Iv Русская Церковь и русская культура

 

Православие не признает рационалистического разъедине­ния веры и дел, зная только веру, любовью споспешествуемую, "веру живую", т. е. с органической необходимостью выражаю­щуюся во всей полноте жизнедеятельности. Поэтому ни богосло­вие, ни философия, взятые в отдельности, последней целью быть не могут, как не может быть последней целью и одна огра­ничивающаяся только собой практическая деятельность. Прак­тика должна осмысливаться, объясняться и оправдываться иде­ей, в конце концов — религиозной; теория должна становиться практикой, на практике оправдываться и осуществляться. Это следует в из раскрытого выше православного понимания исти­ны, как истины соборной и конкретной. И ясно, что нельзя выде­лить особую сферу деятельности, как только религиозно-нравст­венную и только церковную, все же прочие призвать религиоз­но-нравственно безразличными и совсем не церковными; хотя и должно различать сферы деятельности по степени их церковно­сти, хотя и должно в известном смысле выделить Церковь как центр преображающегося в нее грешного мира. И деятельность и бытие являются как бы средой и материалом не внешней по отно­шению к ним религиозно-нравственной и церковной деятельно­сти. Церковно-христианская деятельность есть искупление и спасение человека, т. е. его усовершенствование и в конце кон­цов и в существе, говоря терминами святоотеческого богословия, его обожание. Совершенствоваться же — значит совер­шенствовать в себе и через себя весь мир, т. е. возводить и обра­зовывать его из материала для Царства Божия в действительное Царство Божие. Полнота Церкви предполагает оцерковление всего. Становление мира Церковью объясняет, почему лишь сре­доточие его явственно предстает как Соборная Православная Церковь и ныне — как Церковь Русская в соборном единстве Церквей Православных.

Таким образом, ни культура, ни государство не находятся вне Церкви и не являются чем-то нецерковным, хотя они и от­личаются от Церкви в собственном или узком смысле этого сло­ва. Культура и государство — начально организованный мате­риал собственного своего церковного бытия. Они то, что может и должно стать Церковью, что становится уже Церковью, хотя бы мы и не могли еще точно различать в них между "уже церков­ным" и "еще не церковным". Для православного сознания госу­дарство, народ, культура не что-то внешнее и случайное, не ка­кая-то допустимая и терпимая, но несущественная кора или случайное одеяние отвлеченно-общей сущности. Благословляя и преображая всякую личность, Церковь не делает в этом отно­шении различия между индивидуумом и личностью симфо­нической. Для нее и народ, и культурное единство многих наро­дов тоже живые, развивающиеся личности. Все, за что Церковь молится, становится "кем-то", приобретает личное бытие. Дея­тельность же личности и продукты ее деятельности от личности неотделимы, будучи ее проявлениями. В идеале и существе сво­ем весь мир — единая соборная вселенская Церковь, как единая совершенная личность, которая вместе с тем есть и иерархичес­кое единство множества личностей, симфонических и — в .по­следнем счете — индивидуальных, притом единство, превы­шающее пространство и время. Эмпирически многие из этих личностей (даже индивидуальные, например последовательные коммунисты) не достигают сознательно-религиозного, церковного и даже просто личного бытия; но возможностью его все они обладают. И они не повторяют друг друга, а — каждая — выра­жают или, по крайней мере, пытаются выразить свою индивиду­альность.

В начале нашей эры средоточие мира находилось в древней христианской Церкви, как особой и высшей симфонической личности, которая делает личной и церковной так называемую эллинистическую культуру и сама является высшим ее "олице­творением". Но по мере своего роста Церковь предстает как со­борное единство ряда церквей-культур, из которых главные — восточно-эллинистическая и западно-латинская, в свою очередь являющиеся симфоническими личностями. Скоро (постепенно: начиная с IV в. и кончая Х1в.) из соборного единства Церкви вы­падает, отделяется и уединяется в себе западно-латинская. Свои индивидуальные особенности она признает за самое истину и за всю истину; понимая истину отвлеченно, практически же ото­жествляя ее со своим местным, провинциальным, она отрицает все иное, а следовательно, и самое соборность истины. В иска­женном этой ересью развитии своем западно-латинское христи­анство, христианствопапы, индивидуализуется, с од­ной стороны, в культуре романской, с другой — в так и остав­шейся зачаточной культуре германской. В подобной же диффе­ренциации и индивидуации, только без ереси, развивается и са­ма Православная Церковь. Среди ее симфонических личностей первенствует сначала Церковь греческая, потом и доныне рус­ская.

Православная русская Церковь эмпирически и есть русская культура, становящаяся Церковью. Этой целью и вытекающи­ми из нее задачами определяется существо русской культуры. Русская Церковь, уже существующая как средоточие русской культуры, есть цель всей этой культуры. Она же является ис­тинным центром тяготения всего потенциально-православного мира. И чтобы устранить всякие рационалистически-упрощающие толкования, т. е. чтобы исключить всякую возможность предполагать какое-то принудительное подведение всех под рус­ские формы Православия, лучше называть субъект культуры, географически определяемой границами русского государства, не именем России, которая означает лишь первенствующую и основную народность и, как таковая, остается в полной своей силе, и не именем Российской Империи, что выдвигает лишь внешнее и к тому же на западный образец понимаемое, хотя и существенное государственное единство, но каким-нибудь но­вым именем. Сознание того, что религиозно-культурное единст­во, объемлемое и выражаемое русским государством, шире, чем русская в узком смысле этого слова культура, должно получить . некоторое терминологическое закрепление. Надо выбирать ме­жду уже вошедшими в употребление понятиями: неудобопроиз­носимым четырехбуквием СССР и Евразией.

Евразия понимается нами как особая симфонически-личная индивидуация Православной Церкви и культуры. Основание ее единства и существо его а Православной Вере, которая отлична от Православия греческого, славянского и т. д., не в порядке их отрицания, а в порядке симфонического единства с ними и взаимовосполнения. Православие евразийского мира, почитаемое нами за высшее ныне выражение Православия, должно мыс­литься как симфония или соборное единство разных его понима­ний. Впрочем, доныне явственно и действенно существует лишь одно из них; все прочие еще находятся в состоянии потенциаль­ном, как неосознанные и нераскрывшиеся своеобразия и специ­фические тяготения евразийского мира.

Религиозное единство России-Евразии — в смысле специаль­ной ее религиозной потенции и в смысле наибольшего осуществ­ления этой потенции в Православии русском — должно выра­зиться и как единая симфоническая культура, в коей руководя­щее положение принадлежит опять-таки культуре собственно русской. По существу, религия создает и определяет культуру; я культура есть одно из проявлений религии, а не наоборот, как твердят до сих пор плохие учебники. Культурное единство, в свою очередь, сказывается и как единство этнологическое, этнологии же культурного целого соответствует его география. Выясняя ря­ды этих соответствий, можно защищать тезис, что как религия создает культуру, так и культура — этнологический тип, а этно­логический тип выбирает или находит "свою" территорию и су­щественно по-своему ее преобразует. Однако для вас в данной свя­зи вполне достаточно лишь выдвинуть основоположное значение этого тезиса, а практически утверждать только органическую, а вовсе не причинную, связь культуры, этнографии и географии, их так называемую "конвергентность" ("сообращенность").

С указанными выше оговорками мы можем теперь обратиться К рассмотрению Евразии как целого с точки зрения чисто куль­турной, не заботясь уже о последнем, т. е. религиозно-философ­ском, обосновании евразийского единства.