МИРОВАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ В РОССИЙСКОМ КОНТЕКСТЕ

Еще весной 1996 г. мне довелось познакомиться с проспектом книги «New handbook of political science», которая тогда готовилась к изданию в издатель­стве «Oxford University Press». Эти несколько страниц произвели на меня сильное впечатление грандиозностью запечатленного в них замысла. Когда я сказала одному из редакторов этой книги Х.-Д. Клингеманну, что именно такую книгу я мечтала бы видеть опубликованной на русском языке, он улыбнулся и дал телефон английского издателя. Много позже я поняла, что за вежливой улыбкой коллеги скрывалось недоверие. Он хорошо знал, в каких условиях развивается русская политологам, и, как и многие доброжелательно настроен­ные к нам западные ученые, сочувствовал своим русским коллегам, но не очень верил в возможность осуществления подобного проекта.

Конечно, тогда я не представляла себе, что меня ожидает. Были долгие переговоры с Оксфордом, поиск русского издателя, средств, а главное, пере­водчиков и редакторов, способных справиться с работой такого уровня слож­ности. Только понимание того, что в России очень нужна такая книга, прида­вало силы моим коллегам и мне в работе над этим проектом. Книга собрала вокруг себя удивительно преданных делу и высокопрофессиональных пере­водчиков, редакторов, издателей. Особую роль в появлении этой книги на русском языке под названием «Политическая наука: новые направления» сыг­рал Институт «Открытое общество», сотрудники которого поддерживали этот проект на всех его этапах.

Читатель, который держит это издание в своих руках, сразу ощущает его вес в буквальном смысле слова. Огромный объем сведений о современной политической науке, собранный авторами разных стран и теоретических на­правлений делает эту работу уникальной. Последнее подобное издание, имев­шее аналогичные цели, было опубликовано более двадцати лет тому назад¹. Тот восьмитомник был по жанру скорее хрестоматией. «Новые направления» правильнее было бы назвать энциклопедией, хотя по форме это — учебник. Эта книга не только дает представление о современной политической науке, какой она стала за последние четверть века, но и намечает пути ее дальнейше­го развития.

¹ Greenstein F.I., Polsby N. W. (eds). Handbook of political science, 8 vols. Reading (Mass.): Addison-Wcsley, 1975.

Она содержит, пожалуй, самое полное собрание сведений о наиболее фун­даментальных разделах политической науки, о круге работающих в этих обла­стях политологах и о публикациях последних десятилетий. Библиография, ко­торой снабжены все разделы книги, позволит читателю найти необходимые источники для дальнейшего самостоятельного поиска.

Хотя в конце книги имеются сведения о всех авторах этого фундаменталь­ного труда, хочу все же сказать несколько слов дополнительно. Редакторы английского издания, задумавшие эту работу и собравшие авторский коллек­тив, сыграли особую роль в появлении этой книги. Их труд несет отпечаток немецкой основательности и оригинальности, которые присущи и «антипо­дам», австралийцам. Ханс-Дитер Клингеманн — известный немецкий полито­лог, внесший существенный вклад в изучение электоральных процессов, транс­формации посткоммунистических обществ Восточной Европы. Его партнер по редакторскому делу и соавтор — Роберт Гудин — живет в Австралии. Его работы по политической теории заслужили международное признание. Следу­ет отдать должное редакторам: нигде в книге читатель не почувствует, что ее логика или состав авторов были продиктованы их научными пристрастиями. Они поднялись над собственными интересами и попытались дать объективную картину современной политической науки во всем ее разнообразии. В книге одинаково представлены и маститые ученые, которых можно, видимо, на­звать классиками этой науки и которые, безусловно, известны в России, и те авторы, о которых в научной среде только слышали, да и то не всегда в удачных пересказах.

Хотя трудно выделить кого-то из авторов, но все-таки можно предсказать достаточно точно, что главы, написанные Г. Алмондом, М. Доганом, Д. Аптером, К. фон Байме, X. Алкером, вызовут повышенный интерес среди россий­ских политологов и ученых других социальных наук. Одним из наиболее яр­ких разделов настоящей книги является глава, описывающая историю ста­новления современной политологии на Западе, в первую очередь в США. Она принадлежит перу выдающегося современного политолога Г. Алмонда. Напи­санный им в лицах, живо и с подробностями исторический очерк интересен сам по себе, поскольку в нем отражены уникальные черты, характерные для развития политической науки в Западной Европе и США. Но этот очерк интересен также и тем, что развитие западной политической науки (как и многие реальные политические процессы) предстает в нем и в своем универ­сальном значении, применимом к нашему российскому опыту.

Как пишут во введении сами редакторы английского издания, по составу авторов «Политическая наука» значительно более интернациональна, чем ее предшественница, прежде всего потому, что и редакторы, и авторы этой книги — люди широкого мировоззрения, в котором сочетаются интерес к политике их собственных стран и интернационализм в его лучшем проявле­нии. Нельзя не согласиться с ними и в том, что в последние десятилетия идет бурный процесс интернационализации дисциплины. Если вплоть до середины 70-х годов в мировой политологии доминировали американские специалис­ты, то сейчас ситуация меняется. Очевидно, что американская политическая наука и по числу ученых, работающих в этой сфере, и по положению в международном сообществе сохраняет свое лидерство, но, в отличие от реаль­ной политики, в политологии, пожалуй, можно говорить о том, что мы уже живем в многополярном мире. Во всяком случае европейский голос уже зву­чит в научном многоголосии вполне явственно.

Хотя настоящая книга несомненно демонстрирует заметный прогресс в интернационализации политической науки, но следует прямо сказать, что все же это только начало пути. Читатель найдет в ней мало сведений о том, что представляет собой политологам в Азии, Латинской Америке или Африке. Он практически ничего не узнает о России или Китае, хотя в книге есть прекрас­ный раздел по сравнительной политологии. Редакторов и авторов бессмыслен­но упрекать за это. Такова реальность: работы по политологии становятся дос­тоянием международной научной общественности, только если они опублико­ваны по-английски. Можно говорить о том, что это дает искаженное видение процессов развития науки, можно возмущаться несправедливостью такого по­ложения дел, но оно отражает существующую систему научных знаний. Чтобы эта ситуация изменилась, нужны усилия разных национальных политологичес­ких сообществ, которые должны выйти на международный уровень, заявить о себе и своих достижениях на международных конгрессах, в публикациях меж­дународных периодических изданий и т.п.

Американоцентризм современной политической науки в определенном смыс­ле уже исчерпал себя. Несомненны успехи американской и западноевропейс­кой политологии как в постановке, так и в трактовке многих проблем совре­менного политического процесса. Но исследователи стран бывшего «второго» и «третьего» мира не могут прямо воспользоваться теоретическими наработка­ми, сделанными на материалах индустриально развитых демократий. Авторы книги признают это, рассматривая проблемы политической трансформации в сравнительной перспективе. Кроме того, незнание того, над какими пробле­мами работают теоретики в иных странах, обедняет и ведущие направления западной политической теории.

Именно к этой теме я все время возвращалась, работая над переводом книги Клингеманна и Гудина. Она входит в российский политологический дискурс в очень сложное время. Хочется надеяться, что этот современный энциклопедический справочник (думаю, что так можно назвать эту книгу без каких-либо натяжек) восполнит не только дефицит знаний о политической теории в других странах, но и поможет российским политологам лучше осоз­нать свою цеховую принадлежность, продвинуться по пути создания более высоких научных стандартов.

В последнее время наше профессиональное сообщество стало чаще обра­щаться к размышлениям о соотношении национальной политологической тра­диции и мировых тенденций.² И хотя, конечно, эта проблема соотношения универсальности и национальной специфики науки касается любой страны, в современной России она приобрела особую остроту. Прежде всего это объяс­няется процессами трансформации самого объекта нашей науки — российской политики. Известно, что перестройка, начатая уже более десяти лет назад, не имела четких ориентиров, но во многом определялась интуитивным стремле­нием российской политической элиты модернизировать страну. При этом за­падные демократические системы рассматривались как своего рода эталон, к которому следует стремиться. Правда, в течение всех лет реформирования

² Стюарт-Хила Э. Вызовы российской политологии // Полис. 1997. № 6; Проблемы преподавания политических наук. Круглый стол в Новосибирске // Полис. 1997. № 6; Со­стояние отечественной политологии // Полис. 1997. № 6; Горшков М. Лицо отечественной политологии // Независимая газета. 1998. № 3. Приложение «НГ-сценарии».

России ни политики-практики, ни ученые-политологи не предложили внят­ных моделей перехода российского общества к демократии западного типа. Современные российские политики, как и обычные граждане, довольно туманно представляют себе демократию, видя в ней нечто «приятное во всех отношениях».

На протяжении всего постсоветского периода транзитологи неоднократно задавались вопросом о возможности и желательности переноса на иную почву практики западных демократий и тех теоретических моделей, которые этот процесс описывают. Этот вопрос во многом стал показателем, разделяющим российских политологов в соответствии с ответом на него. Один подход — условно назовем его «западническим» — исходит из безнадежного отставания российской политологии от современных зарубежных (прежде всего европей­ских и американских) разработок как в силу традиционной неразвитости этой науки в России, так и особенно в силу торможения ее марксистским догматизмом. Сторонники этого подхода полагают, что для российской поли-тологии необходимо как можно скорее преодолеть это отставание, перенося западный опыт анализа, методологию исследований и конкретные теорети­ческие модели для их применения к российской политической жизни.

Другой подход — также условно назовем его «почвенническим» — исходит из принципиальной неприменимости западных политологических концепций и теоретических схем к российской действительности, которую, как извест­но, «аршином общим не измерить». Эта тенденция сказывается не только в пренебрежении к западному опыту развития политической науки (впрочем, и к восточному тоже), но и в отказе от эмпирического исследования текущего политического процесса, в замене его философско-историческими схемами, оперирующими многовековыми цивилизационными циклами.

В действительности эти два подхода не так уж полярны, как это может показаться. В своих экстремальных проявлениях они выражают характерную для нашего сообщества прежнюю «невротическую» установку, за которой скры­вается неуверенность при сравнении себя с другими. Комплексы, как извест­но, надо вовремя изживать. В данном случае эти комплексы мешают осознать, что на деле речь идет о соотношении универсальности и самобытности гума­нитарного знания вообще и политологического — в частности.

Книга «Политическая наука: новые направления» дает обильный материал для такого сопоставления, позволяя оценить развитие политологии в России в конце 90-х годов на фоне общемировых процессов по трем направлениям: во-первых, по проблематике, которая находится в центре внимания исследо­вателей, во-вторых, по используемым в исследованиях методам и методоло­гии, и в-третьих, по состоянию научного сообщества.

Предмет исследования. Начнем с проблем, которые стоят в центре внима­ния исследователей и преподавателей политологии. Авторы «Политической науки» среди наиболее важных для западной политологии проблем выделяют:

институционализм, как старый, так и новый;

поведенческую революцию;

сравнительную политологию;

международные отношения;

политическое управление;

политическую экономию;

методологию исследований.

Конечно, список крупных политологических проблем значительно шире и меняется в зависимости от видения того или иного автора. Но бросается в глаза то, что эти темы укрупнены, предлагаются не только для исследования, но и для преподавания как квинтэссенция политологической премудрости.

Когда год тому назад мне довелось опрашивать участников общероссийс­кой конференции по преподаванию политологии, то наши респонденты, пре­подаватели политологии из самых разных высших учебных заведений России, предложили значительно более дробный список тем, входящих в их курсы и являющихся предметом научного интереса³. Среди них были названы:

история политических учений;

история международных отношений;

методология;

психология политики;

социология политики;

сравнительная политология;

теория политики;

философия политики.

Как видим, проблематика, интересующая российских политологов, в боль­шей степени относится к субдисциплинарному уровню, более стандартизиро­вана, особенно в учебных курсах. Название ряда разделов звучит одинаково, но их содержимое весьма отличается от зарубежных аналогов.

Степень разработанности многих научных проблем, в том числе и перечис­ленных выше, трудно сравнивать в качественном отношении, хотя по многим направлениям российская политология развивается вполне успешно. Но срав­нение количественное — по числу издаваемых монографий, специализиро­ванных журналов — явно не в нашу пользу. А следовательно, и проработка тех или иных проблем, степень «взрыхленности» почвы, на которой произраста­ют плоды науки, просто не сопоставимы. Знакомство со многими разделами настоящей книги поражает именно детальностью анализа и заметным при­сутствием в теоретической ткани политической науки эмпирических под­робностей. Наши политологи чаще предпочитают обозревать политические процессы с высоты птичьего полета, откуда, понятно, многие детали про­сто не видны.

Говоря о предмете исследования политической науки, следует отметить еще одну особенность современной российской политологии. Она очень резко «отвернулась» от внешнего мира. Среди многих разделов политологии прежних лет хорошим уровнем отличались исследования международных отношений и регионалистика. Специалисты, работавшие в этих субдисциплинах, нередко были не только пионерами у себя в стране, но и пользовались признанием среди зарубежных коллег. Сейчас, хотя многие из этих специалистов и даже целые институты продолжают свою работу, их труд остается часто в тени, а сами они, за редким исключением, оказываются не востребованными. Эти процессы имеют негативные последствия не только для данной политологи­ческой субдисциплины, но и для политической науки в целом. Наше видение внутриполитических процессов становится искаженным, страдает провинционализмом.

³ Шестопая Е.Б., Климов И.А., Нестерова С.В. Некоторые проблемы политологического образования в высшей школе России // Полис. 1997. № 1.

Последнее замечание относительно предмета политологии, как он пред­ставлен в «Политической науке: новых направлениях», касается нестыковки ряда политических реалий в англоязычной и русскоязычной политической науке, что требует асимметричного перевода. Проиллюстрирую этот тезис на примере двух понятий. Первое из них — понятие «public», которое в русском переводе значит в зависимости от контекста «государственный, социальный, общественный, или публичный». Во всех случаях использования этого терми­на переводчикам приходилось заново искать русские эквиваленты в силу мно­гозначности самого понятия. Ведь «public» — это не колхоз и не общественная или неправительственная организация. Так, сочетание «public policy» переве­дено в данном издании по преимуществу как «социальная политика». Надо иметь в виду, что за рамками такого перевода остается важный содержатель­ный момент: «public policy» — это область политического управления, под­контрольная публике.

В российской политической традиции это понятие имеет очень непростую судьбу. У нас есть публичное право, но нет настоящего суда присяжных: по официальным данным за последний год только 0,04% дел было рассмотрено таким способом. Власть в России во всех ее формах и на всех уровнях с глубоким недоверием относится к гражданам. Граждане отвечают ей соответ­ствующим уровнем доверия. Власть предпочитает вершить свои дела за се­мью печатями. Секретность стоит на пути публичности (т.е. гласности, дос­тупности для гражданского общества) политики и в демократической Рос­сии, как это было в советские времена. Даже ту долю публичности, которую удалось привить власти за годы развития парламентаризма, никто не спешит принимать всерьез.

Многие из описываемых в настоящей книге примеров добровольного деле­гирования национальными организациями части своей власти организациям наднациональным (ЕС и др.) будут просто непонятны российским политикам. Неслучайно, например, попытки интеграции в рамках СНГ идут мучительно трудно. На бывшем постсоветском пространстве власть все еще понимается исключительно как контроль и подавление граждан государственными струк­турами. Стойкое неумение и нежелание делиться властью с собственными гражданами, экспертами или наднациональными структурами, не говоря уже о другой ветви власти или других политических лидерах, выводят нашу поли­тику за рамки современности и делают ее неэффективной.

Другое понятие — «civil servant». В русском переводе в соответствии с поли­тическими реалиями оно обозначает не «гражданского служащего», а «госу­дарственного служащего», который, как все понимают, подчинен не народу, а только своему начальству. Ироничное именование начальства «слугами на­рода» только подчеркивает глубокое отличие понятий в российском и запад­ном контекстах.

Не будем преувеличивать различия между «их» и «нашими» бюрократами. Бюрократ в любой политической системе сохраняет свои особенности, дела­ющие его не слишком чувствительным к нуждам граждан. Но правила игры сильно отличаются. Главное из них в условиях западных демократий — это прозрачность действий «civil servants» для публики. Это как с традиционной американской улыбкой: она не является ни показателем личной к вам сим­патии, ни просто маской. Скорее, это привычка уважения к другому и презумпция доброго отношения к человеку, даже если он выступает в роли просителя.

За приведенными примерами просматривается серьезное расхождение меж­ду пониманием предмета политической науки авторами «Политической на­уки» и их коллегами по цеху из США и Западной Европы, с одной стороны, и российскими политологами — с другой. Эти расхождения, однако, опреде­ляются различиями не только в представлениях о предмете изучения, но и в методологических подходах к его изучению.

Методология. Начиная с 50-х годов политология за рубежом стала по пре­имуществу эмпирической наукой. В России также наметилось определенное про­движение в этом направлении, но и по сей день для многих политическая наука — это, скорее, искусство. Политологов, владеющих методами сбора и обработки эмпирических данных, у нас все еще немного, хотя в необходимо­сти развития политической социологии, психологии, географии, похоже, се­годня уже мало кто сомневается⁴. Несмотря на значительные успехи, отече­ственная политология пока не столь часто прибегает к сравнительному мето­ду. Сравнительный характер западной политологии стал ее неотъемлемой ха­рактеристикой.

Говоря о методологии, понимаемой как общая теория, следует признать, что такой единой методологии нет ни на Западе, ни у нас. Но если западные исследователи, особенно позитивистски ориентированные, осознанно исполь­зуют идеи из разных теорий, то эклектизм отечественной методологической базы можно назвать, скорее, бессознательным. После того, как марксизм пе­рестал быть доминирующей теорией, выявить реальные методологические ос­нования того или иного исследования бывает чрезвычайно непросто. Рефлек­сия в отношении методологии встречается редко, а те или иные взгляды проводятся с некой стыдливостью.

Отсутствие рефлексии и саморефлексии в среде отечественных политоло­гов вообще является достаточно распространенным явлением. Это, пожалуй, одна из наиболее заметных характеристик нашего научного сообщества.

Сообщество политологов. По этому третьему параметру сравнение западной и российской политической науки особенно затруднено. В России на настоя­щий момент только в высшей школе существует около 280 кафедр политоло­гии. Причем, за последние два-три года их число увеличилось чуть ли не на треть. В вузовском преподавании политологии участвует около 3 тысяч специ­алистов. Помимо преподавателей политологии в профессиональное сообще­ство входит большое число исследователей, работающих в академических ин­ститутах, в различных независимых аналитических центрах, государственных органах власти, частных исследовательских организациях.Их практически не­возможно подсчитать в силу того, что многим политологам приходится со­вмещать две, три и более профессиональные площадки.

К указанным двум группам следует добавить третью, которую условно можно обозначить как прикладных политологов. По существу у нас на глазах происходит становление новой профессии — профессии политических техно­логов, спрос на услуги которых постоянно растет, так как в стране постоянно один раз в четыре года проводятся выборные кампании разного уровня, в которых участвует, по разным оценкам, от 17 тысяч до 200 тысяч специалис­тов. Не все из них профессиональные политологи, но последние привлекают-

⁴ Амелин В.Н., Дегтярев А.А. Социология политики в России: становление и современное состояние // Мир России: Социология. Этнология. Культурология. 1997. № 1.

ся весьма активно. Так, по данным опроса, проведенного на съезде российс­ких политологов в феврале 1998г., 80% опрошенных (в основном, преподава­телей вузов и исследователей) отметили, что они занимаются практической политологией⁵.

Хотя даже простой подсчет числа политологов в России представляет собой довольно сложную и пока не решенную задачу, очевидно, что общая числен­ность профессионального сообщества значительно отстает от соответствующих сообществ западных стран. Только в США число политологов измеряется де­сятками тысяч. При этом размер сообщества говорит не только о востребованности, но и о степени зрелости профессии.

На этом фоне вопрос о степени зрелости российского политологического сообщества встает с особой остротой. С одной стороны, его развитие в нашей стране началось достаточно давно. Советская ассоциация политической науки возникла в 1960 г. и всегда занимала заметное место в международном сооб­ществе политологов, хотя само слово политология прижилось не сразу. Мно­гие европейские страны (например Италия) начали этот путь позже нас. Внут­ри страны сложилось немало влиятельных школ, были серьезные разработки как отдельных ученых, так и целых научных институтов. Так что нельзя ска­зать, что нынешняя российская политология находится в зачаточном состоя­нии. Сейчас можно сказать, что политическая наука формально «остепени­лась», перестала быть экзотическим заимствованием.

Научный уровень преподавателей данной дисциплины в целом весьма вы­сок. По данным Государственного комитета высшего образования, 62,3% пре­подавателей имеют ученые степени, в том числе 11,1% — докторскую. Среди них много талантливых ученых и педагогов, которые и до реальной институционализации политологии в качестве отдельной науки активно работали в данной области, хотя и были «приписаны» к другим специальностям.

Но, с другой стороны, за этими формальными данными не стоит забы­вать, что многим представителям старшего и среднего поколения в срочном порядке пришлось переквалифицироваться, становясь политологами поне­воле. Не секрет и то, что довольно большой процент сегодняшних «полито­логов» — это бывшие «научные коммунисты» и историки КПСС.

Начиная с 1991 г. из-за смены официальной политической линии эти пре­подаватели оказались перед необходимостью не только искать теоретические схемы для объяснения происходящих процессов трансформации, но и попро­сту остались без предмета преподавания. Немало экспертов разбежались по партиям и движениям и, как и в советские времена, занимаются теоретичес­ким «обслуживанием» их интересов.

Выборы последних лет показали нехватку неангажированных специалис­тов, как, впрочем, и неангажированных изданий и каналов массовой комму­никации, которые привлекают экспертов для освещения хода выборной кам­пании. Так что, конечно, это беда не только политологов, но и социологов, журналистов и многих других обществоведов. Сейчас, когда уже написаны но­вые учебники, проведено немало серьезных исследований, можно сказать, что политология начинает подыматься на ноги. Но сообщество до сих пор не восста­новилось как нормальный социальный организм, где существуют обмен идея­ми, дискуссии, строгие стандарты научного труда и пр.

⁵ Горшков М. Лицо отечественной политологии // Независимая газета. 1998. № 3.Прило­жение «НГ-сценарии».

Сравнивая отечественное политологическое сообщество с западными, как они видятся сквозь призму книги «Политическая наука: новые направления», следует констатировать, что по-прежнему актуален для российских политоло­гов поиск баланса между стремлением к научной объективности и личными политическими пристрастиями. Потребность практической политики в про­фессиональной экспертизе при решении сложных социальных и политических проблем является для политологов и серьезным вызовом, и одновременно серьезным испытанием на профессиональное мастерство. Реальное знание о политических процессах становится жизненно важным для политической ста­билизации страны, для решения практических задач международной и внут­ренней жизни.

Тем, кто занимается практикой, принимает решения, участвует в законо­дательном процессе или руководит партией, необходимо понимать, что из себя представляет политология как наука, чего от нее следует ожидать и требовать, а чем она по определению не должна заниматься. Исторические уроки, описанные Г. Алмондом в главе 2 «Политической науки», вполне зас­луживают внимания российских политиков.

Первый из них — это понимание того, что польза для практики от поли­тической науки прямо пропорциональна ее независимости и неангажирован­ности. Наш российский опыт последнего времени дает немало примеров того, что этот урок плохо усваивается. Политики всех ориентаций упорно стремятся обзавестись «карманными» политологами, которые бы обслуживали их част­ные интересы. История западной политологии показывает, что независимость мнений и объективность (насколько она вообще возможна в гуманитарном знании) дают лучшие результаты, чем «ручные» научные центры. Обеспечи­вается такая независимость разными факторами: традиционной академичес­кой свободой университетов, финансированием исследований как из част­ных, так и из государственных фондов, помощью государства и бизнеса про­фессиональным ассоциациям, которые «изнутри» вырабатывают стандарты качества и т.п.

У российских и западных политологов в этом отношении есть общее, есть и различия. Общее состоит в том, что и у них, и у нас политики-практики слушают политологов вполуха. На это жалуется, например, автор главы 27 Барбара Нельсон (правда, следует помнить, что в 70-е годы в Конгрессе США в различных слушаниях выступили более 10 тысяч различных специали­стов в области социальных наук). Она же отмечает и такую особенность теоре­тиков, как боязнь увязнуть в практической политике, потеряв при этом свою идеологическую «непорочность».

Но сходство на этом кончается. Западным политологам помогает сохранить объективность традиционный академизм, унаследованный от средневековой монастырской науки. Чиновники и политики там имеют не только научные степени по политологии, но и знания. В российской политической культуре, напротив, сильны традиции зависимости ученых от власти, а «научные» сте­пени наших чиновников, за редким исключением, отличаются по качеству от работ университетских преподавателей или сотрудников академических ин­ститутов. Высшая аттестационная комиссия с этим борется, но без видимого успеха⁶.

⁶ Пляйс А. Я. Российская политическая наука: состояние и проблемы развития // Полис1998. №2.

Другой урок западной истории политической науки состоит в понимании того, что политология — это сложная профессиональная деятельность, которой должны заниматься специально обученные люди. Усвоение этого урока дается нам с еще большим трудом. Точнее, мы начали забывать даже свой собствен­ный опыт накопления профессионализма в области политических наук, пред­полагавший, что политолог должен писать статьи и книги, участвовать в кон­ференциях, повышать свой профессиональный уровень на стажировках в стра­не и за рубежом.

Сейчас конференции немногочисленны, и связь центра с регионами чуть теплится, причем регионы винят в этом Москву. Журналов для профессио­нальной коммуникации чрезвычайно мало, да и авторы пишут в них из люб­ви к искусству, так как их научное творчество никак не поощряется ни журналами (что понятно), ни университетами. Общение с зарубежными кол­легами стало свободным, но его интенсивность возросла не очень заметно по причине финансовой необеспеченности, как, впрочем, и из-за недостаточной языковой подготовки наших политологов. По данным Министерства высшего образования, только 5% преподавателей политологии свободно владеют ино­странными языками. Так что с интеграцией в мировое политологическое со­общество пока придется подождать. Примерно так же обстоит дело с владени­ем компьютерной обработкой данных. Причины одни и те же: все упирается в страшную бедность.

Неудивительно, что в этих условиях политологам не до саморефлексий. Многие из тех, кто профессионально занимается политологией (преподавате­ли, аналитики, исследователи, эксперты-практики, политические журналис­ты), не идентифицируют себя со своим профессиональным сообществом. Если политологи России хотят выжить и развивать свою профессию, очевидно, надо подумать о том, как можно поддерживать друг друга и ту среду, без которой нельзя оставаться специалистом, состояться в качестве такового и тем более передать эстафету следующему поколению. Уже сейчас разрыв по­колений приобретает угрожающий характер. Многие кафедры давно забыли о сотрудниках моложе пятидесяти лет.

В течение почти двух лет книга «Политическая наука» была для меня свое­образным эталоном для сравнения в размышлениях о российской политоло­гии. Эта книга помогала осмыслить результаты собственных исследований, дискуссии с коллегами в Российской ассоциации политических наук, Акаде­мии политических наук, экспертном комитете ВАК РФ, в журнале «Полис», с многими видными российскими политологами и политиками. Мне бы очень хотелось, чтобы эта книга была полезна и моим коллегам, чтобы она вошла в их повседневный научный обиход и стала их настольной книгой.

Е. ШЕСТОПАЛ, научный редактор русского издания вице-президент Международной ассоциации политических наук (IPSA)

9 мая 1998 г.