Возраста

Студентам предлагается адаптированный М.С. Неймарк текст-отрывок из произведения Л. Толстого «Детство, отрочество, юность с описанием поведения Николеньки для выявления у современного подростка чувства взрослости через обсуждение-беседу по тексту.

Беседа с каждым подростком должна проводиться индивидуально в свободной форме. Примерные вопросы и сам текст даны ниже. С помощью беседы необходимо выявить следующее:

1. Степень близости, идентичности, понятности образа Николеньки школьнику:

• совершенно непонятен, вызывает к себе критическое отношение - часто такая позиция характерна для детей младшего школьного возраста или тех, кто «уходит» от беседы;

• понятен в своем негативном поведении, вызывает осуждение - типичное отношение младшего школьника, для которого авторитет взрослого не подлежит сомнению; идентификация с чувством вины, переживаемым Николенькой;

• понятен и близок мотивами поведения, например, привлечь к себе внимание понравившейся девочки любой ценой; ориентировкой на сверстников в большей степени, чем на взрослых; неумением вовремя остановиться в шалостях; обостренное чувство несправедливости и т.п. - типично подростковая позиция;

• непонятен в переживании одиночества - типично для ребенка доподросткового возраста (когда я не один, я уже не одинок);

• понятен в переживании одиночества среди людей - типично подростковое отношение;

• понятен в стремлении самоутвердиться в своей особенности, неповторимости, значимости, в демонстративности любви к себе - обостренное переживание этого чувства характерно для подросткового чувства;

• понятен в том, что его не понимают в болезненном переживании этого чувства Николенькой.

2. Насколько привлекательно, интересно обсуждать прочитанный отрывок, сравнивать поведение Николеньки со своим:

• привлекательность сюжета для младших школьников и внутреннего мира героя для подростка.

В день рождения Любочки еще перед обедом к нам стали съезжаться гости, но мы, т.е. я и Володя, не могли к ним присоединиться, т.к. у нас еще должен был быть один урок истории. Учитель опаздывал. Володя повторял урок. От нечего делать он раскрыл учебник истории и стал прочитывать урок. История казалась мне всегда самым скучным предметом, учил историю я без желания и интереса. Урок на сегодня был большой и трудный, я ничего не знал и видел, что уже никак не успею хоть что-нибудь запомнить. За прошедший урок истории учитель жаловался на меня гувернеру и поставил мне «2». Гувернер сказал, что если в следующий урок я получу меньше «3», то буду строго наказан. Теперь-то и предстоял этот урок, и я, признаюсь, сильно трусил.

Я так увлекся перечитыванием незнакомого мне урока, что не заметил, как пришел учитель.

- Ну-с, - сказал он, потирая руки, - отвечайте уроки.

Володя отвечал урок свободно и уверенно и получил заслуженную «5». Потом учитель обратился ко мне:

- Надеюсь, вы выучили урок?

- Выучил, - отвечал я.

- Потрудитесь мне что-нибудь рассказать о крестовом походе Людовика Святого.

Я проглотил несколько раз слюну, прокашлялся и начал.

- Людо... Людовик Святой был... был... умный и... добрый царь.

- Кто?

- Царь. Он вздумал пойти в Иерусалим и передал бразды правления своей матери.

- Как ее звали?

- Б...Б...Бланка...

- Как? Буланка?

Я усмехнулся как-то криво и неловко.

- Ну, не знаете ли еще чего-нибудь? - спросил он с усмешкой.

Мне было нечего терять, я прокашлялся и начал врать все, что только приходило мне в голову. Учитель молчал, пристально смотрел мимо моего уха и приговаривал: «Хорошо, очень хорошо!..» Я чувствовал, что ничего не знаю и выражаюсь совсем не так, как следует, и мне страшно больно было видеть, что учитель не останавливает меня и не поправляет.

- Зачем же он вздумал идти в Иерусалим? - сказал он, повторяя мои слова.

- Затем... потому... оттого... затем... что...

Я решительно замялся, не сказал ни слова больше и чувствовал, что если этот учитель хоть целый год будет молчать и вопросительно смотреть на меня я все-таки не в состоянии буду произнести более ни одного слова.

Учитель минуты три смотрел на меня с выражением глубокой печали, по­том взял мою тетрадь, задумался, потом посмотрел на меня. Вдруг его рука сделала чуть заметное движение, и в графе успехов появилась красиво начер­танная «единица» и точка; другое движение - в графе за поведение появилось то же самое.

Я смотрел на него с отчаянием, мольбой, упреком.

- Так нельзя учиться, - сказал он, выходя из комнаты. В эту минуту вошел гувернер.

- Сколько вы получили? - спросил он Володю.

- Пять.

- А Коля?

Я молчал.

- Кажется, «четыре», - сказал Володя. Он понимал, что меня надо было спасти хотя бы на нынешний вечер. Пускай накажут, только не сегодня, когда у нас гости. Гувернер поверил Володе, велел нам одеваться и идти к гостям.

Едва успели мы войти в комнату, где были гости, как меня позвал папа. Он вдруг вспомнил, что забыл отдать Любочке подарок - коробку конфет - и попросил меня ее принести. Он дал мен ключи от стола и крикнул вдогонку:

- Самым большим ключом отопри второй ящик стола. Там найдешь коробку. Да смотри у меня, ничего не трогать!..

Я прибежал в кабинет и хотел уже отпирать ящик стола, как меня остановило желание узнать, какую вещь, отпирал крошечный ключик, висевший на той же связке. На столе стоял портфель с висячим замочком, и мне захотелось попробовать, подойдет ли к нему маленький ключик. Желание увенчалось пол­ным успехом - портфель открылся и нашел в нем целую кучу бумаг. Любопыт­ство так сильно толкнуло меня узнать, какие это были бумаги, что я не успел прислушаться к голосу совести и принялся рассматривать то, что находилось в портфеле. В нем лежали портреты, ветка засушенных цветов и много всяких других вещей. Я понял, что коснулся какой-то тайны жизни папы, и сознавал, что поступил плохо.

Мне было стыдно и неловко. Под влиянием этого чувства я хотел как можно скорее закрыть портфель. Вложив ключик в замочную скважину, я по­вернул его, но не в ту сторону. Воображая, что замок заперт, я вынул ключ - и, о ужас! - у меня в руках была только головка ключика. Тщетно я старался со­единить ее с оставшейся в замке половинкой и вынуть ее оттуда. Надо было, наконец, привыкнув к мысли, что я совершил новое преступление, которое сегодня не должно будет открыться. «Единица» и ключик! Гувернер за «единицу», папа за ключи…, и все это обрушится на меня не позднее как сегодня вечером.

- Что будет со мной? Что я наделал?! - говорил я вслух. - Э! Чему быть, того не миновать! - решил я, доставая конфеты, и выбежал из комнаты. Входя К гостям, я находился в несколько раздраженном и неестественном состоянии духа, но чрезвычайно веселом.

После обеда начались игры, и я принимал в них живейшее участие. Играя в «кошки-мышки» и как-то неловко разбежавшись, я нечаянно наступил на платье игравшей с нами гувернантки одной из девочек и оборвал его. Всем де­вочкам, и в особенности Сонечке, которая мне очень нравилась, доставило большое удовольствие видеть, как гувернантка с расстроенным лицом пошла зашивать платье. Заметив это, я решил доставить девочкам это удовольствие еще раз. Как только гувернантка вернулась в комнату, я принялся галопировать вокруг нее и продолжал это до тех пор, пока не нашел удобной минуты снова зацепить каблуком за ее юбку и оборвать ее. Сонечка и другие девочки едва могли удержаться от смеха, что весьма льстило моему самолюбию. Гувернер, заметив мои проделки, подошел ко мне, и, нахмурив брови, сказал, что я, кажется, развеселился не к добру и что, если я не буду скромнее, то, несмотря на праздник, он заставит меня раскаяться. Но я находился в раздраженном состоя­нии человека, которому нечего терять. Я дерзко улыбнулся и ушел от него. Скоро затеяли новую игру. Она состояла в том, что ставили два ряда стульев один против другого, дамы и кавалеры разделялись на две партии и по очереди выбирали одна другую. Катенька выбирала Володю или Иленьку, а Сонечка каждый раз Сережу и нисколько не стыдилась, когда Сережа прямо шел и садился против нее. Она смеялась и кивала ему головой в знак того, что он угадал. Меня же никто не выбирал. К крайнему оскорблению моего самолюбия я понимал, что я лишний, остающийся, что про меня всякий раз должны были говорить: «Кто еще останется? Да, Николенька. Ну вот ты его и возьми». Сонечка же была занята Сережей, казалось, что я не существовал для нее. Не знаю, на каком основании, но я мысленно называл ее изменницей. Она правда никогда не давала мне обещанья выбирать меня, а не Сережу, но я твердо был убежден, что она самым гнусным образом со мною поступила.

После игры я заметил, что Сонечка, Катенька и Сережа отошли в угол и о чем-то таинственно разговаривали. Подкравшись из-за рояля, я увидел сле­дующее: Катенька держала за два конца платочек в виде ширмы, загораживая им головы Сонечки и Сережи.

- Поиграли, теперь расплачивайтесь! - говорил Сережа и после этих слов нагнулся и поцеловал Сонечку. Так прямо и поцеловал прямо в розовые губки. И Сонечка засмеялась, как будто это ничего, как будто это очень весело. Ужасно!!! Коварная изменница!... И я вдруг почувствовал презрение ко всему женскому полу вообще и к Сонечке в особенности. Мне чрезвычайно захотелось буянить и сделать какую-нибудь такую молодецкую штуку, которая бы всех удивила. Случай не замедлил представиться.

Проходя через комнату, я случайно заметил, что гувернер пошел наверх, и звуки его шагов послышались сначала на лестнице, а потом по направлению к классной комнате. Значит, он пошел смотреть журнал. Через несколько минут он вернулся и сказал мне, что я не имею права быть здесь, т.к. я плохо вел себя и учился, что я должен уйти. Под влиянием внутреннего волнения и отсутствия размышления я показал ему язык и сказал, что я не пойду отсюда. В первую минуту гувернер не мог произнести ни слова от удивления и злости. - Хорошо, - сказал он, догоняя меня, - я уже несколько раз обещал вам, что на­кажу и теперь вижу, что кроме розог вас ничем не заставишь повиноваться, и сегодня вы их вполне заслужили. Он сказал это так громко, что все слышали его слова. Кровь с необычайной силой прилила к моему сердцу я почувствовал, что краска сходила с моего лица и как совершенно невольно затряслись губы. Ядолжно быть был страшен в эту минуту, потому что гувернер, избегая моего взгляда, быстро подошел ко мне и схватил за руку. Но только я почувствовал прикосновение его руки, мне сделалось так дурно, что я, не помня себя от зло­бы, вырвал руку и изо всех сил ударил его.

- Что с тобой делается? - спросил Володя с ужасом и удивлением.

- Оставь меня! - закричал я на него сквозь слезы, - вы не любите меня, не понимаете, как я несчастлив! Вы все гадки, отвратительны! - прибавил я с каким-то исступлением, обращаясь ко всему обществу. В это время гувернер снова подошел ко мне и сильным движением, как тисками, сжал обе мои руки и потащил куда-то. Через пять минут за мной затворилась дверь чулана. Я нисколько не боялся боли наказания, но одна мысль, что гувернер может меня ударить, приводила меня в тяжелое состояние подавленного отчаяния и злобы. Через минуту я услышал, как он сказал отвратительно торжествующим голосом:

- Василий, принеси розог!..