Театр и педагогика 199

новые педагогические приемы. (Правда, они, с одной стороны, пе­дагогические, с другой, — режиссерские.) Шла работа над ударени­ями, тут же разучивался текст, и осуществлялась более тщательная, чем раньше, разбивка на куски.

Очень показательны мои споры с главным режиссером театра Инной Шапиро о действенности. Она, кстати, была и моей пере­водчицей, так что была в курсе всей работы. Она все тянула меня заниматься действием, строить действенный каркас. Когда что-то не получается, бывает, и дрогнешь. Призадумался и я. Но оконча­нии работы над спектаклем повторю: вся эта действенность не эф­фективна. Во всяком случае, для меня. В итоге я опять не пожалел, что не занимаюсь действием. Что было бы, если бы я пользовался действием? Я бы, например, не прошел вместе с актером эмоциона­льный путь Смирнова в «Медведе». Если бы строил «действенный каркас», я бы схематизировал роль. Мне кажется, что опора на дей­ствие опасно сокращает и выносит за скобки изучение эмоциональ­ного пути героя. Если бы я пользовался действием, я бы не приду­мал Таму очень содержательные наузы перед и после монолога. Не ввел бы сочетание монолога с танцем, не было бы такой томитель­ной, эмоциональной паузы перед началом танцевания и не было бы паузы в конце. Все это были достижения моего (вместе с актером, разумеется) эмоционального мышления, достижения этюдного мышления но поводу роли. Актер включался в этот процесс не как радостно кивающий объект действенного анализа. Пусть он оказы­вает трудной творческой задаче естественное сопротивление, как человек, у которого не получается. Но не получается у актера пото­му, что он не все чувствует, не находится в правильном эмоциона­льном регистре, не совпадает с миром чувств персонажа. Каким же это «действием» можно заменить? Никаким, по-моему.

Могут, конечно, сказать, что это вы лично любите бездействен­ность, потому что любите в людях беспомощность, неопределен­ность, момент сомнений, момент «не знаю, как быть дальше». Мо­жет быть... Во всяком случае, нельзя говорить о действии отдельно. Оно должно быть крепко-накрепко интегрировано с чувством. В конце концов, пусть это называется «действо-чувство» или «чув­ство-действие». Действие не самоценно. К нему и обращаться надо, по-моему, только в крайних случаях, когда чувство не приходит само по себе. Действие — не самоцель. Где-то оно пригодно, а

где-то нет.

Еще был такой кризисный момент в «Медведе». Не получалось. Инна сказала, что мол, у Смирнова с Поповой разваливается обще­ние. Тем не менее, я не стал особо заниматься общением. А что-то