Крик души

Давайте более детально рассмотрим этот принцип с помощью похожего урока, который преподают в японском искусстве фехтования, именуемом кэндо. «Кэн» по-японски означает «меч», а «до» (произносимое как «доэ») — «путь», или «дао». Вместе эти два слова составляют «путь меча». Для кого-то из нас на Западе, возможно, покажется удивительным, каким образом мирная философия Дао может когда-либо быть связанной с чем-то столь свирепым, как искусство сражения на мечах. Однако необходимо вспомнить, что война во всех ее формах — это просто примененный принцип ян, необходимый и потому желаемый компонент Вселенной, если, конечно, его присутствие уравновешивается его дополнением, инь.

Довольно интересно, что вскоре после того, как дзэн-буддизм был принят в Японии, он стал излюбленной религией грозных самураев, воинов феодальных времен, которые в течение многих столетий участвовали в постоянных гражданских распрях между японскими феодалами. И поскольку самураи жили, постоянно подвергаясь риску, они приняли дзэн как способ сохранять внутренний мир в условиях окружающей смуты и беспорядков. Таким образом, путь меча пропитался концепциями дзэн, и особенно очевидно это проявилось в использовании воинами «киай», воинского клича, который служит для того, чтобы постараться вывести противника из психического равновесия.

Вы, возможно, слышали некоторые воинские кличи, которые испускает Брюс Ли в фильмах во время сражений. Фильмы Ли, по крайней мере те, в которых использованы настоящие боевые кличи, производят на зрителя глубокое впечатление. Он издает пронзительный вопль, нечто среднее между воем дикого кота и криком разъяренной птицы. Помню, много лет назад мой тренер по боевым искусствам рассказывал мне, что боевые кличи Ли были такими высокими по частоте, чтобы могли вызвать в голове образ женщины, бьющейся в истерике, и дикого животного — то есть те два звука, которые, совершенно очевидно, могут ужаснуть противника и заставить его напрячься, что, как мы скоро узнаем, является компонентом даосизма, применяемым в сражении.

Существует сказка о старом китайце, мастере даосизма по имени Лин-чи (известного в Японии как

Ринзай), который, когда люди спрашивали его: «В чем смысл даосизма?», отвечал на вопрос громким криком. Нет необходимости говорить, что людей, которые приходили к нему, чтобы узнать истину, это ввергало в замешательство, поскольку ответ явно не соответствовал тому, который ожидаешь получить на подобный вопрос (хотя подозревают, что Бертран Рассел, знаменитый математик из Кембриджа, лауреат Нобелевской премии, мог бы отколоть такой номер). Этот ответ был фактически ловушкой, расставленной Лин-чи, чтобы посмотреть, обескуражит ли подобное просителя и сможет ли вывести его из равновесия.

Подобным же способом Брюс Ли использовал похожий устрашающий крик во время сражения, чтобы ошеломить противника и тем самым лишить его психического равновесия и заставить на мгновение задуматься. Ли знал, что, если он сможет вынудить противника начать думать, тот обязательно начнет колебаться или приостановится, а колебание даст Ли возможность успешно атаковать. Мораль, которую нужно извлечь из этой ситуации, в том, что человеку необходимо научиться следовать естественному потоку Дао без колебаний и остановок. Во всех боевых искусствах следуют этому правилу, хотя особенно это заметно по джит кун до, где не существует интервала между атакой и обороной. Настоящие мастера боевых искусств как будто танцуют вместе, кажется, что все движения совершает одно тело — до тех пор, пока не наступит критический момент и один из них не остановится, чтобы подумать, потеряет бдительность — и дело сделано.

Этот подход по-китайски называется «мо чи чь’ю», что означает «идти прямо вперед», без пауз или колебаний. В дзэн существует стихотворение, приписываемое знаменитому японскому воину-фех-товальщику Миямото Мусаши, в котором говорится:

Под мечом, поднятым высоко вверх,

Преисподняя, и ты трепещешь;

Но иди прямо вперед,

Там благословенная земля.

Другими словами, стань плавным движением без остановки и колебания, стань самопроизвольной реакцией на данный момент.

Такая характеристика особенно очевидна в фильмах Брюса Ли, в тех сценах, когда он окружен несколькими противниками. Он не колеблется, не задает себе вопрос: «Как мне отразить это нападение?», потому что, если бы он это сделал, он бы, фактически, слишком сосредоточил свое внимание на отражении атаки только с одной стороны. Иначе говоря, его ум был бы занят одним противником, и в результате его застигла бы врасплох атака с другой стороны. Вместо этого Ли демонстрирует необходимость культивировать то, что он сам называет «отвязанный ум», способность быть бдительным и мгновенно реагировать на ситуацию в целом.

Ум мастера кунг-фу сосредоточен на том, чтобы не задерживаться на каких-то конкретных моментах в поведении противника. Это особенно необходимо, когда имеешь дело с несколькими противниками. Ум мастера кунг-фу присутствует везде и во всем, потому что он не привязан ни к одному объекту. И он продолжает присутствовать везде и во всем, потому что, даже когда он связан с тем или иным объектом, он не цепляется за него. Поток мыслей подобен воде, наполняющей пруд, — он всегда готов снова начать течь. Он может вырабатывать неистощимую энергию, потому что он свободен, он может открыться всему, потому что он пуст.

Иными словами, если ваш ум привязан к какому-либо конкретному моменту, будь то сражение или спор, этот момент может в действительности захватить вас, и вы потерпите поражение. И таким образом, «несвязанный», или неаналитический, ум является основополагающим требованием не только для удачливого мастера боевых искусств, но и для того, кто хочет идти по жизни, не увязая в трясине постоянных проблем, которые нужно решать.

Эта концепция получила свой отклик в области японского искусства фехтования, кэндо, о котором мы уже говорили, поскольку в руках человека, одновременно владеющего Дао и кэндо, меч может, в порядке любопытного противоречия, стать символом ненасильственного сопротивления. Фактически, школа высочайшего уровня кэндо называется «школа без меча», и по этому поводу существует история, которая сразу же вызывает в памяти «искусство сражения без сражения» — сцену из фильма «Выход Дракона», описанную выше.

Эта история гласит, что однажды некий великий самурай плыл на пароме. Когда паром отчаливал от берега, на него взошел подвыпивший буйный самурай и начал хвастаться своим умением владеть мечом.

Он обернулся к первому самураю и сказал: «Эй, ты! Как называется твоя школа фехтования?»

Первый самурай ответил: «Моя школа называется “школа фехтования без меча”».

Буйный самурай был очень заинтригован и спросил высокомерно: «Покажи-ка мне, что это за школа, где фехтуют без меча!» — и тут же вытащил свой меч, вызывая на сражение первого самурая.

Первый самурай не сделал того же самого, а вместо этого сказал: «Я буду рад показать тебе мое искусство фехтования без меча, но, если мы будем драться здесь, мы можем причинить вред невинным пассажирам. Почему бы нам ни устроить сражение вон на том острове?»

Буйный самурай согласился, что это хорошее место для сражения, поэтому он приказал паромщику грести к острову. Когда они подплыли к острову, хулиганствующий самурай спрыгнул с парома на остров, готовый немедленно начать драку, и в этот момент первый самурай выхватил весло у паромщика и оттолкнулся от берега, направив паром туда, где было глубоко, бросив тем самым побежденного пьяного самурая на острове.

«Эй, слышишь, — крикнул он ему, — это был мой метод фехтования без меча!»

Как видите, высочайшее искусство сражения, как для Брюса Ли, так и для этого самурая, заключалось в том, чтобы достигнуть такого уровня отточенности ума, при котором возможно добиться полной победы, даже не прикасаясь к оружию. Безусловно, таково было убеждение Ли в отношении его собственного искусства джит кун до. Фактически, с этой целью Ли совместно со сценаристом Стирлингом Силифантом набросали на бумаге следующие строчки, которые звучат в первой серии телесериала «Длинная улица», вышедшей на экраны в Северной Америке в 1971 г.:

«Ли, я хочу, чтобы ты поверил: это больше, чем просто обучение искусству самозащиты. Пару раз ты как-то говорил мне, что я должен чувствовать, как мое тело и моя голова действительно работают заодно. Забавно, что вне боевых искусств, вне боев я чувствую себя как-то мирно. Каким-то образом без враждебности. Почти так, как будто, владея джит кун до, я ощущал бы, что достаточно просто владеть им. И, владея, никогда не применять его».

Глава 14
Уроки сына мастера

Я встречался с Брэндоном Ли только один раз — это произошло в маленьком офисе в Прайм Тикет Билдинг в Сенчери-Сити, Калифорния. Как ни удивительно, но эта единственная встреча, как выяснилось впоследствии, оказала на меня глубокое влияние как в личностном, так и в профессиональном плане. Во многих отношениях семена, из которых выросла эта книга, были посеяны именно на этой встрече, поскольку Брэндон и его высказывания о духовности, о самопознании как метафизической точке отсчета человека и его интерпретация философии джит кун до его отца придали совершенно новые оттенки моей философской палитре, оттенки, которые с тех пор расцвечивают мою жизнь и работу.

Судя по письмам, которые приходили ко мне все эти годы, этот разговор с Брэндоном оказал подобное же влияние и на других людей — на тех, кто читал отрывки отредактированных стенограмм, которые появились потом в нескольких журналах по боевым искусствам. У меня сохранилась аудиозапись нашей беседы, и я время от времени прослушиваю ее, чтобы освежить в памяти некоторые из философских догадок, с которыми Брэндон поделился со мной во время нашей встречи. Пересматривая опять этот материал и отмечая, что Брюс и Брэндон были во многом похожи, я больше всего поражаюсь глубине их философского видения.

Особенно сильное впечатление в тот жаркий влажный день произвела на меня абсолютная искренность его души, та простота, с которой он общался со мной без малейшего намека на искусственность или смущение, откровенно, продуманно и честно. Я буду всегда признателен ему за это переживание и за те уроки, которые преподал мне сын мастера в тот день.

Но я забегаю вперед. Проявите снисходительность ко мне — я собираюсь предаться воспоминаниям о том, как произошла эта встреча — или, лучше сказать, как она почти не произошла. Помню, как я ехал — очень быстро — на машине, в состоянии, близком к безумной панике, вверх и вниз по нескончаемым улицам и, казалось, что их было чуть ли не тысяча, этих улиц, которые вместе составляют всегда многолюдные окраины Лос-Анджелеса, известные под названием Сенчери-Сити.

И когда я наконец нашел тот дом, которому предстояло быть конечным пунктом моего назначения на остаток утра, часы показывали уже 11.15. Неплохо — для меня. К несчастью, предполагалось, что я буду там в 11.00. Вечная история: как всегда, я опоздал.

Но еще хуже было то, что я опоздал на интервью, добиться которого мне стоило огромных трудов — интервью с Брэндоном Ли. С этим человеком я мечтал поговорить с тринадцати лет. Это был тот момент в моей жизни, когда я впервые узнал о Брюсе Ли, о том, что он умер молодым, но что его жизненная энергия продолжает существовать в двух его детях, восьмилетием мальчике и четырехлетней девочке. И как только я обо всем этом узнал, я понял, что однажды я встречусь с этим мальчиком. Почему я был так уверен в этом тогда, в том возрасте? Сейчас у меня есть только самые смутные размышления по этому поводу, но, как бы там ни было, наши пути действительно пересеклись — в этом маленьком офисе неподалеку от бульвара Санта-Моника примерно девятнадцатью годами позже. Здесь мне следует упомянуть, что я также довольно хорошо знал «маленькую девочку» Брюса Ли, Шэннон (она выросла и превратилась в удивительное прекрасное существо и по праву признанную первоклассную актрису), но вплоть до того самого дня в августе 1992 г. единственная личность, с которой за весь этот долгий период времени я больше всего на свете хотел познакомиться, был Брэндон Ли.

Когда я вошел в здание и представился в приемной, его рекламный агент Робин Баум попросила меня подождать в соседней комнате, а сама пошла доложить обо мне. И пока я занимался приготовлениями к интервью — проверял батарейки в магнитофоне, просматривал список вопросов и т. д., — дверь внезапно отворилась и в комнату вошел Брэндон Ли. Я положил все мои материалы на крышку большого стола для совещаний, который занимал большую часть комнаты, и повернулся, чтобы встретить «друга», с которым я еще не был знаком. У Брэндона была твердая пружинистая походка, спокойная и естественная манера держаться. Я вспоминаю, что мне страстно хотелось запомнить момент встречи, запомнить такие вещи, как установление зрительного контакта, прикосновение руки, когда мы обменивались приветственным рукопожатием. Я вспоминаю также, что меня поразили проницательные зеленые глаза Брэндона — я почему-то не сомневался, что они должны быть карими (хотя почему я так считал, не могу себе представить).

После того как мы пожали руки, помню, последовал момент молчания — он никоим образом не был неловким, — во время которого ни один из нас не сказал ни слова, но мы не отводили глаз друг от друга. У меня было странное ощущение, будто я давно знаю человека, стоящего в эту минуту передо мной. Без сомнения, оно было основано на том факте, что я наблюдал глазами прессы, как из мальчика он превращался в мужчину, и следил за продвижением его карьеры. Был храбрый девятилетний мальчуган, державший мать за руку и тем самым пытавшийся утешить ее во время похорон своего отца в Сиэтле; был гордый юноша на премьере того, что оказалось последним фильмом папы, «Игры со смертью», совсем недавно он был подающей надежды молодой суперзвездой, готовый пробить собственную нишу в Голливуде. Теперь все эти образы предстали предо мной, переродившись в молодого человека, готового померяться силами со всем миром — по его собственным словам.

Все те из нас, кто были горячими поклонниками его отца, очень надеялись на Брэндона. Может быть, нам можно простить наш эгоизм, то, что мы так отчаянно хотели увидеть, что он добился успеха, что факел из рук его отца перешел в те единственные руки, которые были действительно способны нести его. Возможно, наивно это читать, но отчасти причиной моего прихода к нему в тот день было, я думаю, желание внести свою лепту в осуществление Брэндоном его кинематографического предназначения, обеспечив ему необходимое внимание публики. Сейчас меня поражает, как глупо было придавать столь большое значение этой встрече, которая была, по всей вероятности, не более чем одним из многих десятков и сотен интервью в его жизни. Но тем не менее моя ретроспективная оценка не может вычеркнуть тот факт, что эта единственная встреча оказала глубочайшее воздействие на мою жизнь.

Внезапно снова появилась Баум и указала, что мы должны сесть напротив друг друга за большой дубовый стол для совещаний. Она осведомилась, не хотим ли мы чего-нибудь выпить — кофе, например, — перед тем как она оставит нас вдвоем. Мы оба ответили положительно. Брэндон посмотрел на меня и сказал, улыбнувшись: «Мой единственный большой грех — я пью много кофе». Когда Баум вышла, Брэндон откинулся в кресле, пользуясь несомненным преимуществом, которое давала ему обыкновенная одежда: белая хлопчатобумажная футболка и черные джинсы.

Брэндон Ли — «мастер жизни»

Он просто и искренне улыбнулся, как и ожидается от человека, абсолютно уверенного в своем мастерстве (или своем кунг-фу, если придерживаться тематики этой книги), его окружала аура уверенности. Он носил довольно длинные волосы, и меня сразу же поразило его хрупкое телосложение. Я прикинул, что весил он, наверно, фунтов 155^[5], но, как он сообщил мне, для такой его внешности на тот момент существовали причины:

Я готовлюсь к съемкам «Ворона», поэтому мне надо постараться сбросить жир. Сейчас он составляет где-то 6 процентов, но хочу дойти до того, чтобы выглядеть болезненно худым, и пытаюсь сделать это без существенной потери мышечной массы, но это трудно, потому что грань здесь очень тонкая.

Наша беседа длилась совсем недолго, когда приверженность Брэндона первому принципу Брюса Ли в джит кун до («Исследуй собственный опыт») стала очевидной.

Я испытываю большое уважение к отцу, но я совсем другой человек. Я вырос в другой стране, и совершенно ясно, что в результате я испытывал влияние совершенно других факторов, чем он. Думаю, однако, что в съемках я действовал в значительной степени сам по себе. Вы знаете, что, когда моего отца не стало, мне было девять лет, так что у нас и нe было шанса поговорить по-настоящему о том, как играть в кино, о его и моем отношении к кино или о чем-то подобном. И кроме того, у меня была возможность играть во многом по-другому — то, чего у отца не было, потому что он был гораздо старше меня, когда начал сниматься.

Брэндон и Шэннон посещают своего отца на съемочной площадке во время съемок фильма «Игра со смертью». Члены семьи Ли всегда вместе

Очевидно, что Брэндон не стремился найти какую-то добившуюся успеха личность в качестве примера для подражания, как и его отец, который считал это неправильным подходом к самореализации. Второй принцип боевых искусств джит кун до («Впитывай то, что может быть тебе полезно»), которыми Брэндон начал заниматься, еще держась за руку своего отца, он счел особенно нужным для собственного развития.

Думаю, боевые искусства в моей жизни — а они составляют ее неотъемлемую часть — это целиком заслуга моего отца, и я бесконечно признателен ему за это. Он начал приобщать меня к ним сразу, как только я научился ходить. Он занимался моим обучением, пока был жив, и даже потом, когда я продолжил занятия, моим инструктором был один из его учеников. Так что, хотя в процессе обучения я испытал влияние разных источников, в основном все-таки боевые искусства настолько связаны для меня с отцом, что все остальные не столь существенны. Мне кажется, именно в этом проявилось его сильнейшее влияние.

Брэндон осознавал, что идейное наследство его отца выходит далеко за рамки боевых искусств, и призыв Брюса Ли «продолжать плыть» был подхвачен его сыном, который сказал мне: «Цель моих занятий боевыми искусствами — просто продолжать тренироваться, продолжать развиваться. Все время узнавать что-то новое».

Брэндон также дал понять, что ему много раз предлагали роли в фильмах, где применялись боевые искусства, что значило бы для него следовать по стопам отца, однако он сразу же понял, что возможности такого пути ограничены. Он понимал, что просто копировать отца или же напрашиваться на сравнение с ним означает, что его духовное и артистическое развитие остановится и собственный процесс самопознания станет невозможным.

Иначе говоря, Брэндон решил отказаться от этих ролей в соответствии с третьим принципом джит кун до («Отвергай то, что бесполезно»), с тем чтобы перейти к четвертому принципу, величайшему благу («Добавь то, что особенно подходит для тебя»). Он понял, что, уступая такой потребности «легких денег», он станет основывать свой выбор на ожидании одобрения от других и позволит им решать за себя — отдельного индивидуума и личности, — как ему надлежит развиваться. Брэндон выразил позицию, которую отстаивал его отец, — «Будь самим собой и верь в себя», когда искал источник удовлетворения внутри себя, а не в окружающем мире:

Единственное, что я могу сказать: нельзя делать выбор в карьере, будь то выбор профессии или выбор в работе актера, основываясь на попытках действовать вполсилы или оправдать сравнение с кем-то еще. Этого просто нельзя делать. Вы должны делать свое дело, чувствуя суть нутром, основываясь на своих инстинктах, на своей собственной жизни.

Наш разговор постепенно перешел к теме психологии. Именно здесь Брэндон поделился со мной некоторыми из своих наиболее интересных догадок по поводу человеческого рода.

Любопытный момент: если вам приходится разговаривать с тем, кто по-настоящему зол из-за чего-то на весь свет, это зло целиком и полностью отражается в его взглядах на жизнь. Он видит все через фильтр этого зла. И когда смотришь на такого человека, становится болезненно очевидно, на чем он зациклился, но для того, кто действительно затаил обиду на жизнь, эта обида, это зло — его мир, и он не может уже видеть по-другому.

Он объяснил мне, что совсем недавно закончил сниматься в фильме «Быстрый огонь», и одной из тех причин, по которым он заинтересовался проектом, была возможность сыграть роль как раз человека, затаившего обиду на весь мир.

Мне кажется, самое замечательное в том, что этот мальчишка в конце фильма получает шанс снять этот груз обид со своих плеч. И знаете что, ведь у всех нас есть такого рода опыт, когда мы сняли с себя своего рода огромную тяжесть с плеч и сказали себе: «Вот, теперь все так просто. Я вижу все совсем по-другому». В начале фильма, однако, это человек действительно с такой тяжестью на плечах, и мне это нравилось, потому что, вообще, когда играешь молодых персонажей, что я, естественно, буду делать еще пару лет, нередко это представляет определенную трудность, поскольку за ними нет никакой истории. То есть сколько может рассказать о себе парень, которому двадцать два года от роду? У него просто нет еще ничего, что можно было бы рассказать. Вот вам одна причина, по которой быть актером — это большая удача, потому что, когда вам исполняется тридцать, а потом сорок, вы можете сказать себе что-то вроде: «Эй, у меня побольше историй, которыми я могу поделиться, и побольше опыта, к которому можно обратиться». Но у этого персонажа было кое-какое прошлое. Мне понравилась вся эта история о площади Тяньаньмынь (по сценарию персонаж, которого играл Брэндон, был свидетелем смерти своего отца во время резни на площади Тяньаньмынь), и мне понравилось, как в начале фильма у него появляется настоящая проблема, а к концу она в определенном смысле разрешается — если фильм действует на тебя.

Замечу здесь, с некоторой долей пафоса, что герой Брэндона в фильме «Быстрый огонь» во многом был не лишен сходства с ним самим — по крайней мере, в том, что касается обиды на весь мир. Очень долго Брэндона Ли не воспринимали так, как воспринимают вас или меня — просто по имени. Большую часть его жизни имя Брэндона непременно дополняли определением: «сын Брюса Ли». Для молодого человека, который борется за то, чтобы найти свое место в жизни, это представляло немалую проблему.

Пожалуйста, не воспринимайте все сказанное в том смысле, что Брэндон не гордился, что он сын своего отца, — он, совершенно очевидно, очень гордился этим, и по праву. Он на самом деле был очень красноречив, описывая положительное влияние, которое оказал отец на его собственное развитие, и вклад Брюса Ли в боевые искусства, производство фильмов и философию. Тем не менее Брэндон признавал абсолютную необходимость личного роста и развития вне пределов огромного и неоспоримого творческого наследства его отца. Большую часть своей сознательной жизни Брэндон стремился достичь независимости ума, тела и духа, и, достигнув этой цели, он смог освободиться. Хотя это может показаться парадоксальным, но в действительности именно через буквальное восприятие и применение философии своего отца Брэндон освободился от его тени.

Этот процесс, как вы, вероятно, теперь хорошо понимаете, предполагал самопознание и самовыражение через то, что его отец называл «стать мастером жизни», и, по прихоти судьбы, Брэндон для этого предпочел те же средства, что и его отец: боевые искусства и кино. Брэндон в значительной степени сосредоточился на последнем, где, как он знал, лежит его подлинная страсть. Со временем он слился со своей истинной природой, которую выражал честно и до конца в своих фильмах.

Поступая таким образом, он обрел мир, принимая себя таким, каков он есть, и в том числе принимая тот факт, что он — сын своего отца. Незадолго до смерти он стал открыто говорить о том, что гордится родством. Иначе говоря, через трудный процесс самореализации бремя обид было полностью снято с его плеч.

Разрешение проблем через процесс самореализации — тема этой книги, и это также тот философский резервуар, из которого в течение жизни черпали, несмотря на различия своих личностей, и отец и сын.

Когда во время разговора в тот день мы перешли к теме боевых искусств, Брэндон оживился. Он без утайки рассказал о своей программе тренировок, говорил о том, что он относится к боевым искусствам как к средству для достижения умственного и физического познания самого себя.

Мне действительно интересен тот момент, которого достигаешь, когда ты на самом деле падаешь от усталости, занимаясь чем-то, будь то силовая тренировка или кардиоваскулярные упражнения. Интересно посмотреть, насколько это вопрос физический и насколько — умственный. Когда говоришь себе: «Все, я больше не могу», и если на самом деле бросишь себе вызов, что-то вроде: «Так, вот стоит человек, он приставил пистолет к виску твоей матери и говорит: “Сделай еще один раз (то, чем ты занимаешься, — скажем, прыгай через скакалку еще одну минуту)… тогда я не выстрелю, если не сделаешь — выстрелю", — и посмотри, сможешь ли ты это сделать!» Нужно пытаться бросать себе вызов подобным образом. Я считаю, что на каком-то уровне нужно превращать это в своего рода игру, чтобы продолжать делать те глупости, которыми ты там занимаешься и которые причиняют тебе столько беспокойства!

После таких тренировочных экспериментов Брэндон многое узнавал о самом себе в смысле пределов своих умственных и физических возможностей. Боевые искусства стали для Брэндона не только средством самообороны, в них он обнаружил подлинный глубокий смысл кунг-фу. Через боевые искусства ему открылись его физические способности, эмоциональные силы и даже абсолютное чувство духовности: «Боевые искусства — это занятие, которое, по моему мнению, способно принести человеку глубокое продолжительное духовное переживание — если человек открыт им».

Я спросил его, как же ему удалось почерпнуть до такой степени духовное чувство просвещенности из занятия, которое было настолько физическим. И здесь его слова приобрели особую убедительность:

Ну, я бы сказал так: когда идешь по пути совершенства в боевых искусствах, а вы знаете, что по этой дороге двигаешься постоянно, в конце концов подходишь к внутренним преградам, которые пытаются остановить тебя и не дать тебе стремиться к овладению мастерством. Эти преграды, по существу, — такие вещи, как предел возможностей, предел силы воли, ваших навыков, природных способностей, мужества, то, как вы воспринимаете успех и как — неудачи. И как только вы преодолели каждую из этих преград, вы в результате узнали что-то о самом себе. И иногда то, что вы узнаете о самом себе, может, как кажется, сообщить личности определенный духовный смысл.

Я спросил его, имел ли он в виду под духовностью человеческую душу в самопознаватсльном смысле слова. Его ответ доказывал проникновение в самую суть вопроса:

Да, но это не только самопознание, но и через знание себя знание также других. Забавно, насколько действительно постигаешь вещи задним умом, понимаете? Можешь смотреть, как кто-то проходит через то же, что и ты, и только тогда видишь это ясно, когда сам прошел через это. И я думаю, что, пока продолжаешь это, приобретаешь определенную духовность.

Забавно, что каждый раз, когда подходишь к реальной преграде своему развитию, снова становишься ребенком. Это очень интересное ощущение — снова отойти на уровень незнания того, что делаешь. Мне кажется, когда это происходит, перед тобой открывается простор для учения и роста — если идешь вперед с поднятой головой и не говоришь: «К черту все это! Займусь чем-нибудь другим!»

На каком-то этапе нашей жизни мы сводим свою деятельность к вещам, которые мы уже знаем, как делать. Вы понимаете, по той причине, что не хочешь снова оказаться перед лицом собственного незнания того, что делаешь, не хочешь снова почувствовать себя любителем. Я думаю, что это не очень хорошо. Намного интереснее и, как правило, важнее для развития личности поставить себя в положение, когда не знаешь, что должно произойти, чем делать опять и опять то, что уже знаешь, и тебе известен основной результат за три-че-тыре шага вперед в любом направлении.

В том, что говорил Брэндон, было много мудрости, а при его словах о том, что человек становится ребенком, чтобы расширить свой жизненный опыт и, следовательно, свою духовность, мне на ум сразу пришли слова Лао-цзы, который писал:

Того, кто обладает многими добродетелями, можно уподобить ребенку.

Как и его отец, Брэндон оказался не по годам проницателен в отношении рода человеческого. Мне он показался мудрым старым философом, облаченным в тело молодого человека, а его рассуждения на эти темы привели меня в восхищение. Именно во время нашей беседы Брэндон фактически сделал ставшее классическим заявление о концептуальной основе очень неклассического боевого искусства джит кун до своего отца:

Понимаете, это интересно. Когда люди спрашивают меня во время интервью, каков в целом мой «стиль», я обычно говорю, что мой отец, пока был жив, создавал искусство джит кун до, и меня обучали именно ему. Поскольку так сказать проще. Однако в действительности я чувствую, что так говорить — слишком просто, потому что искусство джит кун до было очень личным выражением боевых искусств моего отца, и он сам, фактически, сказал в одной из своих записей, незадолго до смерти, что, если джит кун до станет предметом споров в мире боевых искусств, то есть люди будут спорить о том, что джит кун до есть то или джит кун до есть это, или же скажут: «Мы хотим основать школу джит кун до», он бы предпочел, чтобы это понятие просто умерло. Потому что оно не предназначено для того, чтобы стать еще одной священной коровой. Я имею в виду, что он намеревался убить много священных коров. Поэтому я всегда чувствую себя немножко глупо, когда говорю: «Я занимаюсь джит кун до», хотя меня, безусловно, обучали именно этому. Точнее было бы сказать, что я занимаюсь моей собственной трактовкой джит кун до. Совершенно так же, если быть откровенным, как любой другой, кто практикует джит кун до, — потому что именно для этой цели искусство джит кун до и предназначалось.

Дэни Иносанто, мой сифу (и человек, который руководил третьей школой боевых искусств в Лос-Анджелесе в конце 60-х годов), всегда говорит о преподавании «концепций джит кун до». Иначе говоря, об обучении концепциям, определенному образу мышления, стоящему за боевыми искусствами, в противоположность обучению техническим приемам. Что касается меня, такой подход представляет собой что-то вроде иллюстрации разницы между тем, чтобы дать человеку рыбу, и тем, чтобы научить его ловить рыбу. Вы можете научить человека определенному блоку, и тогда он знает этот блок; или же вы можете научить концепции, которая стоит за этим блоком, и тогда вы дали ему целую область для размышлений, благодаря ей он вырастет и разовьется в самого себя. Он сможет сказать: «О, я вижу, если это концепция, тогда можно, наверно, сделать так или так и все равно остаться верным этой концепции». Именно это в основном и стоит за джит кун до. Именно это призвано создать увлеченного своим делом, свободного в выборе форм мастера боевых искусств.

Брюс Ли не смог бы сказать лучше.

Глава 15
Вехи

Как-то в начале 1973 г. Брюс Ли набросал письмо молодому человеку, который обратился к нему с просьбой об обучении его философии боевых искусств джит кун до. В то время Ли был слишком занят (он занимался продюсированием фильмов, писал сценарии, выступал в качестве режиссера, ставил хореографию и снимался в главных ролях), и у него не оставалось времени для преподавания. Изящно отклоняя просьбу, Ли написал: «В смысле времени — у меня не будет его достаточно, чтобы преподавать, но я желал бы — когда время позволит — выразить себя честно или «открыть себя» вам — стать своего рода вехой для путника».

Путника в данном случае звали Джон, но совет Ли относится ко всем тем из нас, кто хотел бы идти по жизненному пути в поисках истины. Следуя своей философии, Ли понял, что наиболее просвещенная форма преподавания в том, чтобы быть не «дающим истину», но, скорее, «указывающим на истину»; в том, чтобы показать ученику направление, в котором находится собственная истина последнего, — в надежде, что ученик в конце концов ее найдет. Ли еще уточнил смысл своих слов, добавив: «Мой опыт поможет, но я настаиваю на своем утверждении, что искусство — я имею в виду настоящее искусство — нельзя передать. И кроме того, искусство никогда не бывает декорацией, никогда не служит для приукрашивания. Искусство — это процесс непрерывного роста и развития (в смысле НЕДОСТИЖИМОСТИ предела!)».

Ли считал, что дорога к истине и от истины к сатори состоит из многих тропинок — по необходимости. Люди, как ранее говорил Ли, разные, у них разные потребности, желания и устремления, и хотя у всех нас один и тот же биологический корень, индивидуальное выражение личности и собственного «я» отличается крайним разнообразием. В своем письме Ли далее писал: «Понимаете, Джон, когда у нас будет возможность поупражняться, вы убедитесь, что ваш образ мыслей явно отличается от моего. Искусство, в конце концов, — это средство обретения «личной» свободы. Ваш путь — не мой путь. Точно так же мой путь — не ваш».

В то время как личные письма Брюса Ли в достаточной степени служили вехами для того, чтобы направлять по дороге жизни, они были не единственной формой, через которую Ли помогал своим ученикам стать всем тем, на что они были полностью способны. Деятельный писатель и публицист, он скрупулезно записывал свои мысли, наиболее ярко отражающие его философские воззрения. Стиль, которым Ли нередко предпочитал пользоваться для изложения своих концепций и идей, — это освященный веками китайский стиль поэтического афоризма:

Изменяться с изменением — это неизменное состояние.

Жизнь — это непрерывный процесс установления связей.

Быть не напряженным, но готовым. Не думать, но и не мечтать. Быть не закрепленным, но гибким. Освобождение от неприятного ощущения заключенности в какие-то рамки. Это означает быть совершенно и спокойно живым, сознающим и бдительным, готовым для всего, что может произойти.

Человек, поскольку он творческая индивидуальность, намного важнее, чем любой стиль или система.

Истина, дающая свободу, — это реальность только тогда, когда она прочувствована и пережита самой личностью; это истина, которая переступает пределы стилей или отдельных дисциплин.

Знания недостаточно; должно быть применение. Желания недостаточно; должно быть действие.

Хороший учитель защищает учеников от своего влияния.

Для подлинного совершенства требуется простота.

Людей делает сила воли — успех отбирает у человека упорство.

У пустых голов длинные языки.

Если каждый поможет своему соседу, никто не останется без помощи.

Вчерашние мечты часто становятся завтрашней реальностью.

Если хочешь хорошо исполнить свой долг, сделай просто чуть-чуть больше, чем требуется.

Пессимизм затупляет лезвия инструментов, которые нужны для успеха.

Оптимизм — вера, которая ведет к успеху.

Цель не всегда предназначается для достижения, она нередко служит просто для того, чтобы к ней стремиться.

Одна из важных причин неудачи — отсутствие сосредоточенности.

Позерство — это представление дурака о славе.

Если не хочешь споткнуться завтра, говори правду сегодня.

Самообразование делает великих людей.

Если думаешь о чем-то, что это невозможно, ты тем самым делаешь это невозможным.

Если любишь жизнь, не трать время, ибо время — это то, из чего сделана жизнь.

Даже в самых банальных сторонах повседневной жизни и общения Брюс Ли был способен усмотреть скрытый смысл. Завершим эту главу словами самого Ли, которыми он закончил свое письмо Джону, в надежде, что эта последняя веха, возможно, окажется вам полезной в процессе вашей собственной духовной реализации:

Встретимся мы или нет, помните, что искусство «живет» только там, где есть абсолютная свобода. Когда все обучение отброшено прочь, когда ум (если есть такая определяемая словами субстанция) совершенно не осознает свою работу, когда «я» исчезает, искусство джит кун до обретает совершенство.

Глава 16
Боевые искусства как аллегория. Фильмы Брюса Ли

Брюс Ли был, как говорил его старший ученик, Дэниел Ли, «великим учителем». Ли всегда стремился узнать что-то новое о самом себе и об окружающем мире. Он чувствовал потребность поделиться знаниями, которые он приобрел, со своими друзьями и учениками. В мире боевых искусств существует немало историй о людях, которые посещали Ли в его доме в Бел Эйр и задерживались, зачарованные, до рассвета, пока учитель подолгу рассуждал о способах борьбы, дзэн и человеческих взаимоотношениях.

Не удивительно, что, когда Ли начал все больше и больше вовлекаться в кино, он выбрал средства массовой информации образовательным инструментом для обучения массовой аудитории различным философским принципам, которые, возможно, до этого момента не принимались людьми во внимание. Сам Ли именно так сказал в интервью газете «Гонконг Стандарт» в начале 1973 г.:

Пришло время, когда кто-то должен что-то делать с кино здесь, в Гонконге. Уже просто недостаточно снимать душевных героев, которые преданы делу, увлечены им и к тому же профессионалы. Думаю, в Юго-Восточной Азии у меня особая роль. Публику нужно просвещать, и тот, кому предстоит эта работа, должен отвечать за нее. Мы имеем дело с массами и должны создавать что-то, что дойдет до них. Мы должны просвещать их шаг за шагом. Мы не можем сделать это за один раз. Именно этим я сейчас занимаюсь. Получится у меня или нет, покажет время. Но это не то, что я чувствую себя призванным, я — призван.

С этой целью Ли пытался рассказать всему Западу о восточной культуре, так как считал, что страх и раздоры, порожденные невежеством, можно устранить с помощью просвещения. Боевые искусства, например, были явно азиатской практикой в те годы, когда Ли жил там, но если западная аудитория сочла их интересными, она могла по-другому взглянуть и на азиатскую культуру, которая породила эти искусства. Точно так же восточная аудитория Ли могла узнать из фильмов, что в западной культуре есть по крайней мере некоторые пути, которые имеют определенную ценность.

Результатом приверженности Ли идее просвещения было то, что из каждого его фильма можно извлечь определенную мораль. Он так говорил об этом:

«Я надеюсь снять здесь [в Гонконге] фильм со многими уровнями — то есть такой, в котором вы можете, если хотите, только наблюдать за фактами, или же вы можете взглянуть поглубже, если вам покажется это интересным».

Такая структура яснее прослеживается с каждым последующим фильмом, Брюс Ли добивается все большего успеха и популярности у публики, продюсеры и режиссеры предоставляют ему все больше свободы выражения в создаваемых им фильмах. Из каждого его фильма можно вынести множество уроков (и это одна из причин, по которой они выдерживают многократные просмотры). Попытаюсь представить некоторые наиболее значительные философские уроки, которые содержатся в четырех его фильмах. Я поразмышляю также о тех уроках, которые могли бы содержаться в фильме «Игра со смертью», если бы Ли смог закончить его. Этот фильм он намеревался сделать кинематографической демонстрацией своего искусства и философии джит кун до.

«Кулаки ярости» (1971 г.)

По мнению друга и последователя Ли Дэна Ино-санто, Ли использовал «Кулаки ярости» (в Гонконге этот фильм вышел под названием «Большой босс»), чтобы преподать воинский урок должного подхода к групповому нападению.

Если вы просмотрите отснятый материал о боях, вы заметите, что он начинается со злобного нападения на первого человека. Главная идея здесь заключается в том, чтобы уничтожить лидера или лучшего бойца как можно более жестоко, чтобы психологически запугать группу. Проба на вкус собственной крови со сбивающим с толку видом полнейшего презрения к боли — вот другая уловка, цель которой запугать противника. Если вам повезет, деморализованная группа в страхе разбежится. Если нет, следующее, что вы должны сделать, — это переместиться в сторону и создавать такие ситуации, где вы сможете сражаться только с одним человеком.

Урок, однако, на самом деле глубже, чем чисто демонстрация техники боя. Он переносит нас назад к даосской концепции ву-син, или «бездумности». Это не означает пустой ум, в котором исключаются все эмоции, точно так же это и не случай простого владения самим собой, хладнокровие и спокойствие ума. Хотя эти качества важны, но именно непривя-занность — неделание паузы, чтобы проанализировать переживание субъекта или ситуацию, — является корневым значением термина. В истинном ву-син нет ничего, что нужно было бы пытаться сделать, ибо принимается все, что происходит в каждый следующий момент, — и на это следует мгновенная реакция. Например, если Ли окружен множеством противников, которые намереваются причинить ему физический вред, на него нисходит спокойное, отстраненное чувство осознания происходящего. Это дополнительное, неконкретное понимание, которое является своего рода расширением Дао. Ему нельзя научить, его можно только воспринять, прочувствовать. Его полное воздействие осознается через наблюдение за способом, которым человек реагирует на истинную природу Дао. Ли говорил:

Понятие концентрации в кунг-фу не несет в себе общепринятый смысл ограничения внимания рамками одного чувственного объекта, это просто спокойное осознание всего, что происходит здесь и сейчас. Такого рода концентрацию можно наблюдать у публики во время футбольного матча: она не сосредоточивает внимание на одном отдельном игроке, который владеет мячом, а держит в поле зрения все поле. Таким же образом ум мастера кунг-фу сосредоточен не на одной какой-то части противника. Это особенно важно, когда имеешь дело с несколькими противниками.

В итоге Ли реагирует — мгновенно, как эхо — на звук, на любое движение или атаку, которую предпринимают его противники. Иначе говоря, поскольку он в состоянии во время сражения сохранять отстраненность ума, он способен одолеть врага.

Другой урок, который можно извлечь из этого фильма, — «искусство умирать», отрешенность от страха смерти — или, точнее говоря, от страха потерять власть над жизнью. В кульминации фильма, после того как Ли обнаруживает, что все его родные были жестоко убиты, он в оцепенении бредет к берегу протекающей неподалеку реки, чтобы посидеть, размышляя о своей жизни и о том, что с ней стало. Внезапно он вскакивает на ноги и бросает все свои вещи — символически избавляется от последнего, что связывает его «этим миром» — в реку, таким образом окончательно отрешая себя от мирских забот.

Он умер для страха личной потери, в том числе страха потери жизни, поскольку он теперь принял тот факт, что он действительно стал мертвецом — а мертвецам нечего терять. Ли, таким образом, способен идти дальше, не обремененный больше заботами, не сдерживаемый самим собой. Он постиг искусство умирать. Приведем слова Ли из телесериала «Лонг-стрит»: «Принять поражение — научиться умирать — значит освободиться от этого».

Когда герой Ли это принимает, он освобождается и заново рождается со знанием, что он больше не бессильное, оторванное от всего судно, дрейфующее во вселенском океане, но, по сути, одно целое со всем процессом развития. Как писал сэр Эдвин Арнольд, «отказываясь от самости, Вселенная взращивает “я”».

«Китайские контакты» (1971 г.)

В этом фильме Ли преподает несколько уроков рукопашного боя, а также делает ряд заявлений на тему расизма и нравственных ценностей. Тема расизма вступает в действие во время попытки Ли войти в позорный парк «Шанхай», где действительно на рубеже веков повесили табличку с надписью «Собаки и китайцы не допускаются». Ли, который всегда был убежден, что «под этим небом живет только одна семья», пытается войти в парк. Когда ему не дают это сделать и затем оскорбляют, он предпринимает соответствующие действия, показывая тем самым, что человеческие существа не должны выказывать терпимость в ответ на нетерпимость. Иными словами, попытка низвести другие расы до положения неразумных существ может в дальнейшем дорого обойтись.

В фильме также раскрывается, как личность, свободная для самовыражения, может восторжествовать над системой убеждений, представленных здесь двумя стилями — японским каратэ и русской борьбой. Убеждение, присущее большинству стилей, что практикующие именно это искусство непобедимы благодаря национальному происхождению или идеологии представляется в фильме как безосновательное. Ли делает упор на то, что успех в единоборствах зависит от самой личности человека и — что еще более важно — от силы воли этой личности. Как он сам однажды сказал репортеру из Тайваня,

…вы должны обладать абсолютной решимостью. Худший противник, который может вам встретиться, это тот, чья цель стала навязчивой идеей. Например, если человек решил откусить вам нос, независимо от того, что с ним произойдет в процессе осуществления этого, у него есть все шансы добиться в этом успеха. Он может быть тоже жестоко избит, но это не остановит его на пути к поставленной цели. Вот это настоящий боец.

В этом фильме и в определенной степени во всех его фильмах Ли учит конфуцианскому идеалу воздаяния добром за добро и справедливостью — за зло. Отнять человеческую жизнь — нравственно дурной поступок, не важно, каким бы справедливым ни показалось такое преступление. Это еще одна тема, которую Ли включил в свои фильмы. По сути, в одной из сцен, которую придумал Ли, но которая так и не появилась в его последнем фильме «Выход Дракона», его герой произносит следующие слова: «Мастер боевых искусств должен нести ответственность за самого себя и встречаться лицом к лицу с последствиями своих поступков».

В фильме «Китайские контакты» Брюс Ли вершит суд над японскими воинами — мастерами боевых искусств, которые постоянно унижали и убивали его соотечественников. Однако вместе с актом правосудия приходит осознание того факта, что этот процесс требует отнять другие жизни, то есть совершить нравственно дурное деяние. Герой Ли, Чен-чен, осознает это и достойно принимает наказание (в конце фильма он без страха смотрит на взвод солдат, который должен расстрелять его). Ли в интервью с тайваньским репортером следующим образом комментировал этот эпизод фильма:

Я не верю в поддержку насилия. Я думаю, это пагубное дело — поддерживать насилие… Не считаю, что следует использовать насилие и агрессию в качестве сюжета для фильмов. Прославление насилия — это плохо. Вот почему я настаивал на том, что Чен-чен, герой, которого я играл в фильме «Кулаки ярости» (в Северной Америке он шел под названием «Китайские контакты»), должен умереть. Он убил много людей и должен за это заплатить.

Однако Ли также учил в этом фильме, что человек никогда не должен идти против сути ли, отдавая кому бы то ни было выражение своей подлинной природы или развитие, даже если плата за такое естественное развитие духа — смерть. Брюс Ли обсуждал нравственную сторону этого аспекта со своим другом и старшим учеником Дэниелом Ли в телефонном разговоре в 1971 г.

Смертельный прыжок Ли из фильма «Китайские контакты», снятый киностудией «Голден Харвест»: весьма достойный конец фильма «в китайском стиле»

БРЮС ЛИ: В конце [фильма] я умираю под пулями. Но это заслуженная смерть, потом. у что она означает, понимаешь, (оправдание) школы Чинг By, китайцев и всего этого. Я выхожу и говорю: «Черт тебя побери, приятель. Вот я!» Бум! Я прыгаю, делаю прыжок в воздух, кадр останавливают, и затем ба-ба-ба-банг! Как в конце фильма «Батч Кэссиди и Санданс Кид», кроме того, что кадр останавливают, когда я в воздухе, понимаешь.

ДЭНИЕЛ ЛИ: Очень достойный конец.

БРЮС ЛИ: Именно — ну, конечно, в китайском стиле.

Иными словами, вы не должны бояться последствий приверженности естественному пути, необходимому, чтобы выполнить до конца ваши потенциальные возможности.

«Возвращение дракона» (1972 г.)

Наверно, первая идея этого фильма — что любой ценой нужно избегать ограниченности ума. В одной из сцен фильма Брюс Ли присутствует на тренировке каратэ нескольких людей, уединившихся в глубине коридора. Он спрашивает человека, который привел его на эту выгодную позицию, занимается ли он сам с этими мастерами. Человек качает головой. «Не-а, — презрительно говорит он, — это иностранщина!» Этому человеку, националистически настроенному китайцу, не интересно то, что имеет некитайское происхождение.

Ли выговаривает ему за такой узколобый подход: «Если тебе это поможет, когда ты попал в переделку, ты должен научиться пользоваться этими приемами. И не важно, откуда они. Тебе следовало бы это понять!»

Поскольку Ли сам разрабатывал сюжет этого фильма, в его сценарии, как в капсуле, заключалась личная философия Ли — джит кун до: поскольку мы постоянно учимся, любой стиль или система, которая претендует на то, что она содержит окончательное слово истины или все ответы, является ошибочной. В данном случае речь идет о том, что в каждом виде боевых искусств есть чему поучиться, и ни одно из них не содержит всех ответов на вопросы всех людей и каждого человека в отдельности.

Ли также подчеркивал необходимость навязать свой ритм противнику и не позволить другим диктовать вам свои условия — если вы хотите восторжествовать над противником. Во время поставленной Ли классической сцены сражения между ним самим и последователем стиля танг су до, Чаком Норрисом, Ли сначала обнаруживает, что проигрывает, но потом ему удается навязать противнику свой темп и заставить Чака принять его условия. И поскольку стиль Норриса слишком окостенелый, а сам он учился только этому стилю, он не знает, как выйти из него или приспособиться к тому, что происходит. Из-за неспособности адаптироваться к меняющимся условиям он погибает. Как сказал Ли репортеру из газеты «Вашингтон Стар»: «Проблема в том, что обстоятельства должны диктовать что делать. Но слишком многие смотрят на «то, что есть», с позиции «того, что должно быть».

Позиция Ли в фильме «Возвращение Дракона» заключается в том, что стиль, который всегда приносит победу, — это стиль «без стиля». Иными словами, не должно быть никакого метода, поскольку метод попросту загоняет в ловушку или ставит в жесткие рамки. Человеку же, напротив, нужны возможности для выбора и свобода ими пользоваться. Выражаясь его словами: «Должны быть только инструменты, чтобы использовать их как можно более эффективно. Высшее искусство — когда нет искусства. Лучшая форма — это отсутствие формы».

К концу сражения с Норрисом, когда герою Ли Танг Лунгу ничего другого не остается, как убить героя Норриса, Колта, Ли с помощью движений и жестов показывает, что жизнь он не хотел бы отнимать. В этой сцене присутствует глубокое чувство печали от потери человеческой жизни, потому что был избран путь сохранения чести. Колт, хотя сначала он выступает как наемник, мог бы поднять руки вверх и тем самым остановить сражение, как только исход его начал склоняться в пользу Ли. Вместо этого он предпочитает продолжать бой, принимая возможную смерть.

Иначе говоря, в смерти есть честь, если человек предпочитает умереть с честью. Последние поступки Колта были благородны, потому что они были следствием нравственного и честного намерения. Сразу после того, как Танг Лунг лишает Колта жизни, он берет верх формы для каратэ Колта и его черный пояс (которые были сброшены перед схваткой) и кладет их на тело Колта в знак того, что душа его противника заслуживает уважения.

Этим поступком Ли проводит мысль о том, что это нормально — уважать ближнего, даже если человек оказался вашим противником в ситуации «жизнь или смерть», если этот другой был искренен в своих убеждениях. Если люди говорят вам только то, что вы хотите от них услышать, или если они готовы продаваться за деньги, сражаясь за дело, в которое не верят, тогда они не достойны уважения. Но если кто-то заблуждается, но честно верит всем сердцем, что он прав, как герой Норриса в этом фильме, в этом случае его действия отражают чистоту и искренность его души, а именно эти два качества заслуживают уважения со стороны людей.

Поражение Чака Норриса в фильме киностудии «Конкорд» «Возвращение Дракона». Причина поражения состоит в том, что он смотрел на «то, что есть», с позиции «того, что должно быть»

Это, пожалуй, самое важное из всего, чему учит фильм «Возвращение Дракона», самый значительный урок — урок честного самовыражения. Вот как Ли сам комментировал этот сюжет фильма американскому журналисту Алексу Бен Блоку: «Это в самом деле простой рассказ о деревенском мальчике, который отправился куда-то, не зная даже языка, но как-то ему удается подняться, потому что он честно и просто выражает себя».

Когда Блок задал ему вопрос: «А в ваших фильмах вы выражаете себя?», Ли ответил: «Да — то есть честно и настолько, насколько я могу».

То, что Ли добился успеха в этом отношении — и особенно в фильме «Возвращение Дракона», — не подлежит даже тени сомнения.

«Выход дракона» (1973 г.)

Один из самых важных уроков, которые можно вынести из этого фильма, стал темой главы 13 — искусство сражения без сражения, поэтому я не буду останавливаться на нем еще раз. Есть еще один урок, который преподает Ли в этом фильме. Он посвящен одной из его любимых тем — необходимости честного самовыражения.

В начале фильма Ли наставляет молодого ученика боевых искусств.

«Ударь меня ногой», — говорит Ли, вставая в позицию настороженности джит кун до. Юноша делает боковой кик, в котором больше позы, чем смысла, надеясь произвести впечатление на инструктора изяществом формы и гибкостью. Здесь он выказывает полнейшее непонимание намерений инструктора.

«Что это было? — спрашивает Ли. — Работа на публику?»

Ли пытается передать юноше идею необходимости стать техническим приемом, вместо того чтобы отойти в сторону и любоваться им. Другими словами, истинное удовлетворение приходит изнутри, когда вы в состоянии дать физическое выражение вашим внутренним чувствам и эмоциям.

«Нам нужно эмоциональное удовлетворение — говорит Ли. — Попробуй еще раз».

На этот раз мальчик разозлился. Его попытка произвести впечатление явно не удалась, и теперь он занял позицию: «Если вам не нравится, ладно, подождите, в этот раз проткну вас насквозь!»

«Это как палец, который указывает на Луну. Не сосредоточивайся на пальце или упустишь чудесное сияние!» Брюс Ли разговаривает со своим юным учеником в фильме «Выход Дракона» киностудии «Уорнер Браэерз», который стал хитом

Он выбрасывает еще один боковой кик, стараясь попасть в Ли, но, поскольку он кипит от злости, все движения легко расшифровываются, и Ли с легкостью уклоняется от удара.

«Я сказал: эмоциональное удовлетворение, а не злость! — указывает Ли. — Давай еще раз, со мной».

Иными словами, кики мальчика попросту должны были быть непреднамеренными ответными реакциями на движения Ли, подобно тому, как эхо следует за звуком. Слова Ли доходят до юноши, и он выбрасывает еще два боковых кика, ни один из которых не может быть расшифрован или как-то рассчитан на публику. Они просты, направленны — и попадают в цель. Хотя Ли все так же может парировать их, он признает успехи мальчика.

«Отлично!» — восхищается Ли, и мальчик начинает сиять от сознания своих достижений. «И как ты это чувствовал?» — спрашивает Ли.

Вопрос возымел на мальчика эффект, подобный тому действию, которое произвел аналогичный вопрос на сороконожку, когда ее спросили, как это она ходит с помощью такого количества ножек. Пытаясь выиграть время, он отвечает: «Дайте мне подумать…» Ли резко прерывает его с помощью не совсем нежного подзатыльника, чтобы мальчик вернулся к действительности — к настоящему.

«Не думай — чувствуй! Это как палец, который указывает на Луну», — объясняет Ли и далее замечает, что мальчик смотрит на его палец, вместо того чтобы смотреть туда, куда этот палец указывает. Ли снова возвращает его к действительности, на этот раз хлопнув его по лбу.

«Не сосредоточивайся на пальце или упустишь чудесное сияние!» Вывод здесь следующий: не принимайте изящную форму за истинное содержание и не давайте эмоциональным крайностям быть решающим фактором вашей реакции на ситуацию. Напротив, делайте свои движения, чтобы «действительно» и «честно» выразить свое подлинное «я» — нужно это делать естественно, все должно происходить почти само по себе в тот самый момент, когда противник приоткрылся.

Иначе говоря, можно было бы сказать, что противник сам «вызвал» вашу реакцию, поскольку она произошла почти самопроизвольно. И это еще один урок ву-син: не фиксируйте внимание на каком-то отдельном объекте, не позволяйте мыслительному процессу препятствовать вашей способности реагировать спонтанно на то, что с вами происходит. Ли намеревался проработать эту тему в сцене разговора между старым шаолиньским монахом и им самим. Сцена должна была последовать за приведенной, но — по типичным голливудским причинам — была вырезана из окончательного варианта фильма из страха, что западная аудитория ее не поймет. К счастью, в личном экземпляре сценария Ли записал этот диалог, который он сочинил для злополучной сцены:

СТАРЫЙ МОНАХ: Твое мастерство теперь уже — не вопрос техники, но духовного видения и тренировки. Я бы хотел задать тебе несколько вопросов. Что ты чувствуешь по отношению к противнику во время спарринга?

ЛИ: «Противника» нет.

СТАРЫЙ МОНАХ (тоном собеседника, ожидающего большего от ответа): И почему это так?

ЛИ: Потому что слова «я» просто не существует.

СТАРЫЙ МОНАХ (счастливый, что ученик понимает): Да?!

ЛИ: Поэтому, когда в образе мыслей нет осознания конфликта, когда забываешь слово «ум», тогда состояние бездумности становится состоянием наибольшей подвижности. Когда мой противник расширяется, я сокращаюсь. А когда он сокращается, я сжимаюсь. И тогда, как только появляется возможность, «я» не наносит удар (в это время Ли поднимает кулак) — удар наносит «он» сам по себе.

В этом фильме Ли раскрывает также необходимость компетентности во всем, что относится к боевым искусствам, владения всем арсеналом киков, ударов, бросков, захватов и махов. В заключительной сцене сражения Ли подчеркивает, что, как бы вы ни владели приемами невооруженной борьбы, вы должны также научиться действовать против оружия, потому что не каждый противник, с которым вы встретитесь, будет драться честно. Ли получает несколько ран, тем самым показывая, что иногда приходится чем-то пожертвовать, чтобы добиться цели.

Эта идея, конечно, отражена в его письменном учении:

Забудьте о победе и поражении; забудьте о гордости и боли. Пусть противник оцарапает вас, и вы расплющите его плоть; пусть противник расплющит вашу плоть, и вы сломаете ему кости; пусть он сломает вам кости, и вы лишите его жизни! Не думайте о том, чтобы благополучно спастись бегством, — пусть ваша жизнь лежит перед ним!

«Игра со смертью» (1972 г., На экраны вышел в 1978 г.)

Поскольку Ли не дожил до завершения этого фильма, мы можем только предполагать, какие уроки он, возможно, надеялся преподать посредством «Игры со смертью». Безусловно, ни один из них не присутствует в той поделке, которая вышла под этим названием после его смерти. Мы знаем только то, что он отснял на пленку продолжительностью в один час. Жаль, что только пятнадцать минут этого материала попало в окончательный вариант, который появился на экране. И все-таки, мы только улыбаемся, размышляя о том, чем мог бы стать этот фильм.

«Игра со смертью». Предполагалось, что эго будет фильм о принципе «сгибайся и выживешь». Здесь Брюс Ли приспосабливается к весьма крупному препятствию (в лице Карима Абдул-Джаббара), которое преграждает ему дорогу в предварительной сцене сражения, отснятой в октябре 1972 г.

Ли надеялся сделать фильм, который стал бы кинематографической демонстрацией его философии боевых искусств джит кун до, и в этом смысле он, несомненно, великолепно выполнил бы свою задачу. Его желанием было преподать древний урок кунг-фу — урок инь — ян, который учит необходимости понять, как сгибаться перед превратностями судьбы, не бороться с ними лоб в лоб — и поэтому выжить. Научиться, как мгновенно заполнять бреши в обороне противника, по мере того как они проявляются, и, подобно воде, течь вместе с любой ситуацией. В главе 6 мы обсуждали то, что он собирался показать в начальной сцене фильма, которая так и не была отснята. Мы также говорили, что он надеялся, пользуясь этим фильмом как аллегорией, раскрыть глубокие духовные истины через истории, которые неискушенному глазу покажутся довольно простыми.

Хотя Брюс Ли при жизни завершил только четыре фильма, вы можете заметить, что в каждом он пытался преподать моральный урок, который довел бы до сознания зрителя некие вечные ценности. Именно этот дар Ли ставил обособленно от всех остальных мастеров боевых искусств и, разумеется, продолжает отделять его от тех, кто пытался заменить его на экране. Он был философ и учитель, и его жизнь и призвание отражали эту его природную склонность.

Без сомнения, способность честно выражать самого себя проявляется в каждом его фильме. Именно потенциальная возможность самовыражения через кинематографические аллегории привлекала Ли в первую очередь в этой профессии. Когда американский журналист спросил его, получает ли он удовольствие от работы актера, Ли ответил: «Да, от начала и до конца — потому что это мой путь выражения самого себя».

Ли уподоблял процесс честного самовыражения своей огромной внутренней силе (которую я предпочел назвать его «внутренним воином»), и именно это основное, чистое и честное чувство, которое он выражал так убедительно через фильм, по мнению Ли, было главной причиной интереса к нему публики.

Во мне есть эта сила, из-за которой публика верит в то, что я делаю, потому что я в это верю. Эта сила присутствует, и я должен играть таким образом, чтобы моя игра находилась где-то на границе между реальностью и вымыслом. И пока то, что я делаю, заслуживает доверия и пока я обладаю этой силой, все хорошо.

Хотя Брюса Ли нет больше среди нас и он не преподает больше нам другие уроки, нам повезло, что через записанные на бумаге и на пленке его слова, которые он оставил после себя, через его фильмы учение его продолжает жить. Несмотря на свое отсутствие в материальном мире, Ли продолжает наставлять других с тем же авторитетом, которым он пользовался в своей короткой жизни. Все указывает на то, что Ли будет продолжать учить, вдохновлять и побуждать целые поколения людей постигать его способ личного освобождения.

Именно руками тех людей, которые, может быть, впервые попробовали применить его мудрость, философское наследство Брюса Ли будет передано будущим поколениям.

Глава 17
В процессе развития