В которой, вопреки всему, действительно все удается, а также объясняется, как помазывают на царство и отчего золотуха всегда предпочтительнее поноса

 

… Впрочем, о Посконском Перевороте написано уже так много, что не стоит приводить здесь всех его подробностей и обстоятельств.

Желающие освежить память об этом славном событии могут обратиться к трудам древних и современных сочинителей: «Зарево над Воблой», «Обалденные дни», «Болярское лечение, или Хворянья погибель», «Хождение по трупам», «Железный потоп», «Белая братия», «Как достигалась цель», «Как добывалась соль», «Как унималась боль», «Как сочинялась быль», «Посконармия», «Человек с дубьем», «Первым идет Горбатый», «И на Диком океане»…

К великому сожалению, все вышеуказанные сочинения созданы были отнюдь не по горячим следам событий, а много позже, когда в Посконии возродилась кое‑какая грамотность.

Когда был без боя взят Столенград (княжеская дружина охотно перешла на сторону восставших), сразу же зашевелились соседи, у которых оказалось множество претензий на посконские земли.

Стремглав повел дружину к рубежам — защищать и отстаивать, а все хозяйство оставил на Ироню, поскольку от безгласной Алатиэли толку не было.

— Что же это за королева будет? — возмущался Ироня. — Как она собирается молчком царствовать?

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Стремглав. — Я обещал сделать ее королевой — стало быть, должен исполнять. И вообще, нам обратной дороги нет. А ты смотри, чтобы зря столицу не разоряли. Сбереги, что можно еще сберечь…

Когда же победоносное воинство с песнями воротилось в столицу, оказалось, что в ней теперь нельзя найти ни болярина, ни хворянина…

— Вы что же, их всех перевешали? — с ужасом спросил Стремглав.

— Зачем только перевешали? — с достоинством возразил ему тощий мужичонка с козлиной бородкой и в долгополом кафтане. — Не только перевешали. Мы ведь не без понятия! Мы широко мыслим! Мы их и вешали, и жгли, и топили, и на кол сажали, и колесовали, и четвертовали, и шинковали, и пасынковали, и лущили, и дробили, и собаками травили, и медведями разрывали, и стрелами прободали, и ножами резали, и топорами рубили, и со стен сбрасывали! Народ от своих врагов подчистую отделался! Время такое без тебя, батюшка, было: тревожное, грозовое время! Кругом враги да изменники! Как же было им жить остаться?

— Ты куда смотрел? — набросился Стремглав на Ироню.

Тот стоял, потупившись, и, казалось, даже горбы у него увеличились, совсем пригнув к земле.

— А наместник твой, бесстрашный Ироня, не в себе стал! — оправдал горбуна козел‑мужичонка. — Он как первый горящий терем узрел, так и давай хохотать! Мы так поняли, что по нраву ему это, — а значит, и тебе должно быть по нраву. Хохотал до тех пор, пока не сомлел. Полежит, отдохнет, очередной пожар увидит — и снова смеется одобрительно, покуда не упадет! А мы вашей воле не ослушники! Ты теперь у нас единственный и болярин, и хворянин, и всякое прочее начальство!

Стремглав схватился за голову.

— Что же я, дурак, наделал! Верно, правильно пел трубадур Бешамель: «О, не мечтай — мечта и сбыться может!» Царить мне теперь над развалинами, королевствовать над пепелищем…

— Что сделано, то сделано, — подал голос Ироня. — А по книге императора Кавтиранта — и вообще все правильно сделали… Но ты совсем‑то уж не расстраивайся: боляре да хворяне в большинстве своем убежали за пределы державы. Будут там себе тихонечко заговоры плести, вторжение готовить, друг друга за твои победы виноватить…

Так все по его слову и получилось.

Если о походах и победах Стремглавовых написано много, то о том, как строил и ставил он свою державу, из старых книг узнать почти невозможно. Как‑то не любят сочинители наши описывать долгие труды и повседневные заботы. Отговариваются тем, что им, видите ли, скучно.

Можно подумать, что читателям не скучно.

Из‑за этой скуки и получается, что каждое поколение учится на своих собственных ошибках…

Но первым‑то делом надлежало стать королем, хоть и мужицким. Надлежало, как тогда выражались, помазать Стремглава на царство.

Выражение это пошло вот откуда.

Во всякой агеноридской державе при смене владыки подданные принимались неистово спорить (или, по‑бонжурски, заключать пари): станет или не станет претендент на престол монархом?

Так и говорили: «Помажем, что Стремглав (или Пистон, или Вертинант, или Муркок‑баши) заделается нашим государем?» И, ежели соискатель своего добивался, то и величали его впоследствии помазанником.

Процедуру помазания должен был проводить самый знатный и уважаемый в стране человек.

Им, конечно, оказался старец Килострат. Стремглав лично ездил к нему в пещеру, уговаривал. Килострат кобенился для порядку, пенял, что в последние годы его едва не уморили голодом неблагодарные посконичи.

Помазание совершалось ночью — таков уж был обычай Килострата. Днем гроб на семи колесах не ездит: вы только представьте себе, что среди бела дня по дорогам разъезжают гробы на семи колесах!

Старец торжественно восстал из гроба прямо посреди площади, напротив бывшего княжьего терема. Стремглав подошел к старцу и смиренно преклонил голову.

— Что выбираешь — понос или золотуху? — громогласно вопросил Килострат.

Опять же по обычаю, помазанники агеноридские, взойдя на престол, обретали чудесное свойство лечить наложением рук одну из двух вышеуказанных болезней. Пошло это еще от первой бонжурской династии Косматых королей.

И Косматые короли, и преемники их, и преемники преемников, и вообще все престолопросители неизменно выбирали золотуху.

Потому что если выбрать понос, то ко дворцу будет не подойти: ведь далеко не всякий болящий успеет добежать до исцеляющих королевских дланей.

Кроме того, поносу все возрасты покорны, а золотухой страдают в основном дети — тут и собравшемуся народу умиление, и для монаршей безопасности выгода: от ребенка беды не ждут, он кинжалом не пырнет. Хотя, бывало, и карликов подсылали…

Стремглав не стал нарушать традицию, выбрал золотуху.

Килострат помазал его родной землей, спрыснул ключевой водой, обмахнул вольным посконским воздухом при помощи лопуха и слегка припалил королю бороду лучиной, занявшейся от живого огня.

Теперь было крепко.

Теперь Стремглав мог своей волей определять и раздавать земельные наделы своим сподвижникам, даровать им громкие титулы или обидные прозвища, казнить и миловать.

Он сразу же казнил козлобородого мужичонку, по мудрому Ирониному совету обвинив его во всех произведенных народом зверствах, и помиловал на радостях все остальное население Посконии.

— А тебе быть майордомом! — сказал он Ироне.

— Вот уж нет! — ответил Ироня. — Поищи дурака у тебя майордомом быть.

— Ну, коннетаблем, — уступил король.

— Не буду и коннетаблем. Ни маршалом, ни церемониймейстером, ни тайным советником, ни явным приспешником, ни кравчим, ни ловчим, ни постельничим, ни стольником, ни спальником, ни подстаканником, ни набалдашником! Дураков нет!

— Кем же ты быть желаешь?

— А вот как раз дураком быть и желаю. То есть шутом, паяцем, гаером, потешником, клоуном последним!

— Это почему? При твоих‑то заслугах!

— Жить привык, вот почему. Короли же казнят и герцогов, и графов, про баронов уж молчу, и советников не милуют, и маршалов опале подвергают. А шутов никто не трогает, потому что это позор для владыки. Свои же засмеют. Только не вздумайте меня Рыгалетой дразнить, мало ли что горбатый!

— Хитер ты, старый товарищ…

— Тем и жив! — похвалился Ироня.

— Ты‑то жив… А я вот — еле жив, и ума не дам, как теперь поступать. Что в книге Кавтиранта сказано?

— В том‑то и беда, что ничего не сказано! Не дожил бедолага до преклонных лет, я в летописях узнавал. Оттого и книга его неполная…

— Что же с ним случилось?

— Обычное дело — родной племянник Полиамид зарезал и сам на трон империи Эбистос водрузился.

— Так может, хоть он описал устройство крепкой державы? — не терял надежды Стремглав.

— Конечно, описал. Только не все. Его книга называется «Развал и схождение державы, или Как зарезать родного дядю ради восшествия на престол, а потом взять и сделаться владыкой мира».

— Так читай! — воскликнул в негодовании мужицкий король.

— Изволь! — откликнулся Ироня и представил пред королевские очи тоненькую тетрадку: — «Взять обыкновенный кухонный нож и мелко‑мелко нашинковать…» Тьфу ты, дальше буквы плесенью поело! А все ты — торопился, заставлял в болотах ночевать! Да ты не расстраивайся, надежа, он недолго правил: его беглый солдат Бука Срамотянин, жены Полиамидовой полюбовник, собственными руками задушил, и вот он‑то и правил мирно и покойно полсотни лет. И порядок при нем был!

— Так доставай же книгу, составленную этим отважным воином!

Ироня развел руками.

— Неграмотен был, сей Бука, неграмотным и помер. Все, бывало, любил повторять: «Если прочтешь много книг, императором не станешь!» — Да мне и не надо много! — в отчаянии вскричал мужицкий король. — Мне бы хоть одну, но толковую! Ты же сколько мне хвастался, что всю литературу подготовил и законспектировал!

— Эх, Стремглавушка! О том, как державу развалить и самому на престол воссесть, целые библиотеки написаны! А вот что дальше делать — тут уж каждый сам разумей…

Стремглав потянул меч из ножен:

— Ну, покуда ты еще не шут, а воин…

Воин Ироня шмыгнул под стол. Столешница была надежная, и карающий меч в ней застрял.

— Давай на бонжурский перейдем! — закричал Ироня. — А то на родном‑то языке мы не договоримся никогда!

От такого неожиданного предложения гнев Стремглава оторопел и утих.

— Извольте, любезный, — молвил он по‑бон‑журски. — В вашем предложении, несомненно, что‑то есть…

— Я не сомневался в его конструктивности, — сказал Ироня и вылез из‑под стола, норовя, однако, держаться подальше от плененного деревом клинка. — Прежде всего обратимся к опыту самой Бонжурии — ведь при всех недостатках ее правителей эта страна умудрилась просуществовать немало веков…

— Основой бонжурской державы всегда был укрепленный замок, господствующий над окрестностями, — сказал король Стремглав. — У нас недостанет камня для такого количества построек.

— Возведем деревянные! — не замедлил с ответом горбун. — Коль скоро в Посконии, по мнению наших зарубежных друзей, существуют деревянные печи, отчего же не быть и деревянным замкам и цитаделям? Никого во всем мире это не удивит.

Стремглав задумался. Потом сказал:

— Кроме пожарных. Наш верный народ прискорбно небрежен в обращении с огнем.

— Будем крепить пожарную безопасность! — сказал Ироня.

— И где же мы найдем такое количество пожарных?

— Эти обязанности возложим на дружинников. Топор же и в бою топор, и на пожаре. К пике недолго приделать крюк — вот вам и багор. А шлемы у воинов велим делать конусовидные, с ручками, чтобы при нужде заменили ведра! Все гениальное просто, ваше величество.

— Если бы вдобавок еще все простое было гениальным! — вздохнул Стремглав. — А кто заменит ненавистных народу боляр и хворян?

— Мы восстановим эти сословия, государь! Только слегка изменим имена. Пусть будут, скажем, бояре и дворяне. То есть одну букву изымем, одну заменим. И новые имена заодно будут напоминать людям о славном прошлом…

— А если они сызнова примутся угнетать народ? — нахмурился король.

— Не примутся! — уверил его горбун. — Они же сами из мужиков! То есть из пейзан! Помня прежние страдания, они никогда не допустят повторения мрачного прошлого. У нас будет неслыханное, небывалое государство — вполне бонжурское по форме и глубоко посконское по содержанию…

— Граф де Пинай… Маркиз Громилушка… — попробовал на слух новые звания мужицкий король. — Герцог Новокаргинский… Вид замка Стоспосовка… Не станут ли соседи смеяться над нами, мой бедный друг?

— Пусть только попробуют! Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает! Наши войска живо окоротят насмешника! Кроме того, вы владеете секретом чудовищной громобойной смеси…

Стремглав потупился.

— Увы, дружище, — сказал он. — Я до сих пор знаю только, что в ее состав входит селитра, — и все. После моего факела в подземельях Чизбурга не осталось ни крошки этого вещества. А в Посконии, пожалуй, с твоего попустительства не осталось ни одного грамотея — я уже не говорю об ученых.

Но для Ирони не было препон.

— Своим умом рано или поздно дойдем! — уверенно сказал он. — А покуда я буду рассылать мальчишек по болотам с особым заданием…

— Каким? — изумился Стремглав.

— Мальчишки станут поджигать болотный газ, — объяснил горбун. — Все равно это их любимое занятие. Грохоту и пламени будет предостаточно. Соседи же станут думать, что мы производим успешные опыты, и остерегутся. Кроме того, ведь и ваш венценосный брат Пистон Девятый дал клятву о ненападении, да продлятся его дни… А держава наша для острастки будет зваться Гран‑Посконь!

Тут горбун так разошелся, что велел принести вина — вернее, браги, разлитой в фигурные бонжурские бутылки.

— Каков букет у этого бражоле! — воскликнул он, отхлебнув из горлышка, и скривился.

— Нет, я, пожалуй, предпочту совиньон, — сказал король, и горбун щедро плеснул ему в ковшик из той же бутылки.

Мутный духовитый совиньон несколько рассеял мрачные мысли и предчувствия мужицкого самодержца, но он все же попытался вытащить меч из столешницы. Только дерево было доброе, выдержанное.

— Твое счастье, шут гороховый, — сказал король. — Это надо же — Гран‑Посконь!