Текст 17

Суржик – один из общемировых современных “лингвистических сюжетов”. В нормальной ситуации литература вполне может воспользоваться любым языковым явлением. Но сам по себе суржик ненормален. Нужно задуматься над тем, откуда он взялся, этот суржик... Представте себе огромный “деревенский мир”, существовавший в Российской империи: миллионы людей после 1861 года мигрируют в город и, появляясь там, на протяжении почти полутораста лет, носитель того или иного украинского диалекта постоянно сталкивался с унижениями. Начиная с 60-х прошлого века, этот язык “останавливали” где угодно, включая бильярдную и кофейную, поскольку в средине 80-х, после так называемого Валуевского циркуляра, было не просто пресечено сугубо литературное употребление “малороссийского наречия”, но запрещалось даже говорить по-украински в кофейнях и бильярдных городов южной части империи, попросту говоря - в Украине. Это приводило к тому, что рано или поздно человек отказывался от родного языка и пытался “войти в другой язык”, хотя это у него не очень получалось, поскольку, помимо желания овладеть русским, существовала ещё и сверхмощная инерция его прежнего языкового поведения. Возникает так называемый суржик, столь гениально воспроизведённый сначала Иваном Нечуй-Левицким, а затем Михаилом Старицким. Но что смешно в водевиле, то может быть совершенно не смешно в реальной жизни. И украинские писатели это чувствовали. Они видели иную, трагическую сторону этого явления и насыщали суржик трагическим содержанием. Но современный украинский автор, современный функционер масс-медиа может нагружать суржик противоположным содержанием - это его право. И всё же он не должен забывать об изначальном, трагическом характере этого языкового феномена. (В.Л.Скуратівський з газети “Столичные новости” № 38 1998 р.)