормально».
«Я, конечно, — признался Пусэп, — летел по трассе, утвержденной командованием — на Ньюфаундленд. Вдруг этот американец — провокатор? Но летел осторожно и убедился, что он прав. Отвернул от туманов и сел в Гус-Бее, что было полной неожиданностью для союзников. Когда американцы спрашивали нас, как мы нашли их аэродром, мы отвечали: «По сигналам радиовещательных станций». Никогда не забуду полковника Арнольда.
— Вот этого я не знал, — говорит Молотов. — Да, англичане очень не хотели, чтоб я летел к Рузвельту.
Можно себе представить, что творилось на аэродроме Гус-Бей, когда приземлился невиданный бомбардировщик с красными звездами! Среди подбежавших к самолету оказались украинцы и русские аляскин-цы, строительные рабочие.
— На борту — народный комиссар иностранных дел Советского Союза, — сказал командир корабля.
Подъехал начальник базы и сразу пригласил всех за общий стол. Недостатка ни в спиртном, ни в консервах не было — ив этом оказался тоже прав полковник Арнольд. После многочисленных тостов за победу советско-американского оружия и за американо-советскую дружбу пошел обмен сувенирами.
«Пуговицы от мундиров, зажигалки, даже спички переходили из рук в руки, — вспоминал Пусэп. — Смотрю, один американский лейтенант уже пытается отвинтить с моей гимнастерки орден Красной Звезды».
Молотов заметил это и выручил Пусэпа:
— Давайте мы запишем вас в нашу дальнюю авиацию, — сказал он американцу, — вы полетаете, как он, побомбите Берлин, и мы вам дадим точно такую же звезду и, может, даже не одну.
Лейтенант сразу стал серьезным, и у него пропала охота отвинчивать русский орден.
В это время в столовую вошли штурманы Романов и Штепенко, побывавшие на метеорологической станции, и сказали, что до Вашингтона по всей трассе яркая, солнечная погода. Взлет! [290]
Однако дул сильный встречный ветер, и, если 3000 километров над океаном самолет преодолел за восемь часов, то теперь то же время потребовалось на оставшиеся 2000 километров. К тому же спустился туман, и пришлось лететь на высоте всего нескольких сот метров над землей. Моторы настолько перегрелись, что на их обшивке, как говорят в таких случаях пилоты, можно было жарить картошку. Один мотор пришлось выключить, когда до Вашингтона оставалось 50 миль, на другом сбавили обороты. Оставалось два мотора, работавшие на полных оборотах, но Пусэп отлично посадил машину. По его выражению, самолет был похож на пирожок, который окунули в горячее масло...
Нашу правительственную делегацию встретили государственный секретарь США Корделл Хэлл и посол СССР М. Литвинов. «Мистера Брауна» повезли в Белый дом...
А вокруг летчиков собралась толпа американских офицеров — фотографировали, просили автографы... Наконец штурман Романов на ломаном английском объяснил, что они очень устали и хотели бы отдохнуть. Но американцы, видимо, неправильно его поняли и привели экипаж в помещение с огромным количеством бутылок... И только после тостов над гостями сжалились, и они проспали шестнадцать часов подряд...
Один из советских дипломатов, встречавших Моло-това в Вашингтоне 29 мая 1942 года, отмечает, что Вячеслав Михайлович был очень бледен и показался нездоровым. Конечно, полет из Лондона через Исландию в Вашингтон был длительным и тяжелым. Но несмотря на усталость, Молотов в тот же день встретился в Белом доме с президентом Рузвельтом.
Переговоры шли четыре дня.
Расскажу о них подробнее.
После обычной церемонии представлений и приветствий Молотов с присущей ему краткостью поделился впечатлениями о перелете и сразу же перевел разговор в деловое русло. Он пожелал подробно обсудить военное положение, главным образом на советско-германском фронте, и принять конкретные решения.
Рузвельт согласился, что главным врагом является Гитлер, поэтому на Тихом океане следует занимать [267] только оборонительную позицию. Но как убедить в этом некоторых деятелей США? К тому ж неизвестно, куда японцы бросят скопление своих военных кораблей — на юг против Гавайских островов и Австралии или на север против Аляски или Камчатки? Молотов заметил, что Камчатка будет обороняться, но Красная Армия не сможет выделить для ее защиты необходимое количество войск и оружия.
— А какими сведениями располагает господин Молотов об обращении нацистов с советскими военнопленными? — спросил Рузвельт.
— Судя по данным, полученным не только от советских разведчиков, но также из польских и чешских источников, с русскими военнопленными обращаются жестоко, бесчеловечно. Об этом сообщили и 25 советских военнопленных, бежавших из Норвегии в Швецию. Немцы не считают себя связанными какими бы то ни было соглашениями, хотя Советский Союз, насколько мог, действовал в соответствии» с Гаагской конвенцией.
— Мы столкнулись с аналогичной проблемой в связи с американцами, попавшими в плен к японцам, — заметил президент. — Питание их ограничено японским армейским пайком, что равносильно для американцев голодному пайку.
«Если б наших хоть бы так кормили!» — подумал Молотов, но ничего не сказал.
— А вы не заметили, что увеличилось число сообщений об ухудшении морального состояния Германии? — спросил Рузвельт.
— Да, увеличилось, — согласился Молотов, но не высказался по поводу их значения.
Президент заговорил о Японии. Молотов сказал:
— Японцы стараются всеми способами мешать переброске дивизий из Сибири на германский фронт, и будут продолжать угрожать Сибири, связывая там наши войска.
Рузвельт заинтересовался применением отравляющих веществ. Советский нарком сказал, что немцы перебрасывают на русский фронт большое количество таких веществ, но пока их не применяли...
В шесть часов вечера первая беседа закончилась. В кабинет вошел камердинер и увез сидевшего в [268] коляске президента. Рузвельт был в элегантном белом костюме, а ноги его, как всегда, были покрыты клетчатым пледом. Молотову показали приготовленную для него комнату в Белом доме...
А уже через час и сорок минут переговоры продолжились за обедом и затянулись до полуночи.
Рузвельт говорил о своем желании после войны приступить к разоружению, сохранив оружие только для полицейских функций, в основном против Германии и Японии.
— Мировое хозяйство долго не оправится, если мы снова будем вынуждены нести бремя вооружений, — сказал он. — Но на 25 лет мы сможем установить мир.
Молотов долго выслушивал рассуждения президента, а в конце беседы обратился к нему с предложением обсудить завтра вопрос об открытии второго фронта в Европе. Они еще недолго поговорили один на один, а на другой день, в 11 утра, переговоры возобновились.
На этот раз в Овальном зале кроме президента находились генерал Маршалл и адмирал Кинг.
— — Я хочу проинформировать вас, — обратился к ним Рузвельт, — о проблемах, поднятых господином Молотовым, который только что прибыл из Лондона, где он обсуждал с английскими властями вопрос об открытии второго фронта в Западной Европе. Нет никакого сомнения, что на русском фронте у немцев имеется такое превосходство в авиации и механизированных силах, что положение является неустойчивым. Советский Союз хочет, чтобы англичане и американцы высадили на континент такое количество войск, которое сможет отвлечь с советского фронта сорок германских дивизий. Мы сознаем трудности и считаем будущее достаточно серьезным. Мы считаем своей обязанностью помочь в меру своих сил Советскому Союзу, хотя возможность осуществления этой помощи в настоящий момент представляется сомнительной. В связи с этим встает вопрос: что мы можем сделать, даже если шансы на успех не особенно велики? Наибольшие трудности США испытывают в области океанского транспорта. Отправка каждого транспорта с конвоем через океан в Мурманск сама по себе уже является крупной военно-морской операцией... [269]
— Вопрос об открытии второго фронта, — сказал Молотов, — хоть и носит как военный, так и политический характер, все же преимущественно вопрос политический. Возможно, в 1943 году положение будет существенно отличаться от положения 1942 года. В 1942 году Гитлер является хозяином всей Европы, за исключением нескольких незначительных стран. Он главный враг всех народов. Правда, нужно надеяться, что русские смогут устоять и продолжать борьбу в течение всего 1942 года, однако следует проанализировать и другую возможность. Опираясь на свое господство на континенте, Гитлер может бросить в бой такие людские резервы и такую технику, что Красная Армия, возможно, и не устоит перед нацистами. Это создаст серьезную обстановку, которую нельзя не учитывать. В этом случае советский фронт станет второстепенным, Красная Армия будет ослаблена, а силы Гитлера соответственно возрастут, поскольку он будет иметь в своем распоряжении не только большое количество войск, но также продовольствие и сырье Украины, нефть Кавказа. В этих условиях война станет более тяжелой и затяжной. Открытие нового фронта в 1942 году осложнит положение Гитлера, и, стало быть, создание такого фронта не следует откладывать. Во всем этом деле решающим является вопрос, когда для Объединенных Наций открытие второго фронта будет выгоднее — в 1942 или в 1943 году?