Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика

ную вещь сходу сыграть, не задумываюсь, — он так приучил. Так было и в «Счастливых днях».

Спектакль «Счастливые дни несчастливого человека» я тоже видел и вспоминаю как некое волшебство. Какая странная экзи­стенциальная атмосфера была в этом спектакле... Как тонко там был введен записанный па фонограмму звук игры в волейбол — удары но мячу!

Описывает Грачев и репетиции центральной сцены «Ромео и Джульетты». Эфрос предложил Грачеву и Яковлевой почувство­вать точную физическую дистанцию между Ромео и Джульеттой, пространство, которое заполнено плотным воздухом, таким плот­ным, что нельзя друг к другу подойти, нельзя сократить расстоя­ние. Нельзя подойти, потому что может произойти электрический разряд, но нельзя и увеличить дистанцию, потому что тогда поте­ряется связь. Интереснейший методический нюанс: как Эфрос чи­тал пьесы актерам, играя и в то же время произнося текст нарочито монотонным голосом. Это было, по свидетельству Грачева, очень впечатляюще.

Вообще, я не припомню другого такого случая, чтобы остались такие интересные актерские воспоминания о каком-либо режиссе­ре, такие подробные и содержательные. Видимо, Анатолий Василь­евич производил особое, неизгладимое и облагораживающее влия­ние на актеров.

Но вот возникают в методологии А. В. Эфроса некоторые неу­вязки. Сначала приведу одно личное воспоминание. Когда я учил­ся в театральном институте, то часто ездил в Москву, жадно впи­тывая атмосферу, спектакли и все события столичной театральной жизни. Приезжал на неделю-полторы, смотрел за это время де-сять-пятнадцать спектаклей, записывал впечатления... Все это осве­щалось страстью попять смысл повой методики, тогда это называ­лось действенным анализом. Не случайно после наших настырных приставаний Рафаил Рафаилович Суслович, наш мастер, пригла­сил преподавать курсе Розу Абрамовну Сироту. Мы очень хотели постигнуть с ее помощью действенный анализ. И вот с этой же це­лью, будучи в Москве, я попросил у Эфроса разрешения бывать на его репетициях.

Это были, может, всего три или четыре репетиции. Помню, он работал над спектаклем «Мольер». И вот однажды я попал па очень интимную репетицию. Мы сидели не в зрительном и даже не в репетиционном зале, а вообще в каком-то углу под лестницей, в каком-то закутке. Там стоял маленький столик, за которым все и расположились... Было несколько актеров. И врезалось в память,