Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика

перь уже как венец его подлинного существования, у него начинает работать мыслительная машинка, он живет всем телом и воображе­нием и думает от имени героя. Так, как умел думать Копелян, как думал Смоктуновский, как думал Олег Борисов, как думает Юр­ский. Конечно, я привожу примеры из драматического искусства...

Ю.В. Безусловно, вы правы. Если вы помните, у нас этот разго­вор о «быть» возник после обсуждения последнего экзамена. У сту­дентов появились вопросы. Оказывается, им не хватило самовыра­жения в танцевальных фрагментах...

В.Ф. Что же, они по-своему правы...

Ю.В. Но сегодня у меня нет никаких сомнений, что в театре, когда к ним придет постановщик и поставит танец, то они его лег­ко выучат. В этом, на мой взгляд, и заключается пластическое вос­питание. А не в том, чтобы они брали какие-то образцы истори-ко-бытовых танцев и на всю жизнь их выучивали для кино, для театра. Мол, если мы берем эту пьесу, то здесь идет полька та­кая-то...

В.Ф. Я не сомневаюсь, что они будут состоятельны в танцева­льных моментах ролей. Мы, я думаю, правильно делаем, когда счи­таем вас (и вы себя считаете) не педагогом танца, а педагогом плас­тического воспитания. Я бы даже написал: педагог непрерывной жизни тела. Причем в жизнь тела я бы включил все: от того, как человек дрожит на морозе, от того, как его йога ступает по асфаль­ту либо по траве, либо босиком, либо в ботфорте, и до самых слож­ных пластических композиций, в самом... Ю.В. ...изысканном варианте.

В.Ф. И даже в абстрактном, модерновом. От бытовой — давайте тогда считать, что дрожь на морозе — это бытовая жизнь тела! — и до самых обобщенных форм.

Ю.В. Это диапазон. Но здесь есть моменты, которые требуют согласования. Дело в том, что, если ставится пластическая картин­ка, то для большинства актеров она требует психологического оправдания. Здесь нужно очень тонко дифференцировать, когда и что мы осуществляем. Движение действенное, несущее драматурги­ческую функцию, или танцевальный дивертисмент.

В.Ф. Это, разумеется, разные вещи. Но меня волнует как раз не разница, а то, что объединяет любое движение в жизни. Два приме­ра. Русская пляска в постановке Василькова, — будь это «Камарин­ская» — та русская пляска, что у нас в спектакле «Время Высоцко­го» (танец снежинок, скажем), с одной стороны, и с другой — представим себе такое бытовое движение: человек (девушка, юно­ша, подросток) бежит по зеленому лугу за бабочкой или ловит куз-